На днях в поликлинике наблюдала картину. Взрослая и детская поликлиники у нас совмещены, и в тот день на детскую было форменное нашествие, очередь с детьми не уместилась в крыле, отведенном педиатрам, хвост сидел и стоял на территории взрослой. Ожидая приема, я от скуки рассматривала соседей. Бросилась в глаза мамочка с ребенком. Что-то мне показалось в них странным. Потом поняла: девочке уже явно больше трех лет, а она держит во рту соску. Но вот соска у нее выпала, и ребенок разразился ревом. Сравнимым только с ревом взлетающего истребителя. Мамочка даже не пыталась успокоить дочку, только всё запихивала ей эту соску в рот. Девочка вырвалась и пошла бегать по всем коридорам, ни на секунду не умолкая. Изо всех кабинетов выглядывали врачи и просили мамочку успокоить ребенка. Мамочка только расслабленно улыбалась и продолжала толкать девчонке соску в рот. Та ее тут же выплевывала и вопила еще громче. Через полчаса родители остальных детей пропустили мамочку без очереди, лишь бы избавиться от обеих. И долго переговаривались между собой: ну и ребенок растет! это что ж за мамаша?..
А мне по смутной ассоциации пришла на ум другая женщина, которую я знаю не один десяток лет…
…Уроженка небольшого сибирского городка, Катерина (именно так, ее никто никогда не называл ни Катей, ни Катюшей, ни Екатериной Васильевной; Катерина – и точка) никогда не отличалась красотой и женственностью, что мать заметила очень рано и с младого возраста довела сей факт до сознания дочери. Мама ведь всегда права? И девочка росла в убеждении, что она не такая, как все, она много хуже. Сверстники звали ее гусем, даже не гусыней, да она и впрямь смахивала на него. Увы, забегая вперед, скажу, что прекрасного лебедя из гадкого утенка так и не выросло. Даже в возрасте, когда все девушки расцветают, Катерина выглядела сухопарой, чопорной и старообразной.
Мать Катерины была деспотом и мегерой, из тех, которые всегда знают, как кому жить, как вести себя, что думать и говорить, как одеваться и выглядеть, что прилично, а что – нет. Муж не выдержал и сбежал, соседи и коллеги старались общаться с ней как можно меньше, так что под рукой была лишь дочь и всю мощь своего темперамента мать обрушила на нее. Катерине с детства приходилось выслушивать бесконечные попреки, поучения, наставления, претензии, запреты. На нее бесконечным ливнем выливалась неудовлетворенность матери жизнью.
Катерина была девочкой неглупой, и со временем в ней стал нарастать протест: почему с ней так обходятся?! Да, жизнь у них с матерью была нелегкая, но почему же вину за это надо возлагать на нее? Да, жили они в бедности, но сколько можно попрекать ее каждым куском хлеба? У Катерины были превосходные ножки, но про мини-юбки и речи не могло быть, они были под запретом, ведь так одеваются только шлюхи. И Катерина всю жизнь проходила в юбках до щиколотки. Она не могла приводить в дом подруг и не имела права ходить в гости сама. Она не понимала, почему ей всё на свете запрещено и недоступно, но при этом отвечать за всё на свете должна она. И деться некуда.
Чувство оскорбленной справедливости принесло плоды. В пятнадцать лет Катерина приняла тайное, но твердое решение: я буду поступать назло! Я ни в чем не виновата, но назло буду заботиться о матери, даже без надобности, и показно соглашаться с ней во всем. Я назло не буду спорить. Назло поставлю крест на себе. Назло заведу себе тайные хобби, в которых мать не будет ничего понимать. А главное – у меня назло будут дети, и уж им я постараюсь обеспечить счастливое детство, не похожее на мое. Я буду дарить своим детям только заботу, любовь и ласку! И в восемнадцать лет Катерина родила сына.
Она устроилась на работу, поступила в институт на заочное отделение. Работа, учеба, маленький ребенок – ей было очень тяжело. Мать отказалась помогать ей хоть как-то, хоть чем-то, заявив, что Катерина уже взрослая и должна обходиться во всем сама. Так они и жили. Но внутреннего решения Катерины это не изменило: раз мать попрекает меня тем, что она меня растила и воспитывала, я принципиально тем более буду заботиться о ней! Назло. А сама буду совсем другой матерью, и уж мои дети потом будут заботиться обо мне не назло, а с любовью! К тому времени она увлеклась одновременно православием, дзеном, астрологией, гаданиями, парапсихологией. И везде искала подтверждение правильности выбранного ею пути. Кто ищет – тот всегда найдет, и она находила.
Так пронеслись годы. Учебу ей пришлось бросить, она так и продолжала работать швеей. Уже за сорок родила второго сына. И что же дальше?..
Старший сын живет отдельно от матери, с женой. Но недавно пришел с горестями: «Мама, я открыл бизнес и прогорел. Кредит банку отдавать нечем. А на работу устроиться пока не получается». Катерина знала, что жить – это значит нести крест. Она пошла в банк и сама взяла кредит, чтобы погасить сыновний. Мальчику должно быть хорошо. Она не сказала себе: а ничего, что мальчику уже недалеко до тридцати? Что он почти постоянно «временно не работает», «в активном поиске», а жить надо, а потому постоянно просит материальной помощи у матери? Фактически сидит у нее на шее и в поисках работы на самом деле особо не усердствует? Это при том, что она еще выплачивает из-за него немаленький кредит.
Младшему, Сашке, девять лет. Устроил истерику: у нас в классе у всех планшеты, а я что, хуже всех?! Мальчик не должен чувствовать себя хуже всех! Катерина пошла и купила сыну дорогой планшет. В кредит. Вечером сын взял вожделенное сокровище с собой в ванну. И нечаянно утопил. Снова была истерика. Выяснив, что устройство ремонту уже не подлежит, Катерина пошла в другой магазин и купила еще один планшет. Снова в кредит. И за утопленный тоже надо платить, хоть и обидно. И зарплата небольшая, не знаешь, на чем сэкономить. На чем, на чем, не на детях же! На себе, конечно. А тут еще продолжает наседать мать. Получает пенсию, Катерине и внукам не помогает никак – ни материально, ни словом, ни делом, наоборот, сама требует помощи и ухода, взамен наставляя пятидесятилетнюю дочь, как той надо жить, чтобы не быть полной дурой.
А Катерина все больше убеждается: жить – это нести крест. Но сколько же крестов у Катерины? Она всегда жила для других, никогда – для себя. Она во всем себе отказывает, волоча на себе непосильную обузу, а ей добавляют еще и еще, и конца этому не видно. Да, она понимает, что ее кресты ей не по силам. Она знает, что мать ей чужой человек. Она видит, что старший сын – тунеядец и захребетник. Младший растет истеричным деспотом, наподобие бабушки. Но… Катерина – человек решения. Это решение она выполняла всю жизнь. И этим она гордится. Да, она, выбрав однажды жизненную позицию жертвы, гордится своим самоотречением. Это ничего, что у нее больше ничего и никого нет, что душе тоже хочется отдохнуть и Катерина ищет общения хотя бы просто со случайными людьми и упорно за них цепляется, хотя им до нее дела мало.
По большому счету, она потерпела в жизни фиаско, потому что отказалась жить, передав это право другим. И уже ясно, что эти «другие» жертву не ценят и не оценят. И в недалеком будущем Катерина будет одинокой брошенной старухой, не нужной этим «другим». Будет ли она и тогда находить горькую сладость в своих жертвенности и самоотречении? Поймет ли она когда-нибудь, что жертвы плодят деспотов и что это закономерный итог ее жизни?
…Вот и в мамочке из поликлиники мне почудилось что-то сходное. Как знать, не новая ли Катерина попалась мне на глаза?..