Трехсотлитровые бочки со спиртом стояли
в нашем отделении за семью печатями
и под сигнализацией. Мы использовали спирт
в производстве реактивов. В другом отделении растворы этих реактивов засасывали в ампулы. Затем ампулы вручную запаивались, а после промывались спиртом.
Весь приход-расход фиксировался
в журнале под расписку получателя.
При переезде завода на новое место многие работницы уволились или ушли на пенсию,
не желая тратить жизнь на долгую дорогу.
Набрали учениц. Я тоже только начинала там работать. Ученицы производили брака больше, чем полагалось по норме. Спирт, пошедший на ненормативный брак, нигде не учитывался.
На заводе, как и везде тогда, существовал народный контроль. И меня - я сопротивлялась! - избрали в этот орган. Я ни в каких проверках
не участвовала, да и не могла, так как покидать в рабочее время наше отделение повышенной опасности не полагалось.
Я знала, что народный контроль проверяет, выключены ли днем электрические лампочки,
не капает ли вода из кранов, соответствует ли норме вес котлет в столовой.
Но на отчетное собрание пришлось пойти.
Я взяла "Науку и жизнь", вознамерившись решать кроссворд с картинками, пришла пораньше, села сзади... Но слева и справа
от меня так мирно и спокойно спали, что
и я задремала.
Очнулась я от агрессивных выкриков,
несшихся с трибуны. Орал Баранов, глава заводского народного контроля, бодрый мужчина раннего пенсионного возраста:
- Я карал врагов народа, у меня
руки были по локоть в крови!
Меня чуть не сожгла ненависть,
вспыхнувшая ярче тысячи солнц.
Не только я, все спящие проснулись,
и мой сосед пояснил:
- В сталинские времена он
был военным прокурором...
И вот этот опричник и каратель врагов народа обнаружил, что спирта потрачено за год на 270 литров больше, чем полагалось по норме на выпущенную продукцию.
Он заявился к нам в отделение и стал мне угрожать судом, следствием и выплатой по розничной цене... хватио бы до конца жзни. Требовал объяснительной записки.
Я его не испугалась. Во-первых, я понимала, что его время уже прошло, во-вторых, спирт
я не крала, совесть моя была чиста, за каждый литр, потраченный у нас в отделении я могла отчитаться, а за выданный под расписку я не отвечала, в-третьих, я знала, что приговор мне вынесут, если что, какой им будет нужно, независимо от моей вины... А в-четвертых, всплеск ненависти вызвал повышение уровня адреналина, сделавший меня еще храбрее.
Мой коллектив, напротив, был напуган.
- Пошел вон! Никаких объяснений я тебе давать не буду! Докажи мою вину, попробуй! Я свою невиновность доказывать не обязана. Убирайся вон!
Он покраснел, озлобился, но не сидеть
же ему у нас весь день - убрался!
Спирт нам шел самый-самый. В сертификате стояло: из лучших сортов пшеницы, высшей очистки. А стоил он по оптовой цене 55 копеек литр. Из литра получалось две с половиной бутылки водки по 10 рублей. Так что я могла просто обогатиться, меняя этот эквивалент
на всевозможные материальные ценности и услуги.
Красть - не мое. Предпочла спать спокойно.
Преследования кончились. Совершенно,
как и не бывало.
Больше меня в народный контроль
не избирали.
У Баранова было шестеро детей. Наверное, он научил их любить Сталина, а те своих детей научили.
У тех, кто Сталина не любил, детей было поменьше... В отличие от палачей, жертвы
не оставляют наследников.