Взятка

Александр Апальков-Курский
        «Получение должностным лицом, иностранным должностным лицом либо должностным лицом публичной международной организации лично или через посредника взятки в виде денег, ценных бумаг, иного имущества либо в виде незаконных оказания ему услуг имущественного характера, предоставления иных имущественных прав за совершение действий (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица либо если оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе –
        наказывается штрафом в размере от двадцатипятикратной до пятидесятикратной суммы взятки с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет, либо лишением свободы на срок до трех лет со штрафом в размере двадцатикратной суммы взятки».

        Статья 290 Уголовного кодекса Российской Федерации.
       

        *   *   *


        - Именем Российской Федерации!..
        Голос председательствующего звучал уверенно и строго. За массивным столом на специальной возвышенности, как это обычно и бывает в залах судебных заседаний, он, в строгом костюме при галстуке*, держа в руках раскрытую красную папку с золотистой надписью «На подпись», походил на плакат недавно ушедших советских времен, призывавший бороться с чем-либо или кем-либо, либо просто любить Родину. Но случай, по поводу которого оглашалось решение, был банален для судебной практики: две старушки-соседки повздорили по поводу межи и одна у другой отравила привязанного на спорной земле теленка. Потерпевшая, пройдя муки ада через сельсовет, милицию и прокуратуру оказалась, наконец, в суде.
        Обе они, истица и ответчица, ссутулившись, стояли в пустом зале и внимательно выслушивали непонятные формулировки описательно-мотивировочной части судебного постановления. Обе были в дешевых болоньевых курточках, из-под которых выдавались подолы почти одинаковых юбок, на головах похожие цветастые платки, с палочками в руках и хозяйственными сумками. Со стороны казалось, что они родные сестры или, как минимум, две давние хорошие подружки. Но на самом деле между ними лежала глубокая вражда, копившаяся много лет, на пике которой пало беззащитное животное. Обе надеялись на справедливость суда и каждая, призывая в свидетели Господа, ссылалась на свою правоту.

        -… Руководствуясь статьями…, суд решил: взыскать с Гламаздиной Евдокии Петровны в пользу Переваловой Антонины Ивановны в возмещение вреда, причиненного уничтожением имущества, восемь тысяч рублей, - огласил судья.
        Председательствующий стал разъяснять порядок обжалования и исполнения решения, ознакомления с протоколом судебного заседания, но его уже не слушали.
        - Вот! – кричала истица, - Бог не Микитка, он всё видит! Заплатишь ты мне теперь! За всё заплатишь!
        - И не подумаю! – кричала ответчица, - Неправильный суд! Откуда восемь тыщ, не травила я твоего теленка!
        - Вот то-то тебе «не травила»! Мне сразу люди сказали!
        - Брешуть люди!
        - Ага, - передразнила истица, - Правду на язык поймають – брешуть и брешуть!
        - Я буду обжаловать! – кричала ответчица.

        Работа судьи – профессия неблагодарная. Какое решение ни прими, всё равно одна сторона, будь то истец или ответчик, подсудимый или потерпевший, останется недовольной. И некоторые долго будут еще искать правды среди знакомых и не знакомых, пересказывая состоявшийся процесс на свой манер и критикуя судью. Будут писать жалобы, получать «неправильные» ответы и разочаровываться в правосудии с утверждением, что «правды нет» и что «все куплено». И так - пока не забудется или не перерастёт в сутяжничество, при котором уже не важно за что и с кем судиться, лишь бы быть при суде и получать удовлетворение от самого процесса и осознания собственной значимости в нем.

        Исполнив все процессуальные моменты, судья, которого звали Алексей Максимович, вновь вернулся в совещательную комнату. Он был еще молод и так мало проработал в этой должности, что собственного кабинета у него еще и не было. Сам суд временно размещался в здании бывшего райкома КПСС, опустевшем после разгона коммунистической партии, и был разбросан по всем этажам совместно с другими государственными структурами. Во владении Алексея Максимовича были помещения райкома комсомола. Поэтому совещательная, она же и кабинет, а по сути коморка при актовом зале, была завалена различными лозунгами на красном кумаче и транспарантами: «Пятилетку в четыре года!», «Если тебе комсомолец имя – имя крепи делами своими!», «Труд в СССР – дело чести!» и тому подобное. Из-за шкафов и сейфов выглядывали свернутые трубками плакаты с результатами соцсоревнований, показателями урожайности, приплода и еще невесть чего, что необходимо было для построения коммунизма в отдельно взятом районе.

         Вставив в пишущую машинку несколько листов с копирками, он приготовился к изготовлению машинописной копии оглашенного документа. Прокрутив ручку подачи бумаги и занеся средний палец для удара по клавише, вдруг краем глаза увидел, что ручка входной двери, почти как по сценарию фильма ужасов, стала медленно опускаться вниз и дверь со скрипом приоткрылась. Судья откинулся на спинку стула, стараясь заглянуть за косяк: «Шутит кто, что-ли?» В проеме медленно показалась старушечья голова в цветастом платке:
        - Можно? – спросила голова.
        - Что вы хотели? – узнал судья истицу Перевалову.
        Голова исчезла, но тут же старушка проворно переступила через порог всем телом, держа перед собой двумя руками палку и хозяйственную сумку.
        - Ды спасибо ж вам большое и спасибо! - без запятых затараторила дублями Перевалова, - Прям не знаю что не знаю! Это ж какая ж воровка! Как земля только носит! А вы, прям, помогли старому человеку! Спасибо вам и спасибо! – поклонилась она в пояс.
        - Не за что, я ничем вам не помог, всё по закону. Вы, пожалуйста, уходите – сюда нельзя заходить.
        - Ды я тока на минутку. Люди говорят: «Иди прям к судье и расскажи всё...»
        - Вы уже всё рассказали, всё записано, копию решения получите через три дня. Всё, идите домой.
        - …А дед мне: «Ты, - говорит, – дело выиграешь и прям бутылку судье!» - бодро заложив палку под мышку, торопливо закопошилась в сумке женщина.
        - Что вы! Что вы! – завозмущался от неожиданности судья, протестующее выставив вперед руки.
        - Спасибо вам большое, - стукнула Перевалова бутылкой водки «Граф Виктор» о стол.
        - Пожалуйста, не надо! – вскочив со стула, стал он запихивать бутылку обратно, - Выходите, пожалуйста!
        - Ды дед же сказал… - норовила бабка вновь извлечь бутылку.
        - Всё, бабушка, до свидания! – вытолкал посетительницу Алексей Максимович, плотно закрыв за ней дверь.

        «Вот так случай, - заволновался он, - Это ж взятка».
        То, что брать было нельзя, это понятно. Но как быть с самим фактом? Сообщить в милицию? Не слишком ли – сдать бабку за бутылку водки? С другой стороны, если станет известно на работе, скажут укрыл, а укрыл – значит солидарен, значит соглашался, значит… фактически взял…» - накручивал сам себя судья.
        «А если что – на бутылке мои отпечатки…» - кинуло его в пот и ударило краской в лицо.
        Он невольно обвел глазами кабинет, боясь увидеть в углах и стенах массу замаскированных микрофонов и камер. За окном на березе черным глазом подозрительно маячил скворечник.
        «О Боже! Зачем мне это?!»

        Новый скрип двери прервал размышления. В проеме выше дверной ручки опять показалась старушечья голова.
        - Ды как же ж так? Я ж обреклась…
        - Что значит «обреклась»? – не понял судья.
        - Ды я ж перед Богом оброк дала: если дело выиграю – поставлю судье бутылку. Обрекла-а-ся я… А неисполнение оброка – это ж гре-е-х. Возьми-и-те, - слезливо канюча, протянула вновь бабка бутылку.
        - Бабушка, вы уже грех совершаете и меня не только в грех вводите, но и в преступление – это взятка! Нельзя, понимаете! Уходите! – стал он заворачивать с порога женщину, не давая ей поставить бутылку на стол.
        - Я ж обрекла-а-ся… - не хотела уходить истица.
        Судья силой провел её через зал и выставил за дверь в коридор.
        Возвратившись в кабинет, он стал внимательно присматриваться к полу и стоявшей мебели – не бросила ли чего посетительница незаметно для него. Вроде ничего. Переведя дух, сел за машинку и вздрогнул от внезапно распахнувшейся двери. Он кинул взгляд на уровень ручки, предполагая увидеть там знакомое лицо, но оно неожиданно появилось значительно ниже, в полуметре от порога.
        - Я обреклася! – с колен стукнула бутылкой о пол сухая старушечья рука и дверь мгновенно захопнулась.

        Судья вскочил с места и кинулся за старушкой.
        «Бутылку забыл», - впопыхах вернулся он с половины зала.
        «За неё ж браться нельзя», - вспомнил он и панически вновь кинулся догонять бабку.
        Но той уже и след простыл. Ни в коридорах, ни на улице её не было. Не оказалось её и во дворе суда.
        Вернувшись в кабинет, судья задумчиво встал перед «Графом Виктором». Ситуация торопила принимать решение, поскольку в помещение мог кто-то войти и это еще больше бы осложнило обстановку.   
        «Что же делать? - суетливо размышлял он, - Звонить в БХСС?»
        Он знал оперов с этого отдела и представлял, как они будут хохотать над ним. В голове раздавался голос университетского профессора: «Вы потеряете не только то, что взяли, - вы потеряете всё: честно нажитое, семью, работу!»
        Паника переростала в страх разоблачения и ужас от предстоящего возмездия.

        Бутылка тем временем стояла у порога. Встретившись с вопросительным взглядом «Графа», судья вспомнил, что с ним все же тоже надо что-то делать.
        «Надо посоветоваться с Людмилой Георгиевной, председателем суда – пришла единственно правильная мысль. – А бутылку-то всё-таки куда?», - оглянулся он по кабинету. Взяв, как учили по криминалистике, пальцами за уголки пробки и донышка, чтоб не оставлять отпечатков, он аккуратно затолкал её в свернутый за сейфом плакат. Тут же в зеркальных боках бутылки отразилась диаграмма роста поголовья поросят.
        Пихнув её ногой поглубже, он запер кабинет и пошел, в прямом и переносном смысле, наверх.

        В приемной шел затянувшийся ремонт. К малярам-штукатурам – двум добротным женщинам Анне и Юле - судейские давно привыкли и относились к ним почти как к штатным работникам. Вот и сейчас они, сложив свой рабочий скарб в углу, неспешно накрывали стол к обеду. Были выставлены соленые огурцы, сало, на тарелке горкой дымилась только что сваренная на электроплитке картошка. Юля тщательно потрошила селедку.
        - Что там, закончили, Алексей Максимыч, - добродушно спросила Анна,  - Давайте к нам за стол.
        - Нет, спасибо, я к Людмиле Георгиевне, - растерянно, извинительным тоном ответил судья.
        - Она будет только после обеда. У вас что-то случилось? – поняла Анна.
        Женщины были постарше судьи, бойкими по характеру и, поднатаскавшись на проходивших на их глазах судебных процессах, нередко обсуждали состоявшиеся дела, кропотливо выискивая в них истину. Полагаясь на их житейский опыт и в надежде на какую-то подсказку, да и обеспечивая себя свидетелями, судья кратко изложил им обстоятельства случившегося.
        - И где она? - спросила Анна.
        - Да ушла ж, говорю, не догнал, - пояснил Алексей Максимович.
        - Бутылка?!
        - А-а-а, там, в кабинете. В плакатах. Под сейфом.
        - Надо посмотреть, - протянула Анна руку за ключами.
        Обескураженный судья, не успев сообразить, как это повлияет на исход дела, машинально передал ключи Анне.
        - Только поаккуратней, Аня, двумя пальчиками за уголки пробки…
        - Я знаю… - донеслось от Анны уже со ступенек лестницы.
        Юля отложила селедку и, сполоснув руки, почему-то торопливо стала протирать стоявшие в шкафу чашки.

        «Смутил девчонок», - почувствовал угрызение совести судья.
        Через пару минут по лестнице послышались шаги Анны.
        - Эта, Максимыч? – протянула она зажатую всей пятерней знакомую бутылку.
        У судьи округлились глаза.
        - А-а-ня! Отпечатки!
        - Ю-у-льк… - многозначительно обратилась Анна к Юле.
        - Я уже протерла – звякнула чашками о стол Юля.
        Судью хватил шок, когда он увидел, как бутылка, по-барменски перескочив из руки в руку Аньки, хрустнула отвинченной пробкой и её содержимое забулькало по чашкам. Открыв рот, он изумленно смотрел на Анну.
        - Как там, говорите, двумя пальчиками? – взялась за краешки чашки Анька.
        Сдерживавшаяся до этого Юлька прыснула.
        - Поднимай, Максимыч, - указала Анна взглядом на третью чашку, -  Здоровья бабке и царствие небесное теленку!
        - Я н-не могу, у м-меня процесс...
        - Ну как знаешь, - чокнулись девчонки и осушили чашки.

        Подошедшей председательнице женщины, иронизируя, по-своему рассказали о случившемся и явно в шутку посочувствовали судье. Людмила Георгиевна пожурила их для порядку и пригласила судью к себе.
        - Максимыч, баб я, конечно, накажу, что б неповадно было в рабочее время и на рабочем месте, а ты в таких случаях не бойся обидеть людей, - сказала она ему. – Тебя, если что, потом никто не пожалеет. Надо было дать бабке пинка под зад и сказать ей: «Сейчас вызову милицию, будешь, старая, этой водкой в камере растираться вместе со своим дедом!» Будь уверен: ушла б и не вернулась. И к тебе б больше уважения было: и спор правильно разрешил и не взял ничего.

        Да. Она была права. Но, что случилось – то случилось. Для молодого судьи это был урок и, усвоив его, он пошел в новый процесс.   
 
             
        Октябрь 2013 г.

        *   *   *
 
        Картинка с сайта bolchoivopros.ru
        Люди на фотографии не имеют никакого отношения к описываемому событию.
        * До середины 1990-х годов судьи осуществляли правосудие без мантий.