По замороженной и занесённой снегом улице старинных
домов, мимо тех, где я знал, что в них тепло и уютно, в которых
я был всеобщим любимцем, я шёл забытым, одиноким стар-
цем, полным дум о прошлом, и не заметил, как вышел с улицы
в бескрайнее поле, откуда мне уже нельзя было вернуться назад
в селение. Это поле стало последним белоснежным листом моей
книги-жизни, потому что мои ноги, увязая в сугробах, медлен-
но, тяжело начали писать миру о последних моих минутах. Но
метель эту возможность последнего моего откровения мгновен-
но закрыла плотной снежной обложкой. Всё! Книга моей жиз-
ни была закрыта, но я почти в бессознательном состоянии пы-
тался хотя бы частично перелистать её и насладиться сладким
зрелищем прекрасных иллюстраций высокой художницы-люб-
ви, однако, холодеющие мои руки были уже недвижимы, а рот,
в предчувствии увиденных художеств в восторге полураскрыт,
а в глазах слёзы радости застыли звёздами. Таким я изображён
на картинах известного мастера живописи во всех тех старин-
ных домах, где я некогда был всеобщим любимцем, и в которых
при помощи их хозяек замужних и незамужних я стал неоднок-
ратным отцом и оставил им по своей забывчивости по несколь-
ко детей.
Теперь на той улице старинных домов не утихает разноголо-
сица здравиц за здоровье моих детей, а в диком поле, где обо-
рвались мои зимние следы, над моими, зверьём обглоданными
костьми, неодолимой красоты цветы сплелись лепестками и
плачут о чём-то неясном неземном.