-1-
Приёмная врача-стоматолога Резник Б. А. обставлена со вкусом. Тут есть всё, чтобы настроить посетителя на мажорный лад: и живописный аквариум с цветными рыбками, и яркие акварели на стенах, и низкие уютные кресла, и полевые цветы в медной вазе, и журнальчики на стеклянном столе... Только на Ковыршина, нервно ёрзающего на мягком диване, вся эта хитрая интерьер-терапия не действует. Он находится в таком глубоком миноре, что, кажется, ничто в этом бренном мире не способно вернуть его к жизни. Блуждающий взор Ковыршина не задерживается ни на акварелях, ни на журнальчиках, ни на аквариуме. Сморщившись, он трёт виски, прижимает ладонь к щеке. У него болит зуб, и болит так, что лопается голова и стреляет в ушах. К зубным врачам (их он не любит с детства) Ковыршин обращается редко, в тех случаях, когда без них обойтись невозможно.
Ковыршин смотрит на часы. 17:00. Забыли о нём, что ли? Он встаёт с дивана и меряет шагами приёмную. Останавливается перед развешанными в простенке многочисленными сертификатами, лицензиями и дипломами в металлических рамках. Читает… Резник Борислава Анатольевна, врач-стоматолог высшей категории. Борислава… Хм… Редкое имя. Знал он одну Бориславу. В школьные годы. Фамилия у неё была - Квятковская. Училась она в параллельном классе. Красивая, стройная брюнеточка, вылитая оскароносная Сандра Буллок в молодые годы. Все мальчишки были в неё влюблены. И он в том числе. С тех пор прошло тридцать пять лет. Интересно взглянуть на неё, если это, конечно, та самая Борислава.
-2-
Молоденькая медсестра приглашает Ковыршина в кабинет. Он входит, здоровается… Сухонькая женщина в белом медицинском костюме - лицо её скрыто под маской, - глядя на него уставшими глазами, говорит, указывая на кресло:
-Располагайтесь.
Ковыршин садится. Она? Не она? Эхе-хе! Без бутылки не разберёшься. Голос как будто не тот. И глаза – зелёные - не те. Волосы, выбивающиеся из-под шапочки, какой-то рыжей масти. Значит, это всё-таки другая Борислава. Он ловит себя на мысли, что уже не чувствует прежней дёргающей боли.
-На что жалуетесь?
-Зуб.
-Я понимаю.
-Болит. То есть, болел. До недавнего времени. Сильно.
Ковыршин, открыв по-акульи рот, показывает пальцем.
-Кажется, этот. Или рядом.
-Хорошо.
Вооружившись зеркалом и зондом, она, склонившись над ним, ведёт осмотр сначала верхней челюсти, потом нижней. Закончив процедуру, выпрямляется резко и с дежурным сожалением резюмирует:
-Запущенный кариес.
И долго перечисляет номера поражённых порчей зубов.
-Да, - подтверждает виновато Ковыршин, удручённый столь плачевным состоянием главного элемента своего жевательного аппарата.
-Надо лечить. Иначе вы их потеряете. И останетесь, как говорится, ни с чем.
-Я себе не враг.
-Вот и отлично. Тогда сделаете несколько дентальных снимков.
Она что-то быстро пишет… Протягивая ему бумажку, говорит:
-Возьмите направление. Кабинет номер пять. По коридору налево. Со снимками ко мне - без очереди.
Ковыршин берёт направление, идёт к дверям, но не уходит, останавливается…
-Что-то ещё? – спрашивает она, опуская маску.
Ковыршин, пользуясь случаем, вонзает в неё в миг обострившийся взгляд. Плоские щёки, двойной подбородок, изрезанные мелкими морщинами губы. Нет, определённо не его одноклассница. Стопроцентно… Гарантированно… Не могла Сандра Буллок так катастрофически, необратимо постареть…
И, тем не менее, не удержавшись, интересуется:
-Вы, извините, в какой школе учились?
-Это важно?
-Если не секрет.
-Не секрет. Во второй.
-А в каком году оканчивали?
-В семьдесят седьмом.
-Ваш класс был десятый «бэ»?
-Да, десятый «бэ»…
-И фамилия девичья – Квятковская?
Она смотрит на Ковыршина удивлёнными глазами, в которых нет ни огня, ни блеска, ни даже искры любопытства.
-Простите, не припоминаю… Вы что-то у нас преподавали?..