ДВОР. УЛИЦА
«Грехи искупаются не в церкви.
Они искупаются на улице»
- из Сети.;
Школьные годы летели дни и облетали календари. Мы пропадали на футбольных полях и катках зимой, играли в войну, катались на великах и кустарных самокатах, исчезая на целый день. Мы встречались друг с другом не в Инете, а во дворе. Мы сами придумывали себе развлечения, сколачивая из подручных средств тачку, надевая на нее обычные подшипники, и шли кататься с горки или, как у нас, в МогилевПодольском, говорили «со спуска», разбрызгивая испуганных граждан внизу. А зимой – на портфеле, на крышке от «выварки», а то и просто на заду. Мы вместе забирались на холмы и деревья, познавали любовь и алфавит, обдирали наши сердца и колени.
Бывало, в жизни обнаруживал смысл, только вскарабкавшись на дерево, насладившись собственным успехом, ощутив желанную уединенность от всех. Мне уже в десять лет требовалось в какие-то моменты побыть одному, поразмышлять о том, о сем.
Улица была самой лучшей коллективной воспитательницей. Не могу согласиться с те¬ми, кто считает, что улица, компания сверстников портят детей.
У нас были наши кулаки, наши мечты, наша дружба, наши надежды. У нас были мы. Люди мальчишеской чести, люди своего двора, своей команды, своей школы, своего города, своей страны, мы шли по жизни, не обращая внимания на вечные синяки и ссадины, придумывая и воплощая, разочаровываясь и снова обретая надежду.
Родной город. Он взрослел рядом, переживал вместе с нами. Здесь мы первый раз ощутили вкус крови на разбитых в уличных драке губах и вкус первого поцелуя любимой на этих же губах. Здесь воровали яблоки и груши у соседа-грузина и вовсе не готовы были провалиться от стыда, когда старик принес целое ведро яблок и сказал - «Зачэм бэз спроса бэрет мальчик, пачэму чэрэз забор лазает? Вдруг упадет. Двэрь у мэня всэгда аткрыта – захочет яблок покушать, пусть спокойно заходит, бэрет и ест» - Взрослые нас не понимали. Яблок было у каждого навалом, но было интересно добыть их с приключениями, и съесть плоды, приправленные адреналином и ночной романтикой, а не пойти и бездарно сорвать у себя в саду.
А стыдно и страшно было, когда мы ночью обнесли очередной сад при ярко освещенном и распахнутом настежь хозяйском окне. Да еще под музыку, несущуюся из транзистора «Селга». Любопытство и бравада друг перед другом заставили заглянуть. В комнате стоял гроб с покойником, а рядом, в кресле, дремала старуха.
Однажды здорово влетело от деда, - после очередной ночной вылазки с пацанами припер домой отломанную от дерева, огромную увесистую ветку, с ягодами черешни. Впервые услышал – Ведь это живое. Дерево тоже может умереть. А если тебе руку оторвать?! - Живо себе представил и даже поежился, – заломило плечо.
Времена были простые. В школу уходишь, ключ – в почтовый ящик или под коврик. И еще записку напишешь, где ты его оставил. У соседей было дежурное выражение – Приходи. Если никого не будет, ключ под тазиком! - Хотя и этого делать не надо было. Когда получили в 1964 году квартиру, (ул. Интернациональной, сейчас «Тельнюка», за торговым техникумом), у всего дома одинаковые ключи были, можно было просто к соседу зайти, попросить его ключ и все…
Ул. Пушкинская, 10. Эх, сколько всего было там, под лестницей! …стол и три мушкетера – Толька, Витька и Петька – ели борщ, который им подавала тетя Ванда прямо из окна. Там они играли в карты, точили шпаги, вынашивали планы ночных набегов на сады, обсуждали свидания с девочками и спорили, как лучше написать любовную записку. Даже иногда сообща делали уроки. Там было детство и юность. Мало?
Нам самим приходилось думать о своей безопасности. За родным порогом мы оставались один на один со спичками, пьяными взрослыми, острыми гвоздями в досках, стеклами.
Карбид. Волшебные, драгоценные камни со специфическим запахом, которые пузырятся в воде. Радость для нашедшего их - на весь день! Легкомысленные газосварщики вытряхивали его из своих баллонов прямо там, где работали. Бывало, во дворе дома. При соединении с водой он вступал в реакцию и выделял замечательный газ — ацетилен. Замечателен тем, что хорошо горит. В каком только виде его не использовали. И просто бросали в лужу, поджигая её. И грели руки, сжимая карбид в ладошке, погруженной в лужу. И засовывали его в бутылки с водой, затыкая пробкой.
Однажды, рыская в поисках металла, нашли на стройке целый бидон с карбидом. Наглухо законопатили крышку, пробили гвоздями в боку пару дырок и скатили с горки в «дырло». Бидон затонул. Через пару минут на поверхности воды образовался гейзер, который рос все выше и выше. Потом от рева вздрогула земля, вся насекомо-воробьино-ласточкина фауна разбрызгалась по окрестностям, а флора и мы все полегли ничком. На поверхности показалась бочка и исчезла в небе. В;ды по-библейки расступились, на мгновение обнажив дно.
Потом мы бегали от падающей бочки, и еще больше – от ремня родителей. Плюс собрали ведро пескарей. В основном на берегу и в кустах.
Хрущи, (майские жуки). Искать их мы начинали уже в апреле. Шли в лес и копали их лопатой из земли. Майские жуки были очень ценными во дворе, пока были живы. Набивали их полные банки. И даже отличали их по цвету головы: красные — пожарники, черные — рабочие. Были еще с зеленоватым оттенком — пограничники. Длинные усы — самец, короткие — самка. Как-то в школе прошел слух, что в аптеке принимают за деньги надкрылки жуков. Дальше продолжать не буду. Это был геноцид. Крылья в итоге не приняли.
Вся наша жизнь протекала в веселом безденежье, легкости на подъем, в играх и беготне, которые, казалось, не прекращались.
Мы могли уйти на край света, но почему-то не уходили очень далеко. Мы гуляли целыми днями – без мобильников, лазили по сомнительным стройкам, пустырям, помойкам, закоулкам – в одиночку, вдвоем, втроем. При этом учились сами отвечать за свои поступки – не перед взрослыми, а по факту – получать неприятности за свою глупость. Нас в детстве не могли загнать домой, чтоб хотя бы поели. Теперь детей не могут выгнать на улицу, чтоб хотя бы подышали. И когда кто-нибудь из друзей просил вынести попить из дома, мы отвечали – Если я зайду, то меня уже не выпустят!
«C улицы пришли два куска грязи. Говорят, что они мои дети. Пойду, отмою — по голосу вроде похожи» - из Инета
Я считаю свое детство прекрасным. Золотым!
…пацан 10-12 лет в вельветовых штанах и, синей футболке, с пытливыми глазами и торчащими во все стороны вихрами. Внутри всегда жил бродяжий, неугомонный дух. Мне всегда казалось, что там, за углом, сейчас самое интересное. Худой, длинноногий, любознательный, непоседливый, улыбчивый, влюбленный в птиц и зверей, и… внешне не очень ласковый. А в сердце было столько любви и нежности, что хотелось обнять весь мир.
Тощее мясо, звонкие кости, полведра чистой кипучей крови, веснушки, веселые задорные глаза, беззубая улыбка, грязные ноги, честные синяки – мой портрет. Плюс самокат и драная майка, сопли, горчичники, чай с малиной. Детство. Уходящее вглубь, пускающее пузыри воспоминаний, детство. Как быстро начал пропадать озорной блеск в моих глазах, и все реже я стал смеяться просто так и улыбаться рядовому солнечному дню.
Мы умели радоваться сложенному из тетрадного листа кораблику, пуская его по весеннему ручейку. А как работала мощнейшая машина - наша фантазия, - превращая этот крохотный кораблик в настоящий, с бесстрашным экипажем матросов на борту! Нам ничего не стоило превратить лист фанеры в танк, и этот танк ездил. Мы подумывали о том, чтобы сделать свой планер. Хвала богам, на это не хватало технических мощностей, иначе точно полетели бы!
В сравнении с нашей, фантазия нынешних детей убога и скучна, потому что забита готовыми яркими, (слишком яркими), сюжетами. Резкие краски убивают фантазию! Они не сумеют сделать из палки пулемет. И я не понимаю тех, кто этому радуется, мол, зачем, - можно же купить игрушечный пулемет в магазине!!! Игрушку - да, купить можно. А умение видеть и мечтать?
Мы пропарывали руки и ноги ржавыми железками и стеклом, мы разбивали головы обо все подряд. Так до нас доходило, что надо быть ловчее, быстрее и смелее - тогда не будет шишек и синяков.
Где-то в душе понимали, что можно убиться насовсем, но от этого все было еще интереснее! Мы взрывали самодельные бомбы и клали в костры незаконно добытые патроны. Мы срывались со льдин и приходили домой в валенках, полных холодной воды, и именно с этого момента наши родители, думаю, начали седеть по-настоящему. И я прошу у них прощения, и низко им кланяюсь. Всем сразу! За то, что они были мудры и терпеливы именно там, где надо быть мудрым и терпеливым, и безжалостны там, где нужна была безжалостность; за то, что они нас любили, и за то, что они не сюсюкали с нами.
Кстати, жаловаться на родителей было некому и бесполезно. Даже если бы кому-то из нас пришла в голову такая вывернутая мысль. За что я тоже благодарю СССР.
(с использ. Сети)