Нам очень часто не хватает мудрости, простого умения ценить и любить человека. Жители циничного века (а какое время не циничное?) мы смотрим на живущих с пренебрежением, на умерших - как никогда не живших.
Это равнодушие - болезнь не одного века - сжимается, как горящий лист бумаги, когда смерть внезапно забирает человека, который не успел превратиться в архивную пыль. Пусть этот человек не был нашим другом, родственником, - он был наставником. И возможно, одно, страшно одинокое слово, - всё остальное растворилось, потонуло в безразличии и равнодушии, - вдруг начинает звучать всё громче, всё сильнее.
Пусть даже за смертью - небытие. Мы, слепые и слепнущие при жизни, неожиданно вздрагиваем от этих звуков: в них и крики раненых под Сталинградом, и пять лет тюрьмы, и гениальные прозрения, и песни социального протеста, и годы репрессий, и вечное ожидание, и сладкая - всепримиряющая - нега Венеции.
Когда слышишь эти звуки, понимаешь, что не вечно быть слепоте: непростительная слабость быть слепым и безголосым перед всепобеждающей музыкой жизни. И от этого еще горше.