Я вошёл в комнату, где царили вечные тишина и покой. Под ногами клубилась пыль, а книги выглядели облепленными клейкой многоуровневой паутиной. Тусклые окна, расположенные, словно на мансарде, под самым потолком, едва пропускали бледное свечение. Комната точно вылезала на безвестное число десятилетий в прошлое и будущее одновременно. А виной всему была она - величавая своей ветхостью старинная статуэтка из прессованного сакрального плюша.
От старости плюш растрескался, и только энергия, светившаяся в каждой жилке этой священной статуэтки, не давала ей рассыпаться окончательно в мелкий летний прах, как рассыпаются, отрываясь по кусочкам, истлевшие от времени мишки Тедди. У статуэтки гуру из прессованного плюша были поводья из тончайших улиточьих проводков-усиков. Каждое утро она вылезала из комода, чтобы погреться на едва различимых пыльных отблесках зари и размягчить зачерствевшую от старости хрустящую оболочку себя. Статуэтка могла долго резвиться, и лишь с заходом солнца наступал сон гуру.
Никто уже не ведал, никто уже не помнил, чей лик был запечатлён на теле плюшевой статуэтки, и лишь её антикварная архаичность придавала ей внушительный вид, толику уважения со стороны людей и тотальную неприкосновенность. Когда я на цыпочках прокрался в её обитель - застарелую мрачную комнату, пропахшую дубом и специями, вениками и штукатуркой, то этот запах, чем-то напомнивший аромат свежерастопленной русской баньки, напоил жизнью и плюшевого гуру, вдруг заговорившего в моей голове вкрадчивым и скрипучим голосом с характерной хрипотцой: «Сковырни вещи, ведь не материя есть суть и происхождение лиц, даже падающих ниц», - так сказал гуру.
Я переместил статуэтку на видное место и принялся остроконечным ногтем ковырять деревянное мясо кухонного шкафа. Ногти казались стеклянными. Углы изогнулись - и в этот самый момент комната начала складываться, точно карточный домик. «Я уже сместил функции, теперь согласование между объектами потеряно, что веками проверено», - отозвался плюшевый гуру. Тем временем, я дошёл уже до сковороды. Её гладкие ровные поверхности были идеальным зеркалом, принимавшим вовнутрь себя окружающее пространство с большим углом обзора так, что, кажется, сам идеал отражающих поверхностей высвобождался при соприкосновении с поверхностью этой торжественной сковороды.
Тут я осознал, что базовая её функция и есть зеркало, но никак не жарка-парка, следом тотчас распушил усы, пригладил чёлку и обратил внимание на собрание тостеров, которые в микроскопическом масштабе стекались к самому центру комнаты, как мигрирующий рой наглых муравьёв или кочующая стайка скромных мышей. Каждый из тостеров был размером не больше далеко не самого крупного стручка какао-бобов, причём эта техническая сходка обещала быть грандиознейшей за всю историю становления, борьбы и развития агрегатов. Я поскользнулся на их масле, а в этот самый момент плюшевый гуру проворковал: «Это же забастовка! Возмутительная акция несанкционированного протеста кухонных масс, хоть выключи газ!»
Подъехавшая на помощь стиральная машина принялась разделять и властвовать, мешая милитаризации тостеров, но короткое замыкание, волной прошедшее по рядам, только понизило порог их возбудимости: тостеры нагрелись, и из них повалил едкий дымок с оттенком ароматца подгоревшей пластмассы. Гуру же вопрошал вослед: «Видишь ли ты биения беснующейся толпы? Каждая микроскопическая частичка жизни информационного уровня - нетленна, неизмерима и незрима. Оттого необорима». Одновременно с наступлением момента произнесения речи гуру из трещин, пришло и понимание открытия способности работать изнутри себя с тонкими материями. Точнее, я увидел, что всегда с ними работал, только не осознавал этого.
Когда дело касается информации, то на первый план выходят сотрудники интеллектуальных информационных технологий. Как и древние жрецы, они работают с категориями труднопонимаемой логики, обращаясь к вычислительной сети для получения каких-либо сведений, через которые всегда могли найти способ воздействовать на сознание и подсознание людей, а знание их понятно и интересно далеко не каждому, но тем лишь, кто не пренебрегает сферой тонкой информационной оболочки, уделяя ей достаточное внимание.
Я понял тогда, что доски поля, в действительности, предназначены для них, изменяющих сознание через свойства существования. «Молодец, в верном направлении мыслишь и действуешь, творишь и затействуешь», - похвалил шепелявый плюшевый дедок-статуя. Я метался по комнате гуру на дубовых лыжах, совершенно не представляя, как их можно снять. «Если честно, то самое важное - это не то, что лежит у тебя перед глазами, а то, что за горами и то, что за лесами», - отозвался плюшевый гуру. - «А самое главное - это то, что лежит в трещинах между картинками, висящими прямо перед тобой. Вот ты думаешь, что я сделан из прессованного, твёрдого, как камень, плюша? Ничего подобного! Мой плюш уже давно прекратил своё существование. Моим плюшем можно разве что асфальт укладывать, да и то - не везде и не всегда. Однако же я могуч! И знаешь, почему? Да потому, что я, на самом деле, создан из трещин, образованных между плюшевыми осколками, потому-то я бестелесен, безграничен и непобедим.
Так и вы, люди, смотрите совсем не туда, так как в ваших глубинах зарыты отгадки на все вопросы. Невозможно испортить то, чего не существует. В этом и заключена отгадка действительности. Пусть меня когда-то сделали из плюша, но себя я сделал сам повторно из осколков Великой Пустоты. Если свойства вещей изменены, то подумай, сколько же ещё будет длиться миг мира, и сколько раз ещё за это время его можно будет вот так смещать? Если ты поймёшь принципы этой структуры…» - гуру не договорил, вместо этого он рассыпался в прах из макулатуры и прессованного плюша, сияющего и переливающегося, точно крылья у бабочки или срез пиритового камня, а посреди всего этого великолепия лежали и смотрели в пустоту грустные бусинки его глубокомысленных и просветлённых первозданной мудростью полистироловых глаз-пуговок.
Я открыл салатницу, извлёк оттуда белку, а вместе с ней ко мне вернулась уверенность в светлом будущем человечества, ждущем за гранью, где-то на космодроме, откуда шаттлы отправляются в рейсы по безмерным и многогранным просторам Внутренней Этерны. Вслед за уверенностью в воздухе вокруг меня повисли дедушкины плюшевые трещины. И тогда я удивился, как же я их раньше-то ни разу не замечал, найдя в себе силы окончательно скинуть морок гипнагогических картинок, окружавших меня дотоле с самого рождения.