Комбатя - или Му-му наоборот

   
                (рассказик)

   Полётов  в  этот  в  день  на  этом  секретном  аэродроме  не было. Как  гром  средь  ясного  неба,  за  окошком  домика  дежурной  смены  возникла  коренастая  фигура  комбата.  Комбат  порывистым  шагом  прошагал  мимо  куда-то  вглубь  территории  радиолокационной  «точки»,  будто  бы  был чем-то  очень  заинтересован.
    Там  в  глубине  территории,  за  старым  тягачом  один из  солдатиков  дежурной  смены  жарил  на  костерке  картошку  в  сковородке. Видимо,  запах  жареной  картошки  и  встревожил  командира  батальона  связи  подполковника  Базыгина.
   -  Это ж  что  за  безобразие  и  нарушение  устава! -  ещё  не  дойдя  до  костра,  зычно,  точно всю  жизнь  прослужил  в  кавалерии,  завопил  комбат.  -  Вам  кто,  мать-перемать,  позволил  это  безобразие? Вам  рациона  из  столовки  не  хватает?  Вас  родина  плохо  кормит?..
    За  подполковником  Базыгиным  на  кривых  ножках  семенила  его  любимица,  собаченция  кошачьей  породы. Комбат  с  ходу  ударом  ботинка  сбил  с  костра  сковородку  с  уже  пожаренной  картошкой.  Потом  рявкнул  на  обомлевшего  до  немоты  солдата: «Где  старший  смены?! Мать  честная!»,  расстегнул  свои  штаны  и  пустил   струю  на  сковородку.
   -  Это  чтобы,  мать  честная,  больше  этой  посудой  не пользовались!
    От  сковородки  поднялся  вонючий  пар. А  комбат  развернулся  и  направился  стремительно  к  домику,  всей  своей  фигурой  «кирпича»  на  коротких  подставках  выражая  энергию  и  непререкаемую  командирскую  волю. На  полпути к  крыльцу  домика  он  замер,  уставившись  в  небо. На  крыше  домика  у  телевизионной  антенны  грустно  сидел  солдатик  чернявой  наружности  и  вяло  размахивал  метлой  в  воздухе.
     Придерживая  рукой  фуражку  на  затылке  подполковник  спросил  игриво,  но  с  затаённой  угрозой:
   -   И чем  же  ты  там  занимаешься, боец?
   -  Помехи  разгоняю,  товарищ  по-под-полковник…
   -  Какие,  мать честная,  помехи?
   -  Ефрейтор  сказал  телевизор  плохо  показывает.  Надо  помехи  с  антенны  гонять…
      Комбат  покраснел  лицом,  закашлялся,  смеясь,  подобрал  с  земли  упавшую  фуражку  и  вошёл  в  домик  по  шатким  ступенькам  крылечка.  Его  собаченция,  понюхав  ступеньки,  отбежала  в  сторону.

     Внутри  домика  ещё  три  солдата  дежурной  смены  вытянулись  в  струнку,  зная  как  их  командир  батальона  обожает  строевую выправку. Первой  на  глаза  комбата  попалась  овчарка  по  кличке  Дозор,  входящая  в  «штат»  дежурной  смены.  Дозор,  научившийся  за  годы  своей  службы  отличать  капитана  от  майора,  почуял  запах  больших  звёздочек  на  погоне,  прижал  уши,  сделался  меньше  ростом  и  умело  юркнул между  ног  комбата  наружу.
 
   -  Кто  такой? -  комбат  ткнул  пальцем  в  первого  вытянувшегося  солдата.  Тот  было  начал  рапортовать: «Оператор…». 
   -  Оператор. Марш  -  на  матчасть  регламент  делать! Кто  начальник  смены?
   -  Старший  смены  ефрейтор  Васильков! -  чётко  доложил длинный,  тощий,  как  глист,  следующий  по  порядку,  вытянувшись  по-гвардейски,  аж  грудь  вперёд.
   -  Старш - ший  смены,  ефрейтор?  -  почему-то  шипяще  переспросил  комбат  и  воткнул  свой  указательный  палец  в  пуговичную  петлю  на  гимнастёрке  ефрейтора.  -  А  пуговица-то. ..  где?
   -  Виноват,  товарищ  подполковник.  Потерялась…  Щас  приделаю!
   -  Марш,  ефрейтор,  территорию  подметать!..   А  ты  тут  чем  занимаешься?  -  комбат  перевёл  взгляд  на  третьего  солдатика.  -  Книжонки  почитываем?
     Этот  третий  так  рявкнул  в  ответ  «никак  нет!»,  что  у  комбата  мгновенно  подобрело  лицо.
  -  Уставы  учу,  товарищ  подполковник!  -  солдат  кивком  головы  показал  на  раскрытую  на  столе  брошюрку  детективных  рассказов.
   -  Ну,  ну,  -  покивал  комбат  и,  подумав,  добавил: -  А  ты  иди…  крыльцо  чинить,  там  у  вас  непорядок.
     Подполковник,  выйдя  из  опустевшего  дежурного  помещения,  посвистел  призывно  для  своей  шмакодявки.  Но  на  свист  прибежал  водитель  его  «уазика». Тут,  чертыхнувшись,  комбат  вернулся  обратно  в  домик,  расписаться  в журнале  проверок.

     Ефрейтор  Васильков,  отобрав  у  разгонятеля  помех  метлу,  лениво  гонял  по  земле  опавшие  листья,  напоминавшие  ему  о  наступившей  осени   и наступающем  через  месяц  милом  сердцу   дембеле.  Василькову   было  уже  не  до  пуговиц  на  гимнастёрке  -  он  уже  не  мог  ни  есть  по  распорядку,  ни  спать  по  ночам.
    И  тут  появилась  эта  мерзкая,  кривоногая  карикатура  на  собаку.  Вся  запыхавшаяся,  она  подбежала к  столбу  -  любимому  столбу  Дозора – и, высунув  розовый  язычок,  сделала  то  что  её  хозяин  пять  минут  назад  сделал  с  солдатской  сковородкой.  Дозор,  лежавший  неподалёку  в  укромном  уголке,  приподнялся  на  всех  лапах,  ощетинил  загривок  - и в  два  прыжка  очутился  рядом  с собаченцией.  Хребет  этой  шмакодявки  вмиг  оказался  в  его  челюсти. Раздался  истошный  визг,  противней,  чем  сигнал  тревоги.
     Из  домика  по  этой  тревоге  выскочил  ошалелый  командир  батальона, споткнулся  на  расшатанных  ступеньках,  шлёпнулся  пузом  вперёд,  поднялся  и  рванул,  хромая,  на  спасение  своей  любимицы.
     Первым  на  месте  возможной  трагедии  оказался  дембель  Васильков.  Отшвырнув  метлу,  он  прыгнул  сверху  на  Дозора,  вцепился  ему  в  пасть,  стараясь  разжать  челюсти  овчарки.
     Дозор  злобно  рычал,  не  ослабляя  хватки.  Шмакодявка  издавала  предсмертный  визг.  А  Васильков,  ласково  матерясь,  уговаривал  Дозора. И  тут  Дозор   резко   разжал  свои  клыки,  почуяв  на  своём  языке  кровь  любимого  хозяина.  Шмакодявка  вывалилась  недожёванной  колбасой  прямо  в  руки  подоспевшего  комбата.

     Когда  комбат  уехал,  прижимая  к  груди  недожёваную   шмакодявку,  весь  расчёт  дежурной  смены  горестно  вздохнул.  Гнев  бати-комбата  мог  принять,  как  гнев  Зевса,  самые  непредсказуемые  и  невообразимые   формы.


     Подполковник  Базыгин  дослужился  до  этого  чина,  отвоевав  два  календарных  года  во  вьетнамской  войне.  Он  там  так  воевал  командиром  радиолокационного  расчёта  в  звании  прапорщика,  что  ему  вне  всяких  кадровых  стандартов  присвоили  «мамлея»,  потом  через  месяц  «старлея»  -  а  вернулся  он  с  войны  после  её  окончания  в  звании  майора.
 
      По  авиационной  дивизии – «центр  боевого  применения  и  переучивания»  гуляли слухи   как  воевал  командир  батальона  связи,  будучи  прапорщиком.  В  те  времена  на  той  войне  не  было  спасения  от  американских  ракет  «Шрайк»,  заходивших  по  радиолокационному  лучу  на  все  враждебные  локаторы,  и  «Фантомы»  в  небе  чувствовали  себя,  точно  на  учебных  полётах.  А  прапорщик  Базыгин придумал  мужицким  простым  умом  как  можно  уходить  от  «шрайков»,  «меняя  частоту».
       В  этом  центре  «применения  и  переучивания»,  как  будто  -  а,  возможно,  и  не  «как будто» -   созданном  специально  для  дальнейшей  тихой  службы  бывших  героев  различных  «локальных  войн»,  про  многих  офицеров  ходили  легенды.  Про  командира  первого  авиаполка  полковника  Мухина  рассказывали,  будто  о  нём  американцы   даже  сняли  фильм  «Как  воюет  капитан  Мухин».  В  те  времена  высотный  перехватчик  Миг-25,  недосягаемый  на  своей  рекордной  высоте  зенитным  ракетам,  а  вражеским  истребителям  и  подавно,  чувствовал  себя  царём  небесного  пространства.  Мегасуперсверхсекретный,  охраняемый  в  аэродромном  капонире  двумя  взводами  охраны,  а  когда  разбегался  по  взлётной  полосе  -  двумя  параллельно  идущими  бронетранспортёрами,  а  потом,  до  набора   рекордной  высоты  -  обычными  «мигами».  Ну,  уж  потом,  сверху  -  капитан  Мухин  клевал  в  лихом  вираже  «фантомы»  в  заднюю  полусферу,  точно  коршун   глупых  куропаток.  Вот  и  в  «центре»,  который  по «боевому»  не  применялся   и  не  стоял  на  боевом  дежурстве  в  системе  ПВО  страны,  главное  внимание  обращалось  в,  основном,  на  строевую  подготовку,  спортивные  мероприятия  и  всякие  там  строительные  работы  руками  солдатиков.  Конечно,  когда  была  уж  очень  совсем  лётная  погода  -  ПМУ,  переучивали  молодых  лётчиков  на  новые  системы   летательных  аппаратов. 
       Опять  же  по  слухам,  совершенно  не  проверенным  в  те  времена   а,  может быть,  даже  засекреченным  больше,  чем  Миг-25  -  пока  его  комсомольский  активист  Беленко  не  угнал,  как  простой  «запорожец»  в  Японию -  какой-то  салага-лётчик,  опьянев  от  сверхзвука,  пронёсся  в  опасной  близости  от  «воробышка  Миг-17»,  на  котором  совершали  в  «спарке»  тренировочный  полёт  полковник  Серёгин  и  полковник  Гагарин.  Зона  полётов  почему-то  у  них  была  схожая.  По  мудрости  Всевышнего  -  или  по  глупости  Главнокомандующего.

       
       Так  вот,  командир  батальона  связи  подполковник  Базыгин,  если  Всевышним  себя  не  ощущал,  то  почти  Главнокомандующим  себя  чувствовал.  Понимал,  что  «жизнь-смерть»  не  входит  в  его  должностные  полномочия,  а  вот  сделать  «хуже - лучше»  своим  подчинённым  -   это  в   его  компетенции. 
       Когда  какой-нибудь  «умник»  из  офицеров  батальона  подавал  рапорт,  выражающий  желание  поступить  в  академию,  комбат  с  утробным  смешком  «мать-перемать,  такой  умный»,  комкал  рапорт  в  ладонях,  потом  распрямлял  его  и  укладывал  в  нижний  ящик  своего  стола.  С  той  мыслью,  что  если  «сверху»,  почему  не  дал  рапорту  ход,  то  ответит,  что  на  такой  мятой  бумажке  ставить  свою  «резолюцию»   ему  не  позволяет  офицерская  честь.
      Такие  слова  как  слово  «резолюция» и самое любимое им "категорически"  у  комбата  были  записаны  в  специальной  тетрадке,  с  которой  он  по  необходимости  срисовывал  по  букве  нужное  для  очередного  документа  слово.  «А  Чапаев  академиев  не  кончал,  мать  честная».

     Прапорщик,  тьфу  ты,  подполковник  Базыгин  был  человек  простой,  как  сам  он  говорил – «без  канделябров».  Когда  его  однажды  попросил  лично  начальник  гарнизона  выступить  в  клубе  с  лекцией  о  культуре  братского  Вьетнама  перед  женским  активом  гарнизона,  Базыгин  по  простому  сказал «ладно»,  а  потом  добавил  «Есть!».  Про  эту  короткую,  но   познавательную   лекцию  долго  потом  вспоминали  гарнизонные  женщины,  уставшие  от  безделья  по  долгу  службы  своих  мужей в болотисто-лесистой  местности.
 
     - …  Там  они,  в  этом  Вьетнаме  очень  культурные  люди.  Только -  бедные  очень.  Они  на  ногах  носят  куски  колёс.  Отрежут  от  колеса  кусок,  привяжут  к  ногам  тряпочкой,  так  и  ходят…  А  женщины  у  них,  -  перешёл   он  к  теме  о  вьетнамских  женщинах,  отвечая  на  вопросы  из  зала,   и  восхищённо  затряс  головой.  -  Штаны  у  них  вот  такие  широкие,  -  он  показал  на  своём  туловище  ширину  штанов  вьетнамских  женщин.  -  Они  в  случае  по  нужде,  штанину  задерут  вот  так,  -   комбат  связистов  показал  на  себе,  -  просто  сядут  в  кустах  -  и  всё. -  Это  у  него  опять  прозвучало  с  восхищением.
      Комбат  по  своей  душевной  простоте   стремительно  быстро  чем-нибудь  увлекался  -  но  также  быстро  мог  и  «отвлечься»  от    направления  своей  мысли.  Под  Новый  год,  решив  поздравить  по - отечески  личный  состав  батальона,  он  выстроил  в  две  шеренги  перед  казармой  солдатский  коллектив.  Некоторое  время  солдаты  напряжённо  ожидали  когда  на  комбатовских  часах  стрелки  покажут  ровно  «без  пяти  минут  двенадцать».  Потом  комбат  с  торжественным  выражением  лица  открыл  рот  -  но  тут  же  и  отвлёкся  на  шевеление  в задней  шеренге.  Потом  начал: «В  эту  новогоднюю  ночь,  дорогие  сослуживцы….». Но  тут  опять  зашевелись  в  задней  шеренге  старослужащие  «сослуживцы».  Комбат,  прооравшись  «мать-перемать»,  закончил  свою  речь:
   - …   Хочу  поздравить  вас  с  днём  авиации!
  Ещё  по  своей  душевной  простоте  «комбатя»  связистов  был  смешлив  «смертельно».  Как-то  под  вечер,  по  пути  из  своего  штаба  к  себе  домой  комбат  завернул  в  казарму   своего батальона. В  дверях  столкнулся  со  старшиной  первой  роты  пожилым  и  вечно  грустным  прапорщиком  Пешковым.
   -  Как  дела,  Петрович?  -  панибратски  поинтересовался   комбат.
  -  Ой,  товарищ  подполковник,  -  грустно  сказал  грустный  старшина.  -   А  такие  дела,  как  генеральские  погоны.
   -   В  смысле,  чо?
   -  Да  вот  так.  Извилин  много,  а  просветов  -  ни  одного.
     Комбат  буркнул  «угу»,  прошёл  в  помещение  казармы,  выслушал  рапорт  дневального,  внимательно  прислушиваясь  к  тексту  доклада:  чтобы  в  докладе  не  содержалось  «крамольного»  для  устава  слова  «никаких». Потом  комбат  вышел  из  казармы  -  и  заржал,  как  жеребец  Будённого.  Икая  от  смеха,  он  добрался  до  скамейки  около  солдатской  курилки.  Плюхнулся  на  скамью. Его  приступы  смеха  прорывались  приступами  икоты.  Он  не  мог  вымолвить  ни  слова,  только  призывно  махал  рукой. 
      На  его  счастье  вышел  перекурить  дневальный.  Смышлёный  солдатик  догадался  по  звукам  и  призывным  движениям,  что  всё  это  в  совокупности  означает.  Сбегал  в  каптёрку,  принёс  залапанный  графин  с  тёплой  водой.    После  первого  глотка  из  графина  комбату  стало  лучше.
  - Ой,  мать  честная! – громко  произнёс  он, утирая  согнутым  пальцем  слёзы  в  уголках  глаз. -  Извилин  много…  А  просветов  -  нет…


  -   Задолбал  меня  наш  комбатя,  -  пожаловался  вечером  в  курилке  шофёр  командирского  «уазика».  -  Пятый  день  его  сучку-закорючку  к  ветеринару  вожу.

       На  утреннем  разводе  командир  батальона,  выйдя  перед  строем,  скомандовал:
   -  Ефрейтор  Васильков,  выйти  из  строя!
       Васильков,  держа  забинтованную  руку  не  по-уставному,  а  прижимая  к  груди,  выдвинулся  из  задней  шеренги.
    -  За  добросовестную  службу.  За  проявленное  мужество.  Объявляю  ефрейтору  Василькову  десять  суток…  отпуска  на  родину! 
     Васильков  машинально  ойкнул  и  жалостливо  посмотрел  на  подполковника.
    -  Мне  же  вот-вот  на  дембель  ехать,  товарищ  подполковник… Как  же  я  -  приеду,  а  потом  возвращаться?  Это  ж  пытка! Это  ж  как  ножом  по  сердцу…
    -  Молчать!  -  рявкнул  комбат.  -  Была  команда  «смирно». Встать  в  строй!
    Васильков  не  по-уставному  полез  через  первую шеренгу  на  своё  место.  Но   тут  комбат  скомандовал:
    -  Ефрейтор  Васильков,  ко  мне!..  Батальон!!  -  комбат  рявкнул  так,  что  несколько  офицеров  позади  него  дёрнули  головами,  как  испуганные  лошади. -  За  отсутствие благодарности…  к  проявленной  благодарности…  объявляю  ефрейтору  Василькову  десять  суток…  Ареста! -  Потом  комбат  обернулся  к  начальнику  штаба  и  добавил:  -  И  в  дембельскую  партию  его  в  последнюю  очередь.
        Васильков,  ссутулив  свою  глистообразную  фигуру,  протиснулся  через  первую  шеренгу, повернулся  и  посмотрел  на  комбата  жгучим  взглядом  дембеля,  которому  испортили  святой  для  любого  солдата  праздник.      

     Всевышнему  на  небесах,  разумеется  сложнее,  чем  Главнокомандующему,  у  которого  все  человеческие  чувства  регламентированы  уставом.  Всевышний  на  небесах,  наверное,  вздыхает  и  беспомощно  разводит  руками, наблюдая,  что  творит  с  его  самым  главным  «божественным  творением»  естественная  эволюция.

  май  2015 г.