Раннее майское утро пахло свежей зеленью. Легкая занавеска под дуновением рассветного ветра причудливо изгибалась, как легкомысленная девица в руках соблазнителя. Дом начинал пробуждаться. Анна Андреевна, обхватив тонкими запястьями колени, сидя в постели, слушала утренние звуки. «Вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик», - пела метла в руках дворника Ивана. «Чичичичичичичи - чик-чирик-чик-чик,» - подпевала птаха на ветке. «Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш» - шептал ветер. «Ку-ка-ррре-кууууу»- отрапортовал где-то далеко петух. «Ой, вь-ю-уу-н на-ад ва-а-доо-юу…» - напевала дворовая девка, развешивая белье. Первое мая, 1916 года. «Мне скоро 18, а я даже еще не влюбилась,- размышляла под утреннюю симфонию звуков Анна. – Да и в кого здесь влюбиться, одни мальчики и старики. Вот бы настоящего мужчину увидеть».
Громкими криками и топотом копыт были прерваны девичьи рассуждения. Накинув на плечи посадскую шаль, девица выглянула в окно. Прямо напротив дома собралась толпа рабочих. В центре толпы, на коне, поигрывая роскошными усами, провозглашал какую-то речь красавец с вихрастым чубом.
- Ну вот, начинается, эти неугомонные так и будут под окнами орать? – возмутилась, чистившая картошку, Парасковья. – Иван, ты б их прогнал, чего доброго господ перебудят, а нам потом достанется.
- Тебе надо, ты и прогоняй, - невозмутимо ответствовал Иван.- А то мож мне к ним присоединиться? - Он остановился и прислушался к крикам за забором. – Маевка у них, ух черти.
И по двору вновь запела метла. Теперь в сознании Анны, звуки за окном приняли особые очертания. Забравшись на подоконник с ногами и завернувшись в платок, девушка смотрела на вихрастого усача и погружалась в сладострастные грезы. Вот она сидит рядом с ним на коне, он прижимает ее сильной рукой к своей широкой груди и увозит вдаль. Вот они прогуливаются по набережной в Гурзуфе и он, подхватывая ее как пушинку, кружит над землей. Вот он смотрит ей в глаза, и его красивые чувственные губы готовятся распробовать мед девичьих губ. Вот его сильные руки, обнимая ее, стараются изучить все изгибы девичьего тела. И слово легкая занавеска под дуновением ветра, Анна изгибается в сладострастных муках в руках этого мужчины, все глубже погружаясь в вакханалию своих мыслей…
- Батюшки, - только и успела вымолвить Парасковья, глядя на то, как Иван поймал на руки старшую хозяйскую дочь. Острый запах чеснока и пота мгновенно отрезвил девичью кровь, оставив неприятный осадок горечи на сладостных еще несколько секунд назад грезах.
- Родителям, ничего не говорите, незачем их пугать, - твердым повелительным тоном распорядилась юная барышня, входя в дом, из которого через девять месяцев вместе с семьей навсегда уедет в Париж.