«Душка»
Этот американский профессор покорил всех и сразу. И не только, вернее, не столько многочисленными подношениями всем без исключения сотрудникам музея, сколько добрым нравом, искромётным юмором и свежестью мышления, несмотря на свой, далеко не юный, возраст. А было ему полных шестьдесят пять. И хоть носил выбеленную сединой, как и его волосы, аккуратно подстриженную бородку, выглядел он значительно моложе — не больше чем на сорок восемь-пятьдесят, напоминая своей добродушной улыбкой с хитринкой Санта Клауса. Ко всему иностранец прекрасно говорил по-русски.
Музейщики боготворили его, называя и в шутку и всерьёз своим благодетелем, но чаще всего из их уст звучало: «Он такой душка...»
«Музейные» дамы от самых юных до почтеннейших, все поголовно, - были влюблены в профессора этнографии из американского штата Орегон.
Сотрудники краеведческого музея с удовольствием пили за здоровье своего мецената чай «Твинз», запакованный в жестяные баночки различных цветов, привозимый американцем в музей целыми коробками. Благодаря Роберту Причардсу (так звали профессора) краеведы впервые вкусили и вино «Молоко любимой женщины», помещённое в бутылки необычного — синего - цвета, отведали конфеты «Моцарт» с изображением композитора на золотистом фантике. А личного водителя этнограф заполучил в своё полнейшее распоряжение, проголосовав на дороге пачкой сигарет «Мальборо».
Все от мала до велика едва ли не молились на иностранца, искренне радуясь его успехам. Вообще в девяностые годы многие в Советском Союзе, если не сказать, все преклонялись перед Западом, принижая собственные достижения. Многолетняя изоляция привела к убеждению, что за границей не может родиться ничего дурного, сколько б ни показывали в новостях протестных демонстраций или реакционных действий западных стран по отношению к другим, малоразвитым, странам. Страна верить в эту чушь не желала, тем более выезжавшие за бугор рассказывали такие чудеса про иной мир, что своя, в общем-то, вполне предсказуемая и недорогая жизнь казалась полной нищетой во всех отношениях. И не только достижения легкопрома в заграничных странах привлекали советских людей, олицетворением которых для наших людей во многом являлись жвачки и джинсы. Уровень свободы и демократии привлекал всех тех, кто жаждал свободно выражать свои мысли, путешествовать по миру без каких-либо преград.
В отличие от российских коллег американский профессор был невероятно богат. По его рассказам почти во всех столицах Европы и мира у него имелось собственное жильё, где он периодически останавливался ради своей научной деятельности, в Орегоне же у него располагался дом аж на четырнадцать комнат, что в американских реалиях означало четырнадцать спален. Сколько всего там было помещений, можно было лишь догадываться. Хозяин дома рассказывал, посмеиваясь, что всё время забывает, что у него в какой комнате находится. Уборкой дома, даже в его отсутствие, занималась нанятая для этой цели молодая китаянка.
Была у этнографа квартира и в Москве. И можно было ничуть не сомневаться, что во всех городах, где профессору приходилось останавливаться, женщины не оставляли его без внимания. Однако любовь свою Роберт Причардс повстречал на Урале, куда впервые приехал, чтобы познакомиться с местными старообрядцами. Губернский город, где отыскал свое счастье американец, лишь незадолго был открыт для посещения иностранцев, поэтому случай этот в действительности оказался самым настоящим счастливым.
Этнографическую экспедицию снарядили весьма представительную — первые лица центрального краеведческого музея, преподаватели классического университета, руководители всех рангов, переводчик со стажем и ещё какие-то молодые люди — красивые, общительные, интересующиеся всем и всеми. Эти люди помогали экспедиции большей частью по технической части. Позднее музейщики к удивлению своему осознали, что о себе за все это время молодые мужчины никому ничего так и не поведали, поэтому все дружно решили, что то были добрые друзья общительного «Душки».
На дворе стояла зима. Был месяц январь. На улице звенел хрустальный мороз, а местность, куда направлялось почтенное собрание, находилась севернее областного центра, соответственно климат там предполагался быть ещё более суровым: температуры ожидались более низкими и могли достигать сорока градусов минус по Цельсию.
Дабы не заморозить иностранца, снабдили его кто, чем мог — кто-то одолжил меховую шапку и шерстяные варежки, другие раздобыли тулуп. Но увидев впервые в своей жизни обувь из шерсти ручной работы, американец наотрез отказался надевать валенки: «Я в носках на улицу не пойду», - упёрся он. Однако, поддавшись, в конце концов, на уговоры, отходив по морозу целый день и ничуть не замёрзнув, он определил им почётное место прямо на большом обеденном столе. Американец обнимал валенки, приговаривая: «Любимые мои, хорошие мои, как здорово вы меня согрели».
Поменял профессор отношение и к ватнику, когда пожелал помочь хозяину дома, в котором остановились на постой, с дровами, но в огромном белом овечьем тулупе лишь намучил себя и дрова. Видя тщетность его усилий, хозяин выдал американцу почти новенький ватник, в котором управляться с дровяным делом стало куда как проще.
В общем и целом экспедиция прошла успешно. «Экспедиционный корпус» отметил, насколько серьезно профессор вникал в проблемы обычных людей. Он долго и настойчиво расспрашивал староверов, довольны ли они своим бытием. Рассказал о благополучной жизни старообрядцев в его родном штате. И был заметно обескуражен, что, несмотря на довольно скромное существование, люди не сетовали на власть, а готовы были стоически переносить все тяготы в отличие от их либеральных сограждан, проживавших в городе куда как в лучших условиях.
В том в разговоре, возможно, впервые прозвучало сочетание слов «Уральская республика». Пусть в шутку, но именно американец «вбросил» эту идею в головы местной интеллигенции. Мнения присутствовавших разошлись тогда, кто-то готов был броситься немедленно на баррикады, чтобы бороться за отделение от Союза, кто-то считал, что в большом государстве выжить легче, другие же сомневались. Роберту пришлось даже успокаивать не на шутку разошедшееся собрание. Так и не придя к консенсусу, спорщики решили в присутствии иностранца более страстей не разжигать, тем паче, что экспедиция подходила к концу. На прощание этнограф пообещал уральским старообрядцам привезти к ним последователей старой церкви из своего родного Орегона. И уже через год своё обещание выполнил.
Все оказались удовлетворены результатами поездки, но особенно довольными выглядели американский профессор и симпатичная сорокапятилетняя заведующая реставрационными мастерскими Надежда Васильевна, от которой профессор практически не отходил ни на шаг с самого приезда в музей. Женщина она была весьма миловидная, легкая, светлая, одетая в такие же легкие и светлые наряды. Смотрела на иностранца, впрочем, как и многие, широко раскрытыми голубыми глазами, в которых читалась готовность к служению мужчине. Американские и европейские дамы давно уже не глядели на сильный пол таким образом. Служение, особенно в Европе, стало уделом мужчин, возможно, потому, что процент мужского населения там превышает женское.
К удовольствию окружающих погасить огонёк влюблённости у парочки не получалось, поэтому отношения их стали достоянием общественности ещё до отправки в экспедицию.
Жизнь двоих влюблённых связалась настолько прочно, что уже через полгода американец «перетащил» свою неожиданно образовавшуюся «любовь» в Москву, купив для неё квартиру в неплохом районе и даже найдя место реставратора в одном из престижнейших музеев столицы. Но до этого он успел улучшить ее жилищные условия в родном городе. Ко всему в условиях тотального дефицита он чудом обставил «однушку» новой мебелью и импортными бытовыми приборами. Надежде Васильевне оставалось только украсить жилище по своему вкусу.
Приглашенные американцем на Урал староверы из заокеанского штата — Сильвестр и жена его Настасья говорили на непривычном для современного русского уха старинном наречии. Одна пожилая сотрудница музея вспоминала, что так говаривали старые бабки в их деревне. В отрыве от корней язык будто законсервировался, остановился в развитии, правда, при этом он был перенасыщен огромным количеством американизмов, точнее сказать, английских слов и выражений.
В отличие от наших староверцев, сложивших свои исторические костюмы в окованные железом сундуки или комоды, одевались американцы повсеместно в народные костюмы. Сильвестр носил косоворотки невероятных цветов, например, василькового или лимонного, а Настасьин сарафан был скроен из современного розового шёлка красивого узорчатого тиснения. Но главное было не это. У обоих (в начале девяностых-то!) имелись мобильные телефоны, а у Сильвестра был даже ноутбук. И вообще, несмотря на необычный для современного российского человека вид, оба вели себя крайне раскрепощённо.
И никак не могла понять Настасья, почему это в одном московском бутике продавцы не пожелали показать ей приглянувшийся платок, мол, всё равно не купите. Сотрудницам музея пришлось объяснять русской американке, что, скорее всего, из-за необычного наряда её приняли за деревенскую жительницу - в нашей стране в то время, как правило, безденежную. Женщину это очень удивило и оскорбило.
Наши староверы подивились электронным игрушкам – не более того. Для них они, как и телевизор, являлись «порождением бесовских сил». Вообще, несмотря на приверженность к строгой вере, их американских одноверцев трудно было заподозрить, как впрочем, и других их соотечественников в излишней скромности. Даже высокие чины, кои в большом количестве хлынули в Россию в годы перестройки, вели себя довольно бесцеремонно.
– Какой у вас красивый свитер, - порадовал комплиментом свою переводчицу заокеанский чин.
– Только свитер? - решила пококетничать девушка.
– А я ещё не видел, что там у вас под ним, - будто это являлось само собой разумеющимся, ответил американец.
Та же переводчица, работавшая на одном из предприятий военно-промышленного комплекса, которых на Урале всегда было пруд пруди, рассказывала, как однажды ей пришлось буквально отлавливать «из всех щелей» представителей американской делегации, прибывшей на завод в составе комиссии по разоружению. Стоило девушке отвлечься на минуточку, как кто-нибудь обязательно утягивался, куда не следует. Свободные люди, проживавшие в свободном обществе, запретов знать не желали.
Про американские ноги на столе все слышали, наверное... А теперь присовокупите к этому размер обуви не меньше сорок шестого, нашу любимую осенне-весеннюю грязь на ней и всё это удовольствие прямо перед вашим носом. И это, без каких либо, даже минимальных, преувеличений.
Наш этнограф отличался вполне себе пристойным поведением с точки зрения советской морали. Но и он не «парился», если опаздывал, например, к поезду. Чтобы было проще найтись в толпе со своим визави, профессор становился на крышу собственного автомобиля с радиотелефоном в руке и преспокойненько дожидался, когда его заметят. А то, что его увидят, сомнений быть не могло — мужчину весом в сто пятьдесят кэгэ и ростом под сто девяносто не заприметить было сложно. Не стеснялся он и «отлить» в кустах, ежели приспичило, потому что в городские туалеты того времени даже наши, привычные ко всему, люди заходили зажав нос, а уж иностранцы предпочитали терпеть до гостиницы, нежели посещать заведения с «очком».
Со временем Роберт Причардс окончательно обосновался в Москве и приезжал на Урал всё реже, в основном, по значимым для города поводам, всегда с подарками, конечно же. Рассказывал, что вплотную занялся проблемами мигрантов из бывших советских республик, в которых люди не желали более мириться с жизненными трудностями в отличие от уральских староверов.
Музейщики и другие друзья «Душки» не переставали восхвалять его «огромное сердце», не забывая при этом перевести в денежный эквивалент усилия профессора по спасению согнанных с насиженных мест несчастных людей. У всех округлялись глаза даже от приблизительных подсчетов. Ну, никак не вязались эти цифры с зарплатными возможностями людей интеллигентских профессий тогдашней России.
Но вот однажды по городу прошёл слух, что Роберта Причардса выслали из страны как шпиона. Общественность была не просто взволнована, она была ранена в самое своё сердце и, несомненно, крайне возмущена: Как выслан?! За что?! Он столько сделал и делает для людей. Чего им там не хватает в этой их КЭГЭБЭ? Разве перестройка — время для репрессий?
Кто-то проведал и о том, что бывшая заведующая реставрационными мастерскими при краеведческом музее тоже собралась последовать за возлюбленным в США. И будто бы даже они поженились вскоре. Позднее неведомым образом из-за океана стали приходить весточки, из которых явствовало, что живет Надежда Васильевна в том самом доме, о котором все были наслышаны от хозяина оного, будто питается только в ресторанах и путешествует по всему белу свету вместе со своим супругом. Думаю, не одна наша соотечественница позавидовала ей тогда.
А через шесть лет Надежда Васильевна Причардс - бывшая заведующая реставрационными мастерскими, неожиданно объявилась в родном музее, яркая, ухоженная, но одна, без супруга, что поначалу привело в уныние весь музейный штат. Но и новоиспечённая американская гражданка тоже не выглядела счастливой. К неудовольствию бывших коллег она рассказывала какие-то небылицы про свою «половину»: будто бы лишившись работы и уйдя в отставку, их «Душка», Роберт Причардс, стал скрягой каких свет не видывал, что стал он нервным, суетливым и злым. Не давал жене выбрасывать мусор в собственный бак, заставляя её относить отбросы в соседский ящик, и все из-за того, что вывоз бытовых отходов надо было оплачивать. Супруга почти каждый день рисковала не просто репутацией, но и свободой, потому что в любое время могла быть задержана полицией и посажена за решётку за столь недружественный акт.
В доме Роберт тоже установил режим жёсткой экономии. Он выкрутил все, как ему казалось, лишние лампочки, чтобы экономить электричество. Отказал в работе уборщице. Теперь у него была русская жена, привычная к домашнему труду, поэтому не было нужды тратиться на прислугу. И, несмотря на то, что Надежда Васильевна, аки пчела, трудилась на дому, восстанавливая сантиметр за сантиметром дорогущие натуральные, иногда очень древние, иранские и туркменские ковры, за что получала немалые деньги, в сложившихся обстоятельствах она вынуждена была делать уборку в четырнадцати комнатах самолично. Восстановление десяти сантиметров ковра американскими реставраторами обходилось заказчику в три тысячи долларов, а эмигрантка из России выполняла тот же объем работы за тысячу, но все равно это был серьезный вклад в бюджет семьи.
Про рестораны к тому времени супруги забыли напрочь. Обедали либо дома, либо в системе быстрого питания, при этом Роберт не жалел ни сил, ни времени на поиски самых дешёвых бургеров. Иногда бензин съедал всю разницу в цене, но раз за разом профессор без устали гонял по округе на своем автомобиле за скидками, лишь бы сэкономить доллар-другой.
Музейные работники не могли поверить, что всё это говорилось об их любимом «Душке». И все же наибольшим потрясением для них стало то, что Роберт Причардс и в самом деле оказался агентом американской разведки, с некоторых пор в отставке, и что все его квартиры принадлежали не ему, а организации, в которой он служил.
«Так вот откуда столько денег у так называемого профессора», - шептались в музее. Впрочем, одно другому не мешало, профессором Роберт был настоящим: читал лекции в университетах за хорошую плату, что для прикрытия своей основной «профессии» было очень даже удобно. Не правда ли?
Однако, главным фактором, приведшим супругов к разладу в отношениях, оказалась даже не скупость Роберта. В большей степени разошлись супруги по причине идеологических разногласий и, в первую очередь, из-за разного понимания роли Советского Союза во Второй Мировой войне. Потерявшие в войне не одного родственника, советские люди воспринимали ее, как кровную — Отечественную, не только по разнарядке сверху, но и по зову души. А американцы, не ведавшие что такое военные действия на собственной территории с девятнадцатого века, абсолютно уверены, что без их участия ни одна война на Земле не выигрывалась, и, конечно же, по их мнению, именно американские воители сыграли в этих победах главную роль. И неважно уже было, сколько людей потеряла та или иная сторона конфликта: воевать не умеют — вот и гибнут, да и оружие в других армиях намного примитивнее заокеанского.
Правда, русский «Калашников» до сих пор востребован в мире больше, чем УЗИ, да и «Абрахамсы» показали себя на совместных учениях в пятидесятые годы не лучшим образом по сравнению с русскими Тэшками. Отыскались уязвимые места в хвалёных штатовских монстрах. С ракетоносителями у НАСА – одни сплошные недоразумения. Тем не менее, уверенность в своей исключительности американцев не покидала никогда и ни по какому поводу.
Для того чтобы обратить супругу в свою веру Причардс притаскивал книги американских и других западных историков, в которых писалось, что именно союзники СССР внесли основной вклад в победу во второй Мировой войне. Но когда он отыскал учебник, в котором чёрным по белому было написано, что наша страна воевала на стороне Гитлера, Надежда Васильевна не выдержала. Она заявила своему «Душке»: «Я — русская и русской останусь. И не выброшу на свалку память о своих обоих дедах, дяде и бабушке, погибших в той войне и не тебе судить, как они жили и воевали. Это они, а не ваши хваленые американские предки вынесли на своих плечах все тяготы той войны и победили. А вы тогда, как проститутки, до последнего ожидали, на чьей стороне перевес будет, и кто побеждать начнет. Да если бы наши войска не подошли практически к самому Берлину, вы никогда бы и не высадились. И вообще... Не хочу я больше есть ваши гамбургеры», - в запале добавила она.
Следует заметить, что не одна Надежда Васильевна развелась с супругом по столь странному для западного человека поводу. Многие русские женщины, и не только - представительницы других бывших советских республик тоже разводились с иностранными мужьями по той же причине, а украинские «гарны дивчины», в жилах которых бурлит южная казацкая кровь, были в первых рядах таковых.
Только теперь музейная общественность догадалась, что услужливые молодые люди в той приснопамятной этно-экспедиции были сотрудниками КГБ. Припомнили они и то, что общительный профессор по обыкновению с шутками да прибаутками обихаживал исключительно представителей предприятий военно-промышленного комплекса, всячески развлекая их. Кто-то напомнил музейщикам, как много внимания уделил он бытовым проблемам старообрядцев, будто подталкивал тех к выражению недовольства. Похоже, желал направить их на путь борьбы за отделение от России. Не зря позднее, где бы он, или такие как он, не появлялись, там возникал пожар революции: и в Таджикистане, и в Киргизии, и в даже Татарии шла нешуточная борьба за независимость, а на Кавказе разгорелась самая настоящая горячая война со всеми вытекающими последствиями. Народы, веками жившие дружно бок о бок, будто озверели — вырезали или убивали другими способами русских и друг друга. Повезло лишь тем, кто успел выехать, бросив квартиры и нажитое годами.
Надежда Васильевна оказалась воистину русским человеком. Не знаю, как для других народов, а для русского душой человека просто быть сытым совершенно недостаточно. Я говорю здесь не о национальности, а о том духе, который даже в сказках зовется русским. Нутро нашего человека должно быть востребовано, то есть постоянно трудиться - выкристаллизовываться, иначе он не может ощущать себя по-настоящему счастливым. Возможно, отсюда и растут корни известной во всём мире ностальгии выходцев из России. Не одними удобствами, однако, жив человек: сытая утроба и заморские шмотки не делают абсолютно счастливым ни одного из нас. Слепое повиновение и подчинение власть предержащим ради выхолощенной бездумной жизни— тоже не про нас. Без любви, самоуважения и самореализации благополучная жизнь не приносит полноценной радости человеку, во всяком случае, русскому, уж точно.
1.09.2014г.