Поэма Маленькие люди, часть 2. 2

Владимир Георгиевич Костенко
Гонимый сонным мирозданьем,
Под звоны башенных часов
Уходит день, и назиданьем
Задвинут ревностный засов.
Дитя теряется в испуге,
Невольно тянется к печи,
Но нет уж сил, упали руки,
Качнув мерцание свечи.
Пред нею стол… и наказанье.
Ах, этот взор!.. – глаза пусты;
Чуть дышит милое созданье,
Тревогой сомкнуты персты.

Отец ярится, взглядом цепок:
«Опять устроила парад!..» –
Вслед серной чаше кучки щепок
И новых спичек строгий ряд.
«Не бей, молю… Я поиграла…
Забылась давеча… Прости…»
Отец уж в крик: «Ты обещала!
Сегодня ужин не проси!»
Но руку опустил: «Что толку,
Моё учение не впрок…
Коль в помутнении душонка.
И не поглядывай волчонком!
А спички… Вот тебе урок:
К утру доделать! крайний срок»
«Да-да, я поняла… спасибо…»
Отец за дверь, – дитя навзрыд
Душою кроткой. Молчаливо
Перед собой она глядит,
Чего-то ждёт. Уж час полночный,
И вслед за боем, в тот же миг
Словес и музыки источник
Разверзся таинствами книг.

О, упоенье! В грёзах дивных,
Плодимы шёпотом страниц,
Цимбалы, флейта, зов дельфинов,
Чудное пенье райских птиц.

Близ потолка уж пир горою;
Вот блещет рифмами поэт:
В них витязь бьётся с головою,
И страстью полнится сонет.
Здесь книг особое собранье:
В них нет презренья и хулы,
Они – души существованье,
Побег дитя из серной мглы;
И нет уж большего желанья,
Чем тайны повестей познать,
Влечёт блаженное сознанье, –
Их в тягости читала мать.

Стихает в грёзах боль разлуки, –
Покоит сердце Божья весть;
И всё отчётливее звуки,
И вот уж им числа не счесть.

На нижней полке залпы пушек,
Призывный клич и звон рапир;
Чуть выше – струны нежат душу
Былинным сказом Божьих лир.
Играют гусли над волнами;
Буянит в пляске царь морской,
Вздымая гладь под кораблями;
И дочь царя журчит рекой.

На миг всё стихло, затаилось,
Но вот, с видениями трав,
Во флигельке тепло явилось,
Дыханьем изморозь вобрав.
И вспыхнул день! В её оконце
Зацвёл дурманящий жасмин;
И акварель взыграла солнцем,
И уж не печь в углу, – камин.
Неужто сон?.. Вдруг в этом чуде,
Из книг и солнечных дубрав,
Явились маленькие люди,
Средь них один – красив, кудряв –
Солдат младой, фигурой тонкий,
И с флейтой в чувственных руках.
Все в белоснежных сюртуках,
И глас их – выверенный, звонкий,
И аксельбанты на плечах.

Дитя зовёт, призывно машет, –
Как хороши, как строен ряд!
Вот замер перед ней отряд;
Забыт отец, – сейчас нестрашен,
Блажным огнём наполнен взгляд.

Вдруг бледен лик: за чудесами,
За пеньем птиц и голосами
Набат предутренних часов, –
В нём скорбь униженных костров
В пурпурной мгле под небесами…
И кротость в холоде снегов.

Горюет милое созданье:
Уж ночь к концу – выходит срок;
Пугает близость наказанья, –
Оборотился флигелёк:
Теряются во тьме виденья,
Всё тише гусли, звон рапир,
Лишь витязь бьётся в утешенье…
Но смолк поэт. И прерван пир,
И еле слышный залп орудий
Уже не зримых птиц спугнул,
И только маленькие люди
Несут свой верный караул.

                *   *   *

А наш солдат – фигурой тонкий
И с флейтой в чувственных руках –
Что он, младой и гласом звонкий?
Его расклад в иных кругах –
В тех самых книгах, в их мирах,
На линии судьбы неломкой…
И всё ж солдат нам пригодится:
В его судьбе благая птица.

Вот он уже к дитя подходит,
Ей флейту в руки подаёт,
Сам песнь протяжную заводит,
Кивком друзей к столу зовёт.
А песнь его не сахар, – мёд;
Он строит ноты из мелодий –
Так море обнимает сушу,
Из тех, что возвышают душу,

Зовут к невиданным свершеньям,
Ведут нас в горесть, и в любовь,
И к твёрдой вере, и к сомненьям,
И уж не старь кругом, а новь;
Но мы дорогой той же вновь
Пройдём без тени сожаленья –
Ведь так назначено случиться…
Судьба – всечудная волчица;

Она меж нас – уже мостится,
Стараясь тёплым лечь бочком,
Чтоб напоить благую птицу
Стремленьем – жизни молоком.
А что получится, – потом
Нам предстоит определиться.
И всё это не просто чудо, –
Судьбы явленье. Эко блюдо!

Но для чего нам это яство?
Следить за чьей-либо судьбой –
Да, любопытство… не коварство,
Не живость дум, не тон дурной, –
Где ревность к повести былой,
Уж Божьего познавшей царства.
Не мы творим судьбы изломы! –
Ход Провиденья, мы – ведомы.

                *   *   *

Унялись страхи и печали,
Дитя забылась – пред очами
Широкий стол и тесно вкруг
Резные стулья, дверь с ключами,
За дружным пеньем и речами
Проворство двух десятков рук
Под серной чаши мерный стук,
И два кота у ног урчали.