ИЗ СБОРНИКА "РАССУЖДЕНИЯ О ЖИВОПИСИ".
ГЛАВА - 28. ЖАК ЛУИ ДАВИД. "ПОРТРЕТ ЛАЗАРА ГОША".
Когда говорят о влиянии Великой французской революции конца 18-го века на французскую (а через неё - и на европейскую) живопись, всегда приводят в пример художника-классициста Жака Луи Давида. Что ж, посмотрим и мы на его творчество, но не будем все его работы ставить на один уровень, как почему-то делают многие, а проследим изменение его художественной манеры по ходу этой революции.
В его ранней работе "Амур и Психея" ещё виден обычный, типичный классицизм, аллегорически превозносящий некие абстрактные идеалы.
Но вот приближается революционная вспышка, в обществе нарастает предреволюционное напряжение. Посмотрим на известную картину "Клятва Горациев":
http://bibliotekar.ru/Louvre-2/239.files/image001.jpg
Тот же классицизм, - но уже с сильнейшей степенью героического мотива. Тоже аллегория, тоже перекличка с римской античностью, но и позы клянущихся сыновей, и жесты их рук, и красный цвет одежд, и холодный камень пола и стен, и блеск острых мечей в самом центре картины - всё звучит призывом не старого, а нового времени.
И вот революция уже в своей кульминации. Знаменитый 1793 год. (Кто знает историю французской революции или читал роман Гюго "1793", понимает, о чём идёт речь.) Давид изображает Лазара Гоша, - выдающегося военачальника революционного народа. Картина резко уходит от норм классицизма, открывая прорыв в какую-то новую, неизвестную раньше манеру.
Резко ли? А поза, жест, подчёркнутая строгость композиции, - разве это не наработки классицизма?
Да, конечно, художник ещё стоит одной ногой в своем прежнем опыте, но свет того, что правильно назвать романтическим реализмом, уже явно заметен в этом портрете.
------
Лазар Гош (ЛазАр - ударение на второй "А"), сын простого солдата, благодаря воле, мужеству, амбициям и умению подчинять себе массы людей, быстро поднялся до командующего революционной армией и был прославлен трудными, но эффектными победами. Трудно предположить уверенно, но останься он в живых, Наполеону Бонапарту, - другому удачливому полководцу, - может, и не довелось бы выйти на первое место.
Любая революция меняет местами верхи и низы и тем самым рушит прежние мировоззренческие ценности. Да, с приостановкой или поражением революции они могут опять восстановиться, хотя и в несколько видоизменённой форме. Но в самой высшей точке революции господствующее место занимают идеалы самых активных, самых низших её слоев. Это не может не влиять на творцов, это делает их искусство иным, - и по содержанию, и по форме.
Французский классицизм при приближении революции начал утрачивать былую роль приукрашивателя и возвеличивателя власть имущих и стал возвеличивать героизм и гражданственность. Это мы и видели в "Клятве Горациев". Пусть ещё прежними приёмами классицизма, но переход от пустоты аристократического рококо к гражданственной агитационности - это уже очень важный прогресс искусства.
Как ни парадоксально это звучит по форме, но по смыслу это очень правильная мысль: для того, чтобы подняться ещё выше, искусство должно опуститься к самым низам революционного общества. Никакого противоречия здесь нет. Ведь во время революции именно низы становятся верхом исторического творчества.
Этим искусство приобретает две замечательные черты: романтизм борьбы и реализм простонародности.
Мы видели некий романтизм и в искусстве прошлых веков. Мы видели и проявления реализма у тех прошлых художников. Мы ещё увидим романтизм и реализм 19-го века. Но вот что любопытно: нигде они не соединены в одно, везде - или романтическое, или реалистическое. И только здесь, только в революционном искусстве они составляют одно целое. Как назвать это целое? Романтическим реализмом? Реалистическим романтизмом? Честно скажу, - не знаю. Не в словах дело. Но такова характерная особенность искусства в любой революции. Максимальный романтизм сцепляется с максимальным реализмом. И все последующие революции подтверждают это.
Портрет Лазара Гоша своей суровой ясностью и простотой, органическим соединением обыденного и великого даёт нам пример этого стиля.
Посмотрим на портрет. Простота спутанных волос, небрежное оружие под левой рукой, расстёгнутый ворот и одновременно взгляд светлого лица, направленный по диагонали вверх, - казалось бы, откуда это у прежнего чистого классициста?
Считаю этот портрет вершиной творчества этого художника. Здесь он прорвался к новому стилю. Ни раньше, ни после у него не было и уже не будет такого.