Смерть не война. К ней не нужно готовится.
Первое близкое знакомство со смертью произошло, когда умер мой дед по отцу. Мне девять. Мерзкий октябрь. Деревня. Грязь. Зеркала в доме завешены. Траурная суета. Спрашиваю маму, можно ли мне не ходить на кладбище. Она плачет и говорит, что идти нужно обязательно. До сих пор не могу понять, почему нельзя освободить детей от этого ритуала.
Наверное, мне было двенадцать. Был выходной, все дома. В дверь позвонили, на пороге стоял мой лучший друг Марат:
— Твой папа дома?
— Да.
— А мой в морге.
Он не шутил. Его отец, будучи относительно здоровым сорокапятилетним мужчиной, умер, меняя сифон под ванной. Марат был первым из друзей, кто потерял отца.
В тринадцать совершил непреднамеренное убийство — случайно придавил дверью котенка. От чувства вины и неизбежности разрывало. Выбежал в подъезд и картинно ударился головой о стену. Где-то в кино видел, что так страдают от горя. Не помогло. Осень. Дождь. Понес хоронить его в парк. Навстречу мужчина-горбун с большими такими добрыми глазами. Увидев у меня на руках котенка, улыбнулся. Было плохо, но от этой улыбки стало вообще невыносимо, внутри все перевернулось, ком сильнее сдавил горло, я сел и зарыдал. Двадцать лет прошло, а лицо горбуна до сих пор помню.
Своей смерти я не боюсь, лишь бы она не тянула мучениями. Не хочу падать в самолете с истерящими людьми, не хочу гореть заживо привязанным к столбу, тонуть тоже неприятно, хотя быстро. Идеальная смерть? В юности считал, что сладко было бы умереть от передозировки. Теперь думаю, лучше заснуть и не проснуться.
Как-то подростком увидел из автобуса сбитого на переходе мужчину. Он лежал на спине, крови не было, его глаза смотрели в небо и часто моргали, а кожа бледнела со скоростью света. Такого я еще не видел. Нет, я не испугался. В русском языке есть более подходящее слово — мне стало ЖУТКО. Юная психика была так изуродована, что я долго не мог нормально спать. С тех пор, если вижу аварию, то бегу в другую сторону.
Когда мне исполнилось двадцать три, умер мой второй дед. До этого я только что-то издали слышал об агонии. Он лежал на диване с открытым ртом и уже не узнавал ни меня, ни маму. Сопел, дыхание прерывалось, черты лица стали угловатыми, кожа серая, глаза и щеки провалились. Было видно как смерть медленно, клетку за клеткой отнимает у него тело. Я сидел напротив, рыдал и чувствовал, как все его страдания и боль какими-то невидимыми связями передаются мне. А самое страшное, он осознавал, что умирает.
Единственное, я сильно напуган смертью родителей. Они еще живы, но я уже боюсь. Боюсь того момента, как однажды поздно ночью или рано утром один из них позвонит и произнесет навзрыд два слова. Два слова, которые даже вместе представить страшно.