Распушилась вербица у развалин дома, где жила когда-то женщина, проводившая на фронт мужа.
Он не вернулся.
Пришла на него похоронка.
Она никогда не вышла больше замуж.
Она не родила ребёнка, не держала на руках его крохотное тело и не кормила грудью.
И после её смерти никого не осталось.
И почему-то звали эту женщину Шура-Коляска. А в войну работала она в свинарнике одна-одинёшенька.
Убивалась на работе и днём, и ночью. Иногда и засыпала прямо в кормушке. Ноги её подкашивались. И даже лошади ей не дали, чтобы возить поросятам корма. Она приспособила коляску на двух колёсах с боковыми досками.
Маленькая и лёгонькая, Шура всё время возила на этой коляске с маслозавода обрат и сыворотку. На такой добавке хорошо поднимался молодняк.
А маслозавод был на речке Глазихе. В то время ещё и не мечтали о холодильниках. Масло сбивали кустарным ручным способом, со своими секретами, которые уже утеряны. И чтобы масло быстрее сбилось из сливок, надо было охлаждать его в проточной холодной воде. Вот и построен был маслозавод на Глазихе. До сих пор стоит там ветхая избушка. От сбитого масла оставалась пахта, от творога - сыворотка и обрат.
Их-то и возила Шура на своей самодельной колясочке. Поросята росли у неё, как на дрожжах. Ей некогда было заботиться о своём доме и порядке в нём. Никто её там не ждал.
- Она, бедная, вся притеплась (старалась изо вех сил) с этими поросятами, -говорили о ней женщины. А работали в войну за трудодни. И денег люди не видели, и мануфактуры не было.
И однажды за высокие показатели в работе Шуру возили в Москву на выставку. И была это уже не Шура-Коляска, а Александра Ивановна Корнякова.
Из Москвы Шура привезла много всякой памазеи (ткани), цветной и в клеточку.
А с людьми она была отзывчивой и доброй, не гнушалась никакой работы. Её маленький домик стоял на пригорке деревни Завраг.
Когда я впервые проходила мимо неё, у меня на руках был трёхлетний сын. Шура была в то время уже старой. А мне было тридцать три года. Мы приехали с мужем на его родину. У меня и в мыслях не было, что судьба через годы свяжет меня с вологодской землёй и её людьми.
Лицо Шуры просияло, когда она увидела ребёнка. Она всем своим существом потянулась в нашу сторону. И я впервые услышала удивительные слова:
- Ой, ты, золотанушко, красное ты солнышко.
Сколько было душевного сияния в эти слова вложено, сколько доброты…
И каждый раз, когда я прохожу мимо развалин её домика, во мне звучат её слова. Слова женщины, прожившей без семьи, одними только трудами. Сколько их было на земле нашей, безответных вдов, смиренниц и молчальниц. Они несли свою вдовью ношу тихо и терпеливо.
фото автора