Вечер клонил солнце к земле. Стрекот кузнечиков в сухой траве глушил в общей тишине не хуже грома.
Подорожные сумы серые от рождения, по матери их – сермяге. Лица странников серы от пыли.
- Мил человек! Скажи, что это за курган такой?
Пастушок местный хворостинкой лениво помахивал, гнал по дворам нагулявшееся мычащее стадо.
- Да битва тут была, дяденьки. Кто и кого бил – того уж и деды наши не помнят. Даже имени тот народ не сохранил. Как схоронили павших под курганом – так и памяти о них нет.
Высок курган. Шапкой над рекой навис. Многие, знать, полегли тогда.
Двое странников на вершине стоят. Слушают кузнечиков, да запоздалого ворона. Сердце свое слушают.
- Плохо это, что нет памяти.
- Скажи, что за память оставляют войны? Горелые дома да целые грады, убитые отцы, братья, дети, а часто – и матери с дочерьми да сестрами! Ломаная жизнь – от одиночек-судебок, до целых народов! Будущее искалеченное! Настоящее – горелое да кровавое! Сгинула память больная – человеку дышать легче стало!
- Кто же сведает? Может статься, что от беспамятства такого-то как раз и горят города, и режут друг дружку люди в поле? Может и чинят друг другу разор да боль от того, что забывают, как это – больно?
- Станет ли лучше человек, если всю жизнь будет рану себе язвить?
- Останется ли человек добрым, если себя в узде памяти не удержит?
Двое стоят на кургане. Нет в их словах согласия. Спят под курганом вои народа забытого. Этих могильная земля к согласию привела.
Зябко к ночи-то…
(С) Скрытимир