Тёплый хлеб. Часть 2

       
               Картина третья
Возле мельницы трудятся Панкрат и Конь-Огонь. Они привезли воз жердей. Панкрат их разгружает, затем берет одну жердь, прилаживает ее к щели в стене мельницы. Другими жердями чинит плотину.
Панкрат. Приладим жерди — и всё. Завтра молоть муку зачнем.
(Треплет Коня по шее.) А ты — молодцом! Одному бы мне в жисть не управиться.
Конь-Огонь тянется мордой к его карману. Панкрат выворачивает карман.
Панкрат. Эх, дожили мы с тобой, браток. Крошки и те мыши съели. А ты поди, мил друг, к людям, они покормят. Ты, чай, для всей деревни стараешься. И народ тебя уважит.
Конь-Огонь закивал головой — вроде понял — и пошел к воротам ближайшей избы. Пофыркал, мордой о калитку потерся. Вышла Тетка Настя, сенца пучок подала. Конь-Огонь дальше пошел... Появился Филька. В руках краюха хлеба.


Филька. Вкуснота какая — хлеб да соль! А если летом луку полевого нарвать — совсем жизнь сладкая. Пробовали? (Посмотрел на хлеб.) Вроде сыт уже. Оставлю про запас.
        Тихо подошел к Фильке Конь-Огонь, потянул ноздрями, тронул мягкими губами ломоть хлеба.
(Резко.) Да ну тебя, дьявол!
       И ударил наотмашь Коня по губам. Конь-Огонь отпрянул, замотал головой, а Филька закинул хлеб в снег.
 Филька.На вас не напасешься, попрошаек! Вон твой хлеб! Иди, копай мордой из-под снега! Иди копай!


       Конь-Огонь заржал жалобно, протяжно, взмахнул хвостом и умчался.
Потемнело всё кругом, вспыхнули молнии, в изгородях, в трубах засвистел пронзительный ветер. Взлетели, заметались испуганные птицы. Вздул снег, ветер, чуть Фильку с ног не сшиб. Бросился он бежать, а за ним кто-то большой и белый увязался, вот-вот догонит. Это Старик Снеговей спешит, ветер поднимает, деревья гнет, крыши срывает, комьями снега в Фильку бросает. Сквозь заметь увидал Филька свою избу — в дверь протолкнулся, скрылся. А Снеговей в дверь ту стучится, и метель еще пуще воет, и сквозь ее рев слышит¬ся звонкий и короткий свист — вроде свистит конский хвост, когда рассерженный конь бьет им себя по бокам.
        Темно стало, только ветер и снег. Видно, как озорует Старик Снеговей: луну к небу гвоздями прибивает, звезды развешивает, а на деревья иней, как сети, раскидывает. Стихла метель, засверкали на морозе разноцветными огнями иней и сосульки, и зазвенел морозный воздух. Птицы с веток взметнули — ближе к теплу, к трубам.

              Картина четверта
        В избе Филька у двери стоит, плечом ее подпирает. А в дверь кто- то стучит, - это метель-вьюга бьется. Сквозь ее рев слышится короткий свист конского хвоста, когда рассерженный конь бьёт себя по бокам. Потом морозный звон раздался. Филька отошёл от двери, на печку залез. Из-под пола мыши повылазили,ёжатся,попискивают,к печи жмутся.

 Филька. Да ну вас! Проклятые! (Бросил в них тряпку с печи.)
Мыши на миг разбежались, да снова к печи полезли, вот уж скоро к Фильке запрыгнут.
(Заревел от страха.) Бабка, где ты? Стра-а-ашно! (Закрылся с головой тулупом, затих.)
В избе тихо стало, только писк мышей да морозный звон.
Входит Федосья. Сбросила полушубок, платок. К печи подошла. Мыши дернулись, запищали, да затихли в страхе. Федосья греет руки у печи.

Федосья. На дворе-то что деется! Весь день метель мела, сейчас мороз всё крепчает. Кажись, звезды и те к небесам при¬мерзли. (Мышам.) И вас мороз из подполья выгнал? Ну, грейтесь, серые! (Села за веретено.) Ох, лишенько наше! Ох, горе-напасть! Свету белого не видать! Вода кругом за¬мерзла. Теперь муки не смолоть. Что есть будем? Ждет, видно, нас смерть неминучая!
Филька на печи заплакал.
Федосья. Чего ты, Филька?
Филька. Да ну тебя!

Федосья. Когда-то, люди рассказывают, упал на нашу округу та¬кой же лютый мороз. Заморозил колодцы, побил птиц, высушил до корня деревья. Десять лет после того не цвели ни деревья, ни травы.
Филька (испуганно). Отчего же ударил тот мороз.
Федосья. От злобы людской. Шел через нашу деревню старый солдат. Постучался в одну избу...
       Вроде где-то музыка заиграла, задрожал огонь в лампе и погас. Раздался стук в дверь. А когда вспыхнул свет снова, то Федосьи уже в избе не было. Только Филька на печи продолжал сидеть да глядеть.
А огонь зажег Мужик нечесаный. У порога стоял Старый Солдат.
Вместо ноги — деревяшка.

Мужик. Чего по ночам шляешься, добрых людей будишь?
Солдат. С войны я. Оголодал. Может, хлеба дадите да угол на ночь?
Мужик (зло). На вас не напасешься, попрошаек! (Взял да и смахнул со стола корку чёрствую). Нет хлеба, корка одна осталась. Вот тебе! Жуй.
Солдат. Мне хлеб с полу не поднять - деревяшка мешает.
Мужик. А куда ногу девал?
Солдат. На Балканах в турецкой баталии.
Мужик. Ничего. Раз дюже голодный — подымешь. (Засмеялся.) Тут тебе лакеев нету.
           Солдат покряхтел, изловчился и поднял корку.

Солдат. Да это ж не хлеб — плесень одна!
Мужик. А с тебя и того довольно. (Засмеялся.)
            И вдруг ударил гром, зашумела вьюга, снова погас в избе свет. А
когда загорелся, то не было уже ни мужика, ни солдата, а сидела
Федосья, да продолжала разговор.
Федосья. И враз сорвалась метель, закружила деревню, крыши посрывала, а потом ударил лютый мороз. И мужик тот помер.
Филька (хрипло). Отчего же он помер?
Федосья. От охлаждения сердца. Солдат на войне за всех пострадал, а он куска хлеба его лишил. (Помолчала.) Знать, и нынче завелся в Бережках дурной человек, сотворил свое зло. Оттого и мороз.

Филька (со страхом и надеждой). Чего же теперь делать, бабка? Неужто помирать?
Федосья. Зачем помирать? Надеяться надо.
Филька. На что?
Федосья. На то, что поправит дурной человек свое злодейство.
Филька. А как же его исправить? (Заплакал.)
Федосья (посмотрела на Фильку). А об этом разве что Панкрат знает. Он старик мудрый, ученый. Да куда же ты, внучек, в такую-то стужу? Сразу кровь остановится!

Филька. Да ну тебя!
            Филька накинул на плечи тулуп, схватил шапку и — за дверь.

             Продолжение следует.