Ночь, сумрак, синева пространственной глубины в мерцающем трепете прямоугольного экрана - там сцена, скупые глубокие краски, аскетичное, лапидарное решение декора - и музыка!.. - тревожные вибрации духовых и струнных… стиснутый стук замирающего в волнении сердца… и в этой синей мгле, в полосе луча одинокого прожектора - Он и Она, Она и Он - в смертельной схватке танца-любви, танца-битвы, танца-гибели и прощания: синее, черное, стремительное движение летящих пятен - метания-порывы мятущейся плоти в бесплотном эфире сакрального ритуала - когда не вырваться, не убежать - лишь выиграть иль проиграть...
Он - огромный, могучий, обнаженный по пояс, порывисто-сдержанный в ярости желания - полуголый гигант в темно-синем трико на ногах и бедрах из литой упругой стали.
Она - в свободном костюме мужского покроя - в длиннополой изысканно-заостренной черной паре - сюртуке с широкими отворотами и свободных брюках-"гэтсби". И в этом черном платье - мете страшного века - Она - царит. Она правит и повелевает данной ей верховной женской властью пола, она снисходит, она играет триумф и победу - одновременно справляя тризну по счастью, по молодости, которой нет и не будет больше, и в ее лице - то ли библейской иудеянки, то ли египетской жрицы-ведуньи, неспособной стареть, в лице вне времен и эпох, в лице бессмертном и вечном, как ее древняя богоизбранная кровь - великая горечь разлуки с надеждой, с улетевшей любовью и юностью, и - вот, во всей мудрости и силе своего Божьего Дара - она вновь на своем помосте, на арене, на плахе, на победном эшафоте священной сцены - творит в луче света и в музыке свой прощальный танец...
Вот они вместе - в беспощадстве объятий! - и Она - так желанна, так маняща, так ускользающе-недосягаема и недоступна, так горда и неприкосновенна... Она не унизится в унижении, не падет в падении, она слишком проницательна и проникновенна в тайны миров, и оттого ее поступь на пуантах так царственно-ленива и равно напряжена - как по острию шпаги, когда она меряет-пересекает диагональ сцены, надвигаясь на Него, как тайфун на беззащитный остров...
Тайфунам присваивают имена возлюбленных и прекрасных - коварных, грозных и вероломных женщин, и Она носит имя, и Она - буря, ураган "Майя" - уже не женщина и не артистка, не танцовщица, и не вакханка - но живой олицетворенный богоданный символ чуда искусства, чуда творения из себя самой, из плоти мускулов и дрожи нервов - мысли, вечности, страсти и судьбы всего надеющегося человечества - в отмеренных тактами ритмов оркестра коротких мгновеньях её трагически-ликующего гибельного танца...
Она наступает, Она сближается с Ним - в жажде утоления неутолимой страсти, в алчбе спасения от иссушающего зноя вселенской пустыни… она распластывает над Ним, как ночную тучу, черное полотнище - и вдруг воздевает над головой избранного на казнь любви - свои великие, несравненные в веках руки - худыми запястьями, тонкими пальцами, их сплетеньем и расплетеньем она поет дланями одновременно на тысячи голосов все песни всех любящих и покидаемых женщин, любимых и несчастных, озаренных материнством и хоронящих любимых - и Ее руки вьются, вытягиваются и изгибаются, как горячие струи летучего дыма, как два узких потока, как два слиянно-неслиянных русла жизни, ловящие корпускулы света из рокочущих дыханий приглушенного оркестра… и вот, внезапно, повинуясь оркестру, его внезапному грому - Они срываются оба и несутся, воспаряя в любви над плоскогорьем сцены - срастаются и бьются в неизбывной муке любовного притяжения, в испепеляющем кратере безумца-Эроса, пламенеют и сгорают, и восстают вновь и вновь из всепоглощающей, всесжигающей геенны огненной воронки... когда вдруг - иссякают, отталкиваются, отбрасывают один другого - и - разлетаются по углам сцены как по флангам поля битвы, чтобы остаться порознь...
Но Они обречены, натянуты, взнузданы поводом желания, Они - связаны и повенчаны памятью друг о друге, когда Она вдруг закуривает сигарету, приблизившись, от его зажигалки - привычно-обыденным всеобщим и всех уравнивающих тривиальным жестом двадцатого века, быстропоспешного века сего, а после, наедине со своей горней печалью и с отчаяньем, жестко пеняет взглядом зеркальцу в попытке помадой и краской возвратить невозвратимость, в то время как Он - в рычащем страдании тишины, оцепенело взирает в минувшее, в угли...
И вот - Она лежит поодаль недвижимо... чтобы взлететь и подняться и ринуться к рампе...
О, Майя, о мистерия балета, о, действо, о, праздник, о, стон невыразимости устрашающе-восторженного вневременного чувства, когда в твоих зрачках отображает свой миг, свой полет сверхвоплощенная гениальность - даже не Ее, не Майи, не Женщины Танца - но всего рода людского, хотя бы в единой Ее Судьбе до конца осуществившего извечный замысел Божий, в Ее духе и обличии плоти одолевающих искусством и любовью стылый мрак бесформенного смертного хаоса...
Kарменсита, Чайка, Трагическая Героиня - возлюбленная жена Царя Царей-балета - Майя!..
Эти мгновения с Ней, эти мгновения присутствия и сопричастности Ее святой жертвенной литургии - есть миги невероятного, всезаполняющего постижения.
Да будут благословенны Ее ноги и руки, Ее отважное, тяжко-натруженное святым трудом дерзновенное сердце...
Сознаем - нам довелось, нам было подарено жить в Ее эпоху - ибо все отлетит и прейдет, но останется наравне с самым святым и нетленным - Ее полет, Её движение, Ее измученно-счастливая торжествующая улыбка навстречу летящим цветам, людским лицам в слезах и грохоту рукоплесканий...
3 декабря 1995 года
К счастью, эти строки дошли до Майи Михайловны и снискали её благодарность...