Отец мой 1904 года рождения родом из Курска. После окончания института направили его на работу в Читу. Там в 31 году я и родился. Был у меня брат на четыре года старше и две младшие сестры. Жили мы в Чите, пока не заболела мать. Врачи сказали, что ей необходим тёплый климат. Отец, работавший чекистом, добился перевода из Четы в южный район, и мы переехали в Приазовье.
На новом месте ему выделили большой участок земли под дом, сад и под посадку кукурузы. Мы начали строить кирпичный дом. Строили два года, но не успели закончить - началась война.
Отец добровольцем ушёл на фронт. Старший брат в четырнадцать лет тоже записался в добровольцы - его убили в том же году. В связи с приближением фронта, нас было решено эвакуировать. Мать моя работала дояркой, и ей вместе с другими работницами было поручено гнать скот в Ростов.
И вот вместе со стадом коров и семьями работников колхоза мы отправились в Ростов. Путешествие затянулось на целый месяц, так как двигались в основном ночью, а днём укрывались от фашистских самолётов. Иногда не удавалось это сделать, и мы попадали под бомбёжку. Помимо нас по дороге шло много народа, бежавшего от немцев. Мне было всего десять лет, но я хорошо помню это время.
В Ростове мы сдали скот и на станции дожидались поезда в сторону Москвы. Нам необходимо было попасть в Сасово. Там у матери жили сёстры. Но поезда шли переполненные, сесть в них не представлялось возможности. И мы оставались на станции в ожидании оказии.
Однажды над нами пролетел какой-то шальной «мессершмитт». Побросав свой скарб, народ кинулся в рассыпную. На станции стоял воинский эшелон, на каждой платформе которого было по зенитному орудию. «Мессер» пошёл на второй заход и начал бомбить станцию. Зенитки открыли по нему огонь, но всё мимо. Вдруг самолёт выскочил из-за здания вокзала так низко, что я мог бы попасть в него камнем, окажись он в этот момент у меня в руках... Одна бомба разорвалась совсем рядом. Я успел упасть на землю, но небольшой осколок всё же попал мне в ступню. Мать замотала мне ногу своей шалью, и я кое-как мог передвигаться.
Мы вернулись к своим пожиткам, которые были целы и невредимы, но в этой суматохе пропала моя пятилетняя сестра. Через некоторое время объявили, что потерявшаяся девочка находится в комнате милиции. Когда мама пришла за сестрой, то милиционер стал кричать на неё: «Что же ты раззява оставила ребёнка без присмотра в такое время?» Мать у меня деревенская, не из робкого десятка, и отвечает ему: "Я с Азова сюда скот пригнала, с тремя детьми на вокзале неделю кантуюсь, уехать не могу, а ты орать на меня вздумал." Милиционер помог матери оформить проездные документы и мы в ночь, на товарном поезде, везущем уголь, покинули Ростов.
Когда приехали к маминым сёстрам, меня отправили в больницу, где стали лечить ногу. Рана к тому времени начала гноиться, внутри образовались огромные черви — по два сантиметра длиной. Врач их вычистил, помазал рану лекарством и заклеил ляписом. Но нога всё равно не заживала.
Я тогда на станции водой торговал — 10 копеек кружка. Вот сижу я, разглядываю ногу, а из раны на солнышко вылезает огромный червь. Я схватил его пальцами, хотел вытащить, а он выскользнул у меня и обратно в рану. Стал думать, как его поймать. Взял скрепку от тетради, разогнул её и выставил ногу на солнце. Только червь вылез погреться, я его раз скрепкой, проткнул насквозь и вытащил наружу. Гляжу, а за ним второй лезет. Я и его таким же макаром вытащил. А через три дня рана начала затягиваться...
После войны вернулись в Приазовье. На отца мы ещё в 43 году получили извещение, как о без вести пропавшем. Мать пошла работать в колхоз, а меня отдали в школу. Обучение там было на украинском языке, а я его ни в зуб ногой. Меня оставляют на второй год, а потом на третий. Я плюнул на школу, и мать устроила меня в колхоз — стал я коз пасти. Потом устроился в тракторную бригаду водовозом. У меня была столитровая бочка для воды, запряжённая двумя волами. Ещё я возил директора совхоза. В конце-концов, мне всё это надоело, и мы решили уехать обратно в Сасово.
Устроились в посёлке не далеко от города. Мне тогда было шестнадцать лет. Сначала мать решила отправить меня в город учиться на помощника машиниста, но мы опоздали с поступлением. Тогда я пошёл в ремесленное училище в нашем посёлке, но и там я опоздал на неделю к началу учебного года, и директор отказался меня принять.
Мать пошла в райком. Секретарь был знаком с моим отцом и по старой дружбе написал директору ФЗО бумагу с просьбой принять на обучение. Директор спросил меня, на кого хочу учиться, я ответил, мол, где место есть. Меня записывают на столяра-краснодеревщика. Директор вызывает мастера и говорит: «Чтоб этот парень у тебя выучился, следи за ним.» Так мастер за всё время обучения от меня ни на шаг не отходил. Я был дисциплинированным учеником: не пил, не курил, учился на «отлично». На предварительном экзамене делал стол письменный двухтумбовый. Все размеры выдержал до миллиметра и мне «отлично» поставили. А на выпускном экзамене нас трое было — делали венские стулья из орешника с гнутыми спинками. Сделали, ошкурили, а покрывать нечем, ни краски, ни лака нет. Так мы их соляркой покрасили. Сидим, ждём комиссию. Вдруг мастер мне и говорит: «Валентин, а что это у тебя стулья ниже других на два сантиметра». Гляжу, и верно — ниже. Я аж с лица сбледнул — как же так, учился на «отлично» и вдруг такое. Мастер спрашивает: «Какие у тебя размеры?» Я говорю: « 128 сантиметров.» Пошли замерять, и верно, миллиметр в миллиметр, а у моих дружков на два сантиметра выше — они забыли задел отпилить. Комиссия мне ставит «отлично» и даёт высший 5ый разряд.
По распределению направляют меня в Челябинск на четыре года. Мать опять идёт в райком. Там ей пишут бумагу, что такого-то выпускника отправить в Сасово. Так я оказался на железной дороге в бригаде столяров. А тут как раз 12ый Съезд комсомола, и меня вместе с шестьюстами комсомольцами, полным составом отправляют на лесозаготовки на три зимних месяца...
Когда вернулся, работал в Сасово в веерном депо, ездил по всем дорогам Московско- Рязанского направления. Строили поликлиники, станции, детские сады для железной дороги. Был в Озёрах, в Коломне, в Черустях, даже в Рязани. Потом стали в Москву в командировку посылать. Несколько раз ездил. В Москве мне предложили перейти на работу к ним. Я подумал и решил остаться работать в Москве, в депо Москва- Сортировочная...
Я уже бригадиром был, когда со мной случилось несчастье. Попросила меня кладовщица открыть бочку с известью. Взял я топорик, хотел выбить донышко, а ребята говорят: «Ты, Валентин, возьми, сбей обруч, она и разойдётся». Я взял зубило и так тихонько снизу стал подбивать. Гляжу, дело пошло. Ну я возьми и ударь посильнее. Обод соскочил и мне вся ржавчина прямо в глаза. Всё бросаю и бегом в здравпункт, а там сидит фельдшер, такая старушка «божий одуванчик», посмотрела и говорит: «Да у тебя, милок, там ничего нету.» «Как нету?» - отвечаю - «Весь глаз засыпан, аж муть в глазах.» Залепила она глаз, и пошёл я на Каланчёвку в Объединённую поликлинику. Прихожу, а там к глазному народу полно и без очереди не пускают. Я кричу им: «Мне глаз выбили!» - и прорываюсь в кабинет. Врач осмотрел меня и сразу в больницу направил. Посадили меня в ЗИМ, и как был в комбинезоне с ключами от всех складов, в больницу на операционный стол. Сделали операцию, наложили три шва, залепили глаз. Везут меня на каталке по коридору две медсестры. Заговорились они по дороге, и каталкой об выступ стены. Я по инерции с каталки ногами вперёд на пол и слетел. На ноги встал и пошёл, а мне после операции лежать надо.
На третий день мой начальник приезжает за ключами. Я с третьего этажа к нему спускаюсь, а врачиха увидела меня и давай кричать: «Я тебя за нарушение больничного режима выпишу?» Я ей объясняю, что ко мне пришли, ключи отдать надо. А она своё: «Ничего не знаю, не положено тебе ходить.»
Короче, перед тем как швы снять, у меня зрение проверяли — девять строчек мог прочитать. Когда врачиха швы с глаза снимала, два шва сняла нормально, а третий из вредности дёрнула. Я как закричу: «Что же ты зараза делаешь, ты мне глаз испортила.» После снятия швов стали зрение мне проверять, а я этим глазом даже первые буквы еле вижу. Я к заведующей, так мол и так, а врачиха прибегает вслед и говорит: «Он на стуле крутился когда я швы снимала». «Что же ты сволочь врёшь», отвечаю: «Ты же нарочно дёрнула.»
Хотел я судиться с ней, но потом плюнул на всё — зрение всё равно не вернёшь. Получил я страховку за глаз и на том спасибо...
Году в шестидесятом был я дружинником, и мы на Казанском вокзале встречали одного бандита, рецидивиста. Поймали его в Казани и поездом везли в Москву. Оцепили мы территорию у поезда на платформе. Вместе с милицией дружинники стояли в оцеплении взявшись за руки. Вывели его из вагона и ведут к вокзалу. Вдруг мне сзади кто-то по голове ударил. Поворачиваюсь — стоит парень: «Что же ты, сука, делаешь?» - говорю и ногой ему в живот. Тот летит с платформы под стоящую электричку, а я продолжаю в оцеплении стоять. А мне опять удар по голове, да такой сильный, что я теряю сознание...
Десять суток лежал без сознания. После этого у меня шрам на голове остался. Поймали тех ребят: два парня и девчонка. Судили их и на два года посадили, а мне инвалидность дали...
А со слухом у меня тоже история приключилась. Полипы мне в ушах удаляли. Врачиха так неудачно дёрнула, что повредила перепонку в ухе. Теперь как пенёк, почти ничего не слышу. Вот уже шесть лет только слуховой аппарат и помогает...
Жена у меня в 50 лет на пенсию вышла. Была она астматичкой — как приступ, так лекарство себе брызгает. Вот раз сидит около дома с коляской — с двух месячной внучкой гуляла. Рядом её товарки находились. Вдруг у её начинается приступ. Она из халатика пытается достать брызгалку, а та из рук выпала на землю. Жена по земле шарит и не может её найти. Подружки с испугу растерялись. Вместо того, чтобы поискать ингалятор, побежали скорую вызывать. Скорая приехала только через два часа, а она уже в морге, мёртвая лежит...
Слушаю я стон души ещё крепкого старика, и думаю — человек сам творец своей судьбы. Если бы не райкомовская протекция, может жизнь не так сильно била человека по голове? Не было бы лесозаготовок, бригадирства и дружины. Была бы денежная работа — столяр-краснодеревщик. Зря что ли учили?.. А впрочем, если что-либо суждено человеку, его в любом месте рок достанет...