LVIII
Выстрелы могли привлечь внимание полиции, но у Пуришкевича не было выбора. Он не мог позволить Распутину уйти. Обхватив рукоятку револьвера двумя руками, он тщательно прицелился. Его жертва была уже у самых ворот, когда Пуришкевич выстрелил в третий раз.
Григорий остановился, зашатался на месте, но устоял на ногах. Судя по всему, последний выстрел попал ему в спину.
Пуришкевич на мгновение испытал торжество; теперь-то уж Распутин от него никуда не уйдет. Он снова прицелился из револьвера. Выстрел прогремел в четвертый раз.
Григорий повалился лицом в снег, и убийца решил, что пуля попала ему в голову. Сорвавшись с места, он подбежал к поверженному врагу. Злорадство и ненависть переполняли все его нутро. Размахнувшись ногой, Пуришкевич ударил Распутина носком ботинка в висок.
- Вот тебе! – Убийца грязно выругался.
Теперь Григорий уже не двигался, лишь его тело дергалось в конвульсиях.
К Пуришкевичу подбежал отставший Юсупов. Они вдвоем склонились над Распутиным.
- Теперь-то он, надеюсь, готов, - произнес Феликс.
- После такого невозможно выжить, - отозвался Пуришкевич. Но в его голосе была не столько уверенность, сколько надежда. Он продолжал сжимать в руке рукоятку револьвера, готовый пустить его снова в ход в любой момент.
На улице послышалась резкая трель полицейского свистка. К особняку Юсупова спешили полицейские.
- Жандармы! – встревоженно воскликнул Пуришкевич.
- Я с ними поговорю, - сказал князь, быстро направляясь к воротам. – Нельзя, чтобы они увидели труп.
Феликс вышел за ворота, и увидел быстро приближающиеся к дому фигуры. Одной из них был городовой.
- Что случилось? – спросил он, с подозрением глядя на Юсупова. – Мы слышали выстрелы. Они звучали со стороны вашего дома.
- Все в порядке, - стал успокаивать городового князь. – Просто у меня сегодня была вечеринка, кое-кто немного перебрал за столом, и стал стрелять в воздух.
Городовой, похоже, не слишком поверил словам Феликса, но, немного успокоившись, повернул обратно, время от времени бросая подозрительные взгляды на Юсупова.
Тот же, в свою очередь, боялся, что жандармы вернуться назад, поэтому с тревогой смотрел им вслед, с нетерпеньем ожидая, когда же те скроются из глаз.
Когда жандармы ушли он, почувствовав облегчение, вернулся к Пуришкевичу. Первое, что он увидел, это то, что тело переменило положение.
Что происходило дальше – князь не помнил. В его памяти был провал. Сознание словно покинуло его, а когда он снова пришел в себя, то увидел, что находится в туалете. Совершенно бессознательно он плескал себе воду в лицо. Видимо именно это и привело его в чувство.
Феликс посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и увидел совершенно дикое лицо, с безумными глазами. Голос Распутина словно преследовал его. Он стоял в его голове, повторяя одно и то же:
«Феликс, Феликс, Феликс».
Юсупов зажал уши руками, но голос не замолкал.
Дверь туалета открылась, и внутрь заглянул Пуришкевич.
Князь подпрыгнул, повернулся лицом к вошедшему и, прижавшись спиной к стене, издал резкий пронзительный крик. Ему показалось, что это был Распутин.
Пуришкевич в первое мгновение отпрянул назад, потом вытянул вперед руки, желая успокоить Феликса.
- Что с вами, голубчик! Успокойтесь, успокойтесь! Все хорошо.
Но, глядя на безумное лицо Юсупова, он начал испытывать сомнения по этому поводу. У князя определенно помутилось в голове. Вопрос был только в том, насколько это серьезно. Возможно, это был просто временный шок от осознания убийства. А, возможно, с рассудком произошли необратимые изменения.
Пуришкевич, не спуская с Феликса тревожного взгляда, осторожно взял его за руки, пытаясь успокоить.
- Все позади!
Но князь смотрел на соучастника диким взглядом, смотрел так, словно видел перед собой самого Распутина. Он все сильнее и сильнее вжимался спиной в стену.
- Феликс, успокойтесь, он мертв. Я покончил с ним. Слышите, успокойтесь.
Юсупов затравленно посмотрел на руку Пуришкевича, сжимавшую его рукав.
С большим трудом Пуришкевичу удалось успокоить князя. Он осторожно провел его в комнату, причем с лица Юсупова не сходило безумное выражение. Он двигался абсолютно безвольно, как лунатик, передвигая ноги, и все время повторял: «Феликс, Феликс, Феликс…»
Пуришкевичу стало жутко. Теперь он уже не сомневался, что Юсупов сошел с ума. А находиться в компании одного трупа и одного сумасшедшего было совсем невесело. На какой-то миг он подумал, что на них обрушилось проклятье за убийство Распутина.
Усадив князя на диван, Пуришкевич понял, что возиться с трупом теперь придется ему одному. Феликс теперь был ему не помощник. Он не знал, почему тот все время повторяет свое имя, но это, вне всякого сомнения, было признаком умственного помешательства.
Оставив Юсупова одного, Пуришкевич вышел на улицу. Ему необходимо было внести труп в дом. Его нельзя было оставлять на улице.
Когда труп был уложен на площадке возле лестницы, сверху стал спускаться князь. Шел он медленно, пошатываясь из стороны в сторону. Его взгляд, по-прежнему безумный, был устремлен на тело Распутина.
- Феликс, - произнес Пуришкевич. – Зачем вы встали? Вам нужно отдохнуть. Я здесь управлюсь и без вас.
Он осекся, увидев в руках у Юсупова резиновую палку.
- Что вы хотите делать? – испуганно спросил Пуришкевич. Ему показалось, что князь хочет наброситься на него. Тем более что его дикий и, одновременно, пустой взгляд, говорили о том, что Юсупов невменяем, и может сотворить все, что угодно.
Он невольно подался назад, отступая от Феликса. Но тот на него и не смотрел. Его взгляд был устремлен на Распутина, неподвижно лежащего на полу. Медленно, шаг за шагом, Юсупов спускался вниз, подходя все ближе и ближе к телу.
Внезапно он резко взмахнул палкой, и набросился на труп, неистово колотя его. Изо рта князя вырывались какие-то нечленораздельные звуки, крики и вопли.
Феликс неистово лупил палкой тело, стараясь придать ударам как можно большую силу. В этот момент его лицо окончательно утратило человеческий облик. Он больше не был человеком, это был двуногий зверь, яростный и безумный.
Пуришкевич отпрянул в сторону, и в полном потрясении смотрел на князя, избивающего труп. От каждого удара тело подпрыгивало, словно Распутин пытался подняться. Это было жуткое, невыносимое зрелище. Пуришкевич понимал, что он должен остановить Юсупова, но не решался этого сделать, так как боялся, что тот выплеснет свою ярость на него. Он уже чувствовал, как резиновая палка обрушивается на его голову.
Но и смотреть на сошедшего с ума Феликса, колотившего труп, он больше не мог. После каждого нового удара во все стороны брызгала кровь, и сам князь был весь ею заляпан. Подбежав к Юсупову сзади, Пуришкевич обхватил его за туловище, прижав при этом к бокам и его руки.
- Феликс, успокойтесь! – закричал он. – Немедленно прекратите это!
Но князь продолжал завывать, исступленно кричать, и вырываться из рук Пуришкевича. И тот почувствовал, какой же недюжинной силой обладает Юсупов. Впрочем, ему уже не раз доводилось слышать истории о том, что все сумасшедшие в момент своего возбуждения становятся невероятно сильными.
Пуришкевич принялся кричать, взывать, стараясь заглушить вопли Феликса. Он всячески пытался его успокоить.
Наконец, он увидел, что князь начинает утихать. Постепенно он перестал вырываться, а его крики и дикие вопли смолкли.
Пуришкевич осторожно ослабил хватку. Юсупов теперь неподвижно стоял на месте, и не отрывал взгляда от истерзанного тела. Время от времени он всхлипывал.
Разжав объятия, Пуришкевич осторожно взял из рук князя палку. Тот не сопротивлялся, и лишь продолжал завороженно смотреть на труп.
- Вот хорошо, - успокаивающе произнес Пуришкевич, осторожно отступая в сторону, и держа в руках окровавленную палку.
Через некоторое время Феликс перестал и всхлипывать.
Вскоре вернулись Лазоверт, Сухотин и Великий князь Дмитрий Павлович.
- Вот и мы, - сказал Сухотин. – Ну, что тут у вас?
Он осекся, увидев лежащего на полу истерзанного Распутина. Когда они уходили, тот лежал совсем в другом месте, и не был так изувечен. Все трое в недоумении замерли, и не спускали глаз с трупа.
- Что у вас здесь произошло? – ошеломленно выдавил из себя доктор Лазоверт.
Пуришкевич рассказал о том, что случилось. Закончив говорить, он указал на Юсупова, стоящего в стороне. В его широко распахнутых глазах была пустота.
Пришедшие долго не могли поверить в такую живучесть Распутина. Рассказ Пуришкевича потряс их, и бросил в холод.
- Теперь-то уж все хорошо, - заверил Пуришкевич. – Он мертв окончательно.
Убедившись, что Распутин и в самом деле мертв, заговорщики завернули тело в сукно.
- Теперь надо погрузить его в автомобиль, и незаметно вывезти отсюда, - сказал Сухотин.
- Это надо сделать осторожно. Тот городовой еще может здесь крутиться, - предостерег Пуришкевич.
Великий князь и Лазоверт взялись за тело, и вынесли его во двор. Там они погрузили его в машину. Поняв, что Юсупов перенес слишком большое потрясение, его решили оставить в особняке, чтобы не подвергать излишнему стрессу.
В машину сложили и верхнюю одежду Распутина, в которой Сухотин изображал убитого. Кроме того, в багажник были положены две тяжелые гири, которые необходимо было привязать к трупу, чтобы он не всплыл.
- Все готово? Ничего не забыли? – спрашивал Дмитрий Павлович.
Заговорщики еще раз оглядели все приготовленное, чтобы убедиться, что все в порядке.
- Все, все, можно ехать.
Дмитрий Павлович завел двигатель, и сел за руль. Сухотин разместился рядом с ним. Остальные расположились на заднем сиденье, рядом с трупом Распутина.
- Поехали, - скомандовал Пуришкевич.
Автомобиль осторожно выполз со двора, и двинулся по дороге. Ехать в открытой машине, зимой, морозной ночью, и без того было маленьким удовольствием, а тут еще труп в салоне. Весь путь до реки убийцы находились в крайнем волнении. Они панически боялись того, что их остановит какой-нибудь патруль. Дмитрия Павловича, несмотря на снег и мороз, прошибал холодный пот.
Но, несмотря на все волнения, доехали до места благополучно. Впереди показался мост. Остановившись у его начала, заговорщики выбрались из машины.
- Где прорубь? – спросил Сухотин, вглядываясь в темноту.
- Она должна быть прямо перед мостом, - ответил Дмитрий Павлович.
Сухотин подошел к ограждению, и убедился, что Великий князь не ошибся.
- Вытаскивайте тело, - распорядился он.
Все четверо взялись за труп. Вытащив его наружу, убийцы сложили в сукно верхнюю одежду, и тщательно завернули, связав веревками. Подойдя к ограждению, они раскачали труп, и швырнули его в прорубь. Раздался всплеск, и Распутин погрузился в воду.
- О, дьявол, мы же забыли про гири! – запоздало выкрикнул Сухотин.
И действительно, все настолько стремились как можно быстрее избавиться от трупа, что у них совершенно вылетело из головы то, что нужно привязать к ногам убитого гири.
- Что же теперь делать? – воскликнул Пуришкевич.
Лазоверт махнул рукой.
- Ничего, не всплывет и так. К тому же подводное течение все равно унесет его в сторону от проруби.
Вот так был убит близкий царской семье человек, единственный, кому в последние годы она могла доверять, и кого называла «Наш друг».
Но самым страшным и удивительным было то, что позднее экспертиза установила, что Григорий Распутин, несмотря на столь многочисленные раны и увечья, был брошен в воду живым. А пальцы его правой руки были сложены в троеперстие, словно бы он хотел успеть перед смертью наложить на себя крестное знамение.
А вскоре сбылось и пророчество самого Григория Ефимовича, который утверждал, что его смерть будет означать смерть и всей царской семьи.