У Филиппа Жданова заболела собака, бородатый колли по кличке Марс. Заболел он от старости – стал вялым, словно изжёванным, и, в тоже время, беспокойным. Ложась на коврик, он глухо рычал, кусал свой живот, походка его была неуверенной. И обеспокоенный хозяин решил, наконец, отвезти своего любимца в лечебницу.
Филипп Максимович Жданов, кстати, был молодым и предприимчивым бизнесменом. В неполные двадцать пять лет он успешно управлял доставшимися ему от погибшего в криминальных разборках отца несколькими предприятиями и сетью магазинов по продаже стройматериалов и мебели.
Был Жданов высок, статен и, как он считал сам, дьявольски красив. А он действительно был хорош – с черными кудрями и черными глазами, и поэтому вел себя самоуверенно, а с женщинами даже нагловато. И пса своего он повез в самую престижную ветеринарную лечебницу.
Эта лечебница называлась «Ренессанс» и располагалась в Княжьем переулке в трехэтажном особняке бывшего купца Ануфтьева. После купца много еще хозяев, законных и псевдо, толпилось в этом доме и вокруг, пока в девяностые годы угасающего двадцатого века не приобрели его по дешевке двое амбициозных специалистов и настоящих энтузиастов своего дела – ветеринарный врач Альберт Аскольдович Свенсон и ученый-биолог Слышкин Виталий Иванович.
Идея создать элитную лечебницу для пользования четвероногих и пернатых друзей быстро богатеющих новых хозяев жизни пришла Свенсону. У него возникла мысль учредить такую клинику, где не только бы лечили и оперировали животных, но и делали бы им трансплантацию новых органов, изготовляли бы протезы конечностей, а также… клонировали бы! – умерших и незаменимых волосатых любимцев. Эта безумная идея зародилась у него, когда он встретился с бывшим одноклассником Слышкиным. Виталий Иванович после окончания МГУ увлекся микробиологией, а когда вместе с Советским Союзом рухнули все НИИ, уехал за бугор и работал в Эдинбургском университете, где непосредственно участвовал в эксперименте века по клонированию овечки Перри. А в девяносто втором, когда толпы вдруг ставших ненужными России ученых, побежали на запад, его неудержимо потянуло на родину, он не стал продлевать выгодный контракт в Эдинбурге и вернулся почти без денег, но с бесценным опытом в новейшем направлении в биологии. И у общих знакомых судьба и свела его с генератором идеи Алькой Свенсоном. Биолог сначала удивился, затем попытался успокоить неугомонного ветеринара, что клонирование – это пока еще совершенно не освоенный раздел биологии и генетики, что для этого нужно много экспериментировать, иметь дорогостоящее оборудование вплоть до электронного микроскопа и компьютерного магнитно-резонансного томографа, что овечка Перри – первый, робкий шаг в этом неизведанном направлении.
– Виталий Иванович, да эти деньги дадут нам скорбящие хозяева, жаждущие вновь обрести своего Рекса или Багиру, – убеждал Слышкина Свенсон. – Вы знаете, например, что у нас в городе появился богатый спаниель, получивший наследство в двенадцать миллионов долларов! Вот на этом мы и сыграем! Они нам и дадут деньги.
И лечебница «Ренессанс» начала принимать пациентов. Благодаря льготному кредиту в «Регион-банке», у президента которого заболел и был успешно исцелен домашний питон, Альберт Аскольдович погасил долги за покупку особняка Алтуфьева, организовал яркую и доходчивую рекламу.
Вскоре во дворе перпендикулярно главному зданию был пристроен новый лабораторно-операционный корпус с вольерами и террариумом. Были приглашены на работу после тщательного тестирования и отбора молодые и опытные врачи ветеринары, также молодой ученый – генетик и микробиолог и закуплено дополнительное оборудование. Слышкин был счастлив – он жил в родном городе, занимался любимым делом и главное получил потрясающее: ему удалось «возродить» двух собак и двух кошек, и клоны развивались без отклонений и патологий. Готовилась и очень серьезная операция по клонированию обезьяны, героиней этого акта должна быть шимпанзе, выкупленная у прогоревшего цирка.
Альберт Аскольдович тоже успешно практиковал. Он разработал несколько уникальных операций по пересадке сердца породистым особям от несчастных дворовых доноров, сконструировал образцы авторских протезов для породистых собак, используя последние мировые достижения в этой области.
В эту лечебницу и привез своего больного Марса Филипп Жданов. Оставив водителя и охранника в машине, Филипп сам завел пса в вестибюль, где и находилась регистратура. За застекленным барьером сидела дочь Свенсона, Ольга, студентка третьекурсница медицинского университета. У отца она, по собственному настоянию, подрабатывала и практиковалась.
Свенсон, после смерти жены, воспитывал дочь один и относился к ней трепетно нежно, как отец и критически строго и доверительно, как друг, что позволило создать в их маленькой семье атмосферу полной гармонии и согласия.
У Жданова, самоуверенного Жданова, вдруг на лице проявилось глуповатое от изумления выражение – так красива была Ольга. Ее северная красота освещалась незаурядным интеллектом и не нуждалась ни в гриме, ни в макияже, ни в каких-либо украшениях и ухищрениях. Ольга воспитывалась в очень интеллигентной, благочестивой семье и была скромной, даже застенчивой девушкой, что не мешало ей оставаться решительной и твердой. Она, в свое время, как и большинство детей ее круга, закончила музыкальную и художественную школы и серьезно занималась айкидо, так что, учитывая острый ум и чувство юмора, всегда могла постоять за себя.
– Это же надо! – присвистнул Филипп. И, взглянув на Ольгу в упор, спросил:
– Ну и как тебя зовут?
Ольга выдержала и бесцеремонный тон, и нагловатый взгляд – она была на работе. Реплика Жданова повисла без внимания, и было непонятно, кому она адресована.
– Здравствуйте – сухо сказала Ольга – Что беспокоит вашу собаку?
– Нет, красотка, ты скажи, как тебя зовут? – не унимался Филипп, его уже охватил охотничий азарт, а добычу он уже не выпускал.
И тогда Ольга перенесла свой взгляд на стоящую у окошка женщину с испуганной кошечкой на руках, стала расспрашивать ее и оформлять историю болезни кошки, не обращая внимания на чрезмерно коммуникабельного клиента с его развязными вопросами.
Наконец Филипп понял, что Ольгу его внешность и желание познакомиться нисколько не заинтересовали, нашел в себе мужество извиниться и заговорил вежливо и по делу. Ольга отправила его к врачу на консультацию. Врач опросил хозяина, обследовал пса, сделал рентгеновские снимки и сообщил с сожалением:
– Что я могу вам сказать? Вашему пёсику осталось жить два-три месяца, причем последние недели его будут мучить жестокие боли. Поэтому – мой вам совет – лучше усыпить вашу собаку. Она умрет безболезненно и быстро. И это не так затратно.
– Не в деньгах дело, док – хмуро возразил Жданов – Марс для меня не просто собака, – это член семьи, мой верный друг, мне же его подарили, когда мне было восемь лет. Я сам ему кличку дал.
– Но вы можете купить щенка той же породы, подберите окрас, дайте ту же кличку и у вас будет тот же пёс…
– Да бросьте вы… все это не то, это будет уже другая собака, ты прекрасно понимаешь – отмахнулся Жданов.
– Ладно, – сказал доктор. – Решим так: вы обратитесь к нашему главному, может быть, он вам что-нибудь посоветует.
Альберт Аскольдович, осанистый элегантный человек лет сорока пяти, принял клиента у себя в кабинете. Познакомившись со Ждановым, предложил виски. Быстро пролистав историю болезни четвероногого пациента, немного помолчав, сказал:
– Я понимаю ваше горе, но согласен со своим врачом: собачку надо бы все-таки избавить от мучений. Поэтому наиболее гуманный выход – это усыпить, как его… Марса, и с этим я полагаю вам надо смириться. Но я готов предложить вам… Вы слышали что-нибудь о клонировании?
– Нет, то есть смутно… в общем, нет, не слышал. А что это такое?
– Клонирование, образно говоря – это воссоздание особи по одной ее клетке, иначе – получение точной копии родительского организма. Другими словами, мы берем у вашей собачки некий биологический материал, производим соответствующую операцию и воспроизводим, выращиваем точную копию вашего Марса: всё – рост, характер, окрас, – все до единой клеточки будет таким же, как и у вашей собаки, это будет та же самая собака!
– Это что же, вы в пробирке что ли выращиваете, – задал Филипп корявый вопрос.
– Можно и так сказать. Сначала в пробирке, затем эмбрион имплантируется в живой организм, а проще – в суррогатную мать – и вы получаете не щенка от двух родителей с наследственными признаками матери и отца, а детёныша, для которого ваш Марс является и матерью и отцом, то есть самим собою, только юным. Мы как бы воскрешаем вашу любимую собаку.
– Да – задумчиво потёр подбородок Жданов – наговорили вы мне тут… Не знаю, что и предпринять. Хорошо, Альберт Аскольдович, я подумаю, дайте мне время.
– Ладно, думайте, решайте. Собаку можете пока оставить у нас.
– Да нет уж! Мы поедем домой, да Марс? Я сообщу, в общем, дня через три.
Филипп решил посоветоваться со своими родственниками и с постоянной прислугой: водителем, охранником и кухаркой – они все души не чаяли в благородной собаке. Выходя из лечебницы, в вестибюле он вновь столкнулся взглядом с регистраторшей, и… что-то дрогнуло у него в груди, и сердце словно сжалось в предчувствии чего-то тревожного и прекрасного. Он позже даже удивился – при его солидном донжуанском списке, в котором значились все заметные красавицы – с ним это случилось впервые. Он еще раз взглянул на Ольгу, и вновь чуть прыгнуло сердце, и Филипп, загодя решивший пригласить ее куда-нибудь расслабиться, сказал вдруг внезапно осевшим голосом:
– До свиданья! – и вышел. Он не посмел!
Через три дня Жданов снова привез Марса в клинику. Обговорив с Альбертом Аскольдовичем условия и риски предстоящей необычной операции, стоящей очень солидную сумму даже для Филиппа, он грустно потрепал сидевшего рядом, вздрагивающего кобеля и сказал:
– Это не навсегда, Марсик, это не навсегда.
– Кстати, – добавил врач, – в случае неудачи, что, собственно, не исключено даже у нас, можно ведь повторить операцию за наш счет, разумеется. А теперь, Филипп Максимович вы подойдите в регистратуру к Ольге и составьте договор.
Ольга уже подготовила бланки договора и ждала Филиппа. Они работали над документом сухо и деловито, без шуток и улыбок, ощущая, что совершают необычный похоронный обряд, а сидящий рядом виновник этого печального обряда изредка поднимал голову и грустно глядел на хозяина умными и понимающими глазами.
Поставив подпись в договоре, Жданов посидел некоторое время молча, гладя Марса, а затем, неожиданно для самого себя, сказал то ли Марсу, то ли Ольге:
– Я буду приезжать, узнавать… интересоваться, как происходит… Ну как идут дела… что там с Марсом.
Он хотел сказать совсем другое, но пропала куда-то прежняя раскрепощенная наглость его в общении с красивыми девушками, та легкая самоуверенность, делающая его остроумным и победительным. Он глубоко вздохнул и, неуверенно улыбнувшись, произнес:
– Может быть, мы поужинаем где-нибудь вдвоем… сегодня. Ну, может, завтра или в ближайшем времени, – опережая отказ, торопливо добавил он.
Ольга слегка смутилась, и изучающе взглянула на Филиппа. И он, Филипп Жданов, жесткий и неуступчивый делец, самонадеянный и неведающий отказов и поражений любовник, не лезший за словом в карман собеседник и полемист… покраснел!
Ольга, как всякая красивая девушка, привыкшая к подобным приглашениям и обычно отшучивающаяся от них, на этот раз ввиду трагичной для бедного пса ситуации была серьезна:
– Извините, – она покосилась в текст договора и медленно выговорила,
– Филипп Максимович, я ничего не могу вам обещать. И, переведя взгляд на Марса, сказала:
– Передайте мне, пожалуйста, поводок я, отведу вашу собаку в предоперационный вольер.
Жданов попрощался с Марсом, уткнувшись головой в его мягкий загривок, Марс же вылизал его тронутое болью лицо, и Филипп, прикусив нижнюю губу, вышел.
Событие с Марсом, встреча с Ольгой выбили Жданова из делового ритма, он упустил очень крупный заказ на поставку офисной и учебной мебели для вновь открывающегося частного лицея, и Филипп с головой ушел в бизнес. Поэтому телефонный звонок, прозвучавший на третий день после посещения ветеринарной клиники, прозвучал столь неожиданно, что Филипп был несколько ошарашен – звонила Ольга:
– Здравствуйте, Филипп Максимович, – голос её был ровным, но участливым, – я должна вам сообщить, что собачку вашу мы усыпили… И если хотите захоронить ее сами, то можете приехать и забрать… ее… Если нет, то у нас есть специальная служба и мы можем избавить вас от этой тяжелой и неприятной необходимости.
Жданов приехал за останками Марса. Он решил похоронить его в саду загородного дома и даже заказал знакомому скульптуру памятник-надгробье.
Ольге Свенсон, увидевшей строгого сосредоточенного Жданова, его неулыбчивый нахмуренный взгляд, стало жалко и почившего красавца Марса и опечаленного красавца хозяина. Она быстро оформила все необходимые бумаги, тихо выразила сочувствие и протянула Жданову руку для прощания. Тот бережно сжал изящную кисть и, едва касаясь, нежно поцеловал тыльную сторону ее ладони. Они чуть помялись, и Ольга напомнила клиенту, что вскоре начнется операция по клонированию, и что она непременно сообщит ему о первых результатах. Жданов, отстранив водителя, сам погрузил в машину полиэтиленовый мешок со скорбным грузом и уехал. Уехал он встрепенувшийся, словно увозил не только горестные останки, но и что-то светлое и обнадеживающее. И у Филиппа появился повод, чуть ли не каждый день звонить в «Ренессанс», интересоваться процедурой воспроизведения своей собаки и разговаривать с Ольгой. И он стал не только часто звонить, но и приезжать. Филипп начал усиленно ухаживать за Ольгой и делал это совершенно не так, как со всевозможными массажистками и посетительницами ночных клубов. Он нутром, инстинктом своим, а не разумом понял, что все прежние красотки – это пошлая пена там, где-то внизу, а Ольга – это другое, высокое, это свет, это жизненная необходимость, это и есть любовь. Он приезжал в больницу с неизменными цветами – несколько розочек ли, орхидей или букетик внесезонных ландышей. Иногда привозил неожиданные презенты, которые трудно назвать подарками – только что поступившую в продажу сверхпопулярную книгу, свежий диск с музыкальными новинками из классического репертуара, пригласительный билет на закрытый вернисаж известного художника, причем, не желая навязываться в сопровождающие, сам Филипп отказывался идти, ссылаясь на неотложные дела. Так продолжалось довольно долго, и общались они уже довольно-таки легко и непринужденно и не обязательно по поводу незабвенного Марса и его ожидаемого возрождения.
Но свидания Ольге Филипп больше не предлагал, боясь отказа, обращался к ней по-прежнему на «вы», что, в общем-то, ему было не присущее, особенно в беседах с девушками. И он разговаривал с Ольгой, сдерживая себя от нежных интонаций и, тем более, от обычных в его лексике двусмысленностей, резонно полагая, что Оленька – так он мысленно ее называл – может понять его не так и обидится.
Между тем операция по получению «нового» Марса, бородатого колли, протекала благополучно, плод развивался, как при нормальном зачатии. И наконец, Филиппу позвонил сам Альберт Аскольдович:
– Ну что, уважаемый Филипп Максимович, поздравляю! Можете получить своего юного Марса.
Передача выполненного заказа превратилась в целую церемонию, поскольку это первый детеныш-клон, выращенный не в порядке эксперимента, а по договору. Свенсон торжественно вручил Филиппу здорового упитанного веселого щенка и фотографии старого Марса, снятого во всевозможных ракурсах. Когда персонал лечебницы разошелся по своим кабинетам, Филипп подписал все необходимые акты и обратился к Ольге:
– Ольга Альбертовна, у меня сегодня так сказать праздник, к которому причастны и вы, и я хочу пригласить вас по этому поводу вечером отметить это событие. – Филипп говорил нескладно, подбирая неуверенно слова. – Ну, скажем, в кафе «Фанза». Как вы относитесь к китайской кухне?
Ольга согласилась, хотя никаких особых чувств к Жданову она не
испытывала, – ни внешность, ни его известный статус, ни его поведение не соответствовали ее вкусу, но она собиралась стать врачом-психологом, и Филипп был ей любопытен, как типаж, как человек совершенно новой фармации, бизнесмен, вульгарный капиталист, победитель.
В кафе она явилась в обычном своем наряде – джинсы, трикотажная кофта, туфли на низком каблуке. Филипп же смутил Ольгу дорогим из элитного бутика костюмом с белой гвоздикой в петлице, огромным букетом красных роз и не сходящей с лица улыбкой.
– Ну, это вы чересчур! – растерянно возразила она, принимая цветы, но Филипп, уверенно взяв ее под руку, поблагодарил несколько пафосно и повел в малый зал для почетных гостей.
Ужин прошел спокойно. Вначале кавалер старался быть подчеркнуто галантным, но постепенно стал обычным самоуверенным Филиппом Ждановым, несколько нарочито грубоватым, веселым и… все-таки сдержанным, хотя глаза его говорили о другом. Ольга же была непринужденной, не зажатой, но на сближение не шла, чрезмерные комплименты превращала в шутку, и поздно засиживаться не позволила. Филипп отвез ее домой. Жила Ольга в одном доме с отцом, но в разных подъездах.
– Мы еще встретимся? – поинтересовался Филипп и, не получив определенного ответа, попрощался.
Они стали встречаться. Филипп уже понял, что Ольга – приз трудно достижимый и необыкновенный, и подсознательно наметил единственно верный путь к более близкому общению. Он приглашал ее на все значительные «мероприятия» культурной жизни города, скучал на концертах классической музыки, терпел время в театрах и художественных галереях, куда он всегда находил доступ, используя свою известность в деловых кругах и кошелек. Интуитивно он избегал привычных и любимых его развлечений – казино, ночные клубы, сауны. Не вводил Ольгу и в круг своих постоянных партнеров по досугу. Он только удивлялся, чего интересного находит Ольга во всяких там перформансах, инсталляциях, литературных вечерах.
Возможно, Ольга и не отвечала бы на приглашения Филиппа, если бы ей нравился конкретно кто-то из мужчин. Но пока что все помыслы ее были направлены на учебу, самообразование и самосовершенствование. И «культпоходы» с Филиппом пока вписывались в эту схему поведения.
Правда, в университетской библиотеке привлек ее внимание парень, интерн, который обкладывался книгами, делал выписки, шуршал клавишами ноутбука. У него было тонкое интеллигентное лицо, но бледное и болезненное, хотя его высокая атлетическая фигура не предполагала никаких недугов. Как-то в читальном зале, проходя мимо его столика, Ольга обратила внимание, что раскрытая у него книга пестрит формулами со знаками интегралов и с другими математическими символами, неожиданными в мед университете. Ольга хмыкнула удивленно, но потом забыла об этом.
А Филиппу Жданову уже стало надоедать это длинное, ничего не обещающее ухаживание. Он вообще-то привык добиваться нужного сразу, а среди женщин и добиваться-то не было нужды – они сами падали ему в постель, и сами обхаживали его в надежде на успех. Но он понимал, что его чрезмерная настойчивость просто оттолкнет любимую, и продолжал прежнюю тактику.
А вскоре они, как и можно было ожидать, впервые поссорились.
Наташа Глушко, подруга и однокурсница, пригласила Ольгу в субботу к себе на дачу на пикник по поводу годовщины ее свадьбы.
– Будут Галка со своим Павликом, мы с Сергеем, возможно Светка, а то ей скучно одной дома, и еще… ну это сюрприз, так что приходи к двенадцати, в субботу, конечно.
Никто из подруг Ольги не знал, что она встречается с Филиппом и ей предстояло решить – идти к Наташке одной или… И она приехала со Ждановым. Так что, прежде всего сюрприз преподнесла Ольга. Наташа тоже оказалась не голословна – ее неожиданным гостем оказался тот самый интерн, по имени Родион, на которого Ольга обратила внимание в читальном зале.
Видимо она, когда подруга знакомила ее с Родионом, не смогла сдержать веселого удивления, и Филипп, как-то нехорошо прищурив глаза, поглядел на парня. И во время пикника Ольга была в приподнятом возбужденном настроении, часто обращалась с вопросами к Родиону, подшучивала над Филиппом. И тот не выдержал, он к такому соперничеству не привык. Он отозвал Родиона:
– Пойдем, поговорим!
Интерн недоуменно пожал плечами:
– Пойдем!
– Филипп, пойди сюда! Слышишь!?
Ольга даже не заметила, что обратилась к нему на «ты». Видимо это и остановило Жданова. Он вскинул брови и, оставив Родиона, подошел к Ольге:
– Что случилось? Я просто хотел сказать этому химику пару ласковых…
– Так, – отчужденно сказала она, – все! Праздник закончился, поехали отсюда! – и, не дожидаясь ответа, стала, извиняясь, прощаться с хозяевами и гостями.
И лишь в машине она заявила Филиппу:
– Значит так, Филипп Максимович, я сама решаю – с кем, где и как мне себя вести. И, подобных этой, уличных разборок с предполагаемым соперн… конкурентами я не потерплю! Так что ревность свою спрячьте в дальний карман. Я не ваша… собственность, и ничего вам не обещала и не обещаю!
Филипп с потемневшим лицом мял, не прикуривая сигарету, сжимал кулаки, по лицу ходили желваки. Ревность, граничащая с чувством оскорбленного достоинства и доводящая до бешенства, клокотала в нем, но еще больше он все-таки боялся. Боялся, что произнеси он любое ответное слово, как потом уже не удержится и наговорит Ольге кучу упреков, резкостей, а то и откровенных ругательств. И она уйдет. Уйдет навсегда. И он терпел и молчал, с трудом подавляя желание, скрутить ей руки, залепить рот своими губами, отвезти к себе домой, запереть в спальне, и чтобы она была только его, его и его.
Несколько дней продолжалось это молчание, покуда Ольга не позвонила ему и не поинтересовалась состоянием Марсика. Этот звонок был официальным, согласно графику по обязательному отслеживанию здоровья таких пациентов, как щенок-клон. И щенок помирил их, об инциденте они благоразумно не вспомнили.
И почти тут же они вновь поссорились. На этот раз Филипп пригласил Ольгу на прием в закрытый элитный деловой клуб по поводу визита важного голландского бизнесмена. Являться нужно было в соответствующих костюмах, обязательно с дамами. Вот Филипп и уговорил Ольгу быть его дамой на этом рауте. И она согласилась. Но оделась она скромно, специально не готовилась, «и нет в этом необходимости», отметила она довольная, оглядев себя в зеркало.
В клубе собрались все сливки крупного бизнеса, этакая ярмарка богатства и тщеславия: синклит мужчин в умопомрачительно дорогих костюмах, галстуках и часах, и парад обнаженной женской плоти и драгоценностей. И среди этой блестящей, гламурной, едва прикрытой чем-то от великих кутюрье, толпы королев красоты, секс-символов и топ-моделей самым вызывающим акцентом оказалась Ольга в любимом, длинном до пят, шерстяном платье, закрытом от подбородка до запястий, с изящной серебряной монограммой на левом плече. Она невольно привлекала естественной красотой, белизной кожи, не знающей удушающего макияжа и фигурой, совершенство которой, так выгодно подчеркивало строгое черное платье.
Филипп, когда заехал за ней и увидел ее в таком наряде, отвернувшись, досадливо поморщился, – сейчас же был явно поражен и польщен.
Собственно, Ольга недолго присутствовала на этой выставке-продаже (ибо здесь и шла в основном купля-продажа активов, связей, женского тела). После протокольных знакомств, Филипп, извинившись, оставил ее одну, отойдя к группе «нужных людей». «Нужный» человек поприветствовал Филиппа и, полуобняв, кивнув на Ольгу, громко восхитился:
– Классная телка! Филя, где ты их находишь? – и захохотал.
Лоснясь от самодовольства, Жданов обвел своих друзей торжествующим взглядом:
– Места надо знать!
И Ольга услышала. Она даже не обиделась. Внутренне, как только переступила порог этих чертогов, она ожидала чего-то подобного. И она просто молча вышла из зала. Филипп нагнал ее уже на крыльце.
– Оля, что случилось? В чем дело? – требовательно спросил он. – Так же не делают, Ольга!!
– Уйдите, Жданов, оставьте меня, там вас ждет целое стадо телок,
зачем вам я? – И она решительно направилась к стоянке такси.
Филипп, бешено сверкнув глазами, хотел проорать ей вслед нечто обидное, но промолчал. Он еще надеялся.
А у Ольги интерес к Жданову пропал, ее жизненные требования он не выдержал. Он был из разновидностей «мажоров», на которого свалилось несчастье влюбиться, влюбиться в Ольгу, как школьнику, но, в то же время, он продолжал оставаться «мачо», и эта самая влюбленность не мешала ему продолжать свои обычные развлечения, расслабляться с девочками по вызову. Он находил это вполне естественным. И Ольгины капризы он не понимал хотя бы потому, что считал себя неотразимым и был убежден, что она «набивает себе цену». Такое мнение было мальчишеством, да и ему и было-то 25 лет, неожиданное наследство, бизнес делали его взрослым.
И Филипп решил объясниться с Ольгой, вернее, объяснить ей, что он любит ее и что она должна быть счастлива. Он уверен был, что сможет ее убедить, и почти считал ее своею собственностью.
Ольгу же тяготила эта неотчетливая связь с этим, в общем-то, интересным, как и все люди, человеком, но чужим и чуждым ей, и надо было это прекратить решительно и сразу. И когда Жданов позвонил в «Ренессанс» узнать насчет следующего сеанса физиотерапии для щенка, они с Ольгой договорились встретиться в соседнем с лечебницей сквере. Сквер этот был вдалеке от жилья, был слегка запущен, оттого по-своему уютен и привлекателен. Днем там было безлюдно, и только в обеденный перерыв в сквере иногда гуляли и отдыхали клерки соседних контор.
Филипп с Ольгой встретились в беседке-ротонде, выполненной в стиле сталинского ампира, и которую живописно обрамляли заросли жасмина.
– Оля, – начал Филипп – Я хочу сказать вам очень важную вещь. Дело в том….
– Я догадываюсь, что вы хотите мне сообщить, – прервала его Ольга, – и заранее, чтобы вы не попали в неловкое положение, заранее, чтобы вы знали, предупреждаю: – Я вас не люблю, помимо судьбы вашей собачки нас ничего не связывает, и тех встреч, что у нас были, хватило, чтобы это стало ясным и без драматических объяснений…
– Но я-то люблю тебя! – крикнул Филипп с напором и с некоторым недоумением: «как же так, как она может отказываться, когда он любит ее!? – Как же ты можешь? Ты что, не слышишь? – Я ведь люблю тебя!
Ее спокойный тон, равнодушный взгляд не остановили его, и голос его окрасился досадой, обидой и даже угрозой из-за неожиданного отказа, и он, вдруг дрогнув, выкатив глаза, тряся перед ее лицом ладонями медленно, с иступленной расстановкой повторил:
– Я же люб-лю те-бя!
– Я верю вам, Филипп, но это ничего не меняет. Я не люблю вас и не хочу с вами встречаться! Оставьте меня. – И сделала движение, чтобы уйти.
– Как!!?... – Как ты можешь!? – с негодованием от бессилья прохрипел он, и ярость от жестокой обиды, ревность словно, мрак окутали его рассудок.
Рука его привычно нырнула в карман одно¬временно со словами, в которых прозвучали и сожаление, и обида, и угроза:
– Как ты можешь!..
Щелкнув, выбросилось лезвие пружинного швейцарского ножа и стремительно вошло под левую грудь Ольги. Глаза ее расширились, она напряглась, оцепенев, и, прошептав: «Ну вот…» умерла.
Филипп подхватил опадающее тело любимой, бережно посадил его на скамью. У него сразу пропали ярость и злость, он испытывал горькое удовлетворение: «Не моя, значит и ничья!» Он не победил, но и не был побежденным. Он наклонился к прекрасному белому лицу убитой, и нежно поцеловал в губы. И только потом, оглядевшись по сторонам, быстро скрылся в зарослях сквера.
Никто ничего не видел.
Похороны Ольги были назначены после того, как следствие изучило все обстоятельства ее гибели, ничего определенного никто не сообщил. Невменяемый от горя отец, вообще, поначалу даже говорить не мог, а все что-то бормотал, вроде: «Я тебя верну».
Подозревали и Филиппа Жданова, но подозрения не подтвердились, улик и свидетелей не было, орудие убийства найдено не было; алиби себе Филипп обеспечил непоколебимое.
А утром рано в день похорон, когда тело покойной привезли в лечебницу для прощального ритуала и отпевания, назначенных на три часа пополудни, Виталий Иванович Слышкин подошел к серому, пришибленному утратой коллеге и, положив руки ему на плечи, внимательно поглядел в заплаканные глаза и тихо спросил:
– Ну что?..
– Согласен, – прошептал Свенсон, и они отвезли тело в лабораторию к Слышкину.
После похорон, где, кстати, появился и бледный, угрюмый убийца, Свенсон и Слышкин в связи с трауром отпустили всех сотрудников по домам на целую неделю. Сами же они все это время работали, практически не отдыхая. Сознавая, что нарушают закон, они вели все приготовления по клонированию Ольги в совершенном секрете, но с огромным энтузиазмом и вдохновением. Все отчетливо продумывалось и исполнялось, учитывались мельчайшие детали, а накопленный на животных бесценный опыт был их главным помощником.
Кроме того, одновременно решались и внешние организационные проблемы с поиском женщины-инкубатора, организация тщательного медицинского наблюдения за плодом, выбор места проживания и юридическое сопровождение будущей девочки.
Альберт Аскольдович уже давно решил назвать возрожденную дочку Ольгой. Кстати, он только сейчас признался Слышкину, что еще при жизни дочери знал, что, если с нею случится что-то страшное, он готов ее клонировать. И друзья блестяще справились с огромным по сложности делом, незаконным и, возможно, впервые в мире.
Спустя обычный для нормальной беременности срок, в городе Брянске, приехавшая из Москвы двоюродная племянница Алисы Альбертовны Свенсон Валентина родила прелестную девочку, которую назвали Ольгой, Оленькой Отцом девочки был вписан якобы жених Валентины, некий Альберт.
Каждую неделю к своей сестре приезжал навестить новорождённую Альберт Аскольдович, иногда со своим коллегой Слышкиным.
Сестра вскоре оформила над малышкой опеку, а «двоюродная племянница», получив солидный гонорар, уехала за границу.
Девочка росла здоровой, смышленой, красивой и поразительно похожей на покойную дочь доктора Свенсона. Ее все очень любили: и тайный отец, и тетя, и биолог Слышкин, любили как родную дочь.
В тринадцатилетнем возрасте после гормональной перестройки организма у девочки начались проблемы со здоровьем. Все-таки само происхождение «новой» Ольги таило массу неожиданных последствий, и науке неизвестны были пути их преодоления. Сбой или нестыковка, грубо говоря, возникли, видимо на генетическом уровне и неясно было, где и когда произошел этот сбой – то ли в клетках погибшей в момент такого сильнейшего стресса, как смерть, то ли в хромосомном наборе нового организма, то ли это проявление генетической памяти клеток. Девочка легко подвергалась инфицированию, проявлялись проблемы с артериальным давлением, она нуждалась в наблюдении у эндокринолога. Ей часто снились кошмары. Но бдительное наблюдение отца, своевременное реагирование врачей на возникающие неотложные процессы, позволяли девочке расти и развиваться без особых отклонений.
Как только Оленька с медалью окончила среднюю школу, Альберт Аскольдович забрал ее к себе в Москву. Он так и не женился и всего себя посвятил работе и воспитанию дочери. Никогда ни он, ни его родственники не рассказывали Оленьке о трагедии происшедшей семнадцать лет тому назад, персонал ветлечебницы за это время полностью обновился.
И о том, что «новая» Оленька есть продолжение предыдущей Ольги, знали только Свенсон и Слышкин. Даже могилы жены и старшей дочери Альберт Аскольдович навещал тайком от Оленьки, а на ее расспросы, кто ее мать, отвечал, что мама умерла при родах. Оленька так и жила в счастливом неведении ни о гибели прошлой Ольги, ни о собственном происхождении.
Жил и процветал и злой гений Ольги старшей, Филипп Максимович Жданов. Он, конечно, заматерел, погрузнел и совсем стал походить на голливудского актера. Как делец он стал опытней, изощренней и безжалостней к конкурентам и недругам, умел просчитывать ходы далеко вперед, и, по сведениям газеты «КоммерсантЪ», входил в сотню самых богатых людей России.
И никогда его не изнуряли бессонницей муки за то жестокое убийство любимой девушки, как не посещали они его, вообще; никогда не хотелось ему повернуть время вспять, чтобы изменить или изъять из жизни своей постыдный поступок, подлое преступление; не возникало у него желания исповедоваться, каясь и прося прощения, чтобы очистить душу свою от грехов. Не ощущал он себя грешным. Он всегда был прав и никогда не сомневался в этом. Не знал он чувства жалости к обманутым им людям, разоренным конкурентом, и уж, тем более, к незнакомым больным и увечным, оскорбленным и униженным, погибшим по его ли, по чужой ли вине. Он был счастливым человеком.
А беспокойное и прекрасное чувство большой любви к женщине больше никогда не вторгалось в его жизнь. Любил он себя, да еще, по привычке, своего пса, бородатого колли Марса, прожившего свою вторую жизнь и почти в точности повторившего судьбу своего предшественника.
Клон одряхлел и страдал от тех же недугов, что и его оригинал семнадцать лет тому назад. И хозяин вновь привез собаку в так хорошо знакомую ему ветлечебницу, чтобы снова возродить состарившегося пса.
Оленька до начала вступительных экзаменов в Ветеринарной академии, куда она сдала документы по совету отца, подрабатывала в лечебнице, сидя в регистратуре за стеклянным барьером.
Жданов, оставив охрану снаружи, и подойдя к регистрационному окну, властно сказал сидящей там медсестре:
– Я хотел бы поговорить с главным врачом… – и только потом обратил внимание на девушку, которая изучающее смотрела на него, и удивление, даже изумление отразилось на его озабоченном мужественном лице:
– Ольга!? – произнес он, растягивая слово от неожиданности, и не зная, что сказать дальше.
Оленька же задумчиво смотрела на высокого, красивого, упитанного мужчину цыганистой внешности, настоящего «мачо», пришедшего с понурой, седой, но тоже красивой собакой.
Мужчина еще раз удивленно, но уже утвердительно повторил:
– Ну в точности Ольга! – в упор разглядывая девушку. – Ведь тебя так зовут, де…
Но Ольга, не дав ему договорить, быстро, словно сильно торопясь и волнуясь, сказала:
– Я сейчас просмотрю, на месте ли Альберт Аскольдович, пожалуйста, подождите минуточку, я сейчас! – и выбежав из-за барьера, спешно проследовала в кабинет отца к сейфу...
Через некоторое время она вернулась внешне спокойная и, подойдя к Жданову, пристально поглядела ему в глаза – кроме веселого удовлетворения от того, что он узнал Ольгу, она ничего в них не увидела. А он по инерции повторил:
– Ну, вылитая Ольга!
– А ведь я помню, как ты меня убивал! – Звонко крикнула ему девушка и добавила презрительно:
– Животное. – и неожиданно выхватив из кармана белого халата пистолет, выстрелила Филиппу в грудь несколько раз.
И вновь гримаса изумления исказила его лицо, и он в одно мгновенье все понял. На пол он упал уже мертвый.
Ольга, как сомнамбула, не обращая внимания на переполох в вестибюле, на топот охранников, прошла на рабочее место, позвонила в милицию, и, по-прежнему, не реагируя на крики и визг, откинулась на спинку кресла. Она глубоко, удовлетворенно вздохнула, как после хорошо выполненной тяжелой работы, робко улыбнулась, и сердце ее остановилось навсегда.
Врачи скорой помощи, констатируя смерть девушки, с удивлением обнаружили на теле у неё под левой грудью свеже открывшуюся стигму в виде ножевого ранения.