Утро.
В городе уже шумно, на главной площади толпится народ. Ржание лошадей, крики людей, стук повозок по камням мостовой и влажное хлюпанье грязи в отходящих от площади улочках - все эти звуки заглушают резкий голос глашатая, читающего указ о казни преступников, позапрошлой ночью совершивших покушение на короля.
И люди, собравшиеся здесь на рассвете в ожидании кровавого зрелища, образуют круг вокруг виселицы. Ближе не подходят. Даже глашатаю неприятно стоять на месте смерти, но он храбро продолжает говорить о том, как банду преступников повесят, а главарь будет казнен через четвертование.
Аличе сидит на корточках, рассматривая свой начищенный топор, и то и дело поправляет капюшон темной накидки поверх одежды стражника. По закону, при казни государственных преступников лицо палача никто не должен видеть, и никто не должен знать убийцу-почти-убийцы. Ей, дочери королевского палача, которого все знают в лицо, придется заняться этой работой.
Аличе просто физически чувствует на себе взгляды собравшихся. Она встает, немного дрожит от порыва ветра, едва не сбросившего капюшон, и подходит ближе к толпе. Ей очень хочется сейчас затеряться там, вот только все с опаской смотрят на ее накидку и топор.
Скоро преступников должны привезти на казнь. Скоро, совсем скоро!
Народ волнуется, Аличе дрожит.
Минуты утекают будто сквозь пальцы.
- Везут, везут! – кричит кто-то. Аличе напрягается, сжимая свое оружие, встревоженно смотрит туда, где с воплями и свистом расступается народ, пропуская к виселице старую телегу, которую едва-едва тащит хромой конь. Среди десятка стражников на этом неудобном средстве передвижения выделяются четверо заговорщиков, одетых в жалкие лохмотья. Аличе стоит и опирается на топор. Ей придется убивать впервые…
Но она старается изобразить спокойствие.
Дочери палача рано или поздно пришлось бы это сделать.
Королевские солдаты палками сгоняют преступников к виселице. Руки у всех связаны за спиной.
- Эй, палач, - усмехается один из стражников, - первым будет казнен главарь этой бандитской шайки. Давай, действуй.
Аличе широко открытыми глазами смотрит на человека, которого ей нужно убить.
Совсем еще юноша, ему не больше двадцати лет. Удивительно бледный, худой и изможденный. Темные грязные волосы почти до середины спины спутаны и взлохмачены. Он косо поглядывает на палача, будто ждет, что она прямо сейчас вонзит ему топор между ребер.
Аличе становится не по себе.
- Еще пытки, - тихо напоминает она. Парень криво улыбается, и Аличе, кажется, понимает, почему. Она представляет, как такой палач выглядит со стороны – насмерть перепуганный, с едва слышным девичьим голосом и дрожащими руками.
Зло ухмыльнувшись, стражник ударяет преступника палкой, и тот падает на колени перед Аличе, закусив губу от боли.
- Начинай, - командует глашатай. Аличе сжимает топор, пытаясь унять гулко стучащее сердце. Ей кажется, что в замеревшей толпе промелькнул отец, пытливо наблюдающий за дочерью. К горлу уже подкатывает тошнота.
Юноша смотрит на нее немигающим взглядом.
- С этим пора покончить поскорей, ты не находишь? – хрипло выдает он. – Чем быстрее ты меня убьешь, тем быстрее сможешь отсюда уйти и… поплакать в подушку, - он опять улыбается, и Аличе даже становится страшно. – Наивная девчонка.
- Вовсе нет, - неожиданно жестко отзывается Аличе, зажмуривает глаза и ударяет топором. Толпа взвизгивает. В легкие ударяет ненавистный запах крови. Аличе осторожно вытаскивает топор из плоти и приоткрывает один глаз.
Преступник корчится на холодной мостовой, тихо стонет, зажимая левой рукой обрубок правой, из которого хлещет кровь, заливая камни площади.
Аличе в ужасе отступает на шаг.
- Давай, быстрее, быстрее, - хрипит юноша, почти теряя сознание от боли. – Убивай сразу.
Глашатай, пытаясь сжаться в малозаметный комок, подходит чуть ближе.
- Отличный удар, - шепчет он парализованной собственным шоком Аличе. – Еще три – и можно голову отрубить. Вторую руку… давай же, бей…
Аличе чувствует, что не выдержит ни минуты уже. Сознание заволакивает кроваво-красной дымкой. Юноша все так же смотрит на нее.
Глаза у него поразительно темные, почти черные. Где-то на задворках сознания проскакивает мысль, что такие должны быть у колдуна.
- Убей сразу. Иначе совесть прикончит тебя саму.
Аличе дрожит до кончиков пальцев, но заставляет себя взять себя в руки и сжать топор.
- Давай, бей! – кто-то кричит из толпы, и девушка узнает голос отца.
Она опять закрывает глаза и ударяет, не глядя и не целясь.
Будь что будет.
Порыв ветра сдувает с волос капюшон, народ взволнованно указывает в сторону палача, стражники тревожно переглядываются. Аличе смотрит на тело съежившегося у ее ног человека и вытирает пронзивший сердце топор о его обноски.
- Ты все сделала не так, - бормочет осмелевший глашатай. Аличе уже глубоко плевать.
- Надень капюшон, живо! – кричит кто-то из стражников, выхватывая меч и наставляя его на палача-неумеху.
- Что ты делаешь? – шипит ему кто-то из солдат, но тот не слышит, замахиваясь своим оружием. Аличе как в тумане выставляет перед собой топор.
Каленое железо меча ломает окровавленную сталь. Аличе успевает отскочить назад до того, как клинок достигает ее. Кровь брызгает на ее сапоги, Аличе бьет нервная дрожь. Стражники хватают человека, собиравшегося ударить палача, и за руки оттаскивают в сторону.
Обломки лезвия топора лежат в растекающейся от тела луже крови.
- Уходи отсюда, - серьезно шепчет глашатай, оборачиваясь к девушке. – Скорее!
Та нервно кивает и бросается наутек, спотыкается обо что-то, но тут же поднимается, стараясь не смотреть на этот предмет, оказавшийся отрубленной рукой преступника. И так девушку от запаха крови выворачивает наизнанку.
Последнее, что видит Аличе, обернувшись на бегу – стражники оттаскивают труп юноши в сторону, и кровь стекает по их одежде.
Мечты этого человека были такими же хрупкими, как ее сталь, думает Аличе, убегая по грязным переулкам дальше, дальше от площади.
Палачам все же снятся кошмары, что бы ни говорили старые легенды.