"ДЕЛЬФИН" - Центр социальной адаптации по работе с "трудными" подростками
У Вас с юмором все в порядке? Ведь о работе с детьми, а тем более с такими, которых взрослые "усатые" тёти окрестили "трудными", писать без юмора не возможно.
Лучше быть сытым, чем голодным,
лучше жить в мире, чем в злобе,
лучше быть нужным, чем свободным –
это я знаю по себе.
Во все центральные газеты и журналы России! Обращаюсь к физрукам, которые сидят в своих прокуренных «тренерских». К организаторам внеклассных работ, корпящих в душных кабинетах за составлением отчетов. А также к своим родителям, вечно занятым в будни, вечно пьяным в праздники и вечно лежащим на диване у телевизора по вечерам.
Мы, нормальные городские детки, так привыкшие к вашему режиму жизни, попали в очень непростую ситуацию. Опасаясь быть разоблаченным, своего имени не называю и откровенно ЗАЯВЛЯЮ:
В подростковый клуб (он же «Семейная школа», он же «Центр социальной адаптации по работе с трудными подростками») я, ученик 5-го класса, внедрился две недели назад, по настоятельной просьбе моего классного руководителя Марьи Ивановны, которая неоднократно, с заметным раздражением в голосе официально требовала:
«Тебе с твоим девиантным поведением (значения этих слов я до сих пор не знаю, но думаю, это связано с секретными службами, от слова «диверсант») пора внедряться в «Дельфин» – может, тебе хоть там мозги вправят».
Я отнесся к предложению о внедрении с полной ответственностью, но даже представить себе не мог, на какие мучения и испытания меня подвигает мой любимый учитель. За столь короткий срок я такого натерпелся, что просто диву даюсь, как до сих пор не поседел или «Кондрат» меня не хватил.
К примеру, последний случай. Поход с 8 по 11 мая.
Весна. Солнышко пригревает. Городские помойки рас-таяли: запах родной до боли в груди и рези в глазах. По всему городу костры из пластиковых бутылок. Живи и радуйся, что до сих пор не аллергик. Вместо того чтобы дома сидеть да на предков глядеть, как они День Победы празднуют (с возгласом «Положено 100 грамм фронтовых!») да прикалываться, когда они пьяные под столом встретятся, игнорируя все прелести нашего отлаженного быта, «Дельфин» на все праздники едет в поход – в собственное имение, расположенное в тридцати километрах от города в живописном месте между двумя речками с поэтическими названиями Усёрд и Ясенок.
Из ста шестидесяти членов клуба отобрали самых лучших, самых достойных, самых преданных: в общем, самых-самых, чтоб другим завидно было и они к следующему Дню Победы старались бы выслужиться.
Таких набралось двадцать человек.
Директор (он же тренер, он же босс, он же глава семьи, он же «крестный отец», характер нордический) заявил:
«Берите как можно больше продуктов, желательно все в двух экземплярах – все равно не хватит, особенно картошки. Хлеба берите каждый по буханке».
Да я в городе за неделю из-под палки кусок хлеба съедаю, а он мне за три дня хочет буханку скормить, утверждая, что хлеб сердце укрепляет. Картошку я вообще терпеть не могу. Мы стали отговаривать, чтоб лишний груз не тащить, а он не соглашается и говорит: «Берите, я сам все съем».
Дальше вообще странности начались. Вместо того чтобы взвалить рюкзаки, палатки, вьючные мешки и прочие необходимые вещи себе на горб и, высунув язык, обливаясь потом и теряя в пути следования своих слабых товарищей, топать на своих двоих, героически преодолевая тяготы и лишения походной жизни, как это делают все нормальные туристы, этот, с позволения сказать, «папа» со своим сообщником шофером дядей Лешей и с группой родителей, которые, видимо, находятся под колпаком у «босса», загрузили нас в комфортабельный автобус и отправили в это самое «семейное имение».
Конечно, как вы понимаете, такого безобразия я терпеть не мог, да и свой девиантный «статус» должен был поддерживать на уровне. Потому с ехидством заявил:
– Ну и где ваша подготовка к армии, где марш-броски с полной выкладкой, с муштрой на пересеченной местности? Как вы собираетесь из нас «людей делать»? – как бы между прочим спросил я у ненавистного «крестного директора» (в дальнейшем, чтобы не путаться, я буду называть его «босс»).
На что он как-то непривычно ласково потрепал меня за чуб и, не моргнув глазом, ответил:
– Вы же дети еще. Рано вам с полной выкладкой. А вот в «Зарницу» на месте поиграем.
К телячьим нежностям я с детства не приучен, от отца своего только пьяные затрещины по затылку получал в знак любви и благодарности и потому почувствовал как бы раздвоение личности: Первый, как всегда, взбунтовался, а второй говорил: «Это так приятно, что мурашки по шкуре». Свои противоречивые чувства я спрятал в глубине души и, уставившись в окно тронувшегося автобуса, подумал: «Непростую задачу поставила передо мной Марья Ивановна. Этого босса голыми руками не возьмешь. Придется повозиться, чтоб довести его до истерики». В качестве своего девиза я избрал перефразированные строки поэта Ширяева: «Он был моим учителем, а я – его мучителем»!
По дороге родители и директор со своей женой (она же завхоз, она же повар-кок, она же массовик-затейник, характер нордический) всячески отвлекали нас песнями о войне, про березки да клены, про Россию и т.п. Я это сразу усек: хотят следы замести, чтоб мы дорогу назад не запомнили. Я неза-метно спрятал блокнотик в рукав и все приметные знаки на дороге на карандашик – меня не проведешь.
А между песенками все какие-то малопонятные словечки нам вкручивают:
– В вас! Подрастающих! Воспитанных с любовью к Родине! Надежда российская на процветание и возрождение великой державы!
Я чуть было не захлебнулся от собственной гордости. Комок подступил к горлу, а в глаза словно иголки насыпали. Когда пришел в себя, уже подъезжали к «семейному имению». Так что простите: обратный путь не помню. Два дома, пригодных для жилья, баня, развалины бывшей сельской школы. Сорок соток сада. Яблони, груши, сливы, сирень, черемуха, малина, смородина, терн. Бог весть какие еще деревья и кустарники окружают имение.
***
«Инопланетянский таракан» и «Баба Яга».
Пока выгружали из автобуса свои вещи, один несчастный мальчик, испугавшись огромного жука, которого он в глаза не видел в городе, бросился бежать от него с криками:
– Ой, спасите! В меня инопланетянские тараканы хотят вселиться!
Он запутался в кустах шиповника и продолжал истошно кричать:
– Помогите! Они опутывают меня своей колючей паутиной.
Шофер дядя Леша поймал жука, кое-как вытащил из шиповника мальчика и говорит: «Дурья твоя башка, это не таракан, а майский жук, а то, где ты застрял, не паутина, а шиповник. Ты, наверное, каждую ночь ужастики смотришь, а уроки ботаники прогуливаешь?».
Старшие ребята все катались от смеха, а тем, кто впервые за городом, было не до шуток. Все здесь было в диковинку. Впервые устанавливали палатки, впервые разводили костер, впервые не держались за мамкину юбку и пытались подражать старшим, которые готовились к факельному шествию.
Перед самым ужином в сумерках я заметил, что к имению приближается существо, которое я принял за Бабу Ягу. В руках она держала что-то белое, похожее на флаг парламентера. Я вначале с испугом бросился к боссу, но вовремя вспомнил о прошлом конфузе с инопланетянским тараканом, о том, как все смеялись над моим сверстником, и решил спрятаться – от греха подальше. Оказалось, это местная старушка принесла нам трехлитровую банку молока. Бабушка рассказала:
– Наше село во время войны было захвачено немцами, а до следующего, расположенного в полутора километрах, они так и не дошли. Немцы здесь не зверствовали и даже спасали детей от обстрелов и бомбежки, пряча их в погреба. Они, видимо, чувствовали свое приближающееся поражение. Оккупация села продолжалась несколько дней. Началось наступление под Москвой. Из соседнего села прямо по открытому полю наступали наши солдаты. Немцы косили их из пулеметов, как траву, но солдаты все шли и шли с угрожающим криком «Ура!». В стане врагов началась паника, им казалось, что свинцовые пули отскакивают от русских солдат, а крик «Ура!» приводил их в трепет и ужас. Враг, бросив свое оружие, в панике бежал с поля боя. А солдатики-то наши были чуть постарше вас, – вздохнула бабушка. – Да и я совсем еще девчонкой была и вот так же им в крынке молока поднесла. Вот на этом самом месте. – Старушка смахнула слезу и после недолгих уговоров села с нами ужинать.
– На месте гибели солдат испокон веков лежит огромный камень, который впитал всю боль земли Русской. Погибших солдатиков у этого камня захоронили и ушли вслед за немцами – добивать оккупантов. Уже при Брежневе нехристи перевезли их останки в районный центр и захоронили в братской могиле. Так начальству удобнее было праздничные митинги проводить, чтоб по всей России памятники не ставить. Потому и села окрестные вымирают, потому и сползает земля в речку оползнем, не выдерживая человеческого беспамятства.
После ужина несколько смельчаков отправились к веко-вому камню и, приложив к нему ухо, услышали немецкую речь, грохот боя и крики русские: «Ура!».
Вскоре все стихло, и послышалась французская речь, но через мгновение – русское «Ура!».
Вновь затишье. Тяжелое дыхание, топот лошадей, уда-ры кнутом, крики плененных женщин и детей, а в завершение – вновь несокрушимое русское «Ура!».
Трижды отозвался камень эхом победного клича русских воинов: «Ура! Ура! Ура!», напомнив многовековую историю нашего края: «Кто с мечом к нам пришел, от меча и погиб»!
Извините, я немного отвлекся от своего заявления. Так вот! Вместо того чтобы после ужина, лечь спать, всех старших до наступления темноты заставляли разучивать всякие фигуры с палками. Они то сходились в одну точку, то по выстрелу из стартового пистолета разбегались в разные стороны, образовывая круг, крест, звезду и прочие геометрические фигуры. Перед полуночью босс приказал отключить все освещение. Вывел нас в сад. Построил всех старших и отправил через речку, в темноту ночи. Мы слыша-ли удаляющееся чавканье и треск сухих сучьев под их ногами. В очередной раз перед глазами промелькнуло детство, вспомнились бабушкины пирожки с повидлом, теплое одеяло и лозунг: «Мой дом – моя крепость». Кто нас, малолетних и несчастных, в настоящий момент сможет защитить в кромешной тьме, посреди дикого сада? Я ощущал себя маленькой ничтожной букашечкой в этой беспроглядной тьме. Разыгравшееся воображение приводило меня в трепет и отчаяние. Вокруг мелькали и жужжали тени призраков, хотя умом я понимал, что это майские жуки. Чем дольше мы оставались окутанными беспросветной тьмой, тем большая жуть охватывала меня.
Вдруг на противоположной стороне реки, на огромной лысой горе, вспыхнул костер. В тот же миг до нас долетел звук выстрела стартового пистолета. Костер разлетелся в разные стороны, и отдельные огоньки образовали ровный круг. Выстрел! Огоньки выстроились в четкий крест. Выстрел! Треугольник. Выстрел! Звезда. Танк. Самолет…
Фигуры сменяли одна другую до тех пор, пока факелы не превратились в чуть заметные головешки. Они вытянулись в гусеницу и, извиваясь, потекли в нашу сторону. Окружив огромную кучу хвороста, которую мы приготовили для костра еще засветло, светлячки воткнулись в нее, и через несколько мгновений пламя костра поднялось выше верхушек деревьев. Зрелище было неимоверное. Включили освещение. Магнитофон на всю катушку закричал голосом Кобзона:
«Этот День Победы порохом пропах!
Это праздник со слезами на глазах…»
И тут босс объявил: «Минута молчания! Почтим память героев».
Мы стояли, раскрыв рты. По шкуре бегали мурашки. У местных жителей, приглашенных на это зрелищное меро-приятие, из глаз катились слезы. Мне показалось, что даже костер перестал трещать – слышны были лишь удары наших сердец, бившихся в унисон.
После минуты молчания старшие рассказывали стихи и пели песни под гитару, гости пили чай, а малыши жарили сало и сосиски на палочках.
Забегая вперед, сообщу: костер горел четверо суток. В золе мы пекли картошку и ели ее, макая в соль. Прожив 12 лет, я только сейчас понял, что был не прав, отказываясь от картошки. Печенка – это такая вкуснятина. Просто класс! Лучше любых американских чипсов.
Веселье и хороводы вокруг костра очень скоро начали утомлять малышей. Старшие укладывали их на носилки и куда-то уносили. Когда очередь дошла до меня, страха не было. Мне было все равно, куда несут. Оказалось, что нас укладывали ровненьким рядочком на натопленную русскую печь. Те, которых упаковали раньше, уже мирно похрапывали.
После меня занесли «инопланетянского таракана» (так теперь все звали мальчика, застрявшего в шиповнике). Он придвинулся ко мне и зашептал в самое ухо: «Я думаю, что это замаскированные под людей инопланетяне. Видал, какие сигналы они подают своим? А на кота обратил внимание? Вместо того, чтобы, как все нормальные коты, мышей ловить, он на заборе сидит и в небо смотрит, звезды считает, как будто своих ждет. Это, потвоему, нормально?». Теплая печь моментально сморила меня, и «тараканий» шепот я уже не воспринимал как реальность.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:http://www.proza.ru/2015/05/02/266