Новогодняя сказка о первой любви

Эли Александр Финберг
Поздней осенью 1986 года в Минске установилась привычно холодная погода и выпал снег. В это время я спокойно и уверенно учился в 8-м классе ныне гимназии а тогда просто 24-й минской спецшколы по изучению иностранных языков. В конце года мне предстояли экзамены и переход в девятый класс. Думать о том что делать дальше было совершенно ни к чему - впереди еще были два с половиной года школьной формы, несделанных уроков и хороших оценок. Я продолжал удерживать уровень сильного ученика, получал свои стандартные пятерки и четверки и даже химию и физику вытягивал без проблем. Это так же был последний класс 10-й музыкальной школы, в которой я без интереса и энтузиазма учился играть на флейте уже пятый год. Ни о какой музыкальной карьере я не думал - папа возражал, мама не настаивала, а я готовился в Ин Яз.

Но у Жизни/Бога/Судьбы, как это часто бывает, были свои планы на мой счет. Мне кажется это был ноябрь, меня попросили походить на репетиции камерного оркестра музыкальной школы. Я очень не хотел, честное слово, но все равно согласился - подводить свою учительницу я не мог. Дирижер Хазанов репетировал с детьми что-то для отчетного концерта и одной из пьес была детская штучка Гайдна, в которой флейта должна была изобразить кукушку. Я получил свою полупустую партию и уселся скучая за пюпитром. Оркестр состоял из некоторого количества аккуратно причесанных, или с собранными в пучок волосами, скромных, белокурых девочек в светлых кофточках и длинных юбках. Впрочем на первой скрипке сидел незнакомый мне мальчик. Стул рядом с ним пустовал, дирижер уже настраивал оркестр, девочки скрипачки тихо переговаривались между собой не обращая на меня никакого внимания. Я разглядывал свои ноты и пытался посчитать сколько раз мне нужно будет сказать, вернее сыграть Ку Ку.

Когда я досчитал до 20, дверь в репетиционный зал открылась. На пороге стояла девочка, нет девушка, что то в ее внешности выделяло ее на фоне сидящих в зале еще подростков, в светлом свитере с высоким воротником и длинной черной юбке с широкими оборками внизу. На ногах ее были теплые зимние сапоги с остатками тающего снега. В правой руке она держала скрипичный футляр, в левой пакет с нотами. Она прошла улыбаясь к свободному стулу. Я разгядывал ее лицо и не мог оторваться. Я видел ее впервые но знал кто она. Выпускница, уже студентка первого курса музыкального училища, ученица дирижера, его гордость, еврейская красавица Жанна. Ее позвали поддержать детский оркестр в котором она и сама годом раньше играла. Ее появление, ее образ произвели на меня сильнейшее впечатление, сердце застучало быстро быстро, мой взгляд без оглядки потерялся между гайдновским Ку Ку и ее тонким подбородком.

Когда репетиция закончилась я не решился подойти к ней. Я постеснялся своей нелепой школьной формы, которая показалась мне вдруг так неуместной... Я, буквально оглушенный, собрал не вытирая флейту и выбежал на мороз. Я, кажется, даже забыл надеть шапку. Быстрым шагом я двигался по Интернациональной вниз в сторону Янки Купалы, мимо Музея Отечественной войны, ресторана Журавинка и моей школы. После ОВИРа я повернул направо в сторону Цирка. Я передвигался быстрой счастливой походкой, не обращая внимания на холод и ветер. По уже сумеречному Минску шел домой совершенно счастливый ребенок, вернее уже не ребенок. Я знал, что с этого дня в моей жизни наступает период больших перемен. И я не ошибся...

Она выглядела как ангел. Невысокая и хрупкая, маленькая женщина со скрипкой, как не от мира сего. Да, именно так. Она приезжала на троллейбусе на репетиции оркестра на площади Свободы из другого, сияющего мира взрослых людей. 1о минут поездки с остановками, разделяющие меня с моей шевелюрой и флейтой и ее взрослое поднебесье казались буквально непреодолимой пропастью. Мне в одночасье тоже захотелось туда, мне захотелось быть с ней. Желание прислонить свою голову к ее плечу, держать испачканную канифолью руку в своей руке и другие подростковые мысли захватили меня и понесли. Я летел на крыльях обретенного чувства в направлении только Богу известном. Я был покорен. Я был повержен и вознесен любовью.

Репетиции проходили в достаточно интенсивном графике, что позволило мне, собрав всю свою смелость, подойти и начать говорить с ней. Нет, с Ней. Она проявила интерес, чем поразила меня до глубины души. Мы начали разговаривать, сразу обменялись телефонами. Богиня оказалась общительной и улыбчивой красоткой, что, очень обрадовало меня. До нее я никогда ни с кем не встречался. Не понимая как себя вести, я просто поплыл по течению. Я полетел... Да, я знаю, это уже написано здесь в предыдущем абзаце.

Когда мы встречались и ходили гулять Жанна не умолкая рассказывала о музыкальним училище, о том как там здорово, какие там учатся замечательные дети, какая интересная, значительная, неординарная у них жизнь. Эти разговоры упали на плодотворную почву. Уже в середине января 1987 года я сообщил своему преподавателю Софье Григорьевне Вайнштейн и родителям, что в конце учебного года я буду поступать в музыкальное училище. Жанна мое решение поддержала с большим энтузиазмом, Софья Григорьевна рассмеялась. Мамину реакцию я не помню а вот папа разочарованно махнул рукой и попросил еще раз подумать. Но я уже обо всем подумал и отступать не собирался - у меня есть Жанна и я буду учиться там, где учится она.

Я гордился собой и своим решением, хотя оно вызвало бурю негативных эмоций со стороны моих школьных учителей. А вот друзья меня поддержали. Один из них, Леша Ханок, почти отличник, тоже уходил после восьмого класса в ПТУ Минского Автозавода. Мы были детьми перестройки, нам казалось, что мы держим весь мир в своих собственных руках. Мы ненавидели позднесоветскую загнивающую школу в которой учились - двойные стандарты учителей, форму, отношение к себе... Четырнадцатилетние влюбленные, увлеченные, счастливые дети эпохи заката советской власти. Мы бесстрашно смотрели в будущее, еще ничего не понимая но уже любя.

Общение с Жанной в короткие сроки изменило мою жизнь до неузнаваемости.
Эти перемены радовали меня, и я окрыленный погрузился в свою новую реальность.

Как огни деревень в запотевших окнах ночного поезда Минск - Москва пролетали наши с Жанной дни. Впервые не один, в мгновение повзрослевший, я работал над построением своей новой многообещающей судьбы. По утрам я учился в школе, после обеда занимался на флейте, встречался с Жанной и занимался английским с частным учителем. Да, несмотря на то, что я погрузился в свои отношения и новые планы, я все равно не мог себе позволить отстать или даже сравняться уровнем иностранного языка с кем либо из одноклассников. Регулярные занятия на инструменте были для меня новинкой - я готовился к поступлению в училище, появилась серьезная программа и совсем лажаться мне не хотелось. При этом к самому знанию музыкального училища на Грибоедова я поначалу приблизиться не решался.

Хотите верьте, хотите нет, но у меня перехватило дыхание когда я впервые пришел туда. У меня была встреча с женщиной, которую я по детски воспринимал как некое божество и поэтому, естественно, что и скромное типовое знание училища показалось мне сначала волшебным сияющим дворцом. Я не знал еще, что что эти величественные ступени еще увидят меня с бутылкой пива в руках, что мне предстоит вытаскивать пьяных друзей из сугроба под окнами первого этажа, куда они упали неудачно устроившись помочиться на подоконнике, курить Беломор в воняющем туалете на четвертом и целоваться в оркестровой яме с незнакомой блондинкой. Всему этому еще только суждено было случиться и поэтому я, спустившись по Гвардейской в сторону училища, к двери входа пройти не решился, а автоматически продолжил идти в парковую аллею напротив. Я постоял собираясь с мыслями, успокоил вернувшееся дыхание. Жанна ждала внутри и поэтому дороги к отступлению не было. Неуверенным шагом я поднялся по ступенькам, близоруко взглянул на стального гигантского Орфея и, стараясь не встречаться взглядом ни с кем, прошел внутрь через прокуренный предбанник. Я должен был пройти весь вестибюль насквозь и войти в дверь справа ведущую к лифту. Жанна должна была ждать меня там возле окна. Сгорая от стыда я не пошел прямо к двери а обошел вестибюль по периметру, слева направо мимо ступенек входа в гобеленовый зал, кресел эстрадного отделения, телефонного автомата, спуска в гардероб, входа в концертный зал и наконец вот эта дверь в дополнительное фойе, окно и наконец она... В окружении сразу нескольких мужиков. Еще едва обретающие небритость, с инструментами, в зимних куртках. Смеются. Невыского роста бородатый виолончелист протягивает мне руку. Знакомься, это Дима... Я жму его руку с нескрываемой ненавистью.

Жанна таскала меня по концертам, я приходил к ней домой в Зеленый Луг, пил чай на кухне с ее мамой. Галантно ухаживал, носил скрипку, аккуратно встречал и провожал после учебы. Я знал с какой стророны предложить ей взять себя под руку, подавал руку, когда она выходила из троллейбуса, дарил цветы (на какие деньги?) Это были по настоящему высокие отношения, наивно возвышенные, чистые как юношеская слеза, в которой утонули последние дни моего детства.

Ближе к весне у меня состоялся разговор с мамой. О жизни и о Жанне. Мама советовала мне принять к сведению, что моя первая скрипачка, первая скрипка моей взрослеющей души, скорее всего, будет не последней музой моего сердца. "Сынок, у тебя будут другие скрипачки" - сказала мама и как сквозь воду смотрела. "Представь себе мой любимый, их будет у тебя еще много. И может быть, не дай бог конечно, одна из них будет танцовщицей"... Я протестовал... "Саша, подрасти еще. Ты еще совсем ребенок. А Жанна взрослая девушка, она старше тебя. Посмотри на нее. Ей нужны мальчики постарше. Обиженно поднявшись из за стола, я громко произнес как выстрелил: "Она любит меня..." Мама замолчала и длинно затянулась остатками сигареты БТ. "Хочешь борщ, садись есть милый, тебе скоро на репетицию" Я уселся за стол и постарался, отогнать от себя плохие мысли, безуспешно.

Через какое то время мы отыграли концерт с детским оркестром и стали видеться реже. Все еще ходили гулять вместе, слушали концерты. Одним из них был концет Виртуозов Москвы. Аншлаговое безумие, городское сумасшествие, событие. Естественно никаких билетов в продаже. Но Жанна провела меня с заднего входа вооружившись скрипичным футляром. Внутри переполненной филармонии была атмосфера настоящего праздника. Люди общались, выпивали. Все однокурсники Жанны были там - пианисты, теоретики и, конечно уже знакомые мне струнники, скрипачи и небритые виолончелисты... Мы сидели не в зале а на сцене за оркестром. Слушателей было так много, что там где стоит иногда хор Филармония расставила несколько рядов стульев ,таким образом оркестр находился как бы посередине. Я держал Жанну за руку. Мой взгляд был поглощен Спиваковым, но мои мысли, увы, были очень далеко. Я понимал, что у меня проблемы.

Вскоре мы расстались. Без скандалов и выяснений отношений. Просто однажды, когда я приехал за ней в Училище и мы, как всегда, пошли по Гвардейской на остановку троллейбуса, бородатый виолончелист пошел с нами. Вместе, сначала по улице, потом ехали в троллейбусе, я с ее скрипкой, а за нами он, с виолончелью в матерчатом зеленоватом футляре. Приехали в Зеленый Луг. Вместе вышли на ее остановке. "Понимаешь, у нас викторина скоро по музыкальной литературе. Нам нужно заниматься..." Я все понял. До самого своего поступления в музыкальное училище несколькими месяцами позже мы больше не виделись

Да, я поступил, но это уже совсем другая история. А с Жанной после этого у меня были замечательные отношения. Никакой злости и обид. Более того. Мы вместе играли в группе Уленшпигель, это был проект уже покойного барда Руслана Комлякова, Там вместе с ней и волончелистом Димой я заработал свои первые в жизни деньги - мы играли в переходе метро возле ЦУМа. Там, прямо в переходе, нас услышал один тогда знаменитый продюсер с белорусского телевидения и пригласил записываться. Мы записали на студии радио ныне, к сожалению, утерянный альбом песен Руслана. В августе 1989 года Жанна вышла замуж за своего виолончелиста. Я был у них свидетелем. В начале 1990-го я проводил их в Израиль.

Прошло много времени. Тут верно заметили - 28 лет. А как будто было вчера. И было хорошо, уж вы мне поверьте :)
Было в моей жизни не раз, когда все менялось стремительно и необратимо.
И каждое такое изменение я принимал и принимаю с любовью.