Худенький, интеллигентного вида, ростом выше среднего, во время перерывов между лекциями он неспешно прогуливался по техникумовским коридорам. Прогуливался молча, ни с кем не общаясь, с отрешённым видом погружённого в собственные мысли философа. Все в техникуме знали – мальчик Юра сочиняет стихи! Несмотря на то, что учился он неважно, юного поэта уважали и сокурсники и преподаватели. Сокурсники - за то, что его стихи (они время от времени появлялись в стенной газете), в отличие от других юных дарований, балующихся стихосложением, хотя и были зачастую непонятны, но впечатление производили; а преподаватели уважали мальчика Юру… за его маму, ответственного работника то ли горкома Партии, то ли городской администрации. Но и те и другие уже тогда понимали, что Юра в техникуме надолго не задержится – холодная обработка металла, а именно на этом отделении он учился, явно была не тем занятием, которому он желал посвятить свою жизнь.
Я с мальчиком Юрой близко знаком не был, хотя и сам пагубной страсти «стихоплётства» был в те годы подвержен. Но у нас с ним был общий хороший друг – Володя Л. Он-то и держал меня в курсе всех событий, связанных с жизнью юного дарования. Отец Володи Л. в то время занимал должность директора Рыбинского драмтеатра, того самого, в котором до 1950 года трудился актёр и режиссёр Михаил Наумович К. – папа мальчика Юры. В 1950 году папа из Рыбинска уехал, оставив маму, молодую преподавательницу литературы, с трёхлетним сыном. А ещё у нас с Юрой был общий кумир в части стихосложения: местный мэтр, неугомонный Якушев Николай Михайлович - репрессированный, реабилитированный, снова репрессированный.
Как-то, прочитав в стенгазете очередной Юрин стих, я решил написать пародию, поскольку строчки « …я не поэт, пока пилю я доску мелом…», показались мне вполне подходящими для этой цели. Сразу хочу оправдаться – пародия эта света не увидела и осталась только в моей памяти. Поэтому к гонениям и преследованиям молодого гения (а они были ещё у него впереди) я никакого отношения, к счастью, не имею. Теперь, по прошествии многих лет, пародия эта никак повредить репутации поэта не может, впрочем, думаю, что не повредила бы и раньше. Вот этот «шедевр».
Хоть я, друзья, не Маяковский, не Лермонтов и не Твардовский,
Писать хочу я как они – в кино, за партой, между делом.
Я даже доску распилю, коль надо будет, мелом!
Стихами завалю весь свет – мне можно всё, я не поэт!
Слабенькая пародия на слабенькие первые опыты будущего Поэта мне и самому не понравилась и… благополучно осела в глубинах моей памяти.
А мальчик Юра, между тем, как и ожидалось, не окончив второй курс, из техникума ушёл. Надо сказать, что оставить учебное заведение по собственной инициативе, не будучи отчисленным, было в то время не так просто. С «дезертирами» руководство техникума строго беседовало, объясняя им всю тяжесть «преступления». Государство, - разъясняли «отщепенцам», - на ваше обучение, нужной для страны специальности, затратило уйму денег, вы эти затраты ещё должны отработать, естественно, предварительно доучившись до конца.
Но будущие «специалисты», взрослея, понимали, что в выборе профессии они ошиблись, и покидали техникум – кто на втором курсе, кто, как тот же Володя Л., несколько позже. Кстати, Володя Л., окончив, параллельно с обучением на первом и втором курсах техникума, среднюю школу, получил аттестат, и с ним поступил в Горьковский университет, а по окончании оного вернулся преподавать в наш Рыбинский Авиационный Институт и… читал мне, студенту – вечернику, и моим однокурсникам дисциплину «Антенны».
А мальчик Юра укатил в Москву, где поступил на искусствоведческое отделение истфака МГУ. Вместе с новыми друзьями–однокурсниками юный поэт организовал сообщество СМОГ (Смелость, Мысль, Образ, Глубина). Правда, по словам Володи Л., сами СМОГовцы расшифровывали эту аббревиатуру несколько амбициознее – Самое Молодое Общество Гениев. Смелости и свежих мыслей членам объединения было, и впрямь, не занимать, и, естественно, соответствующие организации деятельностью «молодых гениев» заинтересовались. Говорили, что обеспокоенная диссидентскими настроениями сына, мама Юры приезжала в Москву к, тепло относившемуся к юному дарованию, поэту Андрею Вознесенскому и умоляла того вернуть ей сына, «сбившегося с пути». Однако Вознесенский ответил – сын Ваш уже нам с Вами не принадлежит, а водит знакомство с Высокой Гражданкой по имени Поэзия.
В один из своих приездов домой на каникулы Юра, смеясь, поделился с Володей Л. (а тот, в свою очередь, со мной) анекдотом, рождённым, похоже, в кабинетах КГБ – «Бежит по Москве импотент и кричит – Я смог, я смог!». Дискредитация – оружие чекистами проверенное.
Однако до исключения из университета дело не дошло, и, по окончании оного, Юра уезжает в Соловки трудиться экскурсоводом в тамошнем музее. Дальнейшие сведения о его жизни я черпал из рассказов нашего общего друга и из… слухов. В 1975 году Юрий Кублановский, а речь идёт именно о нём, пишет открытое письмо, приуроченное ко второй годовщине со дня высылки из страны А. Солженицына, а в 1979 году «светится» на страницах не подцензурного литературного альманаха «Метрополь».
В 1982 году Кублановский, уже известный литератор, автор нескольких, вышедших за рубежом, поэтических сборников был вынужден эмигрировать из страны. В начале восьмидесятых ходили слухи, что «диссидента и отщепенца», за сотрудничество с радиостанцией «Свобода», «железная рука Москвы» всё-таки покарала. К счастью, слухи эти не подтвердились. А в 1990 году уважаемый уже во всём мире Поэт и Публицист Юрий Михайлович Кублановский, предисловия к книгам которого писал сам нобелевский лауреат Иосиф Бродский, вернулся на Родину.