Дружок у меня есть один. Вернее сказать, близкий знакомый. Учились вместе.
Так вот, недавно приходит ко мне и говорит… хотя, пожалуй, следует рассказать по порядку и начать со времён далёких.
1.
В начале девяностых учились мы с ним в одном провинциальном училище. Готовили из нас мастеров по ремонту радиоаппаратуры. «Учились», - это говоря формально, на самом же деле ни черта мы не учились. Так просто ходили на пары, часы просиживали там и всё. Начало девяностых! – время-то какое развесёлое было. Я не знаю как остальные, а я просто уверен был, что в стране вот-вот начнётся гражданская война. А я в училище сижу как дурак, преподавателя слушаю, к каким-то идиотским экзаменам готовлюсь. Смешно. Потом, конечно, оказалось, что никакой гражданской войны нет и не будет. Но это было потом, а тогда – в головах у нас было чёрте-что, будущность не блистала яркими красками, а сама учёба представлялясь чем-то в высшей степени абсурдным.
Сам я был не местный и жил в общаге. А приятель был парень городской и, конечно же, жил у родителей. Общность интересов – вот, пожалуй, единственное, что в том возрате нужно для сближения людей. Мы бродили по городу с бутылками пива, болтали о всякой всячине: о музыке, книжках, ну и о политике, конечно. Я читать любил, и в то время у меня как-раз произошёл скачёк от Джека Лондона к Герману Гессе. Мне льстило, что приятель считал меня специалистом в мире литературы. Моя тумбочка в двушке (так называется комната, рассчитанная на двух человек) всегда была забита книгами. Их я и покупал и из библиотек носил, - а записан я был во все четыре городские библиотеки.
Моего соседа по комнате на втором курсе выгнали за пьянку. Как же он пил! – ну это вообще отдельная история. Вобщем, жил я комнате один.
И вот однажды приятель мой говорит:
- Слушай, у меня идея есть, давай создадим свою рок-группу.
Пришёл ко мне в общагу, с гитарой, и на полном серьёзе бабах: «рок-группу». Ни больше ни меньше. Конечно, без сарказма я ответить не мог.
- Ты, наверное, весь день сегодня думал, чего бы такого отчибучить, чтоб потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Такие шутки были у нас нормой, никто не обижался. Приятель тоже не обиделся.
Он начал меня убеждать. Дескать, это ерунда, что я не умею ни на чём играть, и что мне в детстве слон на ухо наступил, - можно на ударной установке сидеть «…и в такт музыке: бумс-бумс-бумс». А самое главное, говорил он, - рок-группа это не просто сборище музыкантов, - это, прежде всего, коллетив единомышленников, личностей, духовно близких.
- Я давно мечтал создать рок-группу, - его голос стал особенно серьёзен, - понимаешь, для меня это дело всей жизни, - и по его взгляду можно было понять, что он не шутит.
Тем временем вскипел чайник. Сели пить чай с ванильными сухарями. Он рассказывал про какого-то знакомого, виртуозно владеющего соло-гитарой, про то, как можно доставать интрументы или брать напрокат. И чтоб уж совсем меня дожать, добавил:
- Нам бы и корректор для текстов не помешал.
- А что уже и тексты песен имеются?
- Да, - он отставил стакан с чаем и взял в руки гитару, - недавно сочинил, тебе должно понравиться.
Я приготовился внимать. А сам думаю: сейчас зазвучат «мечи», «солнца лучи», «кровь – любовь», «рыцари», вобщем, что-нибудь под раннего Гумилёва.
Как же я ошибся! Оказывается, плохо я знал своего дружка. Его «песня» повергла меня в глубокое уныние. Я вообще о ней ничего говорить не хочу. Настолько убогая она была и по смыслу, а главное, - по лексикону. А впрочем, раз уж начал, скажу: в песне шла речь о сумасшедших детях, которые курят траву и о дьяволе, стоящем у них за спиной. И ладно бы, написана была с умом, а то ведь заурядный набор бестолковых слов и фраз, которые, по его мнению, должны звучать устрашающе, - что ещё один минус. Бред сумасшедшего. Даже хуже, бред сумасшедшего хотя бы интересен своими неожиданными ассоциативными скачками, тут же всё однородно и монотонно. Никакая корректура «песню» не спасала.
- Ну как? – спросил он, - понравилось?
Я молчал. Я думал. По нему было видно, что уж ему-то песня очень нравится. Что делать? Надо в глаза ему сказать, что он занимается откровенной дуротой. Или не надо? Перспектива оплевать его святыню и, конечно, рассориться с ним вдрызг не очень меня радовала. Я вздохнул, налил себе ещё чаю, отломил сухарь.
- Нет, не понравилась
- М-да? а почему? - он был явно раздосадован.
- Ну, не понравилась, и всё. Не нравятся мне такие песни, - я уже сам стал вибрировать, мне стало противно, и чтоб уж покончить со всем этим, я сказал: - ты меня извини, конечно, но ни в какой рок-группе я участвовать не буду.
А впрочем, рассорились мы с ним не сильно. Какое-то время он считал меня снобом, потом это прошло. Из его затеи, конечно-же, ничего не вышло. Видать, он так и не встретил поклонников своего творчества. И рано или поздно он понял, что он, всё-таки, занимается дуротой. Такой вот бесславный финал его «дела всей жизни».
2.
Ещё случай.
Прошло года четыре. Мы кое-как получили свои дипломы и как могли устраивались. Я так и жил в общаге. Там у нас был негласный порядок: человек, закончивший училище может и дальше жить в своей комнате. Плата за съём небольшая, куда она идёт, неизвестно, но думаю, что комендант в накладе не остаётся. А всё это потому, что приезжих учащихся мало, и много комнат пустовали бы, если б такие, как я их не заполняли. Сколько я работ переменил, и не сосчитать. Одно время даже по профилю работал: в ателье по ремонту теле- и радиоаппаратуры. Но, получив зарплату, сразу свалил. Этих грошей хватало лишь на общагу и проезд. Надо сказать, что в наш век плазменных телевизоров и лазерных компакт-дисков все знания, полученные нами в училище и все наши представления о радиотехнике на уровне тиристорного приёмника (я утрирую, конечно, но доля правды велика) – были просто ерундой.
Да что я всё про ерунду?! Скажу лучше о главном. Я ведь в это время начал рассказы писать. Да. Маленькие философские рассказы. Редко писал. Но после двух лет писаний решил, что на публикацию уже вполне хватает. Решился. Понёс в местный литературный альманах.
И потерпел фиаско. Дело было так: отнёс, сказали прийти через две недели. Прихожу, и что же? При виде меня редактор не вскочил с места, как ошпаренный, и не закричал: «Молодой человек! Как я рад вас видеть! Рассказы ваши – что-то потрясающее! Мы все тут читаем и перечитываем, Боже мой, вы хоть сами-то понимаете, что вы написали?! Это же просто колоссально! неслыханно! Все потрясены», - так вот, ничего этого не было, и это был дурной знак. Вместо этого редактор долго рылся в шкафу, сначала на одной полке, потом на другой, потом с третьей полки извлёк, наконец, мои листки. Разложил их на письменном столе и начал их пересматривать, как бы припоминая, что это вообще такое. Лютая ненависть поднялась во мне из глубин уязвлённого самолюбия.
Я, конечно, знал, что творческие люди всегда с иронией относились к редакторам, все эти байки про примитивность их суждений, склонность к традиции были мне знакомы. И, между прочим, я считал, что в них не столько правды, сколько мести за непризнание. Действительно, ну не могут же редакторы, люди умные, много читающие, быть такими недалёкими.
Но здесь же, - о ужас! - я убедился, что байки-то все – чистая правда. Лучше б редактор мне вообще ничего не говорил, – но он с видом носителя абсолютной истины вещал: «примитивизм, как стиль…» (а я и сам знаю, - это мой метод), «прямолинейность…» (а что здесь такого?), «схематичность…» (а, надо сказать, половина мировой литературы – сплошные схемы). Ну и на последок он, конечно же, посоветовал мне читать побольше русской классики, особенно Льва Толстого (который, кстати, и так мой любимый писатель, особенно поздний Толстой). Публикация была отклонена, - я не вписывался в конъюнктуру издания.
«Какие ж они все, оказывается, ту-пы-е! Он ничего, – ровным счётом, ничего не понял в моих рассказах. Ненавижу редакторов!», - сидел я и переживал в своей двушке. Но потом взглянул на проблему с другого боку: «а, может, я сам чего-то недопонимаю? в чём-то глубоко заблуждаюсь? Может, редактор прав – у меня вообще неверный подход к литературе?» Я понял, что запутываюсь, и уже сам не знаю, что мне дальше делать? как писать? о чём писать? куда двигаться? Думал ли я, что всё закончится таким идиотизмом?
Осень за окном. Моросящий без устали дождь втаптывает в грязь облетевшие листья. Состояние моё подавленное, настроение ни к чёрту, рассказы свои я видеть не могу, как, впрочем, и все остальные книги тоже.
Вот тут-то как раз и заявляется мой приятель. Пришёл. Сама целеустремлённость.
- Хорошо, что застал тебя. У меня предложение: давай создадим свою газету.
Оказывается, в последнее время его сильно шатнуло влево, - в идеологичесом смысле, - даже в ультра-лево. Он сейчас – активист радикальной революционной организации. Взвалил на себя почётное бремя: организовать издание партийной газеты (ну, газета-не газета, а просто боевой листок). План такой: он отвечает за идеологическую сторону, а редактором газеты должен стать – кто бы вы думали? – я.
- Ну, ты сам подумай, к кому я ещё пойду?
Ещё он много мне говорил о жизни: в жизни, оказывается, человек должен самоутвердиться. Нужно уметь заявить о себе, уметь сделать шаг:
- …и если я умею видеть глубоко, всё тонко чувствую и широко рассуждаю, а шага ступить не умею, - то я медь звенящая и кимвал звучащий, - говорил он.
Глядя на беспрестанную октябрьскую морось, стуча пальцами по подоконнику, я слушал его сентенции, что только действием можно раскрыть себя, что другого пути в жизни нет, что нужно выбрать свою стезю раз и навсегда, и следовать ей. И теперь он, оказывается не мыслит свою жизнь без партийной деятельности. Всё бы ничего, но когда пулемётными очередями застрекотали партноменклатурные аббревиатуры, я не выдержал.
- Ненавижу я все эти партии.
- Что? А почему, собственно?
Нужно срочно что-то придумать.
- Я индивидуалист и не терплю толпу, а партии – это всегда толпа.
Желчи во мне было хоть отбавляй. И желчь задушила во мне и редактора и партактивиста.
Боевой листок мой приятель издавал и без меня. Печатал в нём свои политические стихи. Мне показывал, ценил моё мнение. Не могу устоять от соблазна, - приведу для примера некоторые из них:
Я помню, мне приснился Че
С гранатомётом не плече.
Сказал он: «Не задушит хунта
Святые идеалы бунта».
Без комментариев.
Или вот такой стих, из цикла «Палестинские страдания»:
Вчера боевик группировки «Хамас»
Взорвал начинённый взрывчаткой «камаз».
Пусть сионисты натерпятся страху
И первый министр Беньямин Нитаньяху!
Смешно, конечно. Но всё таки, стихи у него лучше, чем песни. А придраться надо:
- А что, на Ближнем Востоке «камазы» водятся?
- Да их там как грязи. А ты не знал?
Что ж, вполне может быть.
«Газета» выходила полгода. Сначала часто, потом всё реже и реже. Потом выпуск прекратился. Причины? Мне они неизвестны, но думаю, что однажды ему просто надоело. Ещё одно дело всей его жизни пошло прахом.
3.
Вернусь, наконец, к тому, с чего начал.
Прошло ещё лет пять. В нашем провинциальном городке мало что изменилось. Открылись три новых бара. Но самое знаменательное – к нам чёткой прагматичной поступью пришли высокие технологии в виде мобильной связи. И тут мне в кои-то веки крупно повезло. Устроился я в организацию по установке ретрансляторов сотовой сети. Работа несложная, главное – чётко следовать инструкциям, иметь самые общие знания об электричестве и уметь читать элементарные схемы. Зато зарплата – у-у! о такой зарплате на периферии можно только мечтать. Одно плохо, работа быстро закончилась. Городок маленьких. Всех ретрансляторов – раз-два и обчёлся. Мы установили всё, что нужно, и потом нас без сожаления уволили.
Я всё также жил в комнате-двушке. Творчество своё забросил к чертям собачьим. Но книги читал. А книг у меня уже было… вот здесь уместно описать свою комнату. Квадрат три на три метра. Дверь напротив окна. Под окном стол, - и обеденный и письменный, - вобщем, просто стол. Рядом стул. На правой от входа стене висит политическая карта мира – во всю стену. Под ней кровать. Левая стена: у входа штатный шкаф для верхней одежды, за ним два книжных шкафа. В одном русская литература, в другом – иностранная. Книжные шкафы я не покупал – я их делал сам. И дело не только в том, что дешевле. В покупных книжных шкафах пространство расходуется крайне нерационально. Проёмы между полок большие и везде одинаковые, без учёта книжной форматности. Зато уж если сам делаешь, - подгонишь всё с точностью до миллиметра: низ шкафа для книг энциклопедического формата (словари, атласы, альбомы с репродукциями живописи и пр.), потом идут полки для книг обычного размера, кроме того, выделяшь и проёмчик для поэзии, издатели которой, почему-то, тяготеют к миниатюрности. Шкаф получается – просто загляденье. Всё логично, всё компактно, всё на своём месте.
Я уже давно хотел сделать третий шкаф, чтоб переложить туда научную литературу, атласы, философию и прочее. А тут как раз очень кстати меня уволили. И деньги после работы скопились приличные, на них можно было долго прожить. Я решил: пора заняться шкафом.
Заказал на пилораме доски (заметьте, на шкаф у меня идёт не какая-нибудь ДСП, а натуральная сосновая доска-двадцатка), купил бесцветный лак, полкодержатели, рояльные петли для дверец, саморезы-пятидесятку – и за дело.
Приятель мой пришёл в самый разгар работы: наждачной бумагой я зачищал обрезанную по размерам доску.
- Здорово, труд на пользу.
- Здорово, проходи-садись.
Какое-то время он сидя на стуле вникал в суть происходящего.
- Слушай, а куда ты этот шкаф ставить собираешься? У тебя ж уже места нет.
- Вот сюда приткну, - указал я на угол справа от входа.
- Карту закроешь.
- Подумаешь, Тихий океан. Кому они нужны – эти острова Фиджи.
На какое-то время он умолк, потом снова:
- А куда такие полки здоровые? На «Новый Мир» подписался?
- На Луне ты живёшь, что-ли? Большая Российская Энциклопедия выходит. Вон том «Россия» уже вышел, можешь посмотреть.
Приятель погрузился в чтение. А я неспеша закончил шлифовать доски, составил их в углу (лаком завтра покрою), пол подмёл. Потом пошёл на общую кухню. Достал со своей полки холодильника початую бутылку немировской горилки, захватил табуретку.
- А я ведь к тебе по серьёзному делу пришёл, - выпив, он закурил, и, делая глубокие затяжки, объявил о цели визита: - давай создадим свою фирму.
Фирму? - вот уж чего я никак не ожидал.
- Что? Какую ещё фирму?
Он принялся объяснять. А я только сейчас обратил внимание на весь его видок. Переменился, - посмотрите на него, - это же начинающий бизнесмен. Барсетка со всякой ерундой: записная книжка, ручка, калькулятор. Мобильный телефон ремешком подвешен на запястье, - причём, «Пантек», а не какой-нибудь там «Сименс А25», как у некоторых, навроде меня.
Идея такая: ему предлагают по дешёвке подержанный фургон «Газель». Нужно купить этот фургон и заняться грузовыми перевозками, - рекламное объявление дать в газету. Только у него своих денег не хватает, вот он и пришёл ко мне.
- У тебя ведь, я знаю, деньги есть приличные.
- Есть. В банке на счёте.
- Ну вот, сложимся. Главное, чтоб всё было по честному, чтоб всё пополам.
С этим трудно не согласиться. Далее: ездить будем вдвоём, он будет баранку крутить, я – на звонки отвечать и записи вести, ну а погруз-разгруз только вместе. Люди сейчас много покупают: мебель, бытовую технику, стройматериалы, поэтому грузовые перевозки востребованы. По его расчётам, деньги окупятся уже через полгода. Ещё выпили. Слушаю его и думаю, как это в человеке такая перемена смогла произойти: песни писал, стихи, революционную газету издавал, а теперь – грузовые перевозки. Что-то в нас уходит безвозвратно, что-то хорошее, дорогое, на смену приходит холодный меркантилизм.
- Плюнуть на всё и просто зарабатывать деньги, я для себя уже решил, - он прикурил очередную сигарету, - осточертело мне всё: осточертело стремиться к чему-то – непонятно, к чему, - сигаретный дым он пускал струёй в оконное стекло, и дым расходился, клубясь, по стеклу во все стороны, - я вот тут всё думал: как же так, люди в моём возрасте золотые медали получают на олимпиадах, чемпионами мира по шахматам становятся, на музыкальных конкурсах побеждают, а я ещё ничего, понимаешь, ни-че-го в жизни не достиг, и вряд ли чего достигну. Противно, знаешь, как мне это противно – чувствуешь себя каким-то недоумком.
Что я могу ему возразить, - я и сам такой-же. И мне тоже противно, что ничего не достиг. Он продолжал:
- Недавно читал одного немецкого экономиста-социолога, так вот, он пишет, что экономика наиболее динамично развивается именно в той стране, где большинство людей плюют на всё и начинают просто зарабатывать деньги, - он улыбнулся, - и я твёрдо решил: наплевать на всё и просто зарабатывать деньги.
Психолог Леонтьев говорил: «Обилие информации иссушает душу». Может быть, это и так. Может быть, все эти книги и знания – лишь наркотик для алчного рассудка, но фен для нашей души. А безграмотные памирские пастухи – личности куда более гармоничные, чем мы. К чему я это всё? Я и сам уже давно в такой-же тупиковой ситуации, и тоже думаю всё, думаю, ищу какой-то выход и не нахожу.
- Ну что? – спросил он, - соглашайся, ты все равно сейчас уволен, работать где-то надо.
Плюнуть на всё – и просто зарабатывать деньги. Я кивнул:
- Я согласен.