Охотник с трудом, но со сноровкой пробирался сквозь бурелом и валёжник. Ветер свирепствовал в верхушках деревьев, и они от этого стонали.
Стоял лесной гул, от которого закладывало уши. Охотнику не нравилось такая погода. Он начинал нервничать и поэтому жадно обкусал нижнюю губу до крови.
Его жертва была где то рядом. Он шёл по оставленной кровавой тропинке. Даже не шёл, а, скорее, с трудом плыл через густоту тайги.
Охотник корил себя за то, что не смог точно попасть – всё тот же ветер мешал, именно из-за этого ему (с опасностью для жизни!) теперь нужно выследить снова и добить этого проклятого медведя!
Зачем охотник убивал этого несчастного хозяина тайги? Он и сам не знал. Ради мяса? Бред, у него было своё хозяйство. Ради шкуры? Чушь, он ни себе, ни жене, ни детям не планировал делать из шкуры вещи, да и любителем чучел он тоже не был. Ради жира? Мерзость, он терпеть не мог ни запах, ни вкус, ни цвет жира. Тогда какая причина?
Он размышлял над всем этим, пока пробирался сквозь кусты и ветки.
Не было веской материальной причины, ради которой он хотел бы убить.
Причина таилась глубже. На самом глубоком дне его подсознания. Он просто хотел убить. И всё. Просто убить животное.
Нет! Он не убийца, не маньяк. Он никогда, Боже упаси! не убивал людей. Даже дрался мало. За свои 50 лет один раз в пятом классе, другой раз в армии. Он был спокойным и кротким на вид человеком. Но вот животных увивал. Если бы он был религиозным человеком, или хотя бы раз читал Евангелие, то понял бы, что заповеди распространяются и на людей, и на весь остальной мир. Но он был не таким, поэтому сейчас целенаправленно шёл добивать медведя.
Его лицо было ужасным. Нет! Не подумайте, что он был в шрамах, со сломанным носом – ничего такого. Наоборот – его постоянно пытались отбить от семьи зрелые деревенские блудницы. По жизни он всегда был первым парнем на деревне.
Ужасным было выражение частей лица – глаз, которые смотрели пристально и были напряжены до предела, расширенные зрачки; плотно сжатые, обкусанные до крови губы; чуть вздёрнутый нос напоминал нос зверя, преследующего свою добычу.
Так он полз по бурелому около часа. Мысль об убийстве бедного животного не остановили ноющие мышцы, неудобная новая экипировка, дерущие лицо и руки цепкие кусты.
Охотник вышел на небольшую полянку, окружённую могучими кедрами. Медведь полулежал, полусидел спиной к нему и зализывал багровым языком плечо, откуда сочилась алая кровь.
Охотник бесшумно снял двустволку с плеча и перезарядил. Один патрон ещё теплился в орудии смерти.
Медведь услышал и достаточно ловко для своего размера развернулся и встал на две лапы.
Охотник немного струхнул. Он оценил масштабы жертвы – более двух метров ростом и в ширину почти полтора.
Медведь тяжело дышал и смотрел на своего губителя не моргая.
Охотник не стрелял. Он просто никогда вблизи не убивал медведя. Тем более тот стоял, словно человек, и ждал покорно своей участи.
Но как это часто бывает, когда в угол загоняешь мышь, то она, в последней попытке спастись, прыгает на тебя.
Случилось это и сейчас. Только действовала не мышь, а медведь.
Видя, что охотник медлит, медведь стремительно присел и приготовился к прыжку.
Охотник очнулся от секундного помутнения рассудка. Его палец уже потянулся к спусковому крючку, но ветер сорвал с единственной маленькой берёзки в этом кедровом царстве листок, и прилепил его охотнику прямо на правый глаз, которым он целился. Это помешало ему точно выстрелить. В следующее мгновение, когда листок улетел дальше, охотник уже увидел огромную лапу, которая летела по направлению к нему. Это было последнее, что увидел охотник в своей жизни.
Так и лежат они на полянке обнявшись, укрытые кедровым царством, - два зверя – человек, убитый лапой хозяина тайги, и медведь, умерший от потери крови.