Я захожу в лабиринт не своих испытаний:
чудится свет сквозь стеклянные стены -- обман.
Бьешься о пыль, и осколки врезаются в нёбо,
в горло воткнув удушающий кашель до слез…
Муть, и в аква-…ри-… уме спотыкается время,
все поглощая в прозрачном невыходе из
несоставлений кубической формы пространства…
…миг так обманчив! Кладу на ладонь отраженье
собственной боли… и прячется сердце под ребра…
Что-то уходит, и это уже не схватить,
не развернуть,
не заставить прорваться наружу
сквозь миражи
возведенных желанием стен…
***
Там, где тепло, все становится кружевом белым.
Пахнет постель пережитою нежностью ночи,
сочной, как вишня, и, значит, такою же спелой…
Не повторить… А хотелось бы очень и очень!
Взять поцелуй, словно ласточкин плод из корзинки,
грея в ладонях, надеяться вывести сон
в эту пушистость, где наши с тобою слезинки
вылились в реку под общим названием «стон».
Плавным движеньем разрушены крепости видов:
ты из одной планетарной системы, а я…
в поисках смысла у странного слова «либидо».
Что там, за словом? – Об этом, ведь, не говорят.
Там, где тепло, наступает спокойное небо
без объяснений и без возвращения на
крУги постели, отглаженной, словно и не был
ты меж ладоней такого желанного дня…
***
утро не радует – сон бы продлился
до завершающей точки отсчета,
тикают ходики, осень пугая
у петухов надрываются горла,
падают крупные капли смородин
в жухлую землю – подстричь не мешает…
я отдаляюсь, цепляясь за время --
плазму, в которой рождаются звезды
из половинок разрубленных яблок
***
Мы беспрестанно впадаем в разлуки, как реки
в лоно морей отпуская живительный сок
переживаний: а будет ли это навеки,
если у века – вполне осязаемый срок?..
Там, на экране, отпущено паузе время:
следом кошачьим идет за полуночью ночь.
Кнопку нажми, и опять разорвется: «Не верю!..»,
что на земле нам с тобою уже не помочь.
***
Боль так кромешна,
что даже не хочется плакать.
Силы оставив,
клюку выбираешь на время.
Хочется думать,
но мысли в клубок несуразный
криво мотаются,
тщетно стремясь к совершенству
круга
почета.
И только мурлыканье кошки,
выгнувшей спину
незнамо под чье вожделенье,
вмиг возвращает
в стыдливость прозрачную
лжи
о нежеланьи
нырять, не изведавши брода.
***
Слизывают волны отпечатки наших ног.
Горничная мышь расправит мятую постель.
Расписанье судеб – расписание дорог…
Расписанье в морге тоже вешают на дверь.
Расписанье жизни – между датами черта.
Ни черта не верю, что такая сила есть!
Мы с тобой шагнули через звездные врата,
значит, и про-белов между датами не счесть!
Я войду в тебя, а ты входи в мой белый свет,
поглощая тени недеревьев за окном.
Я сижу, стираю эти черточки меж лет,
чтобы призрак горя не остался на потом.
Ты входи в меня, а я войду в твой черный мир,
божьею коровкой улечу за небосвод,
где уже проделали мильон мильонов дыр
смертники удачи, надкусив запретный плод…
***
Письма читаю.
Дурная по-сути работа
над мертвечиной…
Верней -- лицемерием букв,
жаждущих строя
во рту, переполненном ватой
согласований, спряжений и дури иной,
данной, как данность
слепому к словам человеку –
недотворенью
Великого Гуру соитий…
***
Звезды, как мыши сгрудились у желтого сыра.
Пахнет фиалка, встречая задумчиво ночь.
Мне очень больно, а мягкой подушке так сыро –
только обеим сегодня ничем не помочь…
Я вырываюсь из слез, как всплывают из пены
аквалангисты, накрытые третьей волной…
Не отпущу! Выходи из меня постепенно:
каждою буквой, как каждою в такте восьмой.
Шепот по стенам стекает, как лунные пряди
по гобеленам, где так пасторально темно
в изнеможеньи раскинувшей створки наяде,
на исполина ночного глядящей в окно.
Мыши, как дыры, как черные дыры по сыру
в ночь волшебства рассекают фиалковый дух…
Мне очень больно, а бедной подушке так сыро,
где на постели – один вместо любящих двух.
***
Только теряя,
чувствительность кож повышаем,
вниз головой озирая пустынные ночи --
мыши летучей приют накануне зачатья,
где растопырив ущербные крылья как руки,
в плащ завернув драгоценную сладкую ношу,
ада исчадье свой род испокон продолжает,
необходимо дрожа над бессильем двуногих…
***
Я вхожу в миг желания – там пустота откровенна.
Тянет ночь паутину, густую, как липкий сироп.
Ты течешь во мне толом по синим, исколотым венам,
что себя разрывали, как пуле подставленный лоб.
Ты звучишь оправданьем бессмысленной жажде наживы
на продажной любви, ограненной в мифический штамп,
своровавшей не только мое позапрошлое имя:
не случайно распятой под ваттами лопнувших ламп.
Соскользнувший с раскроя, испачканный скальпель негоден –
заготовка под жизнь никогда не стачается в плед.
Ты сегодня свободен, от всякого долга свободен,
потому что вхожу в миг желанья – где времени нет.
***
Не возьми, а отдай –
и утопленник-время иссякнет.
Погружаюсь в асфальт:
кинолентою наоборот
как весенний росток.
И звучит не сопрано, а альтом
перевертыш-мотив,
словно общего стона глоток.