Эйлер создал школу математиков в России. Ломоносов был вместе с ним, но очень резкий…
Ньютон был очень резкий человек и некоторые его выражения даже не воспроизводятся в печати.
Ломоносову, опираясь на авторитет среди иностранных ученых, приходилось бороться с засильем иностранцев…. Она требовала с его стороны большой выдержки и такта, но это противоречило неудержимости его темперамента страстности натуры.
...ресторан бывший "Кинши" на углу Второй линии и Большого проспекта; там теперь парикмахерская, где, по легенде, Ломоносов пропил казенные часы.
Мандельштам?
Остроградский: Сущность дифференциала знают во всем мире двое. Эйлер да я. Объяснить его нельзя. Это можно или почувствовать, или постигнуть вдохновением.
…Все полагают, что математика – наука сухая, скучная, состоящая только в умении считать. Это нелепость. Цифры играют в математике ничтожную, самую последнюю роль. Это – высшая философская наука, наука величайших поэтов!
…математика – это душа природы! Разумом нашим её нельзя постигнуть, а можно только восприять всем своим существом. Ты ведь слыхал мою историю, как я сидел в тюрьме, в которую вошел никому неизвестным горемыкой, и как вышел из неё с европейским именем. Научиться математике в тюрьме я не мог. Что же со мной случилось? Очень просто, меня озарило божественное вдохновение, как оно озаряло древних пророков, и я постиг сущность математики. Чем я постиг? Конечно, не одним разумом, а всем своим телом, от головы до пяток. Я ведь считать совсем не умею.
1918. В Москве были готовы ликвидировать рижский политехнический институт. Из Риги приехали Лузин, Хинчин, Меньшов, Келдыш-старший. Фрунзе предложил перевести институт в Иваново. Обустройством ученых занимался Дмитрий Фурманов.
Эренфест перестал понимать, о чем говорят физики. Понял это и застрелился.
Тамм. В некотором смысле неудачник… из Блока: важно не что сделал, а что хотел сделать.
Из дискуссии: «…мы делаем строго говоря , неверные модели, но они правильны в том смысле, что позволяют решать задачи, которые перед нами стоят. Точно также, скажем, ньютоновская механика, если строго подойти к ней, -неверна, потому что многие проблемы физики уже нельзя решать в рамках ньютоновской механики…»
Ферсман – никакой не ученый, а популяризатор, такой делец. Умел говорить с начальством.
Колмогоров и Александров купались в любую погоду. Пробивали пяткой лед и купались.
Термин «Теория массового обслуживания» принадлежит Хинчину. Другие названия не соответствуют сущности дисциплины.
Колмогоров не был блестящим лектором… шутили так, что в передаче Андрея Николаевича трудно понять даже теорему Пифагора. Существо любой проблемы он видел мгновенно.
Пережить голод слепому Понтрягину помогла полученная им перед войной Сталинская премия, позволившая покупать продукты. В своих воспоминаниях он отмечает не страшные, а нелепые и смешные происшествия. Так, осенью 1941 года в Казани сотрудникам МИАН было разрешено выкапывать и брать себе морковь на каком-то большом казанском огороде, так как копать её было некому. Морковь рыли вчетвером — Александров, Колмогоров, Понтрягин и жена Понтрягина. Во время этой работы к Александрову и Колмогорову подошёл военный чин и потребовал документы — такой странный у них был вид. Но документов не оказалось. Их хотели отвести в милицию, и тогда Понтрягин предъявил свою орденскую книжку и заверил, что это сотрудники Математического института. Их оставили в покое.
Фихтенгольц (из Одессы) создал учебники. Был эрудит, но не особенный ученый…
Педагогический результат Н. Н. Лузина — редчайший случай в истории науки, когда выдающийся учёный воспитал выдающихся же учёных (А. Н. Колмогоров, П. С. Александров, М. А. Айзерман, А. С. Кронрод и др.), вокруг которых возникли собственные научные школы.
Урысон погиб в шторм во время купания во Франции.
Люстерник Л.А.
Гармонист пусть пиликает злее!
Мало горя я испытал!
Голова моих ног тяжелее
Я читаю теперь «Капитал»!
И теперь, когда на небе месяц,
Как последний и страшный суд
Упаду, головою свесясь
В незнакомый московский пруд
Покривилась моя избушка
И оглохли верные псы
Ты ушла молиться, старушка,
Где утоп непутевый сын.
Ах, измерить ли горесть эту
Пусть разбух он и пусть пропах
Видеть ноги сына-поэта
В лакированных башмаках.
О Лузине.
Он приучал к творчеству на ранних этапах, когда люди знали ещё очень мало, когда их ум не перегружен пассивно воспринятой информацией.
Путался, начинал говорить: «Я не знаю, как это продолжать». И все начинали – старались придумать продолжение.
Однажды Лузин читал спецкурс, по вопросу далекому от него, - о теоретико – множественной топологии. У него был мемуар польского математика Янишевского. И лекция состояла в том, что мы вместе разбирали этот мемуар. Лузин начинал доказывать какую – то теорему. Он накануне только перелистал доказательство. И оно восстанавливалось общими силами. Мы были как – бы соавторами этого спецкурса. Это приучало к самостоятельному научному мышлению. Ну, мы подтрунивали над Лузиным смеясь, что вот он дескать, останавливается беспомощно и смотрит на нас, чтобы мы помогли ему.
О Чаплыгине.
Внешность у него была очень суровая такая. … был некрасивым, но как-то значительным … а вот на портретах смягчают его некрасивость, и он теряет в своей значительности..
О Петровском И.Г. Уборщица:
"…бывают же такие бессовестные мужчины: жена уходит на работу на целый день, приходит вечером, а он дома лежит на диване и смотрит в потолок или похаживает по комнате и что-то запишет..."
Как раз тогда Петровский выполнил самые лучшие работы. Чтобы его не отвлекали, он не поставил дома телефон.