ГЛАВА 9
В ГОРЕ И В БОЛЕЗНИ, ПОКА СМЕРТЬ…
ХОЛМС
В комнате были приспущены шторы, и в сумеречном свете лицо Мэри Уотсон казалось выцветшим, словно уже немного потусторонним. Она полулежала в постели с книгой, но не читала - взгляд её блуждал где-то поверх страницы.
- Мэри… - позвал Уотсон так тихо и осторожно, словно она была столбиком золотистой пыли и могла рассыпаться только от одного его голоса.
Мэри подняла голову, увидела нас и улыбнулась. Отложила книгу. Устало потёрла уголки глаз, хотя не читала - точно, не читала.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Уотсон.
- Со мной всё хорошо, Джон - просто небольшая слабость. Даже кашля почти нет. Напрасно ты так волнуешься. Завтра я уже смогу выходить.
Её слова ничуть не успокоили Уотсона - я видел. Он поджал губы и слегка нахмурился, а у него это - признак большого беспокойства.
- Мэри, мистер Холмс хотел бы поговорить с тобой наедине, - сказал он. - Но я буду неподалёку.
- В пределах слышимости крика? - улыбнулась она. - Не думаю, что мне понадобится, Джон. Мистер Холмс никогда в жизни ничем не обидел меня.
Уотсон при этих словах вспыхнул до корней волос:
- Я не боюсь вовсе не того, что Холмс обидит тебя, Мэри. Но ты нездорова - тебе внезапно может стать хуже…
- Ты только что пришёл, Джон, - сказала она, удивлённо подняв брови. - Мне могло стать хуже ночью.
Изменчивые глаза Уотсона перелились в прозрачный изумруд гнева.
- Хорошо же, - проговорил он. - давайте называть вещи своими именами. Я почти не сомневаюсь, что тебе может стать хуже от разговора с Холмсом - уж я-то знаю эти его разговоры, и я бы воспрепятствовал этому, если бы… если бы…
- Довольно, - она остановила его мановением руки. - Не продолжай, я поняла. Ты можешь теперь оставить нас, Джон. Уходи.
После этого он сжал губы, резко повернулся на каблуках и вышел.
Я взял стул и присел около её кровати - не слишком близко, впрочем.
- Зачем же вы с ним были так резки? - мягко спросил я.
- Он думает, что, оставшись наедине со мной, вы снова попробуете домогаться меня. Разве вас это не злит? Меня - очень злит.
- «Домогаться»? Ну, и слово же вы подобрали!
- Это не я. Я лишь озвучила мысли моего мужа.
- Откуда же вы можете знать, в каких ещё словах он о нас с вами думает?
Её глаза затуманились лёгкой дымкой.
- А если бы даже и так, - не глядя на меня и не отвечая мне, продолжила она. - Мне остались считанные дни, а он всё беспокоится о том, чтобы чужие губы не коснулись моей руки. Мне все говорят, что всё не так страшно, что кровотечение вызвало преходящую слабость, что это пройдёт. Я сама привыкла, и сама это говорю всем. Но я чувствую, Шерлок. То, что висит надо мной и опускается всё ниже, носит вполне конкретное имя. Это - смерть.
- Не надо, не говорите так! - невольно вырвалось у меня, и я тут же пожалел о фальши и беспомощности этого возгласа под её осуждающим взглядом.
- Не говорить, чтобы не смущать тех, кто остаётся?
- Простите меня! - я схватил её руки и, соединив ладонями, стал целовать кончики горячих пальцев. - Простите, я только что сделал то, за что корил вас и Джона. Простите!
- Шерлок! Шерлок! Не надо, - она отняла у меня свои руки, но всё же её холодность и отстранённость при этом словно подтаяла.
Вот видите, - спустя мгновение, проговорила она с усмешкой. - И всё ещё во мне держится это непременное желание соблюсти приличия. Даже сейчас, даже здесь с вами наедине. А между тем…
- А между тем? - переспросил я, чувствуя замешательство похожее на страх.
- Когда б вы даже взяли меня, я не почувствовала бы ничего, кроме благодарности. Ни капли стыда. Потому что…
- Что, Мэри?
- Потому что как ни страшно, как ни горько умирать в расцвете лет, куда страшнее умирать с сознанием предательства того, кто был… казался лучшим в мире, казался таких достоинств, что я не уставала бога благодарить за то, что он решился однажды… прежде, чем вы решились на то же самое, сделать мне предложение.
- Господи! - не в силах больше даже смотреть на неё я закрыл лицо руками. - Так вы о Джоне говорите?
- Шерлок, я столько лет не могла понять до конца, мне даже нравилось играть с этой мыслью… немного, как влечёт, знаете, запретный плод, и строжайшее наказание словно подхлёстывает. Шерлок, простите, я не люблю вас. То есть, нет, что я говорю! Я вас люблю, люблю, как друга, как человека, я могла бы… могла бы и быть с вами - хотела бы, может быть, даже однажды быть с вами, но главный в моей жизни Джон - я это сразу поняла, едва мы перебросились парой слов при первом знакомстве. И теперь я… мне так плохо, Шерлок!
О, сколько вопросов завертелось у меня на кончике языка при этом признании - о том, что произошло между нами в апреле, и о наших тышлинских разговорах наедине - разговорах, конечно, о любви и о смерти, и только о них - бог мой, ведь это Тыщла! Но я нашёл в себе силы просто понимающе промолчать, потому что снова, как и всю жизнь, я был не вправе. Зато слова её как будто дали мне индульгенцию перейти прямо к сути, и я перешёл спросив:
- И всё же чей это был ребёнок?
- Ведь вы видели его? - ответила она вопросом на вопрос.
- Да, видел.
- И у вас после этого остались сомнения?
- Мэри, сомнениям всегда должно оставаться место, особенно, когда речь идёт об обмане того, кто… близок. Скажите, как вы узнали об этом ребёнке, как он попал к вам, и почему вы повели себя так, как повели? Вы ведь об этом хотели рассказать Джону прежде, чем вам стало плохо?
- Да, я хотела, - кивнула она, да так и не подняла головы, глядя на свои вздрагивающие пальцы. - И всё потому, что он винит меня в том, в чём я не виновата. То, что я хотела рассказать ему - это не было добрым, хорошим поступком, Шерлок. Я готовилась обвинить его, готовилась швырнуть ему в лицо его вину - не мою.
- Вы не сделали этого, потеряв ребёнка, как вы полагали, по его вине… Кажется, я понимаю. Узнать после этого, что какая-то посторонняя женщина родила ребёнка, которому он тоже приходится отцом, ужасно обидно. И вы на этот раз не сдержали эмоций, направив их на… измену? Со мной?
Она заплакала:
- Простите меня, Шерлок. Но я, действительно… Вы мне не безразличны, и в те дни я была сама не своя. Я не знала, что делать: пойти на скандал с Джоном, попросить о помощи вас, послушать советов своего врача… Мне кажется, эта болезнь, туберкулёз, послана мне в наказание за то, что допустила себя до этого смятения, до тайн. Мне нужно было сразу откровенно поговорить с мужем. Но я не вижу, не вижу вины в его глазах!
- Вот именно, Мэри, - озадаченно хмурясь, согласился я. - Я, конечно, не жена ему, но мы знакомы с вашим мужем давно, и мне он никогда не казался бессовестным. Я прямо спросил его, и он ответил: нет. А ведь и вруном он прежде не был. Не стоит ли нам с вами поискать какое-то иное объяснение?
- Иное объяснение?
- Да. Но для этого я должен всё знать об этом ребёнке.
- Джон видел его? - спросила вдруг Мэри.
- Нет. И не горит желанием. Я хотел было показать ему этого ребёнка, но нам помешали некоторые обстоятельства, а он и не вспомнил. Мэри, я должен знать всё. Расскажите мне. Откуда взялся этот младенец? Вы узнали о нём ещё в Лондоне? От кого? Какое к нему отношение имеют Людка и Стар? От кого они его прячут? Почему вы решили заботиться о его судьбе?
Мэри вскинула на меня изумлённый взгляд:
- Как «почему»? Кто ещё должен заботиться о ребёнке Джона, как не он сам?
- Он сам о нём ничего не знает. И вы даже не попытались сказать.
- Я хотела. Позже. Не решалась. Шерлок, вы пытаетесь со мной говорить, как с преступницей, переспрашивая по многу раз, пока я не проговорюсь?
- Я просто жду рассказа, - сдержанно сказал я. - Рассказа, который позволит мне понять вас.
- Понять меня? - она вдруг засмеялась таким нехорошим смехом, что у меня мурашки побежали между лопаток. - Поймите Джона для начала. А меня понять несложно. Я вам скажу: я потеряла ребёнка и узнала, что умираю. Никакой интриги. Я просто плакала и фантазировала, что мой ребёнок не погиб, что он родился, что он так похож на Джона, как будто я вообще не принимала участия. Но как будто я принимала участие. И как будто, когда я умру, частица меня останется в этом ребёнке, и, может быть, Джон будет смотреть на него и вспоминать меня. Хотя, с чего бы ему, глядя на этого ребёнка вспоминать меня, правда? Но, по крайней мере, содержать его он не сможет отказаться, особенно на деньги Стара… Вы скажете, что это - ужасно глупо, правда? Вам не смешно?
- Мне не смешно, - признался я, кусая губы. - Мне отчаянно больно, Мэри. И хорошо, что вы говорите это мне, а не Уотсону. У него бы сердце не выдержало.
- Он изменил мне! - вскрикнула Мэри. - Он заразил меня, и я потеряла ребёнка, и он изменил мне! Изменил и молчит даже сейчас, когда я умираю.
- Как вы похожи… - не выдержав, с горечью проговорил я. - Да есть ли чему-то ещё место в вашем сердце . кроме вашей ревности? Уотсон не был болен. Слышите вы меня, Мэри? Той болезнью, которой он вас якобы заразил, он болен не был - он сам мне так сказал.
- Ну, так он солгал вам!
- Отлично. Мой друг, ваш муж, Джон Уотсон, который вас любит и терзается из-за вашей болезни, который всегда, по отзывам всех, кто его знает, был человеком высокой морали и кристальной честности, лжёт вам и мне. А некий связанный с бордельным бизнесом и знать вас не знающий иначе, как денежный кошелёк, специалист по женским болезням говорит вам чистую правду, при этом втягивая в преступление. Отлично. Видимо, мир совсем уж перевернулся.
- Шерлок…
- Рассказывайте мне, Мэри. Рассказывайте всё. Прошло время умолчаний.
Она вздохнула так глубоко, что в её груди что-то клокотнуло, немного испугав меня.
- Хорошо. Вы всё равно знаете уже слишком много. Это началось после того, как я обратилась к своему врачу в Лондоне по поводу беременности. Он осмотрел меня и сказал, что моей беременности угрожает опасность из-за скрыто протекающего заболевания, которым мог наградить меня только муж - иначе эта хворь не передаётся. Он назначил лечение, но мне делалось всё хуже, пока, наконец, не сделалось совсем плохо, и я потеряла ребёнка. Я тогда жила у двоюродной тётки - после того, что узнала о Джоне, видеть его не могла, но и сказать правды не могла - наплела, что тётка при смерти, что ей нужен уход. Когда я совсем потеряла возможность обслуживать себя, за мной присматривала и ухаживала женщина. Я потом увидела её здесь. Это была Людка, горничная графини Красовской, но тогда я её не знала. Когда у меня начался туберкулёз, я сразу и не поняла - мне было ещё так плохо, одна болезнь по сути перетекла в другую. Я вернулась домой, и мой врач - тот самый - посетил меня и стал рассказывать о публичных домах. Он говорил, что это - бесконтрольное зло, что отцы семейств при хрупких здоровьем жёнах посещают эти вертепы и приносят оттуда болезни. Он говорил, что их вины нет, что мужчины гораздо тяжелее переносят воздержание, чем женщины, и что они просто вынуждены, опасаясь повредить здоровью жён, прибегать к помощи нечистоплотных женщин. Вы же понимаете, что я не могла спокойно слушать разглагольствования на эту тему. Он рассказал о людях, которые пытаются бороться со злом, создавая общества, качественно новые ячейки, где возможна помощь несчастным, не находящим удовлетворения в браке, без всякой грязи. Он спросил меня, не соглашусь ли я оказывать посильную помощь такому сообществу. Наверное, я совсем глупая, Шерлок, я в тот миг и подозрения не почувствовала, что речь идёт всего лишь о элитном борделе.
Но однажды я пришла немного раньше назначенного срока, в передней никого не было, чтобы провести меня в кабинет врача - и я решилась пройти сама, но оказавшись в небольшом закутке перед кабинетом, вдруг услышала обрывок разговора, не предназначенного для моих ушей и перевернувшего все мои представления с ног на голову. Какая-то женщина говорила, что всё удалось, как нельзя лучше, что травить плод - её ремесло, и комар носу не подточит.
«Какая же ты дура! - услышала я в ответ зычный мужской голос. - Ради чёрствого куска отказалась от целого обеда. Если бы этот ребёнок родился, у нас был бы такой аргумент, что не только этот докторишка, но и чёртов Холмс плясали бы у нас на ниточках, как марионетки. А ты всё упустила, и теперь эта докторова сучка сорвалась у тебя с крючка».
«Чего ты орёшь, - отвечала женщина с шипением в голосе. - Тот-то ребёнок живёт и здравствует - думаешь, Уотсону, не всё равно, кто из какого брюха вылез? Тебе ж не сучка нужна, а сучонок - он у тебя есть».
Вот что я услышала, Шерлок, и я тогда подумала, что вот-вот в обморок упаду, поэтому бросилась опрометью обратно, в вестибюль, подальше от этой двери. Конечно, я больше уже никуда не пошла - вернулась домой. И едва я вернулась, мне, от потрясения, быть может, стало совсем плохо, и я слегла. Потом даже думала, вспоминая, уж не привиделось ли мне всё это с началом бреда. Почти убедила себя, если бы вдруг не увидела Людку здесь, в Тышле.
- А голоса вы узнали? - хмуро спросил я.
- Нет. Иногда мне кажется, что женский голос принадлежал Людке, но я бы не могла поклясться.
- А мужской? Он не мог быть голосом вашего врача?
- Я пыталась примерить этот вариант - правда. Но нет. У врача голос был довольно низкий, но глухой, а у того человека - зычный, да ещё и выговор словно бы не вполне чистый. Но смысл их диалога, согласитесь, не требует оракула.
- Соглашусь. Но что же вы предприняли дальше?
- Поначалу ничего. Я пролежала в горячке пару дней, а когда стала приходить в себя, Джон сидел у моей постели, и я вдруг подумала, что если обманули меня, то, может быть, как-то обманули и его тоже. Но у меня всё равно не хватило духу прямо спросить. А вскоре мы уехали из Лондона и оказались здесь.
- И здесь вы увидели Людку?
- Да-да, именно это послужило началом здешних событий. Потом ко мне подошёл Аль-Кабано. И я узнала про то, что всё, о чём мне говорил мой гинеколог в Лондоне, продолжается здесь. Это было… Это было ужасно, Шерлок! Я подумала, что попала в какой-то мистический замкнутый круг…
- Мне это чувство знакомо, - признался я. - Оказавшись здесь, я тоже почувствовал мистическую связь событий. Меня это напугало, должен признаться - мне казалось, что я был свободен в решении приехать сюда, а теперь ощущение такое, будто меня направляет чья-то рука. Но тем больше у меня оснований для того, чтобы вычислить эту руку и обрести, наконец, покой и уверенность. Я так понял, что Аль-Кабано пытался склонить вас к некоторой…
- Да, - вспыхнув, опустила она голову. - И у него чуть было не вышло - он угостил меня красным вином и что-то подмешал в него. Меня остановило только видение глаз Джона, если бы он узнал…
- Вы полагаете ,что Аль-Кабано выбрал вас не случайно?
- Конечно, я так полагаю - я ведь не могу просто забыть то, что было в Лондоне. Но, едва я недвусмысленно высказалась в отношении его предложения, он оставил свои попытки и в дальнейшем держал себя так, словно между нами только шапочное знакомство.
- Мне важно знать вашу трактовку того, что вы услышали в Лондоне, - сказал я, пристально глядя ей в глаза.
- Я очень много думала об этом. Теперь мне кажется… - медленно проговорила Мэри. - Теперь мне кажется, что мой плод вытравили под видом лечения меня от слабости. И сделала это Людка. Думаю, не своей волей. Думаю также, что Джон изменял мне с какой-то женщиной - возможно, публичной. Едва ли с Людкой - я бы поняла по его лицу, будь они именно так знакомы прежде. Но у той женщины ребёнок от него, и кто-то рассчитывал шантажировать Джона этим ребёнком, ну а поскольку ребёнок - тайный, это проще сделать, чем если бы речь шла о нашем общем - ведь теперь Джон не просто побоится вмешивать полицию, он ни за что это не сделает - скорее, постарается выполнить любые требования шантажиста, а через него шантажисту будет легко повлиять на вас, Шерлок, потому что и у вас руки окажутся связаны. На вас и… на какое-то ваше расследование.
- Вы очень умны, - не удержавшись, признал я. - Но какое отношение ко всему этому имеет Тиверий?
- Тиверий просто остановил меня однажды во время прогулки и позвал поговорить в его комнате наедине. Сначала я подумала, что это просто…
- Приставание?
- Ну… да. Но он заговорил совсем о другом. Заговорил о том, что многое знает обо мне, что ему некому довериться, что у него на иждивении оказался ребёнок, который может иметь отношение ко мне. И показал мне мальчика.
- Кто его мать, он, конечно, не сказал?
- Нет, он сказал, что мать ребёнка - Людка. И ещё, что он сам готов выдать себя за отца ребёнка и даже позаботиться о его содержании, если я помогу ему. Но я ему не поверила. Я умоляла сказать правду. Я плакала.
- И он…
- Он сказал, что ребёнка ему передала сестра Мур, и что этот ребёнок очень важен для одного очень скверного человека, и ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он попал тому человеку в руки.
- И вы не попытались поговорить об этом с сестрой Мур?
- За кого вы меня принимаете? - возмутилась Мэри. - Конечно, я попыталась. Но она сказала, что нашла ребёнка в горах. Солгала, разумеется. А Тиверий, узнав о моём разговоре с сестрой Мур, был вне себя от гнева - даже… Право, Шерлок, он чуть было не поднял на меня руку - мне пришлось довольно резко напомнить ему, что я ничем ему не обязана. Тогда его настроение изменилось, и он стал жаловаться мне, что его жизни угрожает опасность, что он вступил в противоборство с ужасным противником. Мы долго проговорили тогда, и я вдруг поняла, что эта акула бизнеса по сути - наивный и по-своему, довольно порядочный человек. Он искренне верил, что не делает зла, занимаясь здесь сводничеством, и был искренне возмущён, когда ему предложили шантажировать клиентов. Он был весьма убедителен, и я практически перестала подозревать его. К тому же, он был очень болен - действительно, очень болен. Меня удивило это… происшествие с ним - похоже, этот враг, о котором он говорил, до него добрался, но зачем он так спешил - Тиверию оставались дни…
- А знаете, Мэри, - задумчиво проговорил я. - На самом деле, я всё больше склоняюсь к мысли, что в смерти Тиверия Стара несколько меньше насилия, чем может показаться на первый взгляд. Итак, вы именно это хотели обсудить с Джоном, когда вам стало плохо?
- Я хотела спросить его прямо. И, разумеется, всё рассказать.
- У меня к вам предложение: давайте сделаем это вместе прямо сейчас? Мне кажется, медлить едва ли можно - погибли уже три человека, кроме Тиверия, и в нас, если вы помните, стреляли с крыши санатория.
- Господи, конечно я помню!
- Я возомнил было в гордыне, что стрелявший имел в виду поразить или напугать меня. Но сейчас я думаю по-другому, потому что в нас снова стреляли, и едва не попали в вашего мужа.
- Снова? Боже мой! - она прижала руки к щекам.
- Вы сами понимаете, я сказал это не для того, чтобы взволновать вас.
- Я понимаю, - севшим голосом еле выговорила она. - Но…
- Что?
- Шерлок, - её глаза изменили выражение, в них появилась некая сыскная прицельность. - Если стреляли дважды, и в первый раз с вами была я, а в другой - Джон, что заставляет вас думать, будто целились не в вас?
- Если бы целились в меня, попали бы, я полагаю. Моё присутствие в обоих случаях было присутствием неравнодушного зрителя, я полагаю. За мной, действительно, охотятся, Мэри, но едва ли имеют в виду пристрелить. Почему вы взялись помогать Тиверию - в частности, приняли на себя заботы о ребёнке?
Потому что он сказал вам, будто это - ребёнок Джона? Или из вдруг появившегося расположения к самому Тиверию?
- Я просто не знала, что подумать и как быть.
- И согласились позаботиться о ребёнке?
- Я решила, что позаботиться о нём - прямая обязанность Джона, тем более если Тиверий присовокупит к этому нужные средства, что он и сделал.
- И вам ваш поступок не кажется странным?
- Я скоро умру, - спокойно и ясно сказала Мэри. - Джон одинок на этом свете…
- Я, кажется, в вас не ошибся, - пробормотал я. - Вы - ангел. Так мы зовём сюда Джона?
Её лицо снова отразило сильное волнение.
- Хорошо, будь по-вашему, - тихо проговорила она. - Но говорить будете вы.
- Что ж, пусть так, - согласился я и, шагнув к двери, резко распахнул её. Уотсон едва успел, вскрикнув, отскочить.
- Ну что ж, - удовлетворённо проговорил я. - Рад, что вы оправдали мои надежды.