Что недавно была война, я это знала с ранних лет. Я знала, что где пуля входит в ногу – там ямка остается, а где выходит – там рваный шрам. Видела следы ранений у отца. Я слышала, как по ночам отец стонет от боли. Когда я его спрашивала, почему он опять кричал ночью, он говорил мне, что бабайка приснился. И я успокаивалась. Думала ли я маленьким ребенком, что война была болью и горем для людей? Нет, не думала! Почему? Да потому что отец рассказывал всегда о войне, как о смешном деле. Да, да! Именно так. Он выискивал в своей памяти смешные эпизоды из вереницы тех дней и ночей, и рассказывал нам о них. А мы, его дети, слушали и смеялись. Это потом, когда я повзрослела, я все осознала и поняла. А тогда, в дошкольном возрасте, я просила у отца рассказать мне про войну. Он рассказывал, как на телеге ездил в прифронтовую полосу получать оружие. А на обратном пути остановился на минутку, но коня привязать было не к чему. Конь и пошел сам, куда ему вздумается. Папа ускорит шаг, и конь ускорит, папа побежит и конь побежит. До утра ходили они по полю, и только на рассвете конь остановился перед оврагом. Отец рассказывал красочно очень. И я представляла себе и поле зимнее и коня, бредущего по нему без дороги, который никак не давался в руки, и грохочущую телегу. И радовалась вместе с отцом, когда конь, как в сказке, вдруг, встал, как вкопанный, а телега нигде не завалилась и оружие с неё не упало. Только когда я выросла, я спросила отца о том, что бы было, если бы телега завалилась и часть оружия он потерял.
-Попал бы я под трибунал!
Так что история про коня не была веселой, как папа на войне с конем в догонялки играл. Она была грустной.
Я любила слушать и другую историю - «про смешного солдата». В воскресение, когда отец был дома, мы все усаживались вокруг большого стола, покрытого белоснежной вязаной скатертью. Отец подгибал её конец, раскладывал сапожные инструменты и занимался починкой обуви, и за работой рассказывал нам свои истории. Голос у него был красивый и звучный.
-Слушайте! – говорил он нам с братом. И мы замирали…
-Вот стояли мы под деревней Коптяево. Нам в роту прислали пополнение – нового солдата. Прислали, да и прислали. Нас всегда пополняли, когда мы были на отдыхе. Глянули мы на него и ахнули! Больше двух метров высотой, красавец писаный! Чуб волнистый пшеничного цвета, глаза – васильковые, черты лица правильные! Ширина плеч такая, про которую говорят косая сажень! Ладони огромные. Нога под ним сорок седьмого размера! Где на такого красавца обмундирование взять? Крестьянский сын – богатырь из сказки! Одной рукой человека поднимал над землей.
Как такого обмундировать? Где ему найти гимнастерку по росту? Ничего подходящего не нашлось. Пришлось его приодеть в то, что удалось найти на складе. Даже самые большие по размеру солдатские брюки ему до колен только доставали, а гимнастерку просто по бокам разрезали и одели, как распашонку и брезентовым солдатским ремнем подпоясали. Рукава гимнастерки ему тоже были короткими и чуть ниже локтя доставали. А из-под гимнастерки у него белая крестьянская рубашка торчала! Голова у этого парня тоже на тыкву большую была похожа, а на ней пилотка солдатская смотрелась, как маленький блинчик на большой сковороде. Васей его звали. Одеть – одели, а вот обуви для него не нашли. Обмотки дали белые, а на ногах так и остались у него носки вязаные пестрые домашние, да тапочки самодельные из куска кожи.
При всей такой могучей внешности Вася имел голосок тоненький такой! Все думали, что девушка в роте появилась, когда этого бойца не видели, а только слышали его. А когда видели – от смеха просто падали на землю. Бесплатная комедия, что и говорить. Старшина, конечно, хлопотать начал, чтобы обмундировать такого солдата. Рапорты везде написал, заказы сделал на индивидуальный пошив. Боялся очень, что своим видом Вася роту демаскирует всю. Когда появлялось начальство в роте – Васю прятали. Как такого бойца отцам-командирам показывать?
Вручили солдату оружие, стрелять научили. Опытные бойцы рассказали ему, как вести себя во время боя на передовой. Вася оказался сообразительным очень. Только молоденький он был совсем. В семнадцать лет его призвали в армию. Этот возраст тогда был призывным. Хоть и богатырь он был по виду, а на самом деле – просто подросток, которому бы ещё не помешало рядом с мамой побыть. Не дождались мы, чтобы Васе по росту обмундирование прислали. По тревоге ночью на передовую отправили.
Заняли мы опять передовые рубежи в окопах. Не наступали и не отступали мы в ту пору. Была какая-то передышка в боях. Где-то наши генералы обдумывали план наступления, а пока у нас была одна задача: держать линию обороны!
Немцы – дотошный народ. Они ничего стихийно не делали. Постреляют утром, потом перерыв, потом после обеда опять постреляют, и на ночь, как водится. А мы отстреливаемся только. Чего зря патроны тратить. От их обстрелов мало толку было. Мы были научены в землю вкапываться и правильно себя вести. Лопата была у каждого бойца правильного. Вот в икно я ходил и видел там окопы солдатские. Неправильные окопы там показывали. Широкие очень. В таких окопах танки прокатятся прямо по человеку. Такой окоп не спасет. И глубина окопов должна быть почти в человеческий рост. Чтобы укрыться в нем от пуль было можно. Начинается обстрел, каску на голову, сядешь в окоп спиной к неприятелю и благополучно пережидаешь его стрельбу.
Артиллерийский налет – дело пострашнее. Тут уж держись, да Богу молись, чтобы снаряды мимо прошли.
Вася наш перестрелки легко переживал. Не из слабого десятка парень оказался. Но вот дошло дело до первого артиллерийского налета. Стали снаряды рваться. И тут наш Вася и дал слабину!
-Ой, мамочка, ой что творится, Боженька!
И с этими словами молодой боец выскочил из окопа и стал метаться на линии огня с громким плачем. Потом голову засунул в куст, прикрыл руками её, а сам задом встал в сторону врага.
Немцы опешили. Они не могли понять, что это там из куста торчит? Они думали, что русские изобрели какое-то новое оружие, и сейчас как жахнут!
После этих слов отец заливисто смялся! И мы все смеялись вместе с ним.
-Постоял в позе спящего льва наш боец, постоял, а потом на бок свалился. А немцы налет прекратили раньше времени потому, что Вася так кричал своим женским голосом, что и звуки эти врагов привели в замешательство. Заблестели в немецких окопах окуляры биноклей. Рассматривали удивленно враги в свои бинокли нашего Васю и никак не могли определиться. Что это такое?
И отец опять смеялся.
-Наши ребята из окопа по-пластунски выползли, и к нему. Приволокли его к нам почти целехонького. Ранен он был легко! Ему наш санитар прямо в окопе зашил все. Вася только сидел потом несколько дней плохо.
- Да! Зря ты, Вася, не жахнул по немцам из своего собственного орудия! – говорили солдаты, и смелись над молодым бойцом, и над ранением его, и над его позой. И всех смешила реакция немцев, их внезапное прекращение огня. Вася стеснялся. Тогда командир роты нашей выстроил нас и предупредил, чтобы парня в покое оставили.
Мы снисхождение имели. Смеяться над парнем перестали. Потом и обмундирование на него прислали по его размерам. Переодели его, и он уверенней стал себя чувствовать. Вася окреп. Из него такой солдат получился отличный. Под пули зря он больше не лез, но и от ратного труда не бегал. Где нужно – терпение проявлял, а где нужно – в рост поднимался и сам в бой шел и других своим примером подбадривал. Медаль солдатскую «За отвагу» получил. До Победы воевал с нами. Орденами отмечен был в конце войны. В Параде Победы принимал участие, бросил на землю флаг немецкий на Красной площади к подножию мавзолея и зашагал строевым шагом на место. Потом в село свое вернулся, на землю свою родную. Давно я о нем ничего от ребят не слышал. Но икается ему, однако. Как вспомню его: «Ой, мамочки!» - так и не могу от смеха удержаться.
Вот такой боец служил со мною рядом. Мы с сослуживцами его выход из окопа помним все. И отвагу его, и мужество тоже помним. Страх у каждого человека есть. Важно его уметь пересилить!
Отец замолкал, а мы долго сидели притихшие с ним рядом и молчали. Понимали, что отец сейчас не только Васю вспоминает, но и всех своих друзей, с кем пришлось воевать.
Вот какие сказки рассказывал нам отец в детстве.
Только спустя годы, я, вспоминая их, обращаю внимание на то, что рота пополнялась, а значит, были потери, что пули свистели над головой у солдат, а значит и над головой отца, что был на войне суд, под который могли отдать за провинность и судить «по законам военного времени». Но я знаю, что хоть и ведомо было бойцам чувство страха, но их объединяло братство боевое. Ведь как они рисковали, когда ползли за молодым солдатиком по полю, которое простреливалось насквозь, и как сделали из него настоящего воина.
И теперь я догадываюсь, почему в День Победы отец ставил наполненную вином граненую рюмку и клал на неё отрезанный ломоть хлеба. Он знал войну в лицо.