В свои 24 года я проявляю завидную решимость. Вы так и не узнали моё настоящее имя. Я – Оля Романова. Пишу в эпистолярном жанре и не умею мыслить негативно. Я умерла и, увы, забыла свою прежнюю жизнь в мире слёз и боли. Я отвыкла от жалости и сострадания к самой себе. Вы не увидите меня больше в своей автобиографической повести о жизни и хаосе бытия. Я бы умерла ещё, но не уверена, смогу ли оторвать себя от мира или физического тела. Я увлеклась.
- Кхм, кхм.
Девушка прокашлялась и написала другое письмо, к своему другу из Чебоксар.
Толя, помнишь ли ты меня… - неуверенным почерком, - Олю, Олю из семьи родственников Романовых? Я была их прямым потомком.
Стоп, или «прямым» лучше не писать? А ну и бог и с ним, и со всеми большевиками в России. Я не вернусь сюда и не забуду никого из представителей буржуазной власти, кои ещё остались в стране. Я, - в голосе дрогнула мысль, - умру. Но не уйду окончательно. Смерти не существует. Она уже была рядом со мной, и я испугалась, нагнала какую-то чушь про красные волосы и коричневый костюм. Может быть опять раздвоение личности? Как знать.
- Как знать, - вслух довершила она и увлеклась вышиванием куполов на канве. Лучшей из преподавательниц она считала Анжелику Семёновну. Она была и будет авторитетом для милой Оленьки Николаевны из Нижневартовска, города, куда забросила её судьба.
- Я убираюсь, - с грустью сообщила она матери, которая не к спеху зашла к ней в её комнату. «Это моя комната», - добавила бы Оля, если бы не приказной тон матери «Когда ты закончишь уборку, неблагодарная»? Неблагодарная. Неужели ей не послышалось.
Оля запаниковала. Она совсем одна в этом жестоком мире, где всюду правят деньги. Кризис. Так им навещал избранный президент, прежде чем уничтожил мечту девушки на светлую и безоблачную жизнь.
- Я была не русской. Но меня заставили, - вот что она напишет в завтрашнем послании министерству иностранных дел или службе безопасности и иностранной разведке. Оля ещё не видела эти чудесные организации, которые истребили бы дух Романовых на этой планете.
- Я была не русской. Но меня принудили.
Это был эпиграф.