Лауреаты Клуба Слава Фонда
ИРИНА ИХЕНОВА ТИМОШИНА - http://www.proza.ru/avtor/dgojj - ЧЕТВЕРТОЕ МЕСТО в тематическом Конкурсе "Сколько в мире дорог..." КЛУБА СЛАВА ФОНДА
Памяти моего отца, Ихенова Степана Афанасьевича.
Грузные, тяжело ползущие по низкому небу тучи то надолго занавешивают, то не спеша приоткрывают злой круглый глаз луны над далёкой сопкой, и тогда становится видна широкая безлесая долина, по которой бесконечно тянется, изгибаясь и петляя вслед за поворотами степной речушки, узкая просёлочная дорога. Тусклый лунный свет поблескивает на речной воде, отражается от подмерзших луж в дорожной колее, и становится как будто светлее, но ещё холоднее - октябрьские ночи в Забайкалье студёны. Слабой короткой тенью стелется по дороге фигурка одинокого путника – подростка в городском пальто и зимней шапке. Движения его неторопливы, устало - размеренны и привычны, как у человека, идущего так уже много дней. На самом деле, он идёт ночами, потому что слишком приметен днём на степной дороге – нездешний, одетый в городское, в московское.
Да, конечно, в московское, ведь ещё полгода назад, весной 1937 года, он с отцом, мачехой, Любовь Карповной, и пятилетним братом Доликом – Доржи жил в Москве в большом доме с мраморной лестницей, на которой, возвращаясь из школы, часто баловался с крошечной, невиданной породы собачкой соседа – японского то ли посла, то ли атташе. Собачку выгуливала тоже маленькая, смешливая, совсем не знающая русского, дочка посла. Стёпка так и не успел попрощаться с весёлой соседкой и её забавной собачкой, потому что им с отцом внезапно, в один день, пришлось уехать в Читу, а оттуда в Агу - центр Бурятского автономного округа. Любовь Карповна и Долик собирались почему-то переселяться в Коломну.
Идти ему придётся ещё долго – до Улан-Удэ почти пятьсот километров, но на поезд нет денег, а самое главное – он не знает, как объяснить, когда спросят, почему один едет куда-то, вместо того, чтобы учиться или работать. Вдруг ещё помешают добраться до Улан-Удэ, а ему обязательно надо туда, чтобы найти отца: почти месяц назад он уехал в командировку и не возвращается. Впервые так надолго Стёпку оставили одного, да ещё в чужой холодной квартире с казённой мебелью, на которой зелёной краской крупно написаны инвентарные номера. Но отец сказал:"Я на тебя надеюсь", - и мальчик старательно ходил на занятия, покупал продукты, даже кое-как стирал, не раз представляя, как обрадуется порядку вернувшийся папа, как обнимет его, понюхает и поцелует макушку и скажет:"Не подвёл, сынок, справился, совсем ты взрослый уже". Но, должно быть, с ним что-то случилось, потому что пришла толстая уборщица, без спроса собрала в узел их вещи и потребовала отдать ключи.
Мальчик идёт ночами, а днём спит, забравшись в стог соломы, которых ещё много по полям. В стогу можно собрать в горсть зернышки пшеницы или овса, пошелушить их в ладонях и долго жевать, а потом сладко спать или воображать себя знаменитым охотником, который бродит по степи, сильный и удачливый. А ведь и правда, сколько их, предков – бурят, кочевало тут? Наверно, им тоже приходилось бояться и от кого-то прятаться, но они шли – вон какую дорогу протоптали их длинногривые кони. Стёпка больше всего на свете любит лошадей, давно умеет и знает, как с ними поладить, как ухаживать. Хорошо было бы сейчас покачиваться в удобном седле на спине резвого жеребчика - иноходца, то чуть придерживая его легкий бег, то пуская вскачь на этой пустой ночной дороге. А жеребчик, то и дело сгибая шею, сверкал бы в темноте белками и посматривал на него огромным карим глазом. Стёпка бы в ответ легонько поглаживал шелковистую вздрагивающую шею коня и приотпускал поводья. Эх, и как же быстро бы они добрались до города! Но нет у него даже самой старой, едва бредущей лошадёнки. Да ему и нельзя, ведь с нею никак не спрячешься тогда от чужих глаз. Что ж, придётся, видно, ему пешком добраться по чьим-то следам до дома, встретить отца, и всё у них опять будет по-прежнему.
Раньше, когда все они жили в Улан-Удэ, а отец ещё не работал в Москве представителем Бурятии во ВЦИКе, Стёпка очень любил поездки в Верхнюю Берёзовку на "правительственные дачи". Там компания мальчишек всё лето вела отчаянные игры в «войнушку», особенно, после встречи здесь же, на дачах, с героем гражданской войны, знаменитым Командармом Дальневосточной армии маршалом Василием Блюхером и с его офицерами-орденоносцами. После боёв на Халхин-Голе боевой командарм был всеобщим любимцем, гордостью страны. Службой под его началом гордились, и даже простая встреча с ним считалась огромной удачей. Вот и в Улан-Удэ приезд своего командующего отметили большим приёмом. Нарядные взрослые ждали гостей на открытой веранде, играл духовой оркестр, а мальчишки у поворота дороги забрались повыше на толстые ветки старой берёзы и издалека увидели клубы пыли за открытой машиной и конной охраной маршала. Самого маршала в белом кителе с орденами он не успел как следует рассмотреть - взрослые обступили Блюхера и тут же повели к накрытому столу, а вот машину – чудо техники – улыбчивый водитель разрешил им и потрогать, и понюхать, и даже кое-кому - посидеть на кожаных сиденьях и порулить. «Вот это человек! Герой! Глыба!» - восхищался потом отец, вспоминая встречу. В тех мальчишеских играх научился Стёпка премудростям "лесных разведчиков" - скаутов: умению маскироваться и терпеливо сидеть в засаде, незаметно подкрадываться к чужому "штабу" в разведке, ловко и быстро сооружать бивак и разжигать жаркий бездымный костёр, такой же, как разжигает теперь под вечер.
Когда на дороге затихало движение, а в закатных лучах солнца огонь издалека не был заметен, паренёк пёк в углях найденную на чужих огородах мелкую картошку, не спеша наедался, рассовывал по карманам остатки и, дождавшись темноты, отправлялся в путь. Ближе к Улан-Удэ дорога всё чаще бежала среди леса, тогда удавалось идти и днём, и ему нет-нет да попадались заросли малины с сухими, сморщенными, но сладкими-сладкими ягодами, почти как в варенье, которым потчевала его в дни болезни любимая тётушка Арина - папина сестра. Тетя Арина жила с ними и вела хозяйство с тех давних пор, как разошлись его родители. Отец вступил в партию, мотался по командировкам, учился, работал там, куда направляли, а мать - деревенская красавица, избалованная родителями, не торопилась бросать свой дом и родню, чтобы скитаться вместе с мужем по чужим углам. Несколько лет метался отец в этом кругу, а потом, забрав сына, стал жить отдельно, женился, но хозяйство в доме, как и раньше, вела тётушка Арина. Вот только в Москву она не поехала, сохраняя здесь их привычный мир, куда все они должны были скоро вернуться. Там должен быть сейчас отец, туда же много дней добирается измученный Стёпка.
Мальчик был похож на стрелу,выпущенную из лука умелой рукой – даже теряя скорость, на излёте, она всё равно попадает в цель- и к концу третьей недели поздним вечером оказался, наконец, на пороге улан-удэнской квартиры в объятиях тётушки. Исхудавший, падающий от усталости, наскоро умывшийся Степка рухнул в сон в кабинете отца на мягком кожаном диване, пропахшим знакомым табаком. Разбудил его яркий солнечный свет, который, казалось, наполнял радостью любимую комнату, плясал на крашенном полу и стеклянных дверках книжных шкафов, цветными искрами рассыпался от письменного прибора с отцовского стола. Дома, вот он и дома! Счастливый, ринулся мальчик в кухню на знакомые запахи тётушкиной стряпни. За чаем с горячими шаньгами не сразу расслышал странно тихий, как будто шелестящий голос Арины.
- Отец арестован, Стёпша. К вечеру приехал. Вон, как ты, чемоданчик бросил, утром ушёл по делам и не вернулся. Ночью уж с обыском были, про тебя выспрашивали, требовали сообщить, как появишься. Я сразу подумала – надо тебе к матери ехать, в Мудай. Её-то адреса в документах нет, да и область другая, глухой улус, там тебя не будут искать. А для хозяйства – лишние руки в радость.
- А ты, ты со мной?
- Я тут останусь. Твоему отцу передачи буду носить, бельё чистое. За квартирой присмотрю,- тётушка говорила отрешённо, не глядя на мальчишку, и только её руки беспокойно разглаживали на краю стола и снова мяли чистенькое кухонное полотенце. Арина надолго умолкла, давая мальчику выплакаться, а когда заговорила, её голос зажурчал прежними мягкими нотками:
- Да ты плачь-то – плачь, а ешь, жеребёночек мой. А как наешься, поезжай на вокзал, не дожидайся темноты. Эти-то... по ночам приходят, - тётушка как будто поперхнулась словами, но откашлялась и продолжала твёрдо:
- Пока ты спал, я в дорогу уже всё собрала. Как приедешь, сюда не пиши, не узнавай. Отец выйдет – мы тебя, родной, сами найдём. Я и провожать не пойду - ты вон как за три года вырос, без меня никто не узнает, не проследит.
Стёпка безутешно и беззвучно рыдал, уронив голову на худые, исцарапанные, ещё не совсем отмытые с дороги руки с отросшими и обломанными ногтями.
- Беда какая, бацагашка, ой, беда-беда, - наконец, заплакала и она, гладя и целуя тёмную макушку.
Несколько месяцев спустя, в общем разговоре с приезжим земляком он случайно услышал, что тетка Арина куда-то исчезла, а в квартире теперь живут чужие люди. Отрыдав в пустом гулком амбаре, Степан понял, что от отца у него не осталось больше ничего – только имя.
Через девятнадцать лет ему выдадут отпечатанную на машинке на половине листочка серой бумаги справку, что расстрелянный в октябре 1938 года по делу маршала Блюхера за ту единственную встречу на дачах и за "шпионаж в пользу Японии" из-за соседа по площадке, его отец, Ихенов Афанасий Игнатьевич, «реабилитирован за отсутствием состава преступления».
Тогда он отыщет младшего брата Долика, уже двадцатичетырёхлетнего, и навсегда разделит с ним отцовское имя.