Лонг-лист конкурса Сколько в мире дорог

1 Возвращение...
Лариса Вер
Жил-был старик…. Не совсем старик, конечно, но душой очень пожилой и грустный человек. Имел однокомнатную холостяцкую квартиру в центре города, приличную пенсию, кота, который мурлыкал по вечерам… И телефон, что связывал его с друзьями и бывшими коллегами.

Однажды старик случайно перепутал автобусы и сел в тот, что привез его, задремавшего в пути, на окраину города. Водитель потряс за плечо, разбудил, и помог сойти… Автобус, недовольно фыркая , скрылся в облаке пыли, возвращаясь в город. А пенсионер остался на июльском солнцепеке, осознавая свою ошибку.

«Где я?» - свербила мысль расплавленные мозги.
Озарение нахлынуло воспоминаниями. Боже мой, это ведь пруд его юности сверкал между деревьями! Ноги сами пошли по исхоженным и до боли знакомым тропинкам. Когда-то очень давно именно на берегу этого пруда он первый и единственный раз в своей жизни признавался девушке в любви.

… Майский вечер ласкал их руки и лица закатными лучами. Парень и девушка сидели на какой-то дощечке, глядя на водную гладь.
- Я просыпаюсь с твоим именем и засыпаю, думая о тебе. Мы должны быть вместе, и я сделаю тебя счастливой. Поверь мне! Ты – самое дорогое, что есть у меня… Я так тебя люблю, что сердце взрывается, стоит только где-то померещиться твоей фигуре… Что ты мне ответишь?
Соловей решил помочь – запел, выводя замысловатые трели… Выглянула первая звездочка. Девушка помолчала немного, тихонько вздохнула:
- Прости, я… мне нравится другой парень. Я вышла прогуляться с тобой, потому что вечер свободен оказался… Пошли обратно – холодает…

Померкли лучи заката, растаяли лучики надежды на взаимность. Дверца в любовь захлопнулась с треском и смаком. После им приходилось пересекаться на лекциях, экзаменах, но никогда не заговаривали друг с другом, ограничиваясь вежливыми кивками. Первой не выдержала девушка. Отвела его в сторону от сокурсников и, поигрывая ключами от подаренной на двадцатилетие машины, сказала:
- Знаешь, я серьезно отношусь к браку. Прости, но, кроме чувств, ты… мало, что можешь мне предложить. Ведь так? И получится семья из двух голоштанных студентов? Это не мои стремления…
- Да, что ты! Я уже все забыл! – воскликнул тогда нынешний старик, и мысленно выкинул ключ от двери в такую ненадежную страну «любовь»….
Работа, учеба, спорт, компании друзей, сначала тоже холостых, потом женатых…. Время бежало. Дверь была заколочена раз и навсегда. Голова как поседела тогда от разочарования наполовину, так и уже не почернела с годами…. Отверг он и женское сердце, признавшееся ему в любви, в  уже зрелом для отношений, возрасте. Сердце не откликалось. Да и зачем? Некогда создавать гнездо – работать надо! На пруд он больше никогда в жизни не ходил. Запечатал его вместе с сердцем.

… И вот этот пруд позвал его зачем-то. Старик ходил по тропинкам и узнавал места и запахи юности. Лето, жара, ребятня прыгала с обрыва, крича и разбрызгивая воду.
А на дощечке под кустом боярышника сидела парочка: парень и девушка. Паренек что-то рассказывал, жестикулируя и преданно заглядывая в глаза пухленькой брюнетке. Та тихонько молчала, явно тяготясь разговором.
«Все повторяется в этом мире!» - ужаснулся старик. Но что делать? Как помочь им не совершить ошибки, не потерять тропинку в страну нежности и любви?

Он собрал маленький букет полевых гвоздичек и подошел к паре.
- Не отвечай ему сейчас, - протянул цветы, - ответишь, когда цветы засохнут окончательно.
Девушка удивленно вскинула ресницы:
- Вы кто?
- А тебе, парень, я тебе дам совет: Любовь – это не только слова, это еще и поступки. Научись убеждать делами! Тогда ты сможешь покорить любое сердце!
…  Засыпал старик в эту ночь, сладко улыбаясь. Казалось, что сегодня он сделал что-то такое важное, такое нужное….
2 К берегам молодости... через 50 лет
Феликс Цыганенко
Светлой памяти патриарха торгового флота Георгия Осиповича Кононовича


Радиограмма-сюрприз
___________________

Известие о том, что рудовозу «Звенигород» предстоял рейс из Мурманска на Дальний Восток –  вызвало восторг в экипаже! Чем не фрегат «Паллада» из повести Гончарова?! Такой удачи, возможно и не представится более. На судне считали, что это заслуга старого капитана  Георгия Кононовича. Ещё в тридцатые годы он впервые ступил на палубу судна матросом Дальневосточного морского пароходства. Но так уж сложилось, что плавать довелось вдали от тихоокеанского бассейна. За полста лет, от матроса – до капитана! И преследовала старого моряка мечта: зайти в бухту Золотой Рог, к своим истокам, окинув её взглядом с капитанского мостика. «Это я, Георгий Кононович, вернулся к берегам молодости и надежды…»

Главное достоинство «Звенигорода» за все годы эксплуатации рудовоза, конечно же - экипаж и капитан-ветеран Георгий Кононович. Внешне Георгий Осипович напоминал величественную скалу на мысе Нордкап в Норвегии, вершина которой, как и голова Кононовича,  сверкала белизной. Такой же суровой, мрачной и неприступной. Капитан вполне соответствовал образу старого морского волка. Седовласый крепыш среднего роста  с неизменной курительной трубкой, несмотря на солидный возраст и строгий внешний антураж, в душе оставался романтиком и страстно любил море до конца дней своих. Стоило его «завести», как Георгий Осипович мог подолгу рассказывать об экзотических островах, тропических морях и дальних странах. Имея за «кормой» солидный стаж плаваний, его память хранила замечательные эпизоды флотской жизни, связанной с различными курьёзами.

Георгий Осипович любил жизнь и красивых женщин, не был лишён и чувства юмора. Однажды, по приходу из длительного рейса, моряки ждали своих долгожданных «половинок» на борту судна. Как встрепенулся ветеран флота, когда вахтенный штурман доложил о прибытии жены капитана! Счастливая улыбка озарила суровый лик, он любил и гордился своей, эффектно выглядевшей супругой. В кают-компании командиры обедали, когда бывалый мореход молодецки вскочил с кресла и доверительно сообщил рядом сидящим морякам:
- Ребятки, извините, я побежал. Пока не нагрянули с пароходства, закроюсь с женой в каюте...    
 - Удивительная потенция у нашего ветерана! - с грустью в голосе тихо заметил старший механик, на порядок моложе Кононовича. - Что значит ходовой мостик, с морским сквознячком! Это вам не машинное отделение с грохотом дизелей и  пропитанным топливными парами воздухом, - позавидовал «дедушка».

И вот он, дар судьбы: в середине 80-х годов, в канун 50-го юбилея морской трудовой вахты капитана, на рудовоз подоспела радиограмма-сюрприз с рейсовым заданием. В Мурманске предстояло грузить апатит на порт Гдыня, а затем брать кокс на Северную Корею. А там уж, до столь близкого сердцу Владивостока – рукой подать! Смущала лишь проблема: на судне не работала климатическая установка – сломался компрессор. Да и бог с ней, обходились раньше без кондиционера, даже при плавании вокруг «шарика»! Капитан Кононович , кстати, заметил, что тёплый сухой воздух Аравийской пустыни будет полезен арктическим морякам в Красном море. У кого радикулит – можно подлечиться!

Наконец закончена погрузка апатита , отдан последний швартовный конец и…  судовая жизнь входила в привычный размеренный  ритм. В морях ведь совсем другой мир:  небо, куда ни глянь, граничило с бесконечным водным пространством, а там свои законы, чувства, мысли, желания и даже сны.


Польша, Суэцкий канал и океан Индийский
_______________________________________

В польской Гдыне, во избежание сюрпризов со стороны пароходских диспетчеров, Кононович распорядился начать погрузку кокса в свободные трюмы, одновременно с выгрузкой апатита. Так что не избежать теперь рейса на Дальний Восток. Старого капитана не проведёшь! Возникла необходимость и предъявления судовых механизмов Регистру СССР. Для чего заказали наших представителей из порта Гданьск. Не забыли  о тропических прививках. Этой процедурой занималась симпатичная, стройная и белокурая полька, санитарный врач по имени Ядвига. Она так умело и ненавязчиво кокетничала, что к ней выстроилась очередь на уколы. Моряки шутили и упрашивали польскую красавицу в белоснежном, накрахмаленном халатике, подчёркивающим её аппетитную фигурку, подменить на рейс судового врача Вольдемара Стаканчука. Нет, не зря польских женщин считали красивейшими в мире!

Однако долой все хлопоты и гребной винт без устали «наматывал» морские мили, удаляя нас от северных широт. За  кормой остались Польша, Северное и Средиземное моря. Вскоре, в ожидании лоцманов, рудовоз бросил якоря на входе в Суэцкий канал со стороны Средиземного моря. Это Порт-Саид. Многие моряки впервые будут здесь проходить, потому с любопытством рассматривали суда, выходящие из этой искусственной водной артерии длиной  161 километр. Навстречу с небольшой скоростью, словно огромные неземные существа, шли супертанкеры, рудовозы и военные корабли.

Арабы-лоцманы не отличаясь скромностью, шантажировали русских моряков, зная их доброту. С прибывшего катера они не поднимались на борт  судна , пока старпом не выделил килограмм сливочного масла. Но это что?! Вот когда швартовная команда поднялась на борт, они словно тараканы разбежались по судну, в надежде унести всё, что плохо лежало. Но не тут было! Капитан Кононович – моряк бывалый, на всех палубах он поставил крепких матросов. Встретив достойный отпор, смуглые мужики спешно ретировались.

Необычные ощущения моряки испытывали при движении в Суэцком канале. Вода в нём почти вровень с берегом, потому казалось, что судно шло по выжженной беспощадным ярким солнцем пустыне. «Звенигород» -  огромная железная посудина, словно норовила соревноваться с караванами верблюдов! В Красном море раскалённый воздух с мельчайшими крупинками песка из Аравийской пустыни гнал прочь с открытых палуб во внутренние помещения. Но не было спасения и там! Особенно душно в машинном отделении, где температуру добавлял работающий главный двигатель. Мощные вентиляторы гоняли лишь тёплый воздух, насыщенный тяжёлыми испарениями нефтепродуктов. Второй механик Борис Багликов, моряк немолодой, но большой дока по части культурного отдыха, обещал молодёжи благодать на берегах Японского моря:
- Держись, моряки! Нас ждёт Владивосток и…  ресторан «Золотой Рог»!
В  Индийском океане посвежело, слегка подул ветерок. Спать выходили с матрацами на крышки трюмов. Под южным звёздным небом, впервые после Средиземного моря удавалось немного отдохнуть! Да, без климатической установки, однако, худо. 


Знакомство с Северной Кореей
___________________________

После сорокапятисуточного перехода «Звенигород» ошвартовался в северокорейском порту Хыннам. Город окутан ядовитым жёлтым дымом, словно после газовой атаки на фронтах первой мировой войны. Его низвергали многочисленные трубы металлургических заводов. Если ветер дул в сторону порта, на судне задыхались. Бросал винтовку и прятал лицо в носовой платок солдат-охранник, стороживший судно в будке. Белый хлеб, что выпрашивал у морякове, он бережно заворачивал в газету из красного уголка.

Портовые агенты появлялись в кают-компании по «странному» совпадению с обеденной процедурой. Потому их вежливо приглашали разделить с моряками флотскую трапезу. Отнюдь не смущаясь, товарищи корейцы хлебали вместе с командирами борщ, а по воскресениям – традиционную солянку, да жевали «цыплёнка абака». Грудь наших гостей, словно боевые награды, украшали значки на красной, бархатной подкладке. Изображали они «светлое солнышко», дорогого вождя, товарища Ким Ир Сена. Всякий раз корейцы называли его именно так! Потеря значка сурово каралась властями, вплоть до лишения свободы.

Дипломатический работник советского консульства, приглашённый прочитать лекцию экипажу, рассказал, что питание и одежда у корейцев распределялись  домовым комитетом по талонам. Пальто, к примеру, должно служить не менее пяти лет! Но в экстренном случае,  при составлении акта, срок можно и сократить.  Интересно, что корейцы отмечали три празника. Первый по значимости  -  День рождения Ким-Ир-Сена, затем  –  его сына и только потом праздновали День независимости. В эти дни жителям страны выдавали по курице, в остальное время народ питался полезным для организма продуктом, рисом. Потому и народ здесь поджарый, спортивного вида, а вот толстяка не встретить при всём желании.

Одежда местных жителей не отличалась разнообразием. Синие хлопчатобумажные костюмы и лёгкие тапочки на босу ногу. Они облегчали воплощать в жизнь учение чучхе – разновидность корейского социализма.  Кроме официального восьмичасового рабочего дня, в течение последующих двух часов корейцы занимались общественно-полезным трудом. Причём ежедневно.  Строили железные и шоссейные дороги, благоустраивали город. С борта судна моряки наблюдали работавших у причала худеньких женщин, таскавших на голове…  отрезки рельс. На железнодорожном транспорте использовали давно забытые в Европе паровозы.  Клубами отработанного пара и чёрным едким дымом из труб они пыхтели на территории порта. Экипаж "Звенигорода" как будто «окунулся» в начало двадцатого века.

Посещая в Хыннаме спецмагазин для моряков, типа нашего бывшего «Альбатроса», мы обратили внимание на фолианты в дорогих переплётах, которыми забиты полки магазина. Оказалось, что это учение чучхе, труды дорогого вождя. Мурманские моряки –  в основном, здесь впервые, а вот одесситы – как дома. Они живо раскупали флаконы с чудодейственной жидкостью, настойкой женьшеня, правда, искусственно выращенного. Тем не менее, товар, по рассказам одесситов, пользовался хорошим спросом в городе-жемчужине у синего моря. Это был их маленький бизнес! Но вот наш второй механик Борис Багликов утверждал, что настойка - абсолютная подделка. Ему приходилось уже приобретать это «чудо-лекарство» для больной жены.


Чем отличались жители Японии и Кореи?
____________________________________

Посетив нескольких портов Северной Кореи, где после выгрузки кокса взяли на борт листовой металл, «Звенигород» совершил переход в Японию.   Небольшой порт Фукуяма, расположен на острове Хонсю, между большими городами Хиросимой и Кобе. Увы, посетить с экскурсией Хиросиму не удалось, плата за туристический автобус стоила больших денег и администрация судна не решилась на такой «подвиг».

В Фукуяму пробирались Внутренним морем, вблизи живописнейших гористых берегов с небольшими домиками, нависающими над морем. Среди большого количества разных по тоннажу, форме и окраске судов и кораблей встретили необычную шхуну с металлическими парусами, управляемыми с помощью компьютера – так объяснил японский лоцман. Фукуяма – городишко небольшой, но имел крупный металлургический завод, где и предстояло грузить трубы большого диаметра для сибирского газопровода.

Раскосые японцы всё-таки отличались от корейцев какой-то необъяснимой азиатской утончённостью, манерами и всем тем, что называлось современной цивилизацией. Особенно изящны японские женщины, они словно фарфоровые куколки. Японки миниатюрны, нежны и по-восточному красивы! А многочисленные магазинчики и кафе, из которых исходили приятные запахи ароматного кофе и табака? Приятно было смотреть на молодых водителей автобусов: вежливые японцы одеты в форменные кителя и фуражки, на руках – белые перчатки. Салоны автобусов снабжены мониторами, указывающими следующую остановку и стоимость проезда.

Поразила техника безопасности у японских докеров. Небольшого роста, но стройные, аккуратно одетые в фирменные комбинезоны, каски и полусапожки, на поясах – топорики в чехлах. Нет, это не самурайское холодное оружие! Инструмент необходим для работы с деревянным брусом, используемым для крепления огромных труб. Работающие в трюмах докеры имели специальные страховочные пояса, пристёгнутые к тросу, который закреплён по периметру трюма. Пояса снабжены специальными инерционными устройствами, позволяющими в случае падения человека, зависнуть на «страховке». Подобной охраны труда морякам «Звенигорода» не доводилось видеть ни в одной стране.


Владивосток, Сингапур, Ливерпуль и…  родные берега
________________________________________________

Капитан Кононович всё правильно рассчитал, чтобы зайти за топливом во Владивосток. Сбылась полувековая мечта старого моряка! Привёл наконец судно в приморский город, откуда уходил в большое плавание…  пятьдесят лет назад. На встречу с прошлым Кононович отправился, как только оформил все приходные документы. Однако вернулся ветеран флота не столь счастливым, как ожидалось. Георгий Осипович с грустью рассказал , что никого из коллег, с кем довелось начинать морскую биографию, не встретил. Время неумолимо брало своё,  но капитан «Звенигорода», вопреки всем законам, ещё крепко стоял на ходовом мостике! Таковы они, люди старой закалки…

Пройти мимо Сингапура на обратном пути, города-мечты всех моряков в плане «отоварки» – просто немыслимо! В радиограмме капитан обосновал заход необходимостью подкрепления груза  -  впереди штормовой Индийский океан! Потому брать грех на душу в пароходстве никто не посмел. И это совершенно правильно!

Город поражал стерильной чистотой улиц и свежим, настоянным морем и зеленью буйной тропической растительности, необыкновенным воздухом! А что уж говорить про магазины?! В предназначенных для русских моряков, по вполне доступным ценам там можно купить всё или почти всё…

Заканчивался восьмимесячный рейс «Звенигода». Выгрузив в Англии  металл из Кореи, судно совершило переход на Балтику и ошвартовалось в порту Ленинград. Моряков встречали прибывшие из разных городов страны страдалицы-жёны и ожидавшие подарков детишки…

Мог ли автор этих зарисовок, бывший электромеханик теплохода "Звенигород", предположить, что через какие-то 15 лет обнаружит форменную фуражку капитана Кононовича и его знаменитую курительную трубку на стенде музея истории Мурманского морского пароходства. Судьбе было так угодно, что легендарный капитан, будучи на пенсии, трагически погиб в автомобильной аварии. Покорив ураганы Атлантики и арктические льды, он оказался беспомощным на загородном шоссе Санкт-Петербурга. Моряки исполнили завещание Кононовича: опустили урну с прахом у Лофотенских островов, что в море Норвежском. За многие годы плавания в этом районе Георгий Осипович считал их символом надежды, предвестником близкого дома. До родного Мурманска отсюда - каких-то пару суток хода. Старый капитан, порой жестковатый с людьми, но удивительно преданный морю и страстно любивший его, навсегда ушёл в свою стихию.

13 августа 2002 года в мурманский порт, к месту своей постоянной приписки прибыл танкер усиленного ледового класса...  "Георгий Кононович".
3 Рождество. Дорога домой
Светлана Захарченко
Конечно, рассказ о Рождественском празднике нужно начинать с Богослужения. Но мое повествование будет о том, как мы с внуком возвращались из монастыря домой.
День уже перевалил за середину. Через час-другой и будет уже темно, а мы с девятилетним Глебом еще не знали, как попадем в город, до которого было 112 км, а 12 из них были по лесному тракту, где автобусов сроду не ходит. И вдруг паломница одна говорит:
- Паренек едет. Один он в машине, я уже договорилась, он и вас возьмет.
Через полчаса мы все сидели в джипе. Антон, так назвался наш спаситель, оказался молодым тридцатилетним невысокого роста темноволосым мужчиной. Но как только он повернулся и посмотрел на нас, мы уже ничего не замечали, кроме его счастливых, светящихся спокойным ровным светом глаз.
- Я сидел, - это было первое, что он нам сообщил. Мы по-женски заохали и стали спрашивать, как там ему пришлось, а главное, как удалось не сломаться там.
Антон улыбнулся и стал рассказывать про то, что в тюрьме он считался злостным нарушителем (по мнению администрации, конечно), потому что через своих адвокатов на воле помогал другим заключенным. И за это его несколько раз помещали в СУС (это аббревиатура: строгие условия содержания). Строгость заключалась в том, что там нельзя было ни передачек получать, ни писем, ни свиданий.
- Формально в СУС сажали на 9 месяцев, - говорил Антон, уверенно ведя машину, - но если ты что-нибудь нарушишь, то кидали в ШИЗО на 15 суток и отсчет начинался с нуля. Некоторые до конца срока из СУСа не выходили. Находились такие зэка, которые из подлости подстраивали так, чтобы ты опять и опять ни за что попадал в ШИЗО. ШИЗО - это как затвор: кровать, тумбочка, пища раз в день (жидкая разведенная водой каша), никаких книг и постоянная вентиляция, так, что в камере больше 8 градусов не бывало.
- Молитва Иисусова от мороза даже спасает, - поделилась я.
- Так я молитвами только и согревался, - подхватил Антон, - поленишься, не прочтешь, к примеру, вечернего правила, и посреди ночи от колотуна просыпаешься, зуб на зуб не попадает.
Глеб во все глаза смотрел на водителя, вспоминая что-то свое.
- Еще когда я в предвариловке был, до суда, встретился мне один человек. Теперь-то я знаю, что ничего случайного нет, - Антон вздохнул, хотел что-то сказать, но замотал головой и повторил, - нет ничего случайного. Он мне про Бога-то и сказал. А еще про книги, в которых я могу найти полезное для себя... Я там Евангелие читал. Не сразу, конечно, и не всю: книгу Сираха, сына Сираха читал и еще притчи Соломона. Но больше всего мне понравилась книга Василия Кинешемского «Беседы на Евангелие от Марка». Такая хорошая книга. У меня как глаза открылись. Знаете, когда вокруг нет никого, кому можно было бы довериться, когда любой может предать, невольно приходишь к вере. Надо всех преступников в затвор сажать, чтобы они Бога узнали. Я ведь именно в аккурат на Рождество голос услышал. Он со мною разговаривал так, не передать. Я сначала подумал, что схожу с ума. А я тогда в ШИЗО сидел. Но после этого разговора у меня на душе стало легко и вообще полегчало, как на воле даже не бывало.
Антон говорил с нами, словно мы были знакомы всю жизнь. Хотя так бывает среди причастников одной чаши. Глебка, который спал этой ночью только 5 часов, просунул голову между передними сиденьями и впитывал в себя рассказ Антона. Так всю дорогу он и просидел. А Антон делился трудным своим жизненным путем к Богу.
- А второй раз было на страстной неделе уже, перед Пасхой. В пятницу мне стало тошно так: жена развод требовала, жить не хотел. И тут опять Он мне говорит: потерпи, скоро будет легче. Я и вспомнил, что ведь распяли Его сегодня, а Он меня утешает, и стыдно мне стало. А в ночь на воскресенье без часов в полночь проснулся от несказанной радости внутри меня: воскрес! Христос воскресе! И я воскрес.
- Я же в монастырь почему поехал? - Спрашивает у себя Антон, - Тоже ведь промысел. Слышал, что отец тут один есть, очень на Илию Оптинского похож. В Оптину я все хотел поехать, да туда дорога длинная, на сутки, а тут два часа и ты в святом месте. Ходил вчера по монастырю и поймал себя на том, что ни о чем, кроме молитвы, не думаю, ни о бизнесе, ни о делах домашних. А в мирских храмах - я же все их обошел, городские-то - там батюшкам некогда, да у них уже есть свои любимцы из прихода, не пришелся я там, значит. Да и суета в городе: все время что-то отвлекает, канонов толком не вычитать. Да, я про отца начал. Уж вот так он на Оптинского старца похож, и душа моя к нему тянется. Я его еще летом приметил. Но тогда довелось только со схимником пообщаться. Велел он мне семью заводить. Моя-то жена меня не дождалась, - Антон вздохнул и легонько так повел рукой в сторону, как бы отдаляя грусть в такой радостный день. - А я со знакомой одной тогда приехал. Она меня старше, вдовствует с двумя детьми. - С нею, говорю, семью? - Нет, ты ровню ищи, мне схимник сказал. Да я и сам семью хочу. Денег-то я заработаю. На двух работах сейчас. Генеральным директором в фирме, мы сейчас создаем предприятие по производству плит. Ну и чтоб смирение иметь, банщиком в санатории "Кивач" еще.
- Как банщиком? - удивились мы.
- А вот, - заулыбался Антон, - там приходят такие воротилы, парку поддать просят, да веником березовым обходить, а потом как узнают из беседы-то - по разговору все можно понять - что я тоже не лыком шит, тоже удивляются. Там ко мне все клиенты с почтением относятся. Им и самим нравится, что у них такой банщик.
 Мы разговаривали всю дорогу. Уже стемнело, Антона дома ждали родители, а он терпеливо развозил нас в разные концы города.
- Да, про монастырь-то я так толком и не сказал, почему приехал, - напоследок произнес Антон, когда мы с внуком уже выгрузились возле своего старенького деревянного двухэтажного дома. - Я ведь ехал духовника себе найти, а нашел того самого человека. Вы же знаете Семена, ну, просфоры он в монастыре печет, так вот это он, тот самый человек, которого мне Бог в КПЗ послал и который мне о Боге возвестил. Я не знал, что он там. Вот ведь промысел Божий: ничего не случается просто так...
Перед сном мы читали молитвы с внуком, и вспомнилось почему-то, как Антон несколько раз про Василия Кинешемского книгу говорил тепло так, душевно. Нашла, открыла и с самого начала словно голос Антона услышала, читающего: "Евангелие - слово греческое. В переводе на русский язык означает «благая весть».
Благая весть! Как это оценить?
Где-нибудь далеко-далеко в холодной, негостеприимной чужбине, быть может в суровом вражеском плену, томится дорогой вам человек. Вы ничего о нем не знаете. Пропал -
как в воду канул. Где он? Что с ним? Жив ли? Здоров? Быть может, обнищал, нуждается во всем... А кругом холодные, равнодушные чужие люди... Ничего не известно. Томится сердце, тоскует. Хоть бы одно слово: жив или нет? Никто не знает, никто не скажет. Господи, пошли весточку!.."
Вот она, молитвочка-то, мольба: пошли Господи весточку! И Господь откликается и не оставляет в беде... И рождается человек младенческой душою своей для добрых дел, для заботы о ближних, для любви.
4 Колымские яблоки
Виктор Квашин
Поздние яблочки висят до заморозков. Подберешь такое с земли, оботрешь иней, вдохнешь аромат – и сразу переносишься в самое счастливое место на земле – на Колыму.

В конце 1950-х родители завербовались на прииск Широкий. Наверно, было трудно с деньгами, если поехали на Колыму с благословенной Кубани. Мне было тогда лет шесть, а брату не было и двух.

Отец, бывший офицер, работал начальником охраны золота, добываемого на приисках. Иногда он брал меня на приемный пункт – маленький домик, в котором строгая тетя высыпала на алюминиевый прилавок принесенное старателем золото, проводила над ним огромным круглым магнитом, а потом сметала щеткой на весы и тут же выдавала деньги.
 
Большинство жителей поселка составляли бывшие заключенные, лишенные права выезжать «на материк». Поселенцы жили «на Тайване» – в нескольких бараках на окраине. Мы тоже первое время жили в одном из этих бараков. Каждый вечер пьянка перерастала в драку с поножовщиной. Но, почему-то страшно не было. Даже мама не боялась. Среди бывших зеков существовал закон: вольных не трогать. Они всегда с уважением относились к людям «с материка», и даже старались не ругаться в их присутствии.

На окраине работала старательская артель. Я иногда ходил смотреть, как моют золото.
В длинный наклонный дощатый лоток бульдозером сгребали землю, включали насос, и водой промывали грунт. Рабочие становились вдоль лотка и проталкивали вниз «породу» – куски синей глины. Остальная земля смывалась сама, а на рельефных резиновых ковриках оставался серовато-желтый песок – золото. С ковриков золото ссыпали в специальные банки с герметичными крышками.

Рабочие приглашали меня «поработать», показывали, как проталкивать «породу», шутили. Однажды бригада пошла на обед, а мне сказали «охранять». Я быстро заскучал. От нечего делать открыл банку с золотом. И вдруг пришла мысль набрать золота домой. Ведь родителям нужны деньги! Нашелся только пузырек из-под одеколона с очень узким горлышком. До возвращения рабочих удалось насыпать лишь треть флакона. С гордостью вручил я маме добычу. Мама не слишком восторгалась: «Положи в тумбочку и никому не говори – это секрет!» Потом этот пузырек куда-то запропастился. Мы так его и не нашли. Через много лет я спросил маму, куда же все-таки делось то золото.
– Выбросила в тот же день на помойку. За хранение золота сразу давали десять лет!

Зимой все время была ночь. Тихая, очень морозная, с порхающими искорками снежинок при ясном звездном небе. Иногда вдали слышались автоматные очереди и лай собак. Говорили, снова сбежали зеки. Воздух пах дымом от работающих всю зиму тракторов. Если двигатель останавливался, до весны его уже не пытались запустить – такие были морозы. Все взрослые, и мой папа тоже, пили по утрам чифирь. Считалось, что если не выпить чифиря, можно по пути на работу замерзнуть.

Естественно, канализации на Колыме не было. Нужду справляли в ведро, которое потом выливали на улицу. К концу зимы гора нечистот напротив барака вырастала в рост человека. Весной по заснеженной дороге текли сиреневые ручейки, пахло снегом, соляркой и растаявшими помойками. Мне нравились эти запахи весны.

Летом комары затмевали солнце. Одежда любого цвета становилась серой от слоя комаров. Все ходили в накомарниках, а детям шили костюмчики из сетки. Однажды мы, дети, прыгали через дымокур – костерок в ямке для отпугивания комаров, и сетчатый костюм на одной девочке вспыхнул. Взрослые тут же сбили пламя, девочка пострадала не очень, а нам запретили такую игру.

Мама работала «на вышке» – охраняла склад с аммонитом. У нее был настоящий карабин с черными разрывными пулями. Мы с братом иногда ходили к ней на вышку. Было жутковато подниматься по шаткой деревянной лестнице, с замиранием смотреть с огромной высоты, и еще страшнее было спускаться.

Отец приносил домой разное оружие: карабин, «мелкашку», револьвер с желтенькими патронами, и мы все вместе стреляли по бутылкам. У меня не очень получалось – очень сильная отдача была.

Мы с братом болели. Мама говорила, что не хватало солнца и витаминов. Жалея нас, родители не выполнили трехлетний контракт, уехали на полгода раньше.
 
Когда уезжали, пришлось многое оставить. Я взял самое дорогое – всего один подсумок с боевыми патронами разного вида. До Магадана добирались много часов в промороженном автобусе. Я заснул, а когда приехали, подсумка не нашел. Через много лет мама призналась, что выбросила его на остановке. Мне до сих пор жалко этих патронов.

Исключительно яркое воспоминание из детства: Казанский вокзал в Новый 1961 год. Огромная наряженная елка, яркие люстры, сверкающие киоски, и молодой дяденька, который подбрасывал монету, и она звенела по кафельному полу. А он радовался: «Смотрите, железный рубль!» Мой папа тоже пошел менять «старые» деньги на «новые», и ему тоже дали железный рубль. Потом еще долго все цены пересчитывали на «старые».

А что же яблоки? Конечно, не росли они на Колыме. И вообще, там были только консервы и сушеные овощи.
 
Однажды осенью мы гуляли всей семьей за поселком и набрели на кучу порченых яблок, выброшенных с базы. Отец выбирал яблочки поцелее, вырезал гниль и давал нам с братом. Яблоки были мерзлые, ломили зубы, но вкус и запах имели непередаваемый.

На Кубани, куда мы вернулись, было много разных яблок, но таких вкусных, как на Колыме, я больше не встречал.
5 Старый плащ
Вячеслав Вишенин
  РАССКАЗ ОТМЕЧЕН ПРИЗОМ СИМПАТИЙ ЧЛЕНОВ ЖЮРИ 3-ГО КОНКУРСА АЛЫЕ ПАРУСА ЛЮБВИ МФ ВСМ ПО ТЕМЕ: "ИЗ БАБУШКИНЫХ СУНДУКОВ, С ДЕДУШКИНЫХ ЧЕРДАКОВ"  http://www.proza.ru/2013/11/13/374               

 Когда-то много лет назад, делая ежегодную переборку вещей в доме, мы наткнулись на старый  серо – зеленый плащ. Старый в том смысле, что такие сейчас не носят, а были они модными в 50-х - 60-х годах прошлого века.  А так плащ был почти новый, почти не ношеный. Только небольшой зашитый разрез сантиметра в три,  не более. С левой стороны. На груди. Там, где сердце.

        - Мам, зачем вы храните этот плащ? Ведь его никто не носит, да и вряд ли кто будет носить? Он же старый, к тому же зашитый… - пробурчал я матери.
 - Это память! - ответила мама.
 -  Какая память? О ком?
 - О мужестве твоего папы!
 - Правда? А почему вы мне раньше об этом не рассказывали? - я с интересом посмотрел на отца.
 -Ты не спрашивал. А сам он хвалиться об этом не любит.
 -  Да, ладно тебе, мать. Чего ты меня перед сыном героем выставляешь? - отец наигранно засердился, -   Не было ничего особенного.
  -  Да ведь ты и вправду герой у меня, Коля. Если бы не ты, еще не известно,  как сложилась бы и твоя и моя судьба, - произнесла мама, а затем поведала мне удивительную историю их знакомства и любви с папой…

                 Весна 1956 года была прохладной. Стоял май месяц, но все еще носили теплые куртки и плащи. Это было время хрущевской оттепели. Советская страна, практически, затянула раны, оставшиеся после Великой Отечественной. Она открывала новые комсомольские стройки,  мощно  распахивала целину и прицельно стремилась в космос. В небольшом уральском городке  вовсю кипела жизнь, и молодежь  в нем по выходным бегала в городской парк на танцы. В один из таких дней и произошел случай, познакомивший моего отца с мамой.

                  Народу в тот день на танцплощадке было не очень много. Деловито играл аккордеон. Немногочисленные пары кружились то в вальсе, то в  танго, то в фокстроте. И все было бы хорошо, если бы не присутствие нескольких   кавказцев, портивших всю праздничную атмосферу. Они напрашивались в ухажеры к девушкам, задирали местных парней, разговаривали на своем, никому не понятном языке, и громко смеялись. Затем, видно что-то задумав, все вместе подошли к симпатичной девушке, одиноко сидевшей на скамейке и стали приставать к ней с вопросами. «Дэвушка, ты пачиму такой грустный,а ? Давай с табой пазнакомися?  Патанцуем, да? Тибе станет вэсэла». Кавказцы похотливо улыбались и перемигивались глазами. Девушка молчала, испуганно вжималась в скамейку и прятала глаза. Ей было страшно и неприятно, неприятно и страшно. Но что она могла ответить разнузданным молодчикам? В разговор никто со стороны не вмешивался, хотя все видели, что намечается гроза. С чеченцами в городе не связывались. Все знали их вспыльчивый гордый характер, неукротимую злость и ярость, и старались держаться от них подальше. Поэтому молодчики и вели себя так нагло и развязано.

                   « Не приставайте к девушке! Видите, она не хочет с вами танцевать!» - сильный и уверенный голос разорвал напряженную атмосферу. Чеченцы оглянулись. Перед ними стоял русский крепкий коренастый парень с гладко зачесанными назад волосами. ( Отец тогда занимался боксом. Кроме того, имел разряды по вольной борьбе и тяжелой атлетике,  и в честной драке "один на один" не признавал никаких  авторитетов)  « Иди куда шел и не стой у нас на пути! Иначе будет плохо!» - угрожающе произнес один из кавказцев. « Это мы еще посмотрим, кому будет плохо», - нисколько не смущаясь проговорил коренастый, смело сделал  шаг вперед и протянул девушке руку: « Пойдем со мной!» Главарь чеченцев дернулся навстречу, но его удержали товарищи: « Не надо, Мурад, не сейчас». Девушка двумя руками ухватилась за протянутую ладонь и впорхнула со скамейки. « Мы с тобой еще встретимся!» - многообещающе произнес Мурад.

              Коренастый пошел провожать девушку домой. По дороге они разговорились. Парень представился Николаем, а девушка Галиной. Николай учился в строительном техникуме. А Галя заканчивала в этом году школу. Они договорились, что как – нибудь еще обязательно потанцуют вместе, потому что сегодня это не удалось. В душевном разговоре время летело незаметно. Сгустились сумерки, но Николай с Галиной ничего не замечали. Им было хорошо вдвоем. Радостно и уютно. Так, словно они знали друг друга уже давным давно.
 
                 Домой Николай возвращался далеко за полночь. Автобусы уже не ходили, а такси в городе еще не было. Идти было прилично, но Николая не смущали не темнота, ни расстояние. Что такое для спортсмена, тем более для боксера, несколько километров по темным улицам? Пустяки! Счастливый молодой человек не обращал внимание ни на время, которого до утреннего подъема оставалось не так уж много, ни на ночную прохладу. Он легко перепрыгивал лужи и небольшие рытвитны, попадавшиеся ему на пути, и вспоминал каждое мгновение сегодняшнего вечера. "Какая замечавтельная девушка - эта Галя, - думал Николай. - Обязательно приглашу ее в следующий раз в кино".
                   
                                 « Эй, парень! - Николай услышал приближающиеся сзади шаги, -  Не подскажешь, сколько сейчас времени?» Голос показался знакомым, но хорошо рассмотреть подходившего в сумраке ночной улицы  не представлялось возможным.   «Одну минуту...» - Николай поднес руку с часами к лицу... В тусклом свете фонаря блеснул нож. В последнюю секунду Николай понял, что его "купили" – отвлекли внимание, но... было уже поздно. Лезвие мягко вошло в тело по самую рукоятку. « Я же сказал, что мы с тобой еще встретимся» - уже падая Николай услышал зловещий голос  чеченца Мурада…

                    Сознание вернулось через несколько секунд. Голова кружилась и гудела. Любое движение вызывало боль, а по всему телу разлилась страшная слабость.  Николай почувствовал себя словно на ринге после сильного пропущенного удара. « Раз!» « Надо встать и постараться удержать равновесие. Сначала на одно колено... Теперь на обе ноги... Молодец!». «Два!»  « Теперь шаг вперед. Получилось... Еще один... Есть!»   «Три!»  « Еще несколько шагов… Еще … Хорошо... Потихоньку, не спеша вперед...»  «Четыре!»   « Больно, очень больно, но надо идти. Иначе можно истечь кровью».   « Пять!»  « Посильнее зажать рану, а то внутри уже все набухло…  Вот так вот,   ладонью... Ага...Вроде меньше кровоточит...»  «Шесть!»  « В голове шумит все сильнее и подкашиваются ноги… Но надо идти...»  « Семь!»  « Осталось совсем немного… Главное - не закрывать глаза... Но сил уже нет...»  «Восемь!»  « Вот уже и моя улица… Держаться, Коля, держаться... Еще немного... Мой дом…»  « Девять!»  « Вот и всё... Дошел... Но... по-моему, я снова падаю…» Николай успел зайти в дом и произнести: « Мать, вызывай «скорую»… и  потерял сознание.

                     Отца спасли. Врачи сказали, что он – счастливый человек. Нож прошел всего в двух миллиметрах от сердца. В двух! А если бы иначе… Я даже не могу представить себе, что было бы, если бы было иначе… Николай пролежал в больнице два месяца, сначала в реанимации, потом в общей палате. Молодой, здоровый организм усилиями врачей уверенно шел на поправку. А  Галина все это время прибегала навещать его, приносила всякие вкусности, расказывала, как сдала выпускные экзамены в школе.   А когда Николая выписали из больницы - тем же летом они поженились,  и жили вместе долго и счастливо.  Мама с папой воспитали и вырастили  четверых детей – трех дочерей и сына. Они прожили вместе почти 43 года.   Почти... пока отца не подкосила страшная болезнь…

                        С тех пор прошло много лет. Дети выросли, сами обзавелись семьями. Отца больше десяти лет уже нет в живых, а мама до сих пор хранит тот серо - зеленый плащ, какие были модны в 50-х - 60-х годах прошлого века. Время от времени она  достает его из старого родительского чемодана. Мама с нежностью смотрит на плащ, разглаживает его своими морщинистыми руками, и слезы беззвучно катятся по ее старушечьим щекам.  Плащ почти новый, почти не ношеный. Только небольшой зашитый разрез сантиметра в три, не более. На левой стороне груди. Там, где сердце. Это плащ моего отца. Это память о его мужестве…
6 Купание розового коня, гл. 1
Марина Бродская
       Моему наставнику, учителю,
       поэту и переводчику,
       Анне Дубинской,
       с благодарностю и любовью,
       посвящаю...



 Когда тебе тридцать три, ты все еще по инерции, не задумываясь, несешься по жизни, задрав хвост, и тебе не приходит в голову, что чуть меньше половины жизни уже прошло. Ты продолжаешь расточительно и бесполезно тратить время, и окружающие тебя люди в возрасте шестидесяти пяти - кажутся стариками, а к тебе это придет не раньше, чем через вечность.

Не сразу, а много позже, я поняла, что тогда, в те три месяца, прочертилась грань между до и после: как две разные жизни, почти не имеющие к друг другу никакого отношения. Ну, если не учитывать естественную ностальгию, и тоску по близким. Тоска, которая потихоньку утихла вместе с рыданиями по березкам - жизнь заставляла натирать мозоли не только на руках, но и на сердце...

По неизвестным причинам, к счастью - потому как, кому нужна эта затяжная агония - ровно через три месяца после подачи документов, мы получили разрешение на выезд. Несколькими днями позже, видимо из-за плохо сработавшей бюрократической машины, пришло извещение на получение двухкомнатной квартиры, в новостройке, мечта любого нормального человека, который ждал этой манны небесной около десяти лет. Мы были ненормальные, как определили мои родственники, и почти не обратив на ордер внимания, носились по своим, абсолютно необычным делам, пытаясь успеть сделать то, что люди делали годами.

В те времена проделывалась огромная работа по уничтожению сил, нервов, чувства собственного достоинства получивших разрешение на выезд. Я никогда не была комсомолкой, так уж получилось. После седьмого класса я перешла в вечернюю школу, так как нам с бабушкой нужно было или, по крайней мере, желательно было остаться в живых. Работая днем, вечером я делала вид, что охотно хожу в школу. Пятерки у меня были только по литературе, а остальные предметы мне засчитывали из жалости и доброжелательности. Но речь не о том. Я так и не вступила ни в какие ряды чего бы там ни было, и нисколько от этого не страдала. Когда пришла моя судьба, я вышла замуж, родила сына и жила себе со своей маленькой семьей в однокомнатной квартире, совершенно не переживая, так как никогда в жизни не имела ничего лучшего.

Будучи политически неопределенной, увольняясь с работы в связи с выездом за границу, как предатель Родины я все равно должна была стоять в центре зала, лицом к сидящим комсомольцам и коммунистам и объяснять, как я докатилась до жизни такой. Собрания эти были чистой формальностью, так как решение о выезде принималось верхами, не учитывая мнение сидящих в зале. Но, как я уже сказала, работа по уничтожению личности велась исправно, и благодаря этому моя ностальгия в дальнейшем носила характер ветрянки: пара оспинок на душе осталась, а в общем жизнь продолжалась и жить хотелось. Разочаровав моих начальников тем, что не разрыдалась на собрании, я занялась конкретными делами по приготовлению к отъезду. Например, починкой зуба.

Верхний, с глубокими корнями, явно не хотел покидать мой рот. Две молодые докторицы-дантистки пытались, как могли, помочь мне. Они всадили в десну новокаин, и пока мы ждали заморозки, я сдуру протрепалась о том, что через неделю уезжаю в Штаты.

Искусственная блондинка приставила долото к зубу, а естественная брюнетка трахнула по долоту молотком: «Э-эх, ухнем! Еще разик, еще раз!»

- Ты только погляди на нее!- нисколько не смущаясь тем, что я услышу, сказала блондинка. - Я в отказе уже два года, а она, гойка, получила разрешение! Ну, как тебе это нравится?!

- Э-эх, ухнем! – бывшая брюнетка сочувствующе покачала головой и тюкнула молотком посильнее.

Я знаю, как люди, потеряв работу, сидели и ждали разрешения годами, поэтому я чувствовала себя виноватой, что я такая везучая. И я нисколько на них не обиделась. Я не обиделась на них даже в Италии, когда через три недели после их "уханья", я чуть не распрощалась с мечтой попасть в Штаты. У меня было такое воспаление, что доктор-итальянец, увидев мое то, что осталось от лица, перекрестился, дал антибиотики и отослал умирать не у него в кабинете...
7 Однажды...
Людмила Ермакова
       Уже на вокзале города Н, ожидая отправления поезда-разлучника, я, уткнувшись в тёплое плечо Влада, вдруг каким-то седьмым чувством ощутила: мы видимся в последний раз. Казалось бы, ничего не предвещало вечной разлуки: объятия, поцелуи, обещания звонить, ожидание скорой встречи. И вдруг... странное ощущение: это – конец!
       Ночь в поезде была беспокойной: события последней недели беспорядочно роились в голове, путаясь и закручиваясь в какой-то немыслимый клубок. До самого утра я пыталась распутать его, то перебирая в памяти впечатления от встречи с Владом и его родными, всё сказанное и несказанное в эти дни, то
погружаясь в тяжёлый, как бы с похмелья, сон. И вот с такой-то чугунной головой я и прибыла в родной город.
       
       Это – колдовство! Каждый раз, приезжая ранним утром в Ростов, я, как впервые, вдыхала этот божественный, пряный, настоянный на степных травах, ни с чем несравнимый, воздух! Улицы, промытые ночным ливнем или прохладными струями поливальной машины, яркая поутру зелень придавали особое очарование встрече с моим городом.
       Засосало под ложечкой. Ах да, я ведь со вчерашнего дня ничего не ела! И правду сказать: в гостях, в окружении малознакомых людей, не всякий кусок в горло полезет! Поэтому-то, памятуя о пустующем дома холодильнике, я и завернула на рынок. Словно под гипнозом, заворожённая разноцветьем красок и ароматами лета, я с неистовством нувориша принялась опустошать прилавки.
       
       И вот, с этой вкусной поклажей в руке и с дорожной сумкой через плечо, я с превеликим трудом и риском сорваться, всё-таки подцепилась на последнюю ступеньку уходящего троллейбуса: вот как хотелось домой! Дверь не закрылась.
Удерживаясь только кончиками пальцев за далёкий поручень, ощущая на спине
холодные мурашки страха, я проехала одну остановку. И вдруг той же спиной я ощутила мощный толчок: это новая волна пассажиров, осознавая всю безнадёжность ситуации, отчаянно штурмовала переполненный троллейбус. Стало совсем нечем дышать, и вдруг в самое ухо прозвучало: «Простите, сударыня, за неудобства. Сейчас станет посвободнее.»
       И Он, тот, кого я ещё не видела, да и не могла видеть, своими могучими руками как бы раздвинул толпу, выделив для меня жизненное пространство. Сразу стало легче дышать. А этот Некто за моей спиной продолжал своим замечательным баритоном говорить про погоду; про то, что нам непременно нужно познакомиться, что это само Провидение свело нас, и всякую подобную чепуху. Учитывая то, что мы так и не видели друг друга, понимая всю абсурдность и нереальность происходящего, я с жадностью слушала эти милые глупости, ожидая и опасаясь неотвратимости встречи лицом к лицу с загадочным незнакомцем.
       
       Всего несколько минут (мгновений, часов?) длилось это, такое тесное, «общение». И, конечно же, «совершенно случайно» оказалось, что выходить нам нужно на одной остановке (это позднее я узнала, что до конечной, где он жил, езды было ещё с четверть часа ). Просто, чтобы выпустить выходящих пассажиров, в том числе и меня, ему всё равно пришлось сойти со ступенек, ну а вернуться в троллейбус, по одному ему известным соображениям, он уже не захотел. «Не смог!» - так потом он прокомментировал свой поступок.
       И тут настал час «икс», а вернее, миг, которого каждый из нас ждал с
нетерпением и с сильным душевным волнением. Не знаю, как он, но я-то, я-то, ещё
даже не доехавшая до дома, зрелая, почти решившаяся на брак с человеком из города Н, женщина; невеста, только вчера решительно ответившая «Да!» на предложение Влада, когда до соединения двух сердец оставались какие-то недели (дату свадьбы мы уже обговорили), стояла с полными сумками перед человеком, с которым меня связывали только считанные минуты страшной троллейбусной давки, стеснённого дыхания и нескольких десятков слов Незнакомца! И это я с замирающим сердцем взглянула в глаза Ему! И тотчас ощутила себя девочкой-подростком, влюблённой в своего тренера, человека с атлетическим телосложением; модно, но строго одетого. Я смотрела на Него, как школьница, снизу вверх и ...улетала.
       
       А куда улетают влюблённые всех времён и народов, всех возрастов, когда на них нежданно-негаданно сваливается Такое? А что - Такое? И возможно ли Это описать словами? Землетрясение, цунами? Что? Потоп!? Я взглянула в Его глаза и утонула, - я, давно и хорошо умеющая плавать по бурному морю жизни; я, уже почти что выстроившая свою жизнь заново! Ведь мне – 45, и пока я «ягодка опять», - нельзя, нельзя терять почти состоявшегося мужа Влада, который так верит мне!
Да и как ответить предательством на его любовь? Как убить надежду? Все эти мысли вихрем проносились в моей голове, пока я не ощутила, как сумки плавно выскальзывают из моих рук; побелевшие пальцы вновь обретают первоначальные цвет и форму, а я сама уже твёрдо стою на асфальте. Нет, это - колдовство! Этого не может быть, потому что этого быть не может никогда!
       
       Его зовут Виктор, он моложе меня на 4 года, и это Он смотрит на меня влюблёнными глазами! И я опять почувствовала себя юной прелестницей, спящей Ассоль, которой некий капитан бригантины надел на палец заветное кольцо.
Хотя, по зрелому размышлению, троллейбус никак не походил на гриновский корабль с алыми парусами. Да, видно, каждый раз, до самой старости, будет срабатывать во мне этот ген романтики и мечтательности, который был заложен в далёкой уже юности великими классиками!
       Между тем Виктор безапелляционно заявил, что такая женщина, как я (имелось в виду: красивая, обаятельная, элегантная), не должна, не имеет права, носить тяжёлые сумки! Это – несочетаемо и более не обсуждается!
       
       Когда мне удалось вставить хотя бы пару слов в его монолог, я заявила, что несвободна, что уже «другому отдана» и у нас не может быть совместного будущего, но, видимо, у него в ушах «застряли бананы», т.к. он слушал, но не слышал меня. Он продолжал говорить о том, что наша встреча не случайна, что это – судьба, а идти наперекор ей – значит, совершать роковую ошибку.
       Так мы и шли: он с двумя сумками и я за ним, как овечка на заклание, полностью зомбированная этим пастушком-чародеем. Домой я его не пригласила – незачем показывать свой быт (а по сути – своё «я») человеку, о существовании которого полчаса назад я даже не подозревала. Но номер моего телефона он всё-таки выпросил!
       
       И началось! Звонки каждый день, по многу раз: «Доброе утро, сударыня. Как спалось?»; «Добрый день, красавица. Как дела?»; «Доброй ночи, моя королева!», ну и всё в том же духе. Я пыталась уже по телефону прекратить этот неожиданный троллейбусно-телефонный роман. Со всей присущей мне (заповеданной школой и родителями) правдивостью ещё раз и подробно рассказала своему новоявленному поклоннику о предстоящей семейной жизни в другом городе и скором отъезде из Ростова. И всё же он настоял на встрече!
       
       После работы я, растревоженная мыслями о предстоящем разговоре, который должен был закончиться резко и окончательно расставленными точками над «и», пришла на Пушкинский бульвар - традиционное место встречи всех влюблённых горожан. Виктор уже ждал меня на скамье у памятника «Солнцу русской поэзии» с цветами и с огромным арбузом в руках. Цветы для женщины – дело привычное, но арбуз?! Да не просто арбуз! Даже по-южно-российским меркам он был огромен, необъятен. И уверяю вас: такие арбузы не растут на грядках! - На блестящей зелёной, ядрёной кожуре ярко вырисовывались контуры сердца, пронзённого стрелой! Я аж задохнулась от неожиданности и восхищения: так красиво за мной ещё никто не ухаживал! И он, Виктор, видя мою реакцию, и, думается, ожидая её, мгновенно вскочил со скамейки и подхватил меня на руки – меня, достаточно упитанную даму, которая никогда не страдала отсутствием аппетита! Люди таращили глаза на это презабавное зрелище: рутинная жизнь и невиданные доселе проблемы времён перестройки начисто отучили наш народ радоваться и удивляться чудесам, которые, как оказалось, ещё случаются в жизни.
       
       А каково было мне? – Я парила над их головами, над всей землёй... Ощущение неповторимое: кому не хочется побывать в сказке? И тут раздался гром, но не с неба. – Это все невольные свидетели необычной сцены и просто зеваки аплодировали нам: мне – новоявленной Королеве и ему, моему Королю! О! Это было незабываемо!
       
       Сейчас, по прошествии многих лет, этот миг «вознесения на трон» представляется мне самым ярким пятном радости из всего пережитого, естественно, исключая факт появления на свет моей дорогой дочурки Ирочки. Кстати, ко времени описываемых событий моя любимая девочка уже полгода жила гражданским браком со своим близким другом на съёмной квартире. Когда-то проказник Амур одномоментно одной и той же стрелой поразил их сердца. Иришка после окончания факультета журналистики с неуёмным энтузиазмом новичка работала в молодёжной газете; её друг имел свою, достаточно интересную, программу на местном телевидении.
       И вот, когда Владом было сделано официальное предложение руки и сердца, я поняла: сейчас или никогда я могу решить сразу два жизненно важных вопроса:
благополучно выйти замуж за нормального, порядочного человека, уехать к нему и таким образом предоставить моим дорогим детям возможность наконец-то создать свою законную «ячейку общества».
       
       Раскладывая этот, далеко не карточный, пасьянс, я старалась не заглядывать в своё собственное семейное будущее. Мой избранник Влад, инженер-патентовед, давно и крепко стоял на ногах. Долгое время живя в разводе, он свою небольшую квартирку превратил в уютное холостяцкое гнёздышко, куда любили заходить «на огонёк» его взрослый сын с супругой и двумя очаровательными малышами, а также давние приятели Влада.
       Мой последний визит в Энск приурочен был ко дню рождения моего друга: ему исполнилось 50 лет. Я была представлена его родным и друзьям, и, судя по всему, пришлась обществу по душе. Но моё сердце, как море в предзимье, не было спокойным. Почти как у Аркадия Гайдара: « Всё хорошо, да что-то не хорошо»! И оно, моё сердце, подсказывало мне в прощальные минуты там, на перроне Энска, что эти минуты - действительно прощальные - навсегда!
       
       Итак, возвращаюсь к моему головокружительному полёту, когда Виктор, оторвав меня от земли в самом центре Ростова, вызвал шквал аплодисментов у потрясённых зрителей. Потом были не очень частые (из-за его командировок) встречи: походы в театр и на концерты, любовно приготовленные вкусности к ужину, незабываемые августовские чаепития на балконе, когда звёзды сыпались с неба прямо в ладони, и короткие, такие сладкие, ночи...
       А я, глупая, в самые неподходящие моменты говорила, что мы не должны встречаться, что там, в городе Н, ждёт меня хороший человек; что я не хочу его огорчать, что на чужом несчастье своё счастье не построить... Я – об этом, а он – о том, как осенью мы поедем в Краснодар знакомиться с его родителями, которые непременно благословят нас; как зимой сыграем свадьбу, как хорошо заживём вдвоём. Виктор, рано овдовевший, сам вырастил сынишку и они были большими друзьями. Юноша после техникума женился на своей однокурснице и молодая семья уже ждала первенца.
       
       И всё было бы хорошо и гармонично, да внутри меня всё время фальшивила одна-единственная струна: это – чувство вины, это – душевная раздвоенность не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Обаяние Виктора, его всегдашнее желание радовать и баловать меня, его неприкрытое восхищение моими достоинствами, большую часть которых, сдаётся, он сам же и придумал, покоряли и баюкали меня, успокаивая мою больную совесть.
       Но однажды, когда в присутствии Виктора позвонил Влад и, не услышав обычных приветливых ноток в моём голосе, обеспокоенно спросил: «Как дела и вообще: что происходит?», нервы мои окончательно сдали, я разрыдалась и выложила ему всё, как на духу: «Влюбилась! Прости и... прощай!».
       
       Задним умом я понимаю, насколько драматична была сцена и её финал для человека на другом конце провода! Неожиданный, и от этого ещё более жестокий!
Но что ещё я могла ответить, находясь в тёплых объятиях уже ставшего дорогим и близким мне, человека? Как говорится, поезд ушёл... Через время и расстояние лет я шепчу тебе, Влад: «Прости! Прости и не поминай лихом!»...
       
       Но как права оказалась народная мудрость: «На чужом несчастье... », ну и далее по тексту. Ранней осенью, дней за десять до поездки в Краснодар, Виктор уехал в командировку в Москву, на согласование очередного проекта и не вернулся.
       
       Он не вернулся ко мне и к своим близким. Он вообще не вернулся! -обширный инфаркт сразил его уже на обратном пути, в вагоне поезда, ночью. Заснул человек - и не проснулся. Он вёз нам чудесные подарки, в выборе которых тоже проявились его неистощимые любовь и забота о близких. В комнате его 15-летней внучки Анечки до сих пор живёт огромный плюшевый медвежонок с задумчивыми и удивлёнными глазами…
       
       Листки календаря, облетая, словно листья с клёна, неумолимо отсчитывают день за днём, год за годом...
       А я стараюсь жить не только воспоминаниями, в которых так тесно переплелись и радости, и горести.
       
       Жизнь продолжается. И самый последний подарок Виктора из Москвы – необыкновенно красивое обручальное кольцо - я сама надела себе на палец в память о настоящем Мужчине, моём любимом Капитане, много лет назад сошедшим по трапу прямо из сказки Александра Грина.
       Жизнь продолжается, и я каждый день благодарю Бога за то, что однажды Он осветил мою жизнь таким ослепительным, феерическим светом, имя которому – ЛЮБОВЬ!
       
8 Мечта. рассказ
Татьяна Подплутова 2
Мечта.

Она жила в большой семье. Их было трое братьев и четыре сестры. Кроме того, с ними жили еще бабушка и дедушка. Конечно, жили дружно, но очень трудно. Иногда не было даже за что купить тетрадь и приходилось ухитряться и делать из нескольких старых тетрадей одну новую, но так, чтобы нельзя было догадаться, что она самодельная. Да и книг дома почти не было, сказки были, их читала им бабушка. Были и другие, которые она давно прочитала, хотя и не поняла, что читала.

Недалеко от их дома была библиотека, и она бегала туда за книгами, если было вре-мя почитать. Как то ей попалась книга о космосе. Она взяла ее чисто из любопытства, но когда она читала, она вместе с автором и персонажами уносилась на далекую планету, летала за облаками и никак не хотела возвращаться обратно. Эта книга перевернула весь ее мир. Мир спокойствия и тишины, мир реальности и сказок, мир повседневной жизни. Она стала мечтать. Мечты!  Как часто мечты расходятся с тем, что дает нам жизнь. Не было бы открытий, не было бы новых городов, не было бы полетов в космос, если бы люди не мечтали. Вот так мечтала и она. Ее теперь интересовали книги о развитии космоса, о космонавтах, о строительстве пилотируемых станций, о других планетах. Она чувствовала себя путешественником во вселенной. Представляла себя космонавтом, представляла картину космического полета. Она мечтала и стремилась к своей мечте. Но и понимала, что без знаний никакая мечта не воплотится в реальность.

Дома сказать о своей мечте она не решалась, но так хотелось поделиться с теми, кто поймет. С удовольствием бралась за любую работу по дому, нагружая себя физически, чтобы никто не мог догадаться о мечте. Глаза ее светились, энергия просила выхода. Дома удивлялись ее поведению, но решили, что она влюбилась, и старались не волновать ее расспросами. А она влюбилась в космос. Она изучала все, особенно ей нравились легенды о звездах и, прочитав легенду о какой-то звезде, она старалась отыскать эту звезду на ночном небе, размышляя, есть ли жизнь там. Так, мечтая, она уносилась высоко, она отрывалась от земли и парила, как птица. Те вечера, которые она проводила, любуясь звездами, звездным небом, были волшебными, ведь совершенство приносит большую радость.

Как никогда не бывает слишком рано строить планы на будущее, так никогда не бывает невозможным изменить свою жизнь. Она решила ее изменить. В ней таилась сила, которой невозможно было противостоять. Она посещала планетарий, она задавала много вопросов своему учителю по астрономии, и он, видя ее увлеченность, помогал ей своими познаниями, своими историями, своей мудростью и давал книги, в которых были ответы на ее вопросы.

Она уже понимала, что знание явлений природы, знание Вселенной, основных ее
закономерностей поможет ей и людям освободиться от страха перед неизвестным, от суеверий, поможет людям нравственно подняться, жить осмысленно, разумно, сохраняя человеческое достоинство при любых превратностях жизни. Она понимала, что чтобы стать героем достаточно мгновения, но чтобы стать достойным человеком – необходима целая жизнь. Она решила посвятить себя прогрессу, движению вперед, достижению все новых и новых рубежей. Она мечтала о полете в космос.

Она стала готовиться к полетам, к выживанию в любой ситуации, она записалась в клуб и уже пробовала прыгать с парашютом, и это было ее увлечением. Природа наградила ее чувствами и стремлением к цели.
Она смотрела на звезды и радовалась, и восхищалась не их сиянием и красотой на ночном небе, а их непостижимостью!
9 Незабываемое путешествие
Вера Шкодина
                        
                        (Из дневника)                      
Все-таки какое удивительное это время – весна!
        Рождение нового, ожидание счастья, обновление природы. И ты тоже, как птица Феникс, восстаешь из пепла старых тревог, забот, с новыми надеждами, которые могут и
не сбыться, но это сейчас совершенно не имеет значения.
        Март кружит голову. Деревья расцветают, и скоро, совсем скоро, вот только закончатся занятия в школе, и мы поедем к своим родным на Кубань!
Это очень далеко, но я там родилась и выросла. Там моя малая родина.
И наконец у отца  закончилась служба, и мы навсегда уедем домой, на Кубань!
        Жду и не дождусь, считаю дни и ночи и даже часы…
Июнь неуклонно приближается, начались сборы и хлопоты. И вот канун разлуки и прощаний, слез и клятв.
          Как  все-таки трудно отрываться от всего, уже ставшего привычным. Разрывать милые путы дружб и привязанностей.
Но в душе  - уже дробный перестук вагонных колес…
          Прощай, Дальний Восток, прощай уссурийская тайга, прощай, океан!
Я передам от всех вас привет теплому и ласковому Черному морю, бескрайним степным просторам, рекам и озерам Кубани!
                                       И вот он – день первый. Владивосток, 16 июня.
Сегодня  наконец  все готово. Мы отправляемся. Впереди – восемь дней пути через всю мою необъятную Родину – Россию. Мы побываем в Москве, Петербурге и затем – Кубань.
            Восемь дней и ночей, через всю страну. Вообразить трудно!
                                       День второй.
За окном проносятся дубовые рощи, сбегающие с крутых дальневосточныхсопок, они печально машут мне вслед своими густыми ветвями.
            Какие-то безымянные речушки, заросшие яркой зеленью, горные  реки бурлят в каменистых берегах.
            Прощай Дальний Восток!  Я никогда не забуду тебя!
Пестрые ковры полей перекатами несутся навстречу поезду. «Возвращайся. Возвращайся, возвращайся», - стучат колеса. Оторваться от окна невозможно. Боюсь пропустить, боюсь отойти, даже поесть некогда.
              Мама ворчит, а сама тоже смотрит и смотрит в окно, на глазах у нее слезы.
                                      День третий
Кончилось Дальневосточье,  и открылась сказочная страна – Забайкалье.
Звучит  почти, как Зазеркалье.
              Зеркальны воды огромного озера, зеркально небо, повторившееся в нем.
Зеркально отражение прибрежной  живописнейшей природы.
Десятки мелких речушек со сказочными, завораживающими именами -  Селенга, Баргузин – впадают  в это величавое озеро.
                Железная  дорога проходит по самому берегу, из окна вагона хорошо видны
каменные валуны,   отшлифованные волнами, на них примостились утки, гуси, прожорливые чайки. Вдали виднеются рыбацкие баркасы, груженные богатым уловом. Они возвращаются домой.
               А на берегах, где речки впадают в озеро, даже теперь, в июне, лежит лед.
Вот, где лето встречается с зимой.


                                    День четвертый.
Но вот и Байкал позади. Следующий день встречает меня волнующим морем пихтовой тайги. Дикая, нетронутая, мрачноватая и величественная. Близко к окнам поезда – темно-зеленые ветви, усыпанные молоденькими буроватыми шишками.
                  А вот и белка устремилась вдогонку за поездом. С ветки на ветку, с ветки на ветку, но разве угнаться ей за нами? За окном мелькают какие-то  заброшенные  деревушки, заросшие высокой травой, провалившиеся крыши, покрытые мхом.
Где хозяева этих селений, чья жизнь недавно еще теплилась здесь, а теперь угасла?
Очень грустно и странно видеть эти покинутые гнезда.
                  Наступает вечер. Грустно становится на душе.
                                   День пятый.
Утром солнце весело приветствует нас, но от слепящей белизны за окошком начинает рябить в глазах. Это целое море белоствольных березок выбежало навстречу поезду и кланяются, кланяются нам и нежно машут вервями.
                  А вот между веток  спрятался филин,притих под ярким солнцем,. это ночной житель, день для него – передышка.
                    А березки все не кончаются, точно на каком-то торжественном параде  выстроились вдоль дороги. Не хотят отпускать нас.
                                    День шестой.
Но вот другие лиственные деревья появляются среди редких берез. И огромные экскаваторы, как египетские пирамиды, возвышаются среди редеющих деревьев. Они вынимают породу, чтобы найти полезные ископаемые.
                    Природа резко меняется: зеленеющие луга, обширные пастбища, на которых пасутся стада коров, отары овец. Это поезд уже мчит нас по Уралу.
Огромные валуны среди редких сосен – следы древних землетрясений. Урал – граница между Азией и Европой. Урал – родина сказочника Бажова. Урал – волшебный каменный цветок Данилы Мастера. Урал – сокровищница  хозяйки Медной горы.
                   И прекрасные, светловолосые и голубоглазые, трудолюбивые люди.
                                   День седьмой.
Все ближе Москва. Сердце моей России. Все чаще – селения, города, речки и речонки.
Уже и природы почти нет, местами она беднее, скромнее, незаметнее.
Поезд отстукивает последние километры.
                 Москва…Вот она появилась из-за горизонта. И дух захватывает: Москва!
Москва – это музеи, парки, Кремль, Красная площадь.
Словно века сгустились, спрессовались в этих древних памятниках, торжественно и величаво. Благоговейно взираем мы на них.
                  Назавтра – Петербург. Каменный гимн создетелям и живущим в нем.
Город – музей, город – история. Петродворец, Эрмитаж, Дворцовая площадь.
Влажный невский  воздух, знаменитые разводные мосты и молочно-белые ночи.
                 Незабываемые минуты и часы!

Но вот наступает день, когда мы отправляемся на Кубань.
Чем ближе к Краснодарскому краю, тем чаще встречаются фруктовые сады, огромные поля пшеницы.
                Солнышко нежное, ласковое, ветерок мягкий, южный, гостеприимный!
Здравствуй, Кубань!
 Здравствуй, родимая!
Я так давно не касалась тебя! Ты не забыла, как горячо бьётся мое сердце?
Я не забыла букет степных твоих трав, их запах, сухой и пряный.
             
 Мне часто  снилась обожженная зелень твоих стойких деревьев, бледно-голубое высокое небо.
Я помню, как по утрам будил меня голос неунывающего скворца, как баюкали меня твои сверчки и цикады.
                      Как прекрасен мир, как прекрасна земля, когда на ней есть место клеверу, горицвету, бессмертнику.
                       Здравствуй, Кубань!
Ты научила меня мечтать и надеяться на лучшее.
 Житница и работяга, богатая людьми, не умеющими отдыхать, не разгибающими спины в страдную пору и всегда хлебосольная с разговорчивым и открытым народом.
                       Кубань – моя родина! Казачий край!
Кубань, имеющая особый исторический колорит.
                       Кубань – земля воинов и хлеборобов.
Земля, впитавшая в себя буйную красоту южных растений. Земля, на которой жили мои героические предки с суровым и непреклонным характером, не раз встававшие на защиту рубежей нашей Родины, перенесшие голод и мор, подвергавшиеся репрессиям в годы тоталитаризма, но непокоренные.
                  Трудолюбивый и гордый народ!
Это они распахали её нам в наследство, чтобы мы помнили, чтобы берегли….
                Мне посчастливилось проехать всю нашу необъятную Россию с востока на запад.
                        Это незабываемо!
Нигде на свете нет такой прекрасной богатой, огромной и бесконечно родной страны.
И я поняла, как я богата.
Как все мы богаты.
                         И как нужно сохранять и беречь это богатство – нашу Родину, нашу великую Россию.
10 Своя колея
Вера Шкодина
-Нет, так можно окончательно выйти из колеи,- решила я однажды.
-Надо прокладывать свою дорогу, а не пользоваться чужими,-рассердился ты.
-А я не бульдозер,- вспылила я.
И мы разошлись
Потом я долго ходила по асфальтированным и наезженным дорогам  одна.
Гордилась, что так лучше сохраняется обувь и больше остается времени на раздумья.
Но я ни разу не встретилась с тобой.
-Чудак,-думала я,-как он,должно быть, несчастлив..
И торопилась домой к своему ярко освещенному и густо  населенному дому.
-Здравствуйте,-говорила я соседям,-говорят,завтра будет хорошая погода.
-Да,-кивали мне старушки во дворе,- год активного солнца, завтра будет очень тепло.
Было тепло, было очень безветренно. Плыли восхитительные хлопковые тучки.
И тут я поняла, что больше не могу ходить по этим тротуарам и что просто не в силах
носить свои абсолютно модные, полуигрушечные туфли.
И каждый вечер включать душ в ванной..
И я заплакала.
Тогда пришел ты. Вытер мои глаза.
-Дурочка,- сказал ты,-человек всегда должен оставаться самим собой..
И я пошла следом.
Но тебя не было.
Тебя я придумала. Для чего?
И моего дома тоже не было. Впереди была пустота.
И нужно было идти одной сквозь ночь.
Мне было страшно, но я знала,  если не идти, то никогда не будет
ни асфальтированных улиц, ни удобных тротуаров.   
И тебя никогда не будет.
А как же я без тебя?
11 Мои путешествия-Увидеть Париж и умереть?
Татьяна Бродская
   Есть такая поговорка: " Побывать в Париже, а потом можно и умереть!" В Париже была уже довольно давно, а вот умирать что-то не хочется. Хотя был в моей поездке комичный случай, связанный с этой поговоркой, но всё по порядку.
   В тот год я купила на майские праздники себе путёвку - Париж и страны Бенилюкс. Русские называют это галопом по Европам, что соответствует действительности.
  Мы поездом ехали до Берлина - не буду утомлять читателя подробностями этой поездки. В Берлине нас пересадили на комфортабельный автобус и повезли по городу. Столица Германии поразила нас своим безукоризненным порядком!
  Меня заинтересовала своеобразная архитектура города. После обзорной экскурсии нас повезли осматривать Бранденбургские ворота, там была масса туристов со всех стран мира.
 Потом мы поехали к Рейхстагу - он поражал своими размерами и каким-то величием! Посмотрели из окон автобуса на остатки берлинской стены, которая была вся в надписях и рисунках.
  В Брюсселе я только запомнила Ратушу и Дворец Правосудия, а ещё символ Брюсселя - фонтан " Писающего мальчика", возле которого мы  все фотографировались.
  После посещения Нидерландов, мы наконец добрались до Франции, приехали туда уже усталые, нас доконали бесконечные  длительные переезды и ночёвки в разных отелях по дороге.
  Но Париж сразу покорил нас, мы попали сначала в район Дефанс, где были высотные зеркально-стеклянные здания,новейших дизайнов. Они поражали нас исполинскими размерами в несколько десятков этажей. В основном это были офисные здания.
   Центр Парижа был весь старинный, с архитектурой 18-19 века, над центром возвышалась только Эйфелева башня, которая дополняла  пейзаж города.
  Мы осмотрели всё это из окон автобуса, а потом нас повезли к другой башне - Монпарнас, которая была в 68 этажей, там нас высадили и мы поднялись на последний этаж. Дух захватывало от открывшейся нам картины Парижа с такой высоты!
  Открывался такой замечательный вид на окрестности, что  я сделала много снимков с высоты птичьего полёта. Была видна и Эйфелева башня, которая казалась маленькой. Затем мы осматривали некоторые этажи башни Монпарнас, где были фото - выставки и выставки прикладного искусства.
  Мы, под большим впечатлением от увиденного, спустились вниз и сели в автобус. По теме этого дня мы ещё должны были прокатиться на кораблике по Сене, после короткого обеда в бистро. С кораблика мы рассматривали здания по берегам Сены, их незабываемый колорит запечатлён в моих снимках.
  Вечером нас повезли к Эйфелевой башне, там мы подождали ,когда её зажгут тысячи огней. Какое это было незабываемое зрелище! Эйфелева башня сверкала, переливалась разноцветными огнями! Долго мы любовались на пейзажи Парижа и фотографировали башню на фоне их.
  Жили мы в тот раз в окрестностях Парижа,устали, пока добирались до отеля, а когда устроились, то я упала на свою кровать и крепко уснула до утра.
  На следующий день у нас с утра был запланирован Лувр, а после обеда поездка в Фонтенбло. Мы с утра плотно позавтракали и поехали осматривать Лувр. Там нам дали выбор-осматривать с гидом или самостоятельно, я выбрала самостоятельную экскурсию с наушниками, где рассказывали об всех залах музея.
  Мне очень понравился античный зал, где стояла статуя Венеры Милосской-богини любви, а также статуя Ники Самефракийской - крылатой богини Победы и другие знаменитые скульптуры.
  Потом я бродила по залам с картинами известных художников, пока наконец не попала в зал, где была выставлена знаменитая картина Леонардо да Винчи- Мона Лиза. Нет слов, чтобы выразить действие этой картины на людей, все буквально застывали на месте, только щёлкали фотоаппараты и мелькали вспышки.
  Я была просто поражена глубиной глаз  Джоконды, её такого простого, но одухотворённого лица!
  Я ещё немного побродила по залам Древнего Египта, но уже плохо усваивала,что говорит мне гид в наушниках. Время экскурсии походило к концу, я под впечатлением Мона Лизы даже не помнила, как спустилась вниз и села в автобус.
  По дороге в Фонтенбло мы сначала заехали на фабрику, где изготавливают знаменитые французские духи, конечно я купила себе и в подарок дочери по флакончику духов. Затем пообедали, и вот наш путь лежит к знаменитому замку всех французских правителей, включая Наполеона.
  Все залы ,которые мы увидели в Фонтенбло описать невозможно, конечно, поражала роскошь императорских спален, тронных зал, мы видели кресло Наполеона, различные предметы быта: столовые сервизы в золоте, настольные часы и другие предметы с драгоценными камнями.
 На обратной дороге мы заехали в Русскую деревню, где живут многие русские и на русское кладбище Сен- Женевьев де Боа, где похоронены наши многие знаменитые соотечественники.
 На третий день пребывания в Париже у нас был день свободных посещений, и я решила остаться в гостинице. Мне надо было просто отдохнуть, потому что очень устала, а потом нас ожидали ещё другие экскурсии. Утром проснулась поздно, затем позавтракала и пошла гулять. Оказывается, наш отель находился в азиатском поселении, где было озеро с лебедями и другими птицами.
  Вокруг озера гуляло много турчанок с маленькими детьми, озеро было такое чистое с зарослями кустов, с мостиком через него, что я была им очарована. Долго гуляла и смотрела на уток и лебедей, засняла их на свой фотоаппарат.
  Экскурсией следующего дня был замок Шантильи, но сначала нас повезли на остров Сите в знаменитый Собор парижской Богоматери - Нотр- Дам - де - Пари!
  Произвела впечатление  величина этого храма,построенного ещё в 12 веке, его мощный и величественный фасад поразил нас своим величием! Внутри собора были великолепные витражи высоких стрельчатых окон, кроме этого он был украшен различными статуями, изображающих святых.
  Потом мы поехали в замок Шантильи, он был основан в 16 веке,одно время принадлежал принцу де Конде, поэтому его потомками была собрана уникальная коллекция старинных книг, редкостного фарфора, оружия, картин многих знаменитых художников.
  Так что,нам было там на что посмотреть, мы бродили по замку несколько часов, а потом долго любовались парком и озёрами вокруг замка! Нас окружала такая тишина и покой,что сердце замирало от такой красоты!
  По дороге обратно из Парижа, мы ещё посетили столицу шампанского город Реймс. Это был тихий маленький городок, где нас познакомили с производством шампанского.
  Затем нас повезли в один из погребов шампанских вин, где мы попробовали не только шампанского, но и многие знаменитые марки французских вин! После их дегустации многие туристы были очень даже навеселе!
  В автобусе пели песни, так и доехали до отеля где-то уже в середине Франции, где и заночевали. Утром, как всегда, позавтракали в отеле и поехали смотреть ещё  Великое Герцогство Люксембург.
  В Люксембурге мы пробыли очень недолго, осмотрели собор Нотр- Дам и дворец Великого Герцога, но особенно запомнился "Балкон Европы" - так называлась площадка с которой был виден весь Люксембург.
  Там открывались такие красивые виды на город, а в дымке виднелись леса и горы, всё это было так прекрасно, что мы долго стояли на этой небольшой площадке и фотографировали город. Это была наша последняя экскурсия в Европе, а дальше лежал нелёгкий путь домой, по Германии более 500 км.
  Далее из Берлина мы направлялись на поезде в Москву, я не могу описать, как мы все устали. Но то, что случилось со мной больше похоже на мистику, впрочем, мистику мы создаём сами.
  Когда мы благополучно поселились в своих купе, я немного поела, разделась и легла. Долго ворочалась, никак не могла уснуть, нашла снотворное в своей аптечке и приняла сразу две таблетки.
  Дальше не помню ничего, но по рассказам моих попутчиц из купе москвичек, Ирины и Марины, они меня не могли добудиться до смены колёс на границе с Польшей.
  Тогда испугавшись, руководитель группы вызвала мне скорую помощь. Приехали поляки- медики, но когда они осмотрели меня, измерили давление, пощупали пульс, то сказали, что всё в порядке- она  просто спит! На всякий случай мне сделали укол снотворного!!
 Дальше было смешнее, заходит пограничник - поляк, просит паспорта, а я сплю и паспорт у меня в руке зажат. Когда он потянул паспорт из руки, то она безвольно свесилась с полки. Пан спрашивает у Марины с неподражаемым польским акцентом: " А  це пани есть жива?" Марина ему отвечает: "Конечно живая, только очень крепко спит."
  Я проспала более 16 часов, почти до самой Москвы,когда проснулась, то чувствовала себя хорошо и спросила Марину: " А когда будут колёса менять?" Грянул такой хохот, что все повыскакивали из своих купе. Оказывается, я так спала,что не слышала, как меняют колёса, а всегда это такой грохот и шум, что спать невозможно!
  Вот и не верь пословице, правда теперь я верю, что проживу долго, поскольку моя смерть по дороге из Франции не состоялась! А мой сон был просто таким долгим от снотворных,как летаргический, только со счастливым исходом!
 коллаж фото автора.
12 Встреча поздней осенней любви
Татьяна Бродская
   Недавно где-то прочитала фразу : » Мы обладаем таким запасом любви, который не в состоянии растратить ни один человек» Так почему мы храним без применения эти запасы любви?
   Придумал кто-то, что любовь бывает только до 40 лет, а потом болезни, нервы, давление, сердце... А ведь всем нашим органам, как раз не хватает именно любви и душевного тепла, особенно кому за 50, 60, 70 лет.
   Леонардо да Винчи писал: « Великая сила любовь - есть  дочь великого познания»  Именно о познании в любви, душевной зрелости, умении человека видеть,  слышать и понимать друг друга и будет мой рассказ. Ещё многие люди говорят, что любовь бывает только весной или летом, а что осенняя или зимняя любовь обладает другими чувствами?
   Дорога судьбы, какие она неожиданные преподносит встречи? Я хочу рассказать  про встречу любви, в таком возрасте,когда уже и не думается  ни о какой любви.  Два года  назад я познакомилась на одном из сайтов с  одинокой женщиной, ей было тогда  63 года, звали её Галина, на фото она выглядела обыкновенно - не красавица, но с такими ясными и добрыми глазами, что сразу вызвала у меня симпатию. Мы стали переписываться, поверяю друг другу свои немудреные тайны.
   Прошло около года и вдруг она исчезла - не отвечала на письма и сама не писала, я уже подумала, что у неё плохо с мамой, за которой она с дочерней нежностью ухаживала. Но через месяц Галина  появилась и рассказала в письмах мне вот такую историю.
  Однажды она на улице встретила друга своего умершего мужа - Сергея. Они обрадовались друг другу, Сергей  спрашивал про её жизнь, она сказала  ему: «Живу вдвоём с мамой, дети давно живут отдельно, а внуки уже большие! А как ты?»
  Тогда Сергей стал рассказывать о себе, что после смерти жены снова женился - взял женщину на 15 лет моложе себя, но жизнь с ней не сложилась, слишком она отличалась от его первой жены, да и интересы у них были разные.
  Его новая жена не любила возиться по хозяйству, зато любила различные распродажи, шопинг, украшения, одежду, ходила в тренажёрный зал и каждый год ездила отдыхать на море.Сергей был более домашним, он любил лес, ему нравилось рыбачить и ходить по грибы. Так что, прожили они недолго, так и разошлись, не оставив на память ничего друг другу.
  Так Сергей остался один, но он не унывал, по натуре был весёлым и общительным, даже  пошутил : » Теперь никогда не женюсь на женщине моложе меня – слишком разные поколения!» Так разговаривая, они долго гуляли по улицам города, разговаривали  о политике, проблемах ЖКХ, пенсиях, но больше всего говорили о природе. Галина тоже обожала ходить в лес за грибами.
  Не заметили, как стемнело, Сергей проводил Галину домой, а она его пригласила на чай. Потом Сергей стал часто заходить в гости к Галине, приносил конфеты и цветы, а Галина от его посещений расцветала, даже стала больше ухаживать за своей внешностью, встречала его в красивой кофточке и с причёской.
  Вечера с ним проходили не скучно, он был прекрасный рассказчик и много рассказывал о деревьях, птицах и грибах. Они оба были заядлые грибники, и Сергей предложил сходить в лес за грибами. Был конец сентября - самая грибная пора, поливали небольшие дожди, так что грибов в тот год было много.
  Галина мне писала, что прогулки с Сергеем по лесу доставляли ей  истинное наслаждение, казалось, что в лесу всё так красиво, таинственно,  так чудно и необыкновенно, даже птицы поют  другие песни. Сергей ей рассказывал о многих видах птиц и так забавно их передразнивал, что она много смеялась.
  Им было так хорошо вдвоём с Сергеем, гулять в лесу, слушать пенье птиц, разговаривать обо всём, что Галина согласилась ходить чаще в лес. Эти прогулки каждый раз открывали Галине новые качества  в  характере Сергея, ей было так радостно сознавать, что они понимают друг друга с полу - слова!
  И вот однажды, на одной из таких прогулок Сергей серьёзно посмотрел на Галину и сказал: « Галина ты смеяться не будешь?  Мне так хорошо с тобой, я думаю, что я влюбился в тебя и хочу, чтобы ты  стала  моей женой!» Галина долго не могла опомниться от его признания, но понимала, что и она испытывает к нему серьёзные чувства.
  Она писала мне: « Я,  кажется, влюбилась, а Сергей на пять лет младше меня? Предлагает мне выйти за него замуж? Что мне делать- я боюсь его возраста!»
  Я посмеялась над её страхами, ну что такое пять лет, когда уже обоим за 60, в такие годы нет никакой разницы - поколение почти одно и мысли, привычки, пристрастия похожие, так чего тут думать, конечно , соглашаться!
   Их роман развивался так быстро, что через три месяца они поженились, как будто боялись, что им не хватит времени на такое неожиданное счастье. Сергей смеялся над страхами Галины,  говорил ей, что ни её возраст, ни её мама его не смущают, только отшучивался: « Одному жить ещё страшнее – некому даже слова сказать!»
    Свадьбу они не справляли, да и  особо брак свой не афишировали. Сергей сдал свою одно - комнатную квартиру внаём и переехал к Галине. Вот уже больше года, как они счастливы в браке - никакая разница в возрасте не мешает им любить друг друга, а жить, так как будто им отпущена большая и счастливая жизнь!
13 Голубая река
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                                рассказ

                              Голубая река

   Вечер наступил как – то незаметно. С утра шёл дождь. Листья на деревьях были ещё мокрые от дождя. Солнечные лучи пробивались сквозь быстро пробегающие тучи. Я сидела дома и совсем не хотела выходить на улицу. Люди с зонтами понуро проходили по улицам. Ещё вчера был жаркий день, а сегодня, погода словно сбесилась. Ветер невероятной силы клонил деревья. Листья и мелкие ветки от деревьев летали в воздухе.
   Я сидела в комнате на диване и молчала.
   Самолёт должен был вылетать через два дня.
   Я собрала в сумку всё необходимое и поехала на автовокзал.
-  До Барабинска, сколько?
-  Рубль пятьдесят – ответила кассир.
   Автобус приехал рано утром в местный аэропорт. Людей было мало. Пока ехали в Кыштовку, я успела рассмотреть все прелести Новосибирской степи.
   Аэропорт был небольшой. Деревянное здание и большое поле с парой АН – 2, в народе кукурузники. Вылет самолёта задерживался. Люди сидели и отдыхали. Мелодия из старого приёмника неслышно разливалась по залу. Людей было немного. Кто ел, разложив еду на сумках. Кто с детьми играл. Мальчик выбежал из зала ожидания и кричал папу. Отец выбежал за ним. Они бегали друг за дружкой и хохотали. Отец поймал своего сына и подкинул вверх.  Молодая пара сидела недалеко от зала ожидания. Они целовались,  иногда девушка поднимала голову вверх, видно ожидала чего то. Тучи на небе уже давно разбежались вдаль. Небо было светлым голубым. Парень обнял девушку и что – то шептал ей на ухо. Она смущено смеялась, наклонив голову. В стороне от поля, находилась вертолётная площадка. Стояли вертолёты. Лётчики играли позади вертолётов в карты. Высокий лётчик с белыми волосами и голубыми глазами  поднялся и пошёл в сторону зала ожидания. В глубине зала была дверь, которая закрывала кабинет диспетчера. Разговор было хорошо слышно. Лётчик просил выпустить их вертолёт первым рейсом. Они летели на север Новосибирской области, в степи. Диспетчер, женщина, очень симпатичная, нервно сморщив лицо, отвечала ему.
- Ну, ты сам посмотри, сколько людей ожидает своих рейсов. А ты, Александр, вечно самый первый спешишь улететь. Куда я их дену? Ведь они скандал поднимут.
- Не поднимут. Объясни  им, что это рейс экстренный. Ведь не могут ждать груз в тайге. Геологи не такой уж народ, чтобы ждать еду целыми месяцами. Мы и так сегодня просидели здесь целый день. Ну, что, Наташа, может быть, договоримся.
- Ну, ладно – кокетливо улыбнулась диспетчер. - Но это в первый и последний раз. Я ведь тебе не амбразура, выдерживать такие атаки от пассажиров. Ну, как, когда прилетишь назад?
- Потом, потом – целуя диспетчера в щёку, сказал Александр.
  Он вышел из диспетчерской и пошёл в сторону выхода. Когда он шёл к выходу со скамьи поднялись несколько человек. Но Александр уже не видел, что было дальше. Наташа вежливо пригласила пассажиров утихнуть. Она сказала, что через три часа ваши рейсы будут выпущены. Погоду передали нормальную и все улетят сегодня. Пассажиры повернулись и пошли к выходу. Женщины их обступили, в надежде узнать, когда их рейс будет выпущен. Мужчина в зелёной куртке ответил, что погоду передали лётную и через три часа мы все улетим. Женщины облегчёно вздохнули и пошли на свои места. Они уже половину дня сидели в аэропорту и были утомлены до изнеможения. Дети плакали. Женщины вернулись на свои места и успокоили своих родных.
  На поле взревел мотор первого вертолёта. Он поднялся в небо и улетел, оставляя за собою вихрь пыли и мокрой воды от дождя. Второй уже заводил мотор и тоже поднялся в небо. Пассажиры сидели и ждали, когда объявят их рейс. Прошла два часа. Солнце светило так, что казалось, от жары некуда было деваться. На поле вытянули первый самолёт. Люди, кто побежал, кто пошёл на самолёт. Загрузив свои поклажи, они расселись на скамейки. Девушка с парнем сидели, обнявшись, будто их кто – то смог разлучить в этот момент. Бабушка держала в клетке кур. Они сидели притихшие. Видно было, что они измучились до предела. Мы сели на правую скамейку от кабины пилота. Самолёт был маленький, всего - то тринадцать или восемнадцать мест повдоль туловища. Я сидела и смотрела в иллюминатор. Высота была небольшая, всего – то двести километров.  Под самолётом расстилались степи и кое – где видны были маленькие речки  с голубой водой. Степи напоминали широкие поля с зелёной, а кое – где и с жёлтой травой. Так сильно выгорали степи в летнюю жару. На некоторых участках степей паслись стада коров. Пастухи били коров бичами и кричали что – то им. На коричневой лошади сидел высокий парень с бичом в руках. Он заходил, то слева, то справа и подгонял стадо. Видно было, что они перегоняли стадо в какую – то другую местность, а может быть, в коровники. На реках не было видно ни одного человека. Самолёт летел часа два, наверное, уже. Мне так надоело смотреть в иллюминатор, что я хотела уже выйти из самолёта и бежать куда – нибудь. Только бы не лететь на этом драндулете. Кто это выдумал такой кошмар. Сидишь как пень в бочке, а тебя по горе катают и резко сбрасывают в реку. Да, ладно бы, ещё просто перекатывали по ровной местности, а то словно пинками, с разбегу бух по бочке и покатилась ты вниз. Летишь вниз, зажмурив глаза, и ждёшь, когда этот кошмар кончится. Кое – как долетели до деревни, где мы должны были помочь местному гидрологу по работе. Вылезли с самолёта, ноги гудят, словно сто гирь на тебе. Меня качает из стороны в сторону. Тошнит, не то слово. Просто рвёт из тебя всё. Уши заложило, ничего не слышу. Сижу и жду, когда к нам подойдет кто – нибудь. Подошла женщина. Не молодая. Поздоровалась.
- Как вас зовут?
- Меня Алла, а её Наташа.
  Она позвала нас в машину. Ну, думаю, ещё один такой полёт на машине по деревенским дорогам и я сдохну. Но, ничего, доехали, как бы это мягко сказать, с подкидками. Вышли около деревянного дома. Сами качаемся, усталые. Галя завела нас в дом.
- Располагайтесь – и показала на вешалку.
  Я сняла лёгкую куртку и повесила её на вешалку. Села на стул. Ноги гудят, будто пешком шла, да по горам и скалам лезла. Ровно лишь только не ободранные были мы. Можно было представить нашу внешность после всемирного перехода между Куйбышевом и деревней, что на севере Новосибирской области. Ободранные, голодные, глаза чёрные, и от пыли, и от  усталости. Руки в кровь изодранные. На кроссовки не смотри уж. И так не понятно, что есть ли они на ногах вообще – то хоть. Сидим, отвечаем на её расспросы. Ну, хоть бы помолчать дала немного нам. А то мы и так как старые гусыни, только что не шипим в ответ. Галя налила нам чаю.  Мы попили и пошли в баню. Все – таки она здорово придумала – баню с дороги. На нас было пыли и грязи немерено. Моемся в бане, а сами уже спать так хотим, что готовы на полу лечь.
- Наташка, не спи.
  А сама глаза закрываю. Вышли и домой. Легли спать. Было уже поздно. Луна на улице светит огромная, как яичница. Уснули сразу. Перина под нами мягкая, так и убаюкала нас с Наташкой.
  Утром Галя нас подняла рано. Солнце только что поднялось. На улице был туман.
- Это у нас часто такие туманы. Ведь здесь сырости много. Ещё дальше болота.
- Комары, наверное, заедают вас летом.
- Да уж не без этого. Пошли. На, Алла, тебе нивелир. А ты Наташа держи вертушку. Тут, не далеко, с километр, а может быть и боле.
  Вздохнули мы с Наташкой, но что делать то, не назад, же возвращаться. Наша работа такая. Сгрузил всё на себя и пёхом до самой речки.
  Галя первая зашла в воду. Она рейкой измеряла глубину реки. Я записываю. Наташка ждёт. Когда вертушку подать. Галя рукой машет, мол, давай, вертушку. Наташка зашла в воду по колено. Скорость реки большая. Нам надо было измерить скорость  и направление реки. Река, сильно, извилистая. На  берегу кустарники растут, дальше деревья. Лес в основном лиственный, смешанный. Галя записывает показания, мы ей называем цифры. В лесу тихо. Где – то птица поёт. Ветер уже не такой сильный, как в Куйбышеве. Лишь ветки еле еле шевелятся.
- Как красиво у вас здесь – сели отдохнуть возле реки на траву – Наверное, отсюда не очень – то хотят уезжать. 
- Да, нет. Всё равно едут в Новосибирск. Особенно молодёжь. Мы вот остались. Я здесь на станции работаю давно, уже лет десять.
- Зимой, наверное, холодно, ведь морозы и здесь бывают сильные.
- Да, нет. Морозов сильных у нас не бывает. Были иногда морозы за тридцать. Но так редко. В основном двадцать или до пятнадцати понижалась температура.
- А как вы зимой снимаете показания на реках?
- Мы зимой на реках бываем редко. В основном, когда половодье, или лёд встаёт, или ледоход идёт. Ну, так, раз в месяц, проверим глубину льда. И есть ли промёрзшие места до дна на реке. Приходится иногда поработать.
- Лес-то, какой? Дышишь воздухом и словно весь пропитываешься насквозь всей силой природы.
- Да, леса  у нас много. Река в основном небольшая. Сильно, извилистая. Весной разливается сильно. Постоянно наводнение. Ведь равнина. Деревня внизу расположена. Беда сплошная.
  Сидим мы с Галькой, местным гидрологом и разговариваем. Она не высокая, молодая женщина. Сама местная. Осталась работать на труднодоступной станции.
- Галька, смотри, мальчишка, по-моему,  тонет. Быстрее.
  Мы бегом по берегу к мальчишке. Он уже почти всей головой погрузился в воду. Река то здесь с разными глубинами. Где – то метра полтора, а где-то и все три – четыре. Берега есть резко обрывистые. Галька прямо в одежде прыгнула в воду и нырок. Под водой поймала, мальчонка, за волосы и вверх потянула.  Он уже почти не дышит. На берег вытащила, сама в слёзы. Но сдержала себя и давай ему дыхание делать. Он задышал. Открыл глаза и плачет. Мальчишки друзья собрались около него, испуганные. Ой, что нам теперь будет?
- Ну, куда вы лезли. Ведь знали, что здесь обрывистый берег.
- Мы думали, что нормально всё будет - насупились мальчишки – Он не первым полез уже. Вон Толька – то ничего, нырнул и нормально. Я тоже нормально прыгнул в воду. Ничего не было. А, он, начал раскачиваться, и земля пошла под ним. Он и упал с обрыва.
- Сколько говорили начальству, что надо было здесь берег укрепить и табличку поставить. Табличка – то ведь здесь была. Да, такие же мальчишки всё ведь разломают. Ох, и что мне теперь с тобою делать?
  Серёжка лежит, молчит, видно, что сильно испуган.
- Лежи, - сказала она ему, сама отломала ветку потолще от дерева и щит поставила, благо планшетка хоть и небольшая, но была у меня. Написала о запрете купаться на этом берегу. Оползень.
  Сели на берегу, сами испуганные, уставшие. Я легла, глаза зажмурить бы от солнца, да после такого случая вообще не знаешь как себя вести. Галька заплакала, ведь сейчас меня накажут. Опять, скажут, у тебя на участке случай. А,  что я могу. Ведь сколько говорили в деревне, что опасно на некоторых участках реки купаться. Ведь сами лезут. Вот и скажи потом, что не виновата.
- Давай, Галя мы подтвердим, что они сами.
- Да, как подтвердишь. Ведь никто не видел. В деревне опять кричать начнут. Что, это вы ничего не делаете. А что я могу, на каждый берег щиты поставила, да ведь они бегают, смотрят, что ли на что – нибудь.
  Галька поднялась и пошла к месту нашего последнего замера глубин и снятия съёмки.
Собрали вещи, и пошли в деревню. По дороге Галя рассказывала.
- Да, работы здесь хватает. Мужика бы нам для работы. А то ведь, смотри. Вся работа почти мужская. Где это я могу столько в воде стоять. Постоянно простываю. Болею по несколько раз в году. Ведь показатели надо снимать и в дождь, и в снег. Все моменты  природы о реке надо подавать в управление. Вот и работаю так. Летом ещё ничего. А вот зимой. Когда с ледобуром идёшь, лунки бурить, то хоть вой. Где мне силу такую взять здесь. Это же работа мужику только под силу. А мы вон, какие хрупкие женщины. И всё на наших руках. Тоже болею и по -  женски. Мой мужик все время ругается. Когда, мол, тебе помощника дадут? А то всё я тебе помогай и помогай. Может мне в твоём управлении зарплату дадут? А то, что я за бесплатно лунки бурить должен.
- Наше начальство точно никогда не разбежится на выдачу лишней зарплаты. А вот себе премии, всегда, пожалуйста. Да, ещё баб себе заведут. И катаются, куда им только хочется.
  Вышли по лесной тропе на окраину леса. Впереди, вдалеке, дома деревни. Собаки бегают по улицам. Коровы мычат. Свиньи около заборов трутся. Мальчишки на велосипедах гоняют. Всё, как в простой деревне. Бабы сидят, все сплетни по деревни обтрясывают.  Солнце светит ярко, уже в зените. Подходим к дому. Кошка на скамейке спит. Мухи жужжат над окном. Вышла Галькина хозяйка.
- Ну, что, Галина, все замеры сделала? Что опять начальству свавому будешь докладать – то?
- Ничего, Мария Ильинична, найдём что доложить. Вот, подмогу, на два дня мне прислали. Студенты. На практике.
- А, эти то, тебе не подмога. Так растрата денег, да и только. Оплатят хоть их приезд то тебе или опять,  за свой счёт.
- Да, оплатили уже. Вчера вот Светка принесла перевод.  Да, не пугай девчонок  - то хоть. Они и так вчера такие усталые были. Да, ещё сегодня на реку их водила.
- А мы ничего Галя. Не устали.
  Галя не стала говорить, что произошло на берегу. Все равно, рано или поздно вылезет все на деревне. Ведь деревня, в одном конце скажешь, в другом ответят. Зашли в дом. Сидим на диване. Галя ужин разогревает.
  Ночь прошла быстро. Луна светила ярко. Сквозь шторы на пол спускались полоски лунного света.
  Галя нас подняла утром рано. Поставила на стол горшок с борщом. Позавтракав, мы начали собираться на самолёт. Летели обратно в Куйбышев. Самолёт опять трясло, словно телегу на старой каменистой дороге.
14 Дороги
Владимир Погожильский
«Дорога, дорога, ты знаешь так много...»

Так и не пойму что в моей жизни занимает больше места - дом или дорога? Домов в жизни было десятка три или больше. И сейчас под крышей. Но снятся только дороги.

Первое воспоминание детства: летим в самолете, зеленый изнутри военный Дуглас, через окошко видны внизу крошечные домико и человечки... Мы перелетаем на Сахалин - там у отца  теперь служба.
Потом  был дом, но  помню смутно. Затем поезд – офицерам не давали в то время засиживаться и обрастать связями и хозяйством. Два года и... два чемодана да поезд. Ту - ту! Мы едем на новое место службы. Ночь, я не сплю, а сижу на столе вагона и смотрю в окно. Там мелькают столбы, леса, поля, домики и разъезды...  Я часто в детстве  смотрю в вагонное окно...

В школьные годы  не особо  путешествовал. Не считая, что каждое лето поездом через Москву к бабушке на Тамбовщину... Две тысячи километров.  Сначала с родителями, потом сами с сестренкой. Бегущие столбы за вагонным окном.  Казанский, Павелецкий вокзалы, метро.

С четырнадцати лет каждую осень по колхозам, на картошку... Сказочные осенние уральские леса, нереальное разноцветье. И жуткие, раскисшие дороги.

Долгая дорога в Ленинград. Шахунья – Вологда - Московский вокзал.  Невский проспект. Институт на Петроградской.
Весь  Ленинград пешком, по каждой улочке. Красивая, солидная и сказочно богатая набережная Невы. Торжественный Летний сад. Угрюмая Волкова деревня, деловая Петроградка...Черная речка, место дуэли Пушкина...
Выработал правило: от всех болезней лечиться ходьбой. Помогает. И от простуды и от расстройства желудка. И от головной боли.
Уже наладился каждое студенческое лето еэдить на Украину или на Кавказ... На целину. Поезда, поезда, степные дороги...
 
Распределение. Еду в Вильнюс - оттуда дороги ведут в Минск, Ккалининград, Ригу, Таллин, Витебск, Брест...  Все досягаемо, по радиусам. Выходные трачу на освоение пешком улиц этих городов.
Отпуск автостопом. По Золотому Кольцу, по Карпатам, Молдавии...

Работа, стул, стол, чертежи. Больше двух недель не выдерживаю – пошлите меня куда-нибудь в командировку, согласен добираться поездами, автобусами, ночевать на вокзалах. Не могу на одном месте!
Все чаще Москва. Стараюсь пройти всю пешков в разных направлениях – Ленинградка, проспект Вернадского... Не трудно через всю Москву от Филей до Кремля. Настоящая Москва от Кремля до Садового кольца. Что ни улица- то история.

А уж через весь Вильнюс - и подавно. И через весь Минск, когда там бываю. И через Калининград.
Купил хороший шоссейный велосипед. Теперь вся Литва и половина прилегающей местности мои.
Пробег Вильнюс- Каунас-Калининград- Рига-Таллин-Ленинград-Новгород- Тверь –Москва -Минск .

Думал ног на всю жизнь хватит: когда иду, чувствую, что живу.
Ревматолог качает головой: не надо было так много ходить, и у ног есть ресурс. Что делать? Начинай ездить.

Сменил тропки на автодороги, Трудно вставать, не хочется. Никуда и ничего не хочется.  Ноги ноют. Пока не уселся за руль. Опять живу! Вперед!  Дороги ждут.
15 Краснополянские дороги
Анна Сабаева
    В 90-х годах я увлеклась горным туризмом. Природа Сочи и его окрестностей к этому очень располагала. Несколько лет подряд я проводила отпуск на Красной Поляне, в горах. В то время на Красной Поляне было две турбазы – профсоюзная и Министерства обороны. Турбаза Минобороны была хорошо оборудована. Мы находились там пять дней, пока набиралась группа. Затем – пятидневный поход. Ночевали в приютах. Загорали на ледниках. Впечатления от этих походов сохранились у меня в стихотворении “Две гитары”.
                      
                     "Две подруги, две гитары на моей стене.
                      Удивительная пара – молча, в тишине…
                      Стала плохонькой и старой первая из них.
                      Поделили верст немало с ней мы на двоих!
                      Простовата, неказиста, и чехол не нов…
                      А была ведь голосиста, пела и без слов!
                      Что ж молчишь теперь, подруга тех далеких лет?
                      Позабыла, как встречали мы с тобой рассвет?
                      И какие песни пели вместе у костра,
                      А инструкторы сидели с нами до утра…

                      Ночь чернела на привале, нас манил приют.
                      Мы идти не уставали, знали – там нас ждут…
                      Ждут дороги, реки, горы, как в живом кино…
                      Ведь еще Семиозерье не покорено!
                      Мы пересекли долину. Было нелегко
                      Покорить свою вершину – гору Псехако!
                      С солнцем мы играли в прятки, и подъем был крут…
                      Шли мы молча, без оглядки, как на Божий суд…
                      Белый свет, казалось, меркнул, не осталось сил.
                      Мы увидели, как беркут там, внизу, парил…
                      И вершина покорилась! Вот он, звездный час!
                      Покорилась, подчинилась нам на это раз!

                      На вершине мы стояли. Дух перевели –
                      И открывшиеся дали взглядом обвели.
                      Папоротники сменяли сосны и кусты,
                      Будто в царство мы попали дивной красоты!
                      Водопад встречался с речкой на цветном лугу.
                      И стояли горы-свечки, головы в снегу.
                      Заметалась в ветках птица, свой покинув плен.
                      Так бродячий дух стремится в родовой дольмен...
                      С гор повеяло прохладой. Мы спускались вниз,
                      Слыша шепот водопада, легкий, как каприс…
                      И застыли кипарисы, остудив свой гнев,
                      Как монахи на молитве, ветви вверх воздев.
                  
                    … Мы спускались по цепочке, таинству верны.
                      Все овраги, реки, кочки преодолены.
                      Вот и лагерь. В быль из сказки возвратились мы.
                      И опять коснулись пальцы бережно струны.
                      Нас переполняли чувства, и, как пальцы рук,
                      Вдруг сплелись они искусно в мелодичный звук.
                      И гитара зазвучала, песня полилась,
                      Без конца и без начала, закружился вальс…
                      Вновь ласкали пальцы нежно шелк и сталь струны,
                      Сердце билось безмятежно, лился свет луны… "

      Благодаря гитаре и песне “Рассвет – золотая корона, вершинам открыты просторы, здесь эхо грохочет по склонам – мы горы, мы горы, мы горы…”, которую очень любил инструктор Володя, нам удалось попасть в 1989 году в единственную группу, которой было разрешено посетить Кавказский заповедник. Тогда мы совершили восхождение на вершину Псехако. До подножия вершины шли по изумительно красивой долине Семиозерье. Семь озер необычайной красоты, одно красивее другого! И между ними альпийские луга со своими сочными красками и необычайно огромными папоротниками, цветами. Вечером сидели у костра, а звезды – прямо над головой, казалось, так близко, что рукой достать можно… Утром совершили восхождение. Помню, как захватило дух, когда я оказалась на вершине! Внизу парил беркут. Трудно выразить словами чувства и восторг, переполнявшие меня. Это нельзя объяснить, можно только испытать. Те, кто бывал в горах – горные туристы и альпинисты, читающие эти строки, хорошо меня поймут. Им наверняка приходилось испытывать то же самое. Когда вернулись в лагерь, я заметила, что мы все загорели, как Арлекино, – одна сторона белая, другая темная. Так вышло потому, что к подножию горы мы шли на рассвете (левой стороной к восходящему солнцу), возвращались на закате (опять левой стороной – к уже заходившему солнцу). Спуститься вниз с Красной Поляны на побережье быстрым темпом можно и за одни сутки. Поразительно, как прямо “на глазах” меняется природа. От альпийских лугов до песчаных дюн побережья. Мы, конечно, спускались, не торопясь. С двумя ночевками. После первой ночевки я обнаружила у себя на пальце странные пузырьки. После второй ночевки, выйдя из палатки, заметила, что почти все мы покрыты мелкими красными пятнышками. Это оказался такой вид мошки, который выгрызает микроскопические участки кожи, и человек покрывается мелкими красными пятнами. А пузырьки были результатом «общения» с другим видом мошки. Мелок гнус, а неприятностей от него хоть отбавляй!
     Когда вернулись на турбазу, мы с подругой-москвичкой вспомнили, что наш прошлогодний инструктор перешел работать на другую турбазу - "Профсоюзную". Решили прогуляться к нему в гости. Застали его чем-то озабоченным. Оказалось, что к ним приехали швейцарцы (в то время международный туризм у нас только зарождался) и хотят снять рекламный фильм. “Девочки, хорошо, что пришли. Очень кстати” – сказал он. И попросил помочь в съемках. Швейцарцы снимали нас на кинокамеру на фоне пышной краснополянской природы, нам же позировать для киношников было одно удовольствие. Те захотели снять и новую сауну. Побрызгали нас водой, чтобы казалось, что это пот, завернули в простыни, налили чай. И мы изобразили “отдых после парилки”. В ледяной бассейн нырять, конечно, не стали. А вот физрука, который участвовал в съемках вместе с нами, уговорили “нырнуть”. После парилки, наверное, такой бассейн – то, что надо. Каково же было физруку прыгнуть в бассейн без посещения парилки – история умалчивает. Но выскочил он оттуда, “как ошпаренный” – если это выражение можно применить к  его состоянию после прыжка в ледяной бассейн…
     Сейчас Красная Поляна стала всемирно известна в связи с Олимпиадой, проведенной там зимой 2014-го года. Изменилась и преобразилась, стала совсем другой... Но когда я смотрю на фотографии тех лет, сделанные во время походов по заповедным краснополянским местам, сердце начинает щемить от грусти по неповторимым минутам, проведенным там наедине с великолепной, нетронутой цивилизацией природой... И эти ощущения останутся со мною навсегда...
16 5. Дорога без конца
Владимир Шарамыгин
Малыш и Солнышко грелись на крылечке, впитывая льющиеся с неба теплые лучи нежного весеннего солнца, когда на дороге появился Странник. В одной его руке было маленькое лукошко, а другой он сжимал крепкий дорожный посох.
- Здравствуй, Странник.
- Здравствуй, Малыш, как у тебя дела?
- Все хорошо. Но… почему ты так долго не заглядывал в наши края?
- Я зашел очень-очень далеко, Малыш. В тех мирах мне еще никогда не приходилось бывать. Да и обратный путь оказался не близким. А ты, почему такой бледный?
- Нет, ничего, Странник, просто я только-только поправился после болезни.
- А что с тобой случилось?
- Не знаю, заболело сразу много людей во всем селении. Пришли женщины, чтобы лечить нас. Откуда-то издалека привезли доктора, устроили … этот…- карантин. Доктор говорил много непонятных, ученых слов и давал всем пилюли. Но вылечил.
- Теперь, Малыш, тебе надо побольше гулять и набираться сил.
Странник прислонил к стене посох и присел на крыльцо, поставив перед Малышом лукошко.
- Попробуй, это лесные ягоды. У Вас такие не водятся.
- Спасибо. – Малыш зачерпнул сразу целую горсть разноцветных ярких горошин и закинул их в рот. Его лицо тут окрасилось выражением восторга. – Ух ты!
- Нравится, - Странник довольно улыбнулся, - Бери еще.
Котенок, как не пытался его убедить Малыш, от угощения категорически отказался. Но ягоды все равно скоро закончились. Малыш поблагодарил Странника, и они пустились в разговоры о далеких мирах и о дорогах, о не виданных никогда Малышом лесах, о горах, реках и озерах, об океане и островах, о необыкновенных животных и еще… об очень-очень многом.
За разговором они не заметили, как завечерело, на землю опустились сумерки, скрывшие протянувшийся из края в край горизонт. Наконец, спохватившись, что гость проголодался с дороги, Малыш пригласил Странника в дом и накормил, как сумел.
После ужина Малыш убрал все со стола и зажег длинную белую свечу на медном подсвечнике в виде полураскрывшегося цветка с красиво изогнутыми блестящими лепестками. Отсветы трепещущего огненного язычка заметались по гладким деревянным стенам, приглашая продолжить разговор.
- Странник, объясни мне, почему сердце ведет себя так странно?
- О чем ты, Малыш?
- Когда я был болен, то слышал, как про сердце говорили – то оно несется вскачь, то оно затихает, то останавливается… А еще, я сам это чувствовал, оно будто бьет молотом после тяжелой работы и словно поет, когда счастлив. Почему?
- Ты взрослеешь, Малыш…
- Да, уже в этом году мне дадут взрослое имя. Но… ты все равно можешь называть меня Малышом. Даже тогда. Если захочешь…
- Ты добрый, Малыш.
- Не знаю. Но ответь мне – про сердце!
Странник задумался. В его глазах вдруг появился отголосок какой-то старой, но не утихшей до конца боли. Он остановил взгляд на пламени свечи и как-то очень тихо заговорил.
- Сердце, Малыш, не просто какой-то орган внутри человека. Через него проходит вся кровь. Вся-вся – до последней капли! Говорят, что что-то волнует кровь – это сердце! Говорят, что кровь стынет – и это тоже сердце. А еще оно нежное и чуткое. Если тепло человек может ощутить любым участком тела, то доброту почувствует только сердце.
- Выходит, сердце – это главное? Только оно сможет узнать друга и отличить настоящее добро от показного?
- Да, Малыш, только оно одно.
- А если сердце ошибается, такое может случиться?
- Значит, - Странник опять отвел взгляд, - Человеку просто нужно было во что-то верить, кого-то любить, нужна была сказка…
- Любить? О чем ты говоришь, Странник, я не могу тебя понять, что это значит – любить?
- Ты и правда вырос, если задал этот вопрос, Малыш… Но ответа у меня наверное нет.
- А помнишь, ты говорил, что все возможно измерить дорогой…?
- Говорил… Но любовь… Любить – это значит отрываться от любой дороги, доверять выбор пути тому, кого ты любишь. И если получаешь любовь в ответ, то две жизни, два пути сливаются в одну дорогу без конца… И только верность может сохранить эту дорогу первозданной. Верность, и еще доверие.
- А если верности не хватает?
- Тогда… может быть, и любовь была просто иллюзией, красивой сказкой – для одного…
Странник замолчал, что-то вспоминая. В его глазах, будто рождаемые пламенем свечи, пронеслись тени смятения, страха, познанного счастья, умиротворения, а после снова боли и безысходности.
- Знаешь, Малыш, если в любви один человек предает другого, то тот, кому изменили, оказывается совсем без дороги.
- …
- Есть такое место, где нет дорог. Совсем. И попасть туда можно только одним способом…
- Ты был там, Странник?
- Да, Малыш, однажды мне довелось там очутиться.
- Но ведь ты вернулся, нашел дорогу даже там, где их нет. Ты ведь Странник!
- Да, конечно, Малыш, я вернулся. А может быть вернулся кто-то другой, только похожий на меня. Кажется, что-то очень важное мне пришлось ради возвращения оставить там, в этом месте без дорог.
- А любой может полюбить?
- Нет, только тот, у кого есть сердце!
- Но ведь…
- Да, Малыш… Но сердце – как эта вот свеча, смотри…
Странник подул, пламя в последний раз взметнулось, разгоняя темноту, став внезапно как будто ярче и больше, чем на самом деле – и угасло.
- Видишь, Малыш. Только один-единственный миг между горящей свечой и холодной… А все дороги теперь остались там, в бесконечности.
Странник повернулся к окну, через которое в дом попадал призрачный свет далеких звезд. Малыш последовал взглядом за ним.
- Эти дороги открыты только Странникам.
- А я, я смогу полюбить?

В руки Странника, лежавшие на столе, внезапно ткнулось что-то теплое и пушистое.
- Зажги свечу, Малыш…
17 3. Дорога к звездам
Владимир Шарамыгин
В тот день у Малыша был день рождения. В его доме появилось сразу много взрослых. Ровесников Малыша в селении не было, поэтому и поздравления все были какими-то очень взрослыми, и подарки были какими-то очень детскими, и вообще… какому взрослому под силу чувствовать и понимать мечты и настоящие потребности малыша.
Поскольку его угораздило очутиться в центре внимания такого количества взрослых, Малыш порядком утомился отвечать на глупейшие, с его разумной, малышовой точки зрения, их вопросы. Вопросов же было множество. И почему-то каждому непременно хотелось узнать, кем Малыш хочет стать, когда вырастет.
Сначала он пытался подыгрывать, ведь каждому малышу известно, что хочется услышать взрослому. Земледел, строитель, плотник, врач, учитель…- вот нехитрый набор понятных им дорог в будущее. А на самом деле Малышу хотелось однажды встать рядом со Странником на его бесконечном пути, и пройти с ним этот путь как самому лучшему в мире другу. И наконец он признался, что не будет как все, а подрастет и станет странником.
На время все разговоры и вопросы прекратились. Все молча смотрели на Малыша. А потом началось… Что, как, почему, кто ему такое сказал… Терпения у Малыша хватило всего на несколько минут, а потом он сбежал. Сначала на кухню, а после на сеновал. И там, на сеновале, все-таки чудеса иногда происходят, Малыш нашел поджидавшего его Странника.
- Здравствуй, Малыш. – Странник улыбался.
- Ты? Ты узнал, что сегодня мой день рождения?
- Нет, Малыш. Если честно, то я не знал этого. Но я запомнил, как ты мне однажды сказал, что осенью у тебя будет праздник, которого ты очень ждешь. Поэтому я пришел. Порадоваться вместе с тобой.
- Спасибо. – Малыш вздохнул.
- Почему ты вздыхаешь, Малыш. Разве кто-то мог обидеть тебя сегодня?
- Они не понимают. Не хотят слышать. Их дороги,… они все одинаковые…
- Подожди, Малыш, не плачь. У тебя покраснел нос.
Малыш поднял на Странника заплаканные глаза.
- Кто же все-таки тебя обидел?
- Они, они все, все взрослые! Они не хотят, чтобы я был странником. Как ты. Не хотят, чтобы у меня была своя дорога.
- Они хотят тебе добра, Малыш. Те дороги, о которых они знают, уже многих сделали счастливыми.
- А твоя дорога? Почему ты стал странником?
- Пожалуй, я не смогу тебе это объяснить. Я помню только, с чего все началось. Я всегда хотел узнать, куда улетают птицы. И однажды я пошел вслед за ними. А потом меня позвала одна звезда. И я пошел на ее зов. А потом… я уже стал тем, кто я сейчас, странником. Дорога сама выбрала меня.
- А разве звезда может позвать?
- Может, Малыш. И даже так сильно, что некоторые люди, услышав зов звезд, готовы провести всю жизнь на пути к ним. Даже зная, что жизни человека не хватит, чтобы их достигнуть.
- Зачем? Что людям нужно там, на звездах?
- Каждый человек надеется найти что-то для себя. Разное. Одним хочется чудес и диковин, каких нет на нашем свете, других привлекают поиски богатства, кому-то нужны знания о других мирах, чтобы понять свой… А кто-то просто мечтает отыскать самое прекрасное место во Вселенной, чтобы построить там самый уютный дом, посадить самый необыкновенный сад и прожить самую замечательную жизнь, какую только можно придумать. А еще, может быть, подарить однажды все это, весь этот мир, малышу.
- А зачем для этого нужно искать на звездах? Неужели такого места нет в нашем мире?
- Реши это для себя сам, Малыш. Выбери себе сам такую дорогу, которая приведет тебя в то место, где ты найдешь счастье, и захочешь остаться.
- А ты? Ты еще не нашел?
- Нашел, Малыш. Для меня такое место – моя бесконечная дорога. Я свободен и счастлив в пути.

Они еще долго говорили. О дорогах, о людях, о мечтах и о том, как они исполняются. Два человека – маленький и большой – Малыш и Странник, а над их головами, будто прислушиваясь, необыкновенно низко над землей сияли, не постигнутые пока никем и недоступные пока никому, прекрасные и таинственные звезды.
18 Первая любовь
Нина Гаврикова
Первая любовь.

Посёлок Михалево спрятался в лесу. Школа находится на окраине, учебный год завершён. Солнце, заглядывая в окна, приглашает на улицу. Радостно щебечут прилетевшие с юга птицы.
Однажды Божене одноклассник передал записку: «Хочешь посмотреть птенчиков зяблика?» Девочка испытывала взаимную симпатию, ответ написала кратко: «Хочу».
Возвращаясь из школы, еле слышно напевала. Подруга заподозрила что-то неладное:
– Почему такая весёлая? Что случилось?
– Игорь пригласил посмотреть птенчиков, – не задумываясь, ответила Божена.
– Без меня? Я за одной партой сижу, а ты пойдёшь? Знаешь, он мне нравится.
– Первая об этом сказала я.
– Какая разница? Он теперь мне тоже нравится. Не отпущу одних.
– Игорь только меня пригласил, – пыталась возражать подруга.
– Ну пожалуйста, пойдём вместе, – изменила тактику Стелла.
– Хорошо, поговорю, – не по-детски деловито ответила Божена.

Первый летний день. Ученики спешили в школу, получить ведомости успеваемости. Торжественная линейка была организована во дворе. Поздравить школьников приехал представитель РОНО. Осенью первоклассников приняли в октябрята, выдали значки, которые выглядели как пятиконечная звезда с портретом Ленина в детстве. Божену тогда выбрали командиром «Звёздочки». Перед выходом на линейку девочка у каждого проверила значки:
– Всё в порядке! – первой вышла из класса, одноклассники последовали за ней.
Мальчики в тёмно-синих костюмах и белых рубашках, девочки в школьных платьях и белоснежных фартуках с огромными бантами на головах выстроились в одну шеренгу по периметру деревянных мостков. Торжественная часть затянулась, отличникам вручали грамоты. Божена не успела переговорить с Игорем. Перед тем как пойти домой, он шепнул, где будет ждать.

Подруги сходили домой, переодели форму. Стелла надела спортивный костюм и кеды. Божена – ситцевое платье и матерчатые туфли.
Паренёк сидел на мостках, изучал ведомость, увидев одноклассниц, вскочил на ноги.
– Я её не звал, – Игорь кивнул головой в сторону соседки по парте.
– Давайте вместе пойдём. Тогда не придётся домой провожать, – оправдывалась Божена.
– Ладно, – нехотя согласился мальчик.

Расстояние между посёлком и разъездом полтора километра лесом, но были проложены мостки. Школьники шагали друг за другом. Когда деревянный настил закончился, деревья безмолвно потеснились в стороны, образуя проход, вот и разъезд. Друзья проследовали мимо дома Игоря:
– Пойдём туда, – мальчуган показал рукой на противоположную сторону железнодорожных путей.
– Разве надо переходить железную дорогу? – остановилась Стелла.
– Я тебя не звал, – уточнил паренёк.
– Вот ещё, – отвернулась та.
– Не ругайтесь. Пошли быстрее, мне надо успеть посуду помыть и в магазин, – поставила точку в разногласиях Божена.
Посмотрев налево и направо, убедившись, что поездов нет, поднялись по насыпи, вступая на шпалы, осторожно перешагивали рельсы, перебравшись на другую сторону, спустились. Лес перед ними встал высокой преградой. Игорь раздвинул ветви кустарника, освобождая проход. Девочки пробрались между ветками, остановились на узкой тропе. Мальчик проследовал вперёд, показывать дорогу. За ним, будто боясь потеряться, быстро семенила Стелла. Божена замыкала цепочку.
Мальчик на ходу рассказывал:
– Зяблики к нам в Вологодскую область прилетают в первых числах апреля. Они строят гнёзда, похожие на глубокую чашу, сейчас сами увидите. Мы с папой
приходили сюда девятого мая. Я забрался на дерево, в гнезде было пять голубовато-зелёных с розовато-фиолетовыми крапинками яиц. Недавно появились птенчики. Папа сказал, что в начале июня они начнут пробовать вылетать из гнезда. Ой, стойте, смотрите, птенец, – парнишка остановился, наклонился, достал из травы серый комочек с красным клювом, который жалобно пищал.
– Я подержу, забирайся на дерево, – скомандовала Божена.
Мальчишка умело вскарабкался на берёзу, гнездо находилось на высоте двух метров от земли и было образовано в основании боковой ветви, отходящей от главного ствола.
– Давай.
Девочка встала на цыпочки, протянула птенца. Мальчик наклонился, осторожно взял, держась одной рукой, поднялся чуть выше по стволу, поднёс комочек к гнезду, тот неуклюже плюхнулся внутрь. Птица размером с воробья кружилась вокруг Игоря
и угрожающе открывала нетолстый клюв, пытаясь таким образом прогнать незваного помощника.
Справившись с заданием, Игорь спустился:
– Видели, как папа-зяблик вокруг меня кружился?
– С чего ты решил, что это папа? Может, это мама? – возмутилась Стелла.
– Я читал, что у самца зяблика крылья и хвост чёрно-бурые, по бокам хвоста и на плечах есть белые полосы. У него весной и летом верх головы серо-синий,
спина каштановая, лоб чёрный, нижняя сторона тела красно-коричневая – всё точно как у этой птицы, я успел разглядеть.
Друзья подняли глаза – зяблик сидел на ветке и смотрел на них.
– Слушай, почему ты в школе никогда ни о чём таком не рассказываешь? – упёрла руки в бока соседка по парте.
Девочки заворожённо смотрели на одноклассника, немногословный паренёк открылся им с другой стороны, оказывается, он много знает о птицах и увлекательно рассказывает.
– Никто не спрашивал, – пожал плечами мальчишка, на щеках предательски выступил румянец, – папа подарил энциклопедию, пока никого нет дома, читаю. Фотографию зябликов впервые увидел в книге, весной папа показал гнездо. Теперь пойдёмте на поле, там изломанная сеялка, гороху наберём.
– Что с ним делать? – поинтересовалась Божена.
– Суп варить.
– Пошли.
– Нет. Не пойдём. Тебе ещё посуду мыть... – благоразумно рассуждала Стелла.
– Успею, – отмахнулась Божена.
– Не хочешь с нами – шагай домой, – заступился Игорь.
– Ну ладно, так и быть, пойдём, – нарочито вежливо проговорила девочка.
Друзья пытались уловить каждый шорох. Они будто превратились в опытных путешественников. Когда кукушка подала голос, дружно начали считать:
– Раз, два, три...
Спустя время одноклассники вышли из леса и оказались на краю поля. Справа от тропинки стояла сеялка. Игорь забрался на подножку, поднял крышку бункера, захватил горсть гороха и подал Божене. Девочка подставила ладошки, высыпала горох в карманы платья. Одноклассник захватил следующую порцию, предложил Стелле:
– Держи.
– Давай, – одноклассница последовала примеру подруги.

С полными карманами друзья двинулись обратно. Солнце пекло нещадно. В пронзительно синем небе появились стремительно несущиеся серые лохматые тучи. Чёрное облако закрыло солнце, стало темно. Резкий ветер поднял столпы пыли над полем.
– Дождь начнётся, – забеспокоился Игорь.
– Пошли быстрей, – боязливо прошептала Стелла.
Вдруг что-то громко треснуло, раздались ужасающие раскаты грома. Через доли секунды вспыхнула молния. Тяжёлая туча повисла над лесом. Начался ливень. Раскаты грома теперь слышны были непрерывно и сопровождались вспышками молний. Неожиданно
дождь превратился в град, который с силой обрушивался на зелёную листву и траву.
– Вот это да! – восхищался Игорь.
– Чему ты радуешься? – возмутилась Стелла. – Я насквозь промокла.
– Идите сюда, – Божена спряталась под ёлку.
Соседи по парте поспешили к ней, но градины пробивались сквозь многочисленные иголки. Игорь снял пиджак, обращаясь к Божене:
– Замёрзла?
– Это я замёрзла, – Стелла перехватила пиджак.
– Смотрите, ветер тучи погнал дальше, – Божена выскочила из-под дерева.
Лучи солнца вновь пробились сквозь зелень. На траве лежал град, размер совпадал с горошинами, которыми были набиты карманы, но друзьям было не до него. Божена, обидевшись, молчала.

Обратная дорога казалась бесконечной. Услышав гудок паровоза, девочка обратилась к Игорю:
– Почти пришли.
– Почти пришли, – передразнила подруга, – нам ещё до поселка шлёпать.
Перед выходом на железную дорогу мальчик придержал ветки кустарника, пропустив девочек. Когда перебрались на другую сторону, остановился:
– Проводить?
– Нет уж, сами уйдём, – отмахнулась Стелла, сняла пиджак, вернула владельцу.
– Божена, ты замёрзла, возьми, – Игорь протянул пиджак.
– Не надо, – отодвинулась та в сторону.
– Ты чего? – уловил настроение одноклассник.
– В магазин опоздала, – ушла от ответа Божена.
Игорь ушёл домой.

Мама Стеллы, обнаружив пропажу, отправилась на поиски. Когда увидела девочек на мостках с оттопыренными карманами, спросила:
– Что это?
– Горох. Суп варить, – ответила Божена.
– Кормилицы. Где взяли?
– Ходили на поле.
– От разъезда до поля шесть километров плюс до посёлка полтора. Каждая по пятнадцать километров прошла, – сокрушалась мама Стеллы, – ты наказана.
Дочь села на мостки, сняла кеды, сырой материал покрасил ноги в красный цвет, дальше пошла босиком.
– Нет, ты от дома больше ни на шаг не отойдёшь, – негодовала женщина.

Божена поторопилась, чтобы успеть до возвращения мамы помыть посуду. Ситцевое платье подсохло, но в туфлях хлюпала вода.
Ночью поднялась температура, в бреду Божена звала Игоря. Когда жар спал, мама обняла дочь:
– Что с Игорем?
– Стелла отбивает.
– Если мальчик – твоя судьба, никуда не денется.
– Думаешь?
– Знаю.
19 Художник
Валерий Лохов
Рассказ

                          Художник

      Село Новостройка расположилось совсем не далеко от вершин Саянских гор. В ясный летний день они, казалось, были так близки, что дойти до них, сущий пустяк. Снежные, нетающие даже летом вершины, высоко взмывали вверх, загородив собой полмира. От прежнего, свежевыстроенного поселка осталось только название. Когда-то это был авиапост лесозаготовок и сюда было выслано большое количество «спецпереселенцев» с западных областей. Шла бурная работа по лесозаготовкам. Все лето по реке Белая сплавляли заготовленную за зиму древесину. И до наших дней осталось очень много затонувших, черных бревен, как в самой реке, так и в ее протоках. Шло время, лес вырубили до самых гор. Заниматься людям стало нечем и они почти все покинули село. Остались только старики да инвалиды, привыкшие к этим местам за свою долгую жизнь.
    Вот в этой-то глухомани присмотрел себе место для будущего проживания Василий Иванович. Выйдя на пенсию, которую он ожидал всю свою сознательную жизнь, он увлекся живописью. Да так что из под его кисти выходили настоящие шедевры. Он и сам не ожидал обнаружить в себе такой талант. Жена умерла рано, проклятый рак крепко поймал ее в свои сети и не прошло и двух месяцев, как анна слегла в гроб. Умирала тяжело, в сознании была.
- Ты Васенька молодой еще, женись одному-то тяжело будет.
- Ты чего это Полина. Я одну тебя и люблю. Никто другой мне не нужен, - и отвернулся, скрывая свои скупые мужские  слезы от любимой женщины.
Закрыл ей глаза Василий своей рукой и остался один одинешенек на белом свете. Своих детей у них не было. Бог не послал почему-то, кто-то видимо сильно грешен был, из них двоих, перед Богом, всякое в жизни бывает. Геологом всю свою жизнь проработал Василий Иванович, редко дома бывал. Разве только зимой доводилось бывать вместе, а так все порозь.
А летом все в геологоразведочных партиях. Побывал почти во всех уголках необъятной России. Много лет назад колесил в этих краях Василий Иванович, по работе своей беспокойной. Приглянулись тогда ему здешние места, запали в его беспокойную душу. Часто потом вспоминал село Новостройку, но жизнь в городе брала свое. Квартира, достаток и размеренный быт казались вершиной их жизни. Оставшись один, он пришел в ужас. Все, на чем держалась его жизнь, почти мгновенно рухнуло. И тут он вспомнил о том селе. Память живо нарисовала те картинки, что более отчетливо запомнились ему на тот момент.
- Это как раз то, что мне нужно как художнику. Да и от печальных воспоминаний как-то отойду. А то они, не дай Бог, еще в гроб загонят, - решил он и приступил к осуществлению задуманного.
Продал мебель, а затем и квартиру, почти не торгуясь с покупателями.
Приехав в село на старом обшарпанном автобусе, Василий Иванович не узнал его сразу. Вместо живописного, с новыми домами и постройками, он увидел деревню с ветхими, почерневшими от времени домами, да с собаками с лаем носящимися вдоль улиц.
- А чего ты еще ожидал? – спрашивал он себя, идя вдоль главной улицы, - время сейчас другое, что поделаешь, - он пытался хоть как-то себя успокоить.
- Здравствуйте.
- Скажи дед, где можно купить дом для проживания? – спросил он древнего деда с седой длинной бородой, сидящего на завалинке домика.
- Ась, говори громче.
Он понял, что дед глуховат и уже громче повторил свой вопрос.
- Да много тутака домов продается, вбирай любой, где ставни закрыты, али досками заколочены.
- А хозяев как отыскать?
- Хозяева уехали, кто куда, всеми делами энтими заведует Надежда Степановна. Вон ее дом.
Дедок указал на домик недалеко от них.
- У нее имеются и цены на дома и адреса хозяев. А что жить у нас собрался? – неожиданно спросил он у Василия Ивановича.
- Приехал вот в ваши края, попробую пожить. Места здесь у вас мне приглянулись.
- Да, места здесь хорошие, а вот работы нет никакой.
- Ну это в руках не только государства и Бога, а и в наших тоже. Так что поживем – увидим.
- Ну с Богом, иди к надежде, чем и поможет твоему горю.
Хозяйка дома и по совместительству риэлтор местного значения, оказалась дома. Загнав собаку в будку и заперев ее, она впустила гостя в жилище.
- Мне бы домик подходящий для проживания, хочу здесь поселиться, - обратился он к хозяйке, как только они вошли в ее дом.
- Присаживайся мил человек. Как тебя зовут-то?
- Василием Ивановичем зовут меня. Можно и проще, Василием. Мы с тобой годков-то, наверное, одинаковых.
- Хорошо Василий, а меня зовут Надеждой.
На вид ей было лет пятьдесят, довольно крепкая деревенская женщина, даже румянец на щеках сохранился.
- Домов на продажу с десятка полтора у меня будет. Выбор большой, цены разные.
- Может мы пройдемся и посмотрим дома?
- Правильно. Подожди немного, оденусь и пойдем.
Вскоре они шли по поселку и Надежда показывала на свободные от жильцов дома.
«Свой» дом Василий Иванович увидел сразу. Он понравился ему с первого взгляда. Небольшой. Аккуратный с тремя окнами выходящими в палисадник.
- Вот этот мне нравится, здесь я и поселюсь.
Цены вполне устроили Василия Ивановича. Они больше были похожи на символические.
- Ничего, оставшиеся деньги положу на сберегательную книжку, может еще и пригодятся, пенсия то моя не велика, - решил он, посчитав свои денежные средства после покупки дома.
Так начиналась новая страница жизни, теперь уже свободного художника, Василия Ивановича. Мольберт да краски с кистями привез из города, в деревне такого товара в сельмаге и в помине нет. Купил сразу две машины листвяничных дров, поставил большую поленницу. Колол дрова сам, никого не нанимал. Соскучился по настоящей физически тяжелой работе, махал колуном с удовольствием. Старые хозяева оставили в доме кое- какую мебель. Неказистая конечно, на старинный манер, но жить можно. Постепенно обживался новый житель поселка. Потихоньку стал выходить в свет. Гулял по улицам, знакомился с жителями. С собою всегда носил альбом для рисования и несколько карандашей.
Закончилось лето с осенью, наступила снежная зима. Выпало его много, снежные шапки получили от природы дома и деревья. А после обильного снегопада пройти по улице было не возможно, пока какого-нибудь грузовик не пробьет дорогу. Снежными оказались места в предсаяния. Но это нисколько не огорчало Василия Ивановича, а скорее радовало. Такой неописуемой красотищи никогда в городе не увидишь. Эскизов для будущих картин появилось на столе у художника очень много. Куда ни глянь, вот и готовый пейзаж для будущих шедевров. А что они будут, он не сомневался, это он чувствовал всей своей душой. Первозданная природа разбудила в нем то, что спало почти всю жизнь, а сейчас вырывалось наружу. Уже и нарисовал несколько картин, висят на стене. Мастерская была тут же, в доме. Знай только топи печку. Дом попался ладный. Теплый. Это радовало Василия Ивановича. Не один год он собирался в нем прожить.
А чудо печка ой как хороша! Подбросив несколько полешек, Василий Иванович с удовольствием глядел на огонь через приоткрытую дверцу. Тяга у нее изумительная, гудит как паровоз.
- Здравствуйте, Василий Иванович! – встретились как-то художник с директором местной школы Зоей Федоровной. Заочно он уже был с ней знаком, по рассказам односельчан.
- Я директор местной школы, зовут Зоей Федоровной, можно с вами поговорить немного?
- Конечно, времени у меня предостаточно.
- Скоро наступит Новый Год. А я знаю, что вы художник и рисуете картины.
- Да, есть такое у меня, балуюсь на старости лет.
- А нельзя организовать выставку ваших картин в школе, будет новогодний подарок нашим детям.
- А почему нет? Смогу выставить несколько картин.
- Вот и хорошо, завтра по утру отправлю школьную машину, можете привезти картины к нам.
- Вот и хорошо Зоя Федоровна, буду поджидать машину с утреца.
- До свидания, Василий Иванович.
Они распрощались и он остался наедине со своими мыслями. Идея организовать выставку картин ему очень понравилась.
- А чего это мне в своем соку варится, пора и в люди выходить, пуская посмотрят и оценят, - размышлял он, не спеша идя домой.
Не любил ходить быстро, привычка все видеть и замечать появилась не так давно.
В былые времена, будучи молодым геологом, отмахивал ой какие расстояния, сильно-то не оглядываясь по сторонам.
Утром прибыл обещанный маленький грузовичок и посигналил. Василий Иванович быстро и аккуратно перенес свои произведения в кузов.
- Едем, сильно не торопись, - приказал он шоферу, взобравшись в кабину.
У крыльца не большой, деревянной, одноэтажной школы его встретили директор с группой учеников-подростков.
- Здравствуйте Василий Иванович! Вот тебе добровольные помощники.
- Здравствуйте, помощники мне нужны. Как вас зовут?
- Я - Ира.
- Я - Галя.
- Я – Маша.
Представились ребята по очереди.
- Наверное из выпускного класса, уже большие, - подумал он и скомандовал, - выгружаем, Только не спешите.
- Мы будем осторожно выносить.
Для проведения выставки была отведена отдельная комната, бывший класс. Благо, пустующих помещений стало много после того как жители, в своем большинстве, покинули поселок.
Почти весь последующий день ушел на приготовления к выставке. Класс был огромный, светлый. Через большие, без занавесок окна, в комнату проникало много солнечных лучей.
Выставка удалась, как говорят, на славу.
Много картин написанных как маслом, так и карандашом весело на стенах и их мог лицезреть любой посетитель.
- Я узнал это место!
- Да это рядом с моим домом! – то и дело раздавались голоса ребят, рассматривающих картины. Их всегда там было множество, особенно во время переменки между уроками.
В канун Нового года в окошко дома Василия Ивановича постучались. Было еще светло, ставни не закрыты. Выйдя, он увидел тех троих, что ему помогали обустраивать выставку.
- Здравствуйте Василий Иванович, мы к вам в гости, да и поговорить надо, - проговорила самая бойкая из них, Ирина.
- Проходите, гостям я всегда рад.
Вскоре они дружно сидели за столом, и пили приготовленный хозяином чай. Пряники да конфеты у него были всегда, любил и сам почаевничать.
- Мы хотим, Василий Иванович, что бы вы взялись нас обучать, - прервала затянувшееся молчание Ира, - в школе, где выставочный зал, можно будет заниматься.
- Хорошая мысль, ребята. Я долго думать не буду. Согласен, конечно с вами.
- Ну, хотя бы раза два в неделю, после уроков.
- Согласен, согласен, даже в выходные можно. Вы попросите у директора несколько столов и стульев, что бы оборудовать нашу изостудию.
- Это мы сделаем. А когда можно будет начинать?
- Да хоть с завтрашнего дня.
- Будем вас ждать завтра, после уроков, часа в три дня.
- Вот и договорились. Пригласите всех желающих.
На другой день, снарядившись бумагой, карандашами, Василий Иванович пришел в школу. В классе его встретило с десяток ребят и девочек, которые с любопытством уставились на него, как только он вошел в класс.
Все были в сборе и с большим нетерпением его поджидали. Столы и стулья стояли в ровный ряд, для каждого ученика, свое отдельное место.
- Здравствуйте ребята, давайте знакомиться, - так Василий Иванович начал новую для себя роль учителя, внештатного.
Закончив свое первое занятие, он вышел из кабинета и нос к носу столкнулся с директором, Зоей Федоровной.
- А я Вас хотела увидеть!
- Я весь внимание.
- Ну как, понравились вам наши ребята?
- Да, у них есть желание рисовать, особенно у Иры, я думаю из нее будет толк, она уже почти художник, задатки есть.
- Вот и хорошо, но я к вам по другому делу.
- Говорите, я вас слушаю.
- Скоро Новый Года, в школе будет праздник с елкой. А на роль деда Мороза подходящей кандидатуры нет. Вот я и прошу вас побыть им, детишек наших порадовать, подарки раздать.
Василия Ивановича удивила такая просьба. В роли деда Мороза он еще никогда не был.
- не приходилось мне быть в такой роли.
- Ничего сложного. У нас в школе и наряд есть и Снегурка вам будет, Ирочка, да вы ее уже знаете.
- Веселая и талантливая девочка.
- Вот и хорошо. Ну как, вы согласны?
- Попробую. Не зря говорят «Не Боги горшки обжигают»
- Ждем завтра Вас в школе.
- До свидания!
Выйдя из дверей школы, Василий Иванович медленно шел по заснеженной улице поселка, становившемся ему все ближе и родней.
- А деда Мороза в школе я обязательно представлю в лучшем виде, пускай дети порадуются.
20 Страхи о былом
Елена Скоборева
Облака по небу летели, словно бешеные. Порывистый ветер, подгоняя со всей силы, заставлял их двигаться всё быстрей и быстрей.
Облака вперемешку с серебристыми тучами то и дело закрывали собой солнце. По земле неслись их тени. Движение было таким быстрым, что солнечные блики, едва успевая показаться, снова сменялись тенями. От этого начала кружиться голова. Как будто это я сама нарочно хлопаю глазами – то открою их, то закрою. Прикрыв ладонью глаза, попыталась остановить этот скользящий бег. Но тщетно. Тени словно нарочно хотели закружить меня в своём ритмичном танце.
Стоять вот так вот, посреди дороги и держаться за голову обеими руками, было просто невозможно. Сильный ветер, носясь высоко в небе, создавал невыносимый гул. Как будто там проносятся истребители и вот-вот сорвутся с высоты со скоростью звука. Захватывая  деревья в свои объятья, ветер трепал их верхушки в разные стороны, наклоняя всё ниже и ниже к земле.
Дорожная пыль, залежавшаяся годами, взмахивала ввысь высоким волнами, засыпая дорогу ровными серыми слоями. Добравшись до меня, ветер сначала поиграл моими волосами, разметав их так, как ему больше нравилось. Заглянул под юбку, задрав её до середины спины, и, резко одёрнув вниз, подтолкнул меня вперёд. Я еле удерживалась на ногах. Против ветра нельзя было устоять никак и я развернулась назад. А он только этого и ждал. Он толкал меня сзади с новой силой так, что мне приходилось бежать. Сопротивляться было просто бессмысленно. И поняв это, ветер закружил меня в каком-то неведомом круговороте силы, пыли и прошлогодних листьев.
Очнулась я, сидя под деревом. Открыв глаза, осмотрелась вокруг. Было тихо. Ветра не было. Но не было так же и улицы, по которой возвращалась на дачу. Улица была чужая. Я в этом нисколько не сомневалась. Так как все улицы дачного посёлка я знала наверняка.  Ещё бы, ведь самым интересным занятием после шашлыков и прогулки по степи, была экскурсия по улицам. Мы ходили, кружа по посёлку, рассматривали каждый участок. А именно его планировку, фруктовые сад, беседки и многое другое, что попадалось на глаза. Подобным развлечением мы занимались часто. Да и согласитесь, узнать, как люди живут, всегда всем было интересно. Мы исходили все дачи вдоль и поперёк, и я просто не могла ошибиться в том, что улица, где сейчас нахожусь, мне не знакома. Наоборот, тут чувствовалось что-то далёкое. Неживое, если хотите. И меня этот факт, конечно же, насторожил. Я поднялась с земли, отряхнулась от пыли и опавших листьев, что прилипли ко мне словно мухи, и пошла вдоль улицы. Рассматривать участки мне всегда нравилось и меня нисколько не смутило то, что все они пусты. Ну и что ж тут такого особенного? Многие приезжают на дачи только по выходным дням, а многие и годами не появляются. Мало ли у кого какие проблемы. Улица повернула направо, где, к моему сожалению, заканчивалась тупиком. Вот так всегда я сворачиваю не туда, куда надо. Никакой интуиции, честное слово. И развернувшись в обратную сторону, пошла по той части улицы, куда, в общем-то, могла пойти и сразу. Но не пошла почему-то. Вот и в жизни у меня всё так же: иду не по той дороге, сворачиваю не туда, делаю не то, что хочется, людей выбираю не тех …
На повороте я поравнялась с угловым домом, участок которого был виден, как на ладони. Железная сетка, служившая забором, давала возможность всем желающим, рассмотреть всё то, что находится внутри.
Двухэтажный домик был небольшим и выглядел весело, не уныло, как все остальные дома в округе. От него во все стороны разбегались гранитные дорожки, создавая причудливые узоры на земле в виде геометрических фигур. В них росли низкорослые сорта цветов, заставляя участок пестреть всеми цветами радуги. Мне стало интересно. И я подошла поближе, чтобы рассмотреть это чудо. Все дорожки, разметавшиеся по саду словно змейки, всё равно приводили к одному и тому же месту. А именно к веранде, где под навесом молодой мужчина разжигал костёр в мангале. Он старательно подкладывал туда дрова, отчего костёр разгорался больше и выше. Он стоял ко мне спиной. Высокий, широкоплечий и такой загорелый. Его движения были сильными и в то же время лёгкими. И чем больше я всматривалась в него, тем больше понимала, что это именно тот человек, о котором я сразу подумала. Ноги подкосились от этой мысли. И я, чтобы не потерять равновесие, ухватилась за металлическую сетку, крепко вцепившись в неё руками, да так, что костяшки пальцев начали синеть. Я с жадностью во взгляде следила за ним. И затаила дыхание, когда он прошёлся по дорожке, чтобы взять очередную порцию дров. Но он был так занят своим делом, что просто не заметил меня. Теперь я точно не сомневалась в том, что это был именно он. Сердце бешено забилось в груди. Но что он тут делает? Как он здесь оказался? Он же должен быть… Так значит ….Сердце в одну секунду ухнуло куда-то вниз. И уже не билось птичкой в клетке. И не пыталось восстанавливать свой размеренный ход. Оно как-бы исчезло. Пропало. Да оно мне уже было просто ни к чему. Я собралась духом. Так дальше продолжаться не может. Продолжать жить в постоянном страхе и неведении больше нельзя. И набравшись сил, подкрепив их неизвестно откуда вдруг нахлынувшей храбростью, я подошла к калитке. Её дверца легко поддалась и впустила меня в сад.
Мой шаг был сначала неуверенным. Но по мере прохождения вперёд, становился сильнее и твёрже. И вот я уже стояла рядом с верандой, где вот-вот станут жарить шашлык. Мужчина, видно почувствовав присутствие постороннего, медленно повернул ко мне своё лицо. Этот взгляд усталых серых глаз мне не забыть никогда. Он был глубоким и в то же время поверхностным. Разным в одно и то же время. Ещё бы. Ведь он принадлежал этому человеку. И этот человек был не кто иной, как мой муж.            
Вне себя от ярости, я поджала губы, но сделав сильный выдох по науке тибетского дыхания, тут же пришла в норму. Призвав на помощь всё своё обаяние, улыбнулась и беззаботно поздоровалась. В ответ на что, он тоже улыбнулся мне и стал спешно вытирать грязные руки полотенцем, висевшим тут же, на заборе. Предложив мне присесть, он улыбнулся второй раз. Той самой открытой улыбкой, какой он пользовался при виде гостей, изображая хозяина дома.
Такой наглости, честно говоря, я не ожидала. Я его жду уже столько времени, а он тут спокойненько дровишки разжигает! Та-ак…Это уж слишком …
- Иван, - начала я. - Что это всё значит?
Он весело посмотрел на меня. – А вы, что знаете, как меня зовут? Ведь мы вроде бы не знакомились с вами,- удивился он.
Не знакомились… Вроде бы… Да что он издевается, что ли? Да мы уже двадцать лет как вместе бок о бок мыкаемся, а он – не знакомились! До сих пор, не понимая в чём дело, я резко встала со стула.
- Ваня, ты что? Ты в своём уме? Зачем ты так со мной? Может хватит валять дурака?- я заискивающе посмотрела на него. Ваня выпрямился. Улыбка сошла с его лица. Но лишь на миг.
- А, так вы наверное к Ирочке пришли. А я-то думаю, что за напасть такая со мной? Женщины незнакомые цепляются! – засмеялся он, разводя руками. Я наполнялась злобой. Понимая, что мой муж опять ломает очередную комедию, топнула ногой и шагнула к нему.
- Хватит, слышишь, хватит! Я с ума схожу, не зная что и думать уже второй месяц. Как в воду канул. На звонки не отвечаешь. А он, оказывается, на тебе, костёрчики разводит! Дурачком прикидывается! Ирочку себе завёл! Ещё бы! Ведь имя то, какое подходящее, как у жены. Ненароком, если что, и спутать можно. А так – нет! И тут и там Ирочка! Просто молодец! - вскипела я, готовая вцепиться в него и разодрать в клочья всего, без остатка.
Он сделал шаг назад, явно отстранившись от меня. Потом уставился на меня с интересом и тихо произнёс: - Простите, но … я вас не знаю. Что вы такое говорите? Вы кто?
- Я кто? - это уже переходило всякие границы. - Это я-то кто? Жена твоя, кто же ещё? Что не вспомнишь ни как, или память отшибло совсем? - горя ненавистью закричала я.
- Что вы здесь раскричались? Я вас действительно не знаю!
- Что? - негодовала я. – Может и нашу Дашку забыл, а, папаша? Ну как же, всё время помнил, а тут взял и забыл. Ведь ей уже скоро восемнадцать стукнет, может пора и вспомнить? А? – я кричала что есть мочи, едва сдерживая кулаки от злобы, за такую наглость моего мужа.
 А он стоял, как ни в чём не бывало, с любопытством разглядывая меня. В проёме дома показалась женщина. Солнце светило мне прямо в лицо, поэтому мне виден был только её силуэт.
- Ваня, что случилось? Что за шум? – обеспокоенно спросила она.- И кто эта женщина?
Я с интересом обратила свой взгляд на Ивана. Он стоял совершенно спокойно и свысока поглядывал на меня.
- Я сначала думал, что это к тебе пришли. Но, сейчас понял, что эта особа просто сумасшедшая.- Сказал он с ухмылкой на лице.
Сколько раз я видела такое его выражение лица. Но никогда не думала, что оно может быть обращено ко мне. Я опешила. Сумасшедшая? Я? Да что он, в конце концов, себе позволяет? От такого хамства начала просто задыхаться. Тем временем женщина начала спускаться с крыльца и неслышно подошла к нам. Пока она шла, я успела мысленно приготовить тираду в смысле разоблачения моего мужа, отца уже не маленького нашего ребёнка. Излить своё горькое «наболело» на его объявившуюся любовницу. Собралась мыслями и повернулась к ней, к той, которая была лучше меня, раз её выбрал мой муж. Но увидев её, тут же как-то обмякла всем телом. Сначала меня ошпарило кипятком. Потом обдало ледяным душем. Дева Мария! Да ведь прямо передо мной стояла … я. 
Женщина, моя  ровесница, слегка располневшая, но очень симпатичная и обаятельная. Тот же цвет волос. Те же манеры. Те же глаза. Мне стало не по себе. Медленно переведя взгляд на мужа, я увидела, как он восхищается ею. Он смотрит на неё, забыв обо всём. И обо мне. А может он просто не видит меня? Может эта та самая жизнь, в которую я не попала, а только мечтала попасть. В которой всё так же, но только иначе. Где он так же любит меня, а я его…
Я медленно поднялась и побрела к выходу. Перед калиткой всё же не выдержала и оглянулась  назад. Они уже стояли рядом. Он нежно обнимал её своими сильными руками, а она тихо смеялась ему в ответ.
Я выбежала из калитки на улицу и принялась бежать…бежать…Я бежала, не разбирая дороги, не глядя куда и зачем. По незнакомым улицам. Снова сорвался ветер. Он хлестал меня по щекам. Забудь его! Забудь!
Я бежала, а листья деревьев мешали мне двигаться вперёд. Забудь его… забудь… Шептали они мне сквозь ветер. Но слёзы нельзя удержать. Ветер осушает их на бегу, но лицо вновь становится влажным от слёз.
Но почему? Почему так горько? Ветер не знал ответа на мой вопрос. Сорвавшись с места, он ждал моего появления снова. Едва увидев меня, он тут же подхватил моё тело. С такой силой, какую только имел. Только для того, чтобы я снова ощутила себя в руках таких сильных и в то же время нежных. Я не стала сопротивляться его порывам. Пусть несёт, куда хочет. Мне абсолютно всё равно. Ведь всё уже не имеет никакого значения.  Никакого …
А ветер высушивал мои слёзы и, закружив, сжимал в своих объятьях всё сильней. А слёзы всё капали и капали, создавая мелодичный стук.
 Вздрогнув, я проснулась и резко открыла глаза. За окном брезжил рассвет. Села на кровати и прислушалась. Было тихо. Только методичное постукивание  нарушало эту тишину.
 Отперев дом, я вышла на крыльцо. Свежесть утра встретила меня прохладой и лёгким туманом. Шёл дождь. Его крупные капли, попадая на листья, издавали монотонный стук…
Пройдя на веранду, сварила себе свежий кофе. Завернувшись в махровый халат, чтобы сырость утра не заставила меня съёживаться от прохлады, стала размышлять, запивая свои мысли ароматным кофе.
Но чем больше я насиловала свой мозг, тем дольше моя голова оставалась пустой. Допив содержимое чашки, посмотрела на календарь.
Сегодня  27 июля. Вторник.
Я не верила в вещие сны. Во всяком случае, до сих пор. Шёл лёгкий дождь. Так же легко и ненавязчиво, как и много лет назад. В день моей свадьбы.
Ветерок игриво перелетал от дерева к дереву. Кое-где покрикивал одинокий птичий голосок.
С приходом утра, ночные страхи рассеивались. Оставляли последнее напоминание о себе в шорохе листьев. И всё дальше отступали прочь.
21 Байки туристские. Квадратный метр пряника
Владимир Репин
Большое и Малое Любимовские (фин. Helisev;nj;rvi) — озера на Карельском перешейке, которые туристами ласково зовутся Верхней и Нижней Хелисявкой. Красотища неимоверная, но в 70-е был и известный риск - в точке перегиба озерной подковы, у Маслово, начиналась погранзона, куда туристов не пускали, и какой-нибудь не в меру вредный пограничный дозор легко мог завернуть группу обратно  по Верхнему озеру, хотя сразу за точкой перехода в Нижнее озеро зона заканчивалась.

Нам повезло, и погранцов мы не встретили, прорвавшись через протоку на такой скорости, как будто за нами гналось стадо крокодилов. Нижняя Хелисявка тоже удивительно хороша, но были там и серьезные минусы, например, металлическая решетка с проходом, через который "Пеллу" можно было просунуть только боком. Все дружно разгрузили лодки и просунули их через решетку, но один рюкзак все же забыли. На беду, он оказался с пряниками, и конечно, выпал в воду. Пока протащили лодку, пока вернулись... Из воды вынули рюкзак уже с густой сладкой кашей, но, поскольку вода там была чистейшая, решили содержимое до поры не выбрасывать.

Но впереди было еще одно испытание - Большое Новосельское озеро, напрочь заросшее тростником и камышом. Это если по карте, а у туристов эта жуть называлась Веселой канавкой. Вам никогда не приходилось грести в лодке, отталкиваясь веслами от берегов? Точнее, не берегов, а тростниково-травяного войлока, расстояние между краями которого - от силы метра полтора. Причем каждый тычок веслами в траву поднимал тучи комаров, и каждый из них, размером с хорошего слепня и нравом - в бультерьера, норовил немедленно напиться нашей крови.

Нет, мы были предупреждены и перед входом в узость намазались Дэтой, но летучие звери видели в этом креме что-то вроде кетчупа на сардельке. И выхода не было - или грести, не обращая внимания на то, что сотни кровожадных тварей пожирают тебя живьем, или бросить весла и вступить с ними в бессмысленный и безнадежный бой. Но всё кончается - кончилась и Веселая канавка, потянул ветерок, злодеи отстали.

Хоть дело было уже к вечеру, решили пройти Тиверские волоки. На этом месте стоял когда-то древний карельский Тиверск, ставший рубежным в споре России и Швеции. Выборг запирал русским Финский залив, крепость Корела (Приозерск) закрывала шведам выход в Ладогу, а Тиверский городок оказался практически на "линии фронта". Потом, после неудачных гидрологических работ в 19 в., уровень Вуоксы упал, и на месте Тиверских порогов остались волоки - 130, 80, 100 метров. Треть километра лодки парням пришлось тащить на руках, пока девушки перетаскивали рюкзаки и палатки.

Инструктор, молоденькая Леночка, жалея нас, норовила устроить стоянку где-нибудь после волоков, но народ уперся: "Хватить кормить комаров! Идем на Верхний плёс Вуоксы, там их хоть ветром сдувает!" И мы ломанулись еще на 20 км на север.
К двум пополуночи в нереальном мареве белой ночи открылся плёс, в котором отражались розовые кучевые облака.
Немного пройдя, увидели подходящий невеликий остров и валун на мелководье с надписью: Остров Дождей. Причалили, спугнули молодого лося, который недовольно пофыркал и уплыл на соседний остров; поставили палатки и отключились (кроме дежурных, конечно). С семи утра до двух ночи на веслах с перерывом на обед и волоком на ужин - не шутка.

Утром позавтракали, Лена объявила днёвку, никто не возражал - руки и спины гудели, да и пройдено было за сутки столько, сколько "матрасники" и за три дня не набирают ("матрасники" - любители коротких переходов и обильных днёвок - в отличие от нас, "походников"). Вот тут и вспомнили о рюкзаке с пряничной кашей. Нашли валун почти плоский, нагретый солнышком, застелили полиэтиленом, вывалили на него сладкую, липкую массу, разровняли в толщину пряника.
Солнышко светит, пряник размером в квадратный метр подсыхает на ветерке, вокруг рыжие муравьи суетятся - радуются нежданному счастью.

 Дежурные на острове пару кустов черной смородины нашли, свежих листочков надрали, крепкий чай заваривать готовятся - "тот самый, со слоном".
А я с женой решил на лодке с "дорожкой" покрутиться у острова, посмотреть что-нибудь к обеду. Сам я на веслах не спеша, жена со спиннигом, распущенным метров на пятьдесят, на корме. И вот подплываем мы к паре огромных валунов, что-то вроде Сциллы и Харибды, прикрывающих вход в какой-то заливчик. А на скалах стоят полдюжины рыбаков и блеснят окрестности, пытаясь зацепить "матросика" покрупнее. И кое-кто таскает приличных таких окушков, граммов по сто пятьдесят - двести.

И вот тут жена мне говорит:
- Кажется, там что-то зацепилось...
- Крути катушку!
- Кручу!
- Дёргает?
- Вроде дёргает!
- Не давай под лодку уйти!
И жена выворачивает в лодку вполне приличную щуку килограмма на два, свою первую серьезную рыбину. Виду не подает, типа "подумаешь...", но глаза светятся. И я рад за нее.
Онемевшие было зрители на валунах начинают высказываться в смысле, что "ходют тут всякие, а потом щуки пропадают...",  и "ничё се, девушки пошли - приплыла, обобрала..."

Мы, не долго думая, рванули обратно к нашему острову. Щуку запекли на углях в фольге с брусникой и съели. А на десерт поделили дивный пряник, достойный размерами и вкусом если не Гиннеса, то уж Книги рекордов Вуоксы - точно.
И  запивали его замечательным чаем с дымком и черносмородинновым листом.
22 Забытый путь от Калязина до Ярославля
Владимир Репин
А старый русский город Калязин на Волге возможно еще древнее, чем об этом думают.
Жабня, на которой он стоит, течет с востока, в водораздела. Сегодня расстояние между ней и Устьем - притоком  Которосли, впадающей в Волгу у Ярославля - около 10 км.
Возможно, было и меньше - Гуглом нащупываются малые речки - притоки Жабни и Устья, расстояние между которыми сводит предполагаемый волок до 2 км.

Крупнее

ВНИМАНИЕ! Нажатием значка /... / в нижней части картинки можно открыть оригинал и рассмотреть снимок с увеличением.

И как раз на трассе предполагаемого короткого волока - два кольцевых артефакта диаметром 30 м /"греческий" плетр/. Капища? Обычно два рядом не ставили, да и левое кольцо угадывается с трудом - вероятно, оно гораздо старше. Значит, если волок был, он использовался очень долго, и может быть, с перерывами.
Квадрат 80 м - это может быть и простая вырубка, и покрытая грунтом вымощенная мастаба, когда на камне деревья не растут. За мастабу - характерный разворот (такой азимут на Руси случается нередко) и кратный метрической "атлантской" сажени размер. Против - "здравый смысл".

Контур

 Но даже 10 км - не такой уж тяжелый волок, если он оборудован и есть лошади. А путь по Волге от Калязина до Ярославля он сокращает с 230 до 140 км. Это 2-3 дня пути по течению, а если против - то я вся неделя.

Вот только упоминаний о таком пути я пока не нашел. Но не для красы ведь ставились Ярославль и Калязин именно на этих реках?
Есть ли топонимы, говорящие об использовании этих рек, как транспортных артерий?
Ярославская область, Семибратово на р. Устье, притоке Которосли. Когда-то это был населенный пункт Исады, а вот тут нам потребуется словарь В. Даля:
ИСАД м. стар. исада ж. арх. исад ж. перм. исады мн. астрах. иссад, место высадки на берегу, пристань; торговая пристань, базар, где привоз разных припасов.

В 1572 году княгиня Авдотья Ивановна Гвоздева пожаловала Ростовскому Богоявленскому монастырю земли «на Исадех». Следовательно, населенный пункт с таким названием здесь уже существовал,
А раньше?
"В этом отношении очень любопытную информацию представил один из жителей поселка Семибратово, который рассказал о том, как его знакомый семибратовец обнаружил у себя на участке, расположенном возле стадиона каменный клиновидный топор. Испугавшись, как бы на его участок не нагрянули археологи (это произошло еще в советское время, когда такое вполне было возможно), он попросил никому не говорить о своей находке.
Между тем, каменный клиновидный топор – один из характерных предметов фатьяновской культуры. Судя по описанию, он аналогичен клиновидному топору, найденному возле деревни Голузино в так называемом Голузиновском могильнике, раскопки которого проводились в середине 60-х годов прошлого столетия. Так что еще неизвестно, какие уникальные находки таит в себе семибратовская земля".
(С) «Дорогое мое Семибратово». Август 2006 г.

 У самого Калязина есть деревня Ярославищи. От Ярославля далековато, зато в самом начале короткого пути к нему. Выше по течению - д. Запрудье.
На р. Устье ниже Исад - Кладовицы.
И, как часто бывает на торговых путях - Акулово. Например, на Мсте есть свое Окулово.
Акула, Окула - плут, обманщик, продувной.
Окулить или окульничать пск., твер. плутовать; промышлять на чужой счет.

А теперь - козырной туз:
Почему сумел так высоко подняться Ростов Великий?
Один из древнейших городов России, официальное летосчисление ведёт от 862 года. С X века Ростов являлся одним из центров Ростово-Суздальской земли. В XI — начале XIII веков входил во Владимиро-Суздальское княжество. С начала XII века именовался Ростов Великий. В 1207—1474 годах — центр Ростовского княжества.
Основатель княжества, старший сын Всеволода Большое Гнездо Константин Всеволодович в 1214—1231 годах заново отстроил Успенский собор.

В это время город переживал небывалый экономический и культурный подъём. Ростов являлся одним из самых больших городов на северо-востоке, площадь его укреплённой части, окружённой валом и рвом, составляла более 100 гектаров. В городе были княжеский и епископский дворы, большой торг, более 15 храмов, несколько монастырей. Авраамиев монастырь был основан в XI веке и является, таким образом, одним из древнейших русских монастырей.
И всё это - в глуши, вдали от торговых путей? Нет, выход на Волгу по Которосли у Ростова был - по короткой р. Вёксле, вытекающей из оз. Неро.


 Но чтобы подняться экономически, не являясь перевалочной базой, транзитным портом, надо иметь развитую промышленную структуру, но и она лучше работает, если посажена на транзитный путь, а не в тупик с озером. Ярчайший пример - металлургическое Гнёздово со Смоленском на Днепре (начальный Смоленск вероятно жил поставкой древесного угля в Гнёздово с побочной торговлей смолой?). А кто поедет торговать в тупик? тем более, что как производитель и поставщик какого-либо дорогого или редкого товара Ростов не значился.
И значит, водный путь от Калязина до Ярославля был и его надо искать!

Почему он был? Не проще ли по Волге? Она хоть не так виляет, как р. Устье местами. Оказывается, не проще! Течение Которосли и Устья характеризуют, как очень спокойное, слабое, вверх по течению можно легко подниматься на веслах.

А Волга - река серьезная. "Бурлаков на Волге" помните? А может, и название реки, о котором давно спорят, объясняется просто - "Бурлаки на Волоке" с последующим смягчением глухой согласной?

Так стоит ли упираться, тянуть лямку, если есть удобный весельный путь по Которосли и Устью? А по Жабне - и вовсе по течению. И обратно неплохо - Жабня короткая, а дальше по течению. И ледоход на Которосли всего 2 дня.
Думайте, историки!

P.S. Что еще интересного нашлось на этом пути?
Видимо, очень старое капище с заросшим кольцевым каналом на древнем русле, от которого сегодня остался мелкий ручей. Диаметр 400 м, это уровень районных центров атлантов и их потомков, крупнее - уже мощные торговые города вроде Бремена и Ростока - там центральный остров по 1 км и выше.

Контур

Какой-то фундамент примерно 30 х 50 м (вспоминаю фундамент храма /?/ в Атлане-Гренландии 31 х 52 м и афинский Парфенон 30,8 х 69,5 м). К тому же это - золотое сечение 3:5 и характерный для Руси азимут.
Контур

Мелкий полуразмытый островок 20 м на уширении русла, если это бывшее капище - то явно сельского типа, такие в Атлане-Гренландии стоят почти на каждой мелкой речке в гренландских фьордах, через 5...7 км, как часовни в русских деревнях.
Контур

А тут кольцевое раздутие есть, а самого островка нет. Смыло половодьями? Может быть... И тоже маленький, сельский, около 20 м.

Контур

Такие вот артефакты в районе вероятного волока.
23 Подарок тёти Цили
Ната Эдд
Этой истории уже больше двадцати лет, но я частенько её вспоминаю с
улыбкой и бесконечной симпатией в адрес тёти Цили. А дело было так.
        Мои родители купили квартиру для нас с дочерью . Эта квартира принадлежала очень известной в нашем городе еврейской семье врачей, которая выезжала в Израиль. Я с нетерпением ждала, когда наступит день нашего  переселения . Тогда был не самый лучший период в моей жизни . После развода  прошёл уже почти год и всё это время мы с дочерью жили у моих родителей. Вместе с ними также проживала  и бабушка. Мои родные старались мне помочь, но именно это очень  тяготило  меня.  Отношения складывались так, что я была, по сути старшей дочерью, а моя дочь – младшей.  Хотелось поскорее переехать в собственное жильё и начать новую жизнь, в которой  я логически стану главной.
        И вот наконец-то позвонила тётя Циля и сказала, что они готовы к выезду . Сразу после работы я бегом помчалась к моим дорогим Кацманам.
Двери открыл хозяин квартиры, в нос ударил запах жареных котлет с чесноком. Я невольно сделала глотательное движение и Моисей Григорьевич успел это заметить .
      - Циля, дай ей скорее свою котлетку, а то Наташа сейчас просто захлебнётся слюной!
       Я с радостной улыбкой прошла на кухню. Эта семья настолько была позитивной, что мне сразу становилось весело. Было ощущение, что они постоянно шутят.
     - Наташичка, детка, здравствуй! Быстрее хватай эту вкусноту и выпей пять капель за наш отъезд.
     На столе было действительно много вкусностей и налили мне ровно пять капель коньяку . Я пожелала им хорошей дороги и самой лёгкой адаптации. Тётя Циля , как и полагается в такой ситуации смахнула набежавшую слезу.
     Коридор был завален всякими вещами. Из мебели остались кухонный гарнитур  и старый диван, который продать было уже невозможно, а выбросить жалко. Две спальных комнаты  были абсолютно пустыми . Разделялись они между собой кладовкой, набитой остатками последнего ремонта , как минимум десятилетней давности: выцветших уже обоев, покореженной банки клея , куска линолеума и т.д.
     -Наташичка,  детка! Мы тебе оставили всё это, вдруг захотите немножко обновить, подремонтировать. Так тут всё тебе уже есть, ничего не надо покупать.
      Я поблагодарила, наверное, слишком сдержанно. Затем тётя Циля взяла меня за руку и торжественно произнесла.
      - Мося, я теперь уже буду говорить Наташичке самое главное. Моисей Григорьевич безнадежно махнул рукой. Тётя Циля, прищурив глаза, очень негромко и как-то слишком страдальчески начала мне втолковывать.
     - На самом деле, детка, наша квартира стала гораздо дороже. Она, выждав паузу, приоткрыла один глаз. Я удивленно вскинула брови, а тётя Циля продолжала дальше.
     - Понимаешь, Наташичка, мы всё-таки одно колечко не нашли. Ума уже не приложу, куда я могла его прибрать . Везде обыскались, как сквозь землю оно провалилось. А может просто не хочет это несчастное кольцо попадаться мне на глаза. Короче, Наташичка, найдешь , пусть это будет тебе подарок от тёти Цили. Мы с Мосей так решили.
Последняя фраза тёте Циле далась особенно тяжело.
     -Ну что, вы , тётя Циля? Мне такой подарок совсем не нужен, давайте вместе поищем, - сокрушительно залепетала я.
     -Нет, Наташичка, теперь ты уже ищи сама. А нам уже пора, - дрожащим от нахлынувших слёз, голосом , почти прохрипела тётя Циля.
      Из приоткрытой балконной двери мы услышали сигнал автомобильного клаксона.
     Моисей Григорьевич метнулся на балкон, что-то крикнул вниз и быстро начал навешивать на себя сумки и всякие вещи. Тётя Циля тоже подхватила остатки нехитрого скарба ,и вложив мне в руки ключи от квартиры уже почти шёпотом произнесла.
     - Кольцо золотое, с приличным бриллиантом. Пусть тебе на счастье будет...
      Хлопнув дверью, окончательно расстроенная,   она торопливо начала спускаться по ступенькам вниз. Я выбежала на балкон, проводила взглядом удаляющееся авто с милыми Кацманами и с чувством облегчения и огромного любопытства начала осмотр квартиры.
       Последние слова тёти Цили меня просто шокировали и крепко засели в моём мозгу . И я с какой-то невероятной , можно даже сказать звериной энергией сразу же принялась рыскать по квартире в поисках кольца.            Интуиция почему-то подсказывала мне, что тёти Цилина пропажа обязательно найдется.
       Потратив на поиски примерно два часа я обнаружила , что на улице уже смеркается. Пора было возвращаться к родителям. За ужином я поведала всей семье о завещании тёти Цили.  Папа у меня был неисправимый романтик, поэтому он воодушевился не меньше меня. Мама, как всегда была сильно занята своими проблемами на работе и её реакция была скорее никакая. Моя пятилетняя дочь смотрела на меня глазами-блюдцами и с восторгом ждала продолжения событий. Бабушка ознаменовала нас троекратным крещением, произнеся про себя какую-то молитву.
      " Лёд тронулся! Господа, присяжные заседатели!",- как сказал бы Остап Бендер. А данная история очень смахивала на знаменитый шедевр Ильфа и Петрова.
      Мы с папой разработали примерный план поиска кольца. И так как следующий день был субботой, то решили с утра пораньше отправиться на новую квартиру.
      Выходные дни пролетели незаметно. Квартира была полностью приведена в идеальный порядок: пропылесосена, вымыта и досконально  осмотрена. Правда,  пока с плачевными результатами. Но мы не унывали. Это было самое настоящее помешательство.
     На семейном совете было принято решение сделать в квартире ремонт, тем более что она действительно в этом нуждалась. В следующие выходные уже обдирались обои, срывался старый паркет и линолеум в кухне. Но, как и прежде, результаты поиска кольца были нулевыми. Энтузиазм начал падать в наших рядах, а мама скептически предположила, что тётя Циля просто нас разыграла.
     Последняя надежда появилась, когда папа вдруг обнаружил незаметные на первый взгляд дверцы антресолей. Встав на небольшую стремянку, он почти залез туда и начал вытаскивать какие-то коробочки, перевязанные старыми атласными лентами. Удача была совсем рядом. Наши сердца замерли в приятном предвкушении…
    Открыв коробочки, мы обнаружили прекрасные старинные ёлочные украшения, выложенные на толстом слое ваты. Всё перерыв, и даже заглянув к некоторым ,особенно крупным игрушкам внутрь, мы опять ничего не обнаружили.
    Прошло ещё несколько недель, ремонт близился к концу. Купили новую мебель, пошили шторы, квартира превращалась в очень достойное жилище. Страсти совсем поутихли. Началась спокойная , самостоятельная и абсолютно новая жизнь .
    Вскоре в этой новой жизни  у меня случился любовный роман с моим коллегой по работе , который перерос в нежные и прочные отношения. В один прекрасный день я проснулась и обнаружила на прикроватной тумбочке небольшую коробочку.   Приоткрыв её, я увидела там очень красивое золотое кольцо с приличным бриллиантом...
      - Это подарок тёти Цили!? - почему-то бредОво воскликнула я первое, что пришло мне в голову.
     - Какой еще тёти Цили?- страшно удивился мой будущий муж и привлёк меня к себе. На его лице запечатлелось крайнее замешательство по поводу моего рассудка. Я попыталась на полном серьёзе  ему всё рассказать, но получалось так уморительно, что мы просто закатывались со смеху.
     Через пару лет мы продавали эту квартиру , чтобы переехать в новый дом. Покупала её, как оказалось, одинокая молодая женщина с сыном. После сделки я торжественно взяла её за руку и произнесла хорошо знакомую мне фразу.
     - На самом деле эта квартира гораздо дороже!
      А дальше пересказала ей всё, что мне когда-то говорила тётя Циля.   Может быть ей тоже повезёт и она найдёт в этой квартире  подарок тёти Цили в виде семейного счастья.
24 Велосипед
Александр Кипрский
Когда мне исполнилось десять лет, родители купили мне на день рождения двухколёсный велосипед "Орлёнок".  Именно такой велосипед был мечтой любого мальчишки из нашего двора. Новенький, зелёного цвета, с передним и задним отражателями света, с блестящим никелированным звонком и металлическим багажником сзади. Совсем как у взрослого! Если сказать, что я был доволен, то это не сказать ничего! Я был в восторге! В ушах несколько дней заворожительно звучало волшебное слово: велосипед! Красавец стоял в коридоре, а я с замиранием сердца гладил его кожаное сиденье, пробовал на прочность спицы, ощущая пальцами их упругость. Я рассматривал каждую деталь, каждый скрепляющий болтик. Даже на педалях были установлены светоотражательные полоски. К раме специальными зажимами был прикреплён насос. Позади сидения висела сумочка из толстой кожи с инструментами. От велосипеда шёл очень приятный дух, в котором смешались запахи кожи, машинной смазки и краски. От этого нового запаха, к которому примешивалась моя необъятная радость, у меня слегка кружилась голова.
Первым делом я выложил все инструменты на стол и стал их изучать. В первый раз у меня был свой собственный инструмент. Вот отвёртки, вот специальный ключ для руля, вот простые гаечные ключи, а вот многофункциональный гаечный ключ с двумя сквозными отверстиями для гаек. Такой ключ назывался "семейный", наверное, потому, что подходил к гайкам разного размера. Налюбовавшись инструментом, я бережно сложил его в кожаную сумку.
У меня никогда не было двухколёсного велосипеда. Когда-то был трёхколёсный красный велосипед, но это было уже давно, когда я ходил в детский сад. Потом я пошёл в школу, и мне на таком велосипеде уже было стыдно ездить. В нашем дворе малышня каталась на трёхколёсных и маленьких двухколёсных велосипедах, у которых даже шины не накачивались, а были из сплошной резины. У Толика из моего подъезда был велосипед "Школьник", которым он очень гордился. Это был небольшой велосипед, хотя у него также накачивались шины. Толик был высоким для своего возраста, но очень худым мальчиком. Он давно перерос свой велосипед и уже давно не катался на нём. Толик был какой-то весь острый. С длинными острыми пальцами, с острыми локтями, с острым носом и подбородком.  Уши у него были заострены вверху. Глаза у него были маленькие и тоже очень острые. Его взгляд пронизывал насквозь, и становилось как-то не по себе. Я с ним не дружил, но участвовал с ним в различных дворовых играх. Такого как у меня велосипеда "Орлёнка" ещё ни у кого во дворе не было, даже у Толика!
На большом двухколёсном велосипеде я кататься не умел, поэтому с нетерпением ждал воскресенья, когда мы с папой пойдём во двор, и я буду учиться кататься. Я не страдал из-за того, что пришлось ждать целых два дня, а любовался своим велосипедом и привыкал к нему.
Наконец, проснувшись пораньше в воскресенье, я разбудил папу, и мы стали готовить велосипед к пробегу. Прежде всего, папа накачал шины. Я попробовал помочь ему качать, но у меня ничего не получалось. Насос никак не хотел сжиматься, как я ни старался. Потом папа выровнял руль. Открутив центральный болт на руле, он зажал колесо между ног и установил руль строго перпендикулярно направлению колёс. Теперь нужно было сделать самое главное. Нужно было отрегулировать высоту сидения. Я взобрался на сидение, и мне показалось, что я вишу в воздухе. Мои ноги болтались по сторонам, но я не падал, потому что папа крепко держал велосипед. Наконец я поставил ноги на педали. Папа установил высоту сиденья такой, чтобы ступня моей вытянутой вниз ноги без напряжения доставала до педали.
Когда подготовка велосипеда была закончена, мы вышли на улицу. Несмотря на то, что было ещё утро, солнце заливало весь двор. Вокруг было тихо и пустынно, потому что многие жители дома ещё спали. Птицы галдели очень громко, как-то по-особенному. Настроение было праздничное. Я предвкушал что-то необычное. Моё сердце замирало от большого волнения. 
Через весь двор пролегала асфальтовая дорожка, которая заканчивалась большой круглой площадкой. Мы выкатили велосипед на эту дорожку и приготовились к поездке. Я взобрался на велосипед и нажал на педали. Велосипед поехал, но куда-то в сторону. Хорошо, что папа держал велосипед сзади за сиденье, поэтому я не грохнулся на землю. Сделав несколько попыток, мы, наконец, доехали до круглой площадки. Нет, с первой тренировки мне так и не удалось поехать самому без помощи папы. Мы вернулись домой оба немного уставшие, но очень довольные. Конечно, через несколько дней я научился кататься на велосипеде самостоятельно, но я до сих пор помню сильные руки отца, которые не позволяли мне упасть.
Когда я выводил во двор свой новенький велосипед, все ребята сразу же окружали меня:
- Саш, дай покататься! Саш, я только проеду до круга и обратно!
Я очень гордился своим велосипедом, но никогда не отказывал своим товарищам. От круглого пятачка до поликлиники была прямая дорожка, которая проходила через сквер. Я давал кататься ребятам по этой дорожке вокруг поликлиники и обратно. Но это продолжалось недолго, потому что один за другим у моих одногодок, ребят из нашего двора в течение месяца начали появляться велосипеды марки "Орлёнок". Сначала у Толика, потом у Славы, и, потом у Алика и у Олега, а потом и у других ребят. Олег тоже дружил с нами, хотя был на один год младше нас. Мы ездили все вместе вокруг поликлиники. Потом мы поехали к нашей школе, которая находилась от нас на расстоянии одной автобусной остановки, и катались там по школьной территории вокруг школы и спортивной площадки. Мы объездили все близлежащие дворы, даже такие, в которые пешком никогда не заходили. Мы ещё подробнее узнали наш микрорайон. Один раз мы даже доехали до железной дороги, за которой начиналась закрытая территория завода "Красный Путь".
Мы узнали, что если проехать по мосту через железную дорогу, то там будет большой стадион, где тренируются футбольные команды. Стадион находился рядом с большой церковью, которую называли старообрядческой, и колокольней. Говорили, что рядом с церковью находится захоронение старообрядца, промышленника и мецената Саввы Морозова.
Жене, товарищу из нашего двора, почему-то велосипед не покупали. Чувствовалось, что он очень страдал от этого. Женя продолжал просить покататься то у меня, то у Толика, то у Славы. Конечно, мы его жалели и никогда ему в этом не отказывали. Хотя были эпизоды, которые показали мне, что Женя - мальчик с хитринкой и жадноватый. У нас в школе был сбор макулатуры. Все ребята из четвёртых классов ходили по квартирам и просили жителей отдать ненужные газеты и журналы. Особенно отличился Алик, которому в школе дали грамоту за сбор макулатуры. Алик старательно возил макулатуру на своём велосипеде в школу. Женя тоже собирал макулатуру, но только относил её не на школьный двор, а в пункт приёма вторсырья. Там за один килограмм макулатуры давали две копейки. При этом Женя просил у Алика его велосипед, чтобы на багажнике и на сидении перевезти пятнадцать-двадцать килограмм макулатуры. Потом он хвастался:
- Вчера я заработал целый полтинник. Хотя один раз приёмщик макулатуры не захотел брать у меня бумагу, сказав, что я ещё маленький. Но я сказал ему, что мне мама поручила на полученные деньги купить молоко. После этого приёмщик мою макулатуру принял.
Мы знали, что Женин папа, который работал на Московском заводе малолитражных автомобилей инженером, купил новый автомобиль "Москвич-412". Женя рассказывал нам:
- Мы долго-долго, наверное, восемь лет, копили деньги и во всём себе отказывали, чтобы купить автомобиль.
Теперь у Жени был автомобиль, но не было велосипеда. Мы, конечно, ради приличия повосхищались новым автомобилем Жени, но, всё равно, автомобиль, ни в какое сравнение не шёл с нашими велосипедами, на которых мы катались каждый день и в любую погоду. Тем более, что автомобиль целыми днями стоял на асфальтовом пятачке во дворе нашего дома, никуда не ездил, а только загораживал нам дорогу для проезда на велосипедах.
В скверике рядом с нашим двором стоял деревянный стол и две скамьи. По вечерам, а в воскресенье целый день, папы некоторых ребят и другие мужчины нашего двора играли на нём в домино. Вокруг стола дым стоял коромыслом. Иногда Женин папа тоже приходил поиграть в домино. Позже я слышал от папы Олега, как он неприязненно говорил другим заядлым курильщикам-доминошникам, что папа Жени всегда "стреляет" у других сигареты, хотя и купил дорогущий автомобиль. Во дворе другие мужчины папу Жени недолюбливали.
У нас же были свои занятия. Например, Толику дополнительно купили два красивых светоотражателя, которые он прикрепил к спицам. Мы тоже стали просить своих родителей купить нам такие же блестящие, особенно на солнце, отражатели. Потом кто-то догадался с помощью бельевой прищепки и кусочка картона сделать трещотку. Прищепка с картоном крепилась на круглой металлической трубке, держащей колесо. Кусочек картона задевал спицы. Треск раздавался, как очередь из автомата. Мы ездили по двору и соревновались, чей велосипед трещит громче.
После дождя приходилось ездить по лужам. Это пешие люди лужи обходили. Мы же считали особым шиком прокатиться по широкой луже так, чтобы брызги веером разлетались в разные стороны. Чем больше брызг, тем интереснее. Только необходимо было высоко поднимать ноги, иначе штанины могли промокнуть. Найдя большую лужу, мы устраивали соревнования, у кого брызг больше. Несмотря на это, я очень бережно относился к своему велосипеду. После поездки счищал грязь и протирал мокрые места тряпкой, иногда смазывал трущиеся детали машинным маслом.
Но не все ребята столь бережно относились к своим велосипедам. Например, Толик свой велосипед не мыл и всегда выезжал во двор на грязном велосипеде. Я не обращал на это большого внимания, потому что он мог выделывать на велосипеде различные трюки, которые мне были не по силам. Например, Толик мог проехать несколько метров на заднем колесе или прокатиться, не держась за руль. Конечно, это вызывало у меня восхищение и, наверное, зависть. Чтобы ещё больше всех удивить, Толик снял с колёс защитные крылья:
- Посмотрите, мой велосипед стал похож на гоночный!
Он очень воображал и с шиком проезжал перед нами. Мы тоже подумывали, чтобы снять защитные крылья с колёс. Но когда мы, в очередной раз, поехали к школе, нам пришлось переезжать большие грязные лужи. Как всегда мы проехали по ним друг за другом на скорости, поднимая фонтаны грязных брызг. После лужи все посмотрели на спину Толика, его светлая футболка была вся заляпана грязной жижей. Сначала мы незло посмеялись, потом пожалели Толика и передумали снимать защитные крылья с колёс.
Мальчишки из соседнего двора, которые были немного старше нас, показали нам однажды настоящие новенькие блестящие медные гильзы и пули от винтовок и автоматов. Несмотря на то, что гильзы были пустые, без пороха, капсулы у них были целые. Уж в этом мы разбирались. Они достали это богатство на свалке одного военного завода. Подробно узнав у них, как доехать до этой свалки на велосипедах, мы стали готовиться к поездке. По их словам выходило, что ехать до свалки нужно не меньше часа. Сразу после школьных занятий, наскоро перекусив дома, мы собрались во дворе. Восемь ребят захотели поехать на свалку и  найти там медные сокровища.
Ехать пришлось по трамвайным путям. Слава даже в шутку стал спорить:
- Саш, спорим, что я обгоню трамвай на велосипеде!
- Не обгонишь!
Я-то ездил на трамвае не раз и знал, что трамваи могут развивать скорость до шестидесяти километров в час, особенно, если они едут по прямой дороге.
- Обгоню! На что поспорим?
Мы ехали на велосипедах и тряслись на булыжниках, которыми была вымощена дорожка между рельсами трамвая. Мне спорить не хотелось, поэтому я сказал:
- Лучше расскажи сразу, как ты думаешь это сделать?
Слава ломаться не стал и ответил:
- Я просто поеду на велосипеде перед трамваем. Он же меня не задавит! Вот я и буду первым!
Мы посмеялись над его шуткой. Я представил себе, что скажет, а точнее, как будет выражаться вагоновожатый, если увидит едущего перед собой велосипедиста.
Как всегда отличился Толик. Пока мы тряслись по булыжникам, Толик поставил колёса в углубление рельса, плавно ехал и ещё умудрялся не держаться за руль. Тут же некоторые из нас попробовали сделать то же самое. Но не у всех это получалось. Не каждый мог держать равновесие и ехать строго по прямой линии, прежде всего из-за того, что руль был плохо отрегулирован относительно переднего колеса. Так с весёлыми шутками мы добрались до военного завода, который окружал высокий забор с колючей проволокой наверху. Правда, мы не обращали внимания на такие мелочи. Завод стоял за пустырём, заросшим высокой травой. Славка сразу же нашёл лаз в железобетонном заборе, о котором нам рассказали мальчишки из соседнего двора:
- Эй, давайте все сюда. Оставим велосипеды здесь в овражке.
Лаз был узким и находился у самой земли. Нам пришлось встать на четвереньки и протиснуться через него немного боком, потому что с одной стороны лаза торчал острый шип от арматуры. За забором Слава перешёл на шёпот:
- Только не шуметь, мы всё-таки находимся на территории военного завода.
По другую сторону забора мы увидели точно такой же пустырь, заросший травой. Однако на нём были свалены в огромные кучи какие-то металлические отходы производства: ящики, красивая и переливающаяся на солнце металлическая стружка, обрезки арматуры, профили, уголки, трубки и т.д. Конечно, мы сразу же полезли наверх этих куч, думая, что именно там мы всё найдём. Как всегда, первому повезло Толе. Он замахал руками и закричал:
- Ура!! Я нашёл гильзы!
После этого мы поняли, что гильзы надо искать в ящиках. Мы быстро стали набивать свои карманы гильзами и свинцовыми пулями, которые мы называли «штычками».
Вдруг мы услышали громкий свист, похожий на свист милицейского свистка, одновременно повернули свои головы по направлению к свисту и увидели, что к нам бежит грузный человек, одетый в форму охранника. На его голове была форменная фуражка с блестящей кокардой. Он тяжело бежал и подпрыгивал, когда на его пути оказывалось препятствие в виде трубы или арматуры. С его лица катил пот градом. Толстые щёки ещё больше надувались, когда он свистел в свисток. Мы, как по команде, дружно бросились к спасительному лазу. Не успел последний из нас выскочить за территорию завода, как в отверстии лаза показалась красная физиономия охранника уже без фуражки. Он продолжал свистеть, но пролезть в лаз не смог. Мы вскочили на свои велосипеды и ещё долго слышали заливистый свист нам вслед. Только минут через десять усиленной работы ногами мы поняли, что нас никто не преследует, и перевели дух. К нам вернулось радостное настроение. Приехав к себе во двор, мы ещё долго рассматривали и подсчитывали свою драгоценную добычу.
Однажды я обратил внимание Толика на то, что на его колёсах нет пластмассовых защитных колпачков в месте, где закачивают воздух в шины:
- Толик, из-за отсутствия колпачков, внутрь попадёт грязь и испортится ниппель.
- Ерунда. Не страшно. Отверстия маленькие.
В воскресенье Славик, Толик, Алик, Олег и я поехали на стадион, чтобы посмотреть на игру футболистов. Мы поставили велосипеды около двух рядов скамеек рядом с футбольным полем, но так чтобы их было видно. Увлёкшись футбольным сражением, мы не сразу заметили, что среди нас нет Толика. Когда мы повернулись, чтобы посмотреть, где он, то увидели, что Толик крутится у велосипеда Олега. После игры мы вернулись к своим велосипедам. Вдруг Олег обнаружил, что на колёсах у него нет колпачков, и очень огорчился. Только что они были на месте и вдруг их не стало. Мне, наверное, тоже было бы обидно, если бы у меня кто-то открутил колпачки.  Толик уже отъехал вперёд по направлению к дому, и мы поспешили за ним. Когда мы приехали во двор, то Олег обратил внимание, что у Толика появились чистые колпачки на колёсах. Олег догадался, кто снял его колпачки. Толик же, не останавливаясь, пошёл к себе домой.
Олег был слабее Толика. Он не пошёл выяснять с ним отношения силой, а рассказал всё своей маме. Мама Олега, недолго думая, пошла и позвонила в квартиру Толика. На лестничную площадку вышла его мама. Мама Олега сказала:
- Здравствуйте, я хотела бы пожаловаться на Вашего сына Толю. Дело в том, что он снял защитные колпачки с колёс велосипеда Олега и поставил на свой велосипед. Нужно их вернуть.
Мы видели, что маме Толика было очень неловко. Однако вышел Толик, который стоял за дверью и всё слышал, и сказал:
- Что вы переживаете, цена-то им всего две копейки и стоит ли из-за такой мелочи скандалить.
Мама Олега спокойно ответила ему:
- Неважно, сколько стоят колпачки, а плохо то, что ты их своровал.
Потом, обратившись к его маме, продолжила:
- Сейчас Ваш сын своровал на незначительную сумму, а завтра может своровать что-то ещё более ценное. Это к добру не приведёт. Верните колпачки Олегу.
Толик вернул их, но даже не извинился. Мы стояли рядом и потом услышали, как за закрывшейся дверью, мама его ругала. После этого Толик и Олег долго не разговаривали.
Вспоминая сейчас наши первые увлекательные поездки на велосипедах в пределах нашего района в Москве, до сих пор ощущаешь неподдельную радость быстрого движения, ребяческого азарта и новых впечатлений. Самым же главным являлось то, что мы ощущали себя единой дворовой командой со своими взаимоотношениями, дружбой и ссорами, горестями и радостями. В таких поездках проявлялся характер каждого из ребят. Уже после нескольких поездок каждый из нас мог сделать для себя вывод с кем бы «пошёл в разведку, а с кем нет».
25 Полтинник сдачи
Олег Устинов
Гаишники как дамы:
они постоянно требуют денежные знаки внимания.
__афоризм_______


           Мой друг Саня Романченко уникальный юморист. В любой ситуации способен всё грустное превратить в юмор, некоторые потом смеются по истечении времени.

          Живу я в провинциальном городке. Вспомнилась песня: «Городок провинциальный, летняя жара…». Так вот, нужно  было мне срочно поехать в Одессу. Саня знал об этом, а утром раненько звонит мне на мобильный телефон:
- Привет. Ты ещё дома?
- Пока дома. Собираюсь в дорогу, машина прогревается. А что случилось?
- Случилось. Я решил с тобой прокатиться, проведать Жемчужину у моря. Сколько времени прошло, как я служил в Одессе. Пока ты будешь по делам своим, я, возможно, встречу друга из морской пехоты. Как, берёшь?
- Саня, куда тебя денешь. В дороге веселее будет. Я рад, что ты решился прокатиться. Через минут двадцать я заеду за тобой. Прихвачу тебе парочку бутылок твоего любимого пива. Готовься.
- Жду. Я знал, что тебя обрадую.

           Время в дороге быстро летело. Слушали музыку, говорили обо всём, вспоминали наши студенческие годы. Саша потягивал пивко, и дразнил меня - пиво Вайсбург самое классное в мире. Быстро добрались до Херсона, вот и славный город Николаев. Нужно было выскочить на одесское направление, но за разговором пропустил поворот. За перекрёстком показались ГАИшники. Молодой мент несёт службу исправно, а капитан трещит по мобильному телефону в холодке. Решили подъехать, и уточнить наш маршрут по городу. Открываю окно:

- Товарищ сержант, подскажите нам, как удобнее выбраться на одесское направление.
- Простите, но я на стажировке, могу сказать не правильно. Вы спросите у капитана. Он сейчас говорит по телефону.

Я направляюсь к капитану, но и Саня решил тоже подключиться к разговору.
- Капитан, мы тут немного нарушили, штраф отдали молодому сержанту, а ты гони полтинник сдачи.

           Не прерывая разговора, капитан даёт другу 50 гривен сдачи. Саня, взял, положил в карман деньги, и мы, поблагодарив молодого сержанта, поехали в славный город Одессу.
26 Дороги нашей жизни
Татьяна Домаренок
     Вся наша жизнь – это движение, движение во времени по дороге жизни. У каждого дорога своя. Мы всё время идем, идем, идем. И так с рождения и до смерти. В детстве по дороге жизни нас ведут родители. Но в какой-то момент мы вырываем руку и сначала  неуверенно, потом всё смелее и смелее идем сами.  Однажды, на n-ном перекрестке пути мы встречаем «свою половинку» (а может и не свою), и тогда наши дорожки уже пролегают рядом друг с другом. Иногда случается, что эти пути расходятся в разные стороны, и мы снова идем поодиночке, пока не встречаем еще одну «свою половинку».
Какие же они, наши пути-дорожки? Самые разные: песчаные, глинистые, булыжные, асфальтированные, рельсовые, а то и воздушные – прямые и невесомые…
Она всю свою жизнь шла и шла. Шла, улыбаясь и смеясь. Грустить она не любила. Шла и смотрела на дорогу. Иногда на ее пути попадались неровные  или  грязные места, но порой её дорожка была усыпана розами и пролегала через цветущий сад, в котором пели райские птицы. Женщина не выбирала себе путь, путь ей указывала судьба.
Он также, как и она, шел по разным путям-дорогам, иногда –  по прямым, широким и ровным, как стрела, но порой приходилось плутать по извилистым горным или лесным тропам.
И вот наступил момент, когда судьба свела их дороги вместе. Они встретились и сразу узнали друг друга, хотя до этого никогда не виделись. Но жизнь настолько торопила их, что, встретившись и узнав друг друга, они не успели поговорить и по инерции разошлись в разные стороны. Они уходили всё дальше и дальше друг от друга. Но внезапно возникшая при их встрече, громадная по величине сила притяжения остановила и потянула каждого из них назад, пока  не столкнула вместе. Траектория их дорог изменилась, и они пошли – каждый по своей дорожке, но рядом друг с другом. Теперь, куда бы он ни шел или не сворачивал, она была рядом с ним и предостерегала об опасности. То же делал и он...
В это время он ехал в поезде. Она не видела его, потому что он был очень далеко от нее. Но она чувствовала, что его дорога пряма и свободна. Все будет хорошо. Скоро он вернется, и они снова пойдут рядом.

Топ. Топ. Топает малыш.
С мамой по дорожке - милый стриж!
Маленькие ножки не спешат,
Только знай себе твердят:
Топ. Топ. Очень нелегки
В неизвестность первые шаги.
А в саду дорожка так длинна -
Прямо к небу тянется она.

Топ, топ… Топ, топ…
Очень нелегки.
Топ, топ… Топ, топ…
Первые шаги.

Топ. Топ. Скоро подрастешь.
Ножками своими ты пойдешь.
И сумеешь, может быть, пешком
Землю обойти кругом.
Топ. Топ. Время не теряй.
До скамьи без мамы дошагай.
Обойди, прохожий, стороной -
Видишь, человек идет большой.

Топ. Топ. Скоро подрастешь.
И своей дорогою пойдешь -
Будет нелегко, малыш, подчас,
Начинать все в жизни первый раз…
27 Три тропинки. сказка для детского сада
Татьяна Домаренок
Нам счастливую тропинку выбрать надобно.
Раз дождинка, два дождинка - будет радуга.
Раз дощечка, два дощечка - будет лесенка.
Раз словечко, два словечко - будет песенка.
Вместе весело шагать
По просторам, по просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором.
Песня. сл. М.Матусовский, муз. В.Шаинский


       Как приятно погулять по лесу солнечным днем летнею порою! Глянешь вверх –  высоко-высоко в небе деревья шумят зелеными ветвями. Какие же они высокие и стройные! Посмотришь вниз на землю – а здесь столько разных растений растет! И кусты, и высокая трава, и цветы. Воздух в лесу чистый свежий и пахучий. Это запахи трав и цветов. Ты уже выбрал себе тропинку? Ту, по которой ты пойдешь в лес?
В большом и густом лесу, где неопытному туристу легко заблудиться, между березок и осин, елочек и сосен пролегли три тропинки.
– Куда ты меня приведешь, тропиночка? – спросил Козленок у первой, самой широкой тропинки.
– К ручейку с ключевой водой.
– Ой, как хорошо!  Я побегу и напьюсь водички, – обрадовался Козленок.
Услыхала голос Козленочка Травка-Муравка, Одуванчики повернули к нему свои головки, а Крапива-Жгучка приготовилась обжечь. Но ведь она растет далеко от тропинки, не достанет своими листиками до Козленочкиных ножек. А мягкий и очень любопытный Подорожник подобрался к самой тропинке, чтобы получше разглядеть маленького Козленочка.
Прибежал Зайчик. Посмотрел на три тропинки, выбрал для себя среднюю, ту, что поуже первой, и спрашивает:
– Куда ты меня приведешь, вторая тропиночка?
– На лужок.
– А что там есть?
– Там капуста да щавелек выросли зеленые и очень вкусные.
– Побегу я на этот прекрасный лужок, там и пообедаю, – решил Зайчик.
Притопал к трем тропинкам Топтышка – Медведь.
– Куда ты ведешь, самая узенькая, третья тропинка? – спрашивает.
– На пригорок.
– А что там есть?
А там землянички красной видимо-невидимо. Сама в рот так и просится.
– Это она для меня созрела! – проревел Медведь и довольный поплелся по тропинке в горку.
А лапы у него большие, широкие. Разбили Мишкины следы тропинку, и стала она даже шире первой.
Прилетела Птичка-Невеличка, звонкий голосок.
– Что это за тропинки? – пропела она. – Куда они ведут?
Березка, что у первой тропинки росла, серебристыми веточками помахала:
– А вон туда, – говорит, – к ручейку. – В нем водичка чистая ключевая.
– А ты, вторая тропинка, куда приведешь?
– Она приведет на лужок, где капуста растет. – Хором ответили Одуванчики, высовывая свои ярко желтенькие головки из высокой травы.
– Ну, а ты, третья, самая широкая тропинка, куда меня приведешь?
– Да на пригорок она приведет, на пригорок! – встряхнула голубыми иголочками Елка. – Там душистая земляника поспела. И ее видимо-невидимо!
– Вот и хорошо! – прозвенела Птичка-Невеличка. – Сначала я напьюсь ключевой водички, потом капусточки пощиплю, ну а на закуску земляничкой полакомлюсь. И мне не нужны тропинки. Я же лечу куда хочу!
– Ну, вот, – подумали тропинки. – Мы всем путь показываем, а ей и не надо.
А старый мудрый Дуб зашумел ветвями, посмотрел на тропинки и сказал:
– И тем, кто идет, и тем, кто летит, все равно нужен проводник. Пусть Птичка-Невеличка не хвастает понапрасну. Кто ж, как не тропинка, укажет ей дорогу к ручейку, на лужок и на пригорок!
28 Дольмен
Шарай Денис
Я искал дорогу к морю через бывший санаторий: был здесь в бытность парк помпезный, а теперь фасад облезлый, окон черные бойницы словно старости глазницы: по останкам рам
мимозы сыплют желтый цвет как слёзы замутненных катарактой глаз слепых и неопрятных…
А лиан тугие петли источают запах смерти,- запах сырости и тлена…
И трава здесь по колено: на запущенных аллеях серебром мелькают змеи…
Страшно, сумрачно и стыло,- сердце бьется через силу…
… Пробираюсь осторожно ( на душе моей тревожно) через хлам, стекла осколки по пригоркам на задворки: в глубине ветвей самшита средь развалин что-то скрыто.
Подхожу, влекомый  тайной, но самшит с тупым отчаяньем встал преградой на пути,- не пройти, не обойти!
Средь стволов ползу как полоз…
 Глядь, - полянка. Во весь голос чуть не вскрикнул от восторга,- это зрелище надолго захватило душу в плен: предо мной предстал дольмен, из шести громадных плит и седьмою перекрыт. Известняк ли это, туф…  замер я , едва взглянув: великанское строенье, - разум  ввергнут в изумленье!
Как же смог он сохраниться? Оттого ль, что только птицам, бороздящим небеса, вся видна его краса…
Я отверстие кривое глажу дрогнувшей рукою…
И не зря дрожит рука,-
словно сдвинулись века мне навстречу чередой,- я нарушил их покой…
Из глубин, из древних лет сил непознанных привет теплотой в мои ладони, что скопил в священном лоне, камень дарит… Словно гонит, будоражит мою кровь…
Припадаю к камню вновь: «Кто ты? Келья иль гробница? На дольмены люд дивится как на диво, чудо света! Выдай тайну!»
Нет ответа…
29 Акварель в пути
Шарай Денис
Трасса «Дон» забита машинами.
Стоим...
Из   окна машины обозреваю окрестности...
Тихое сельское кладбище
в  синей тени кипарисов…
У покосившихся ворот
шумно играют дети…
Любуюсь...
В голову невольно лезут
 философские мысли.
На кладбище как нигде
обнажается простота и непреложность истин бытия.
Именно здесь мгновения вечности
сплетаются в единое целое.
Именно здесь багряный смерч смерти
 разъемлет недра бессчетными кавернами могил.
Именно здесь духом человеческим
 в неутолимой жажде бессмертия рвутся цепи материи.
Парящие над могильным сумраком нимбы душ
 придают кладбищенской красоте
неповторимое очарованье и притягательную силу,
 одурманивая сознание  ныне живущих
сладкой отравой жизней минувших.
 Ты горд! Ведь Кронос, отец времени, дал  лично тебе это право  – жить!
Но отпущенный  тебе срок жизни
оставил тайной за семью печатями...
Когда наступит час ТВОЕГО  ВЕЧНОГО ПОКОЯ?

Успел
прочитать название – «ГОРСКОЕ»
Задумался,
от какого слова оно возникло:
«ГОРЫ» или «ГОРЕ»?
Поехали...
30 Инжир для кобылы
Арина Царенко
-Фууу, какая гадость твой фруктей инжир! На вкус приторный, семена, словно вши в коробке сидят, ещё и на зубах щёлкают-брезгливо скривился упитанный, как раздувшийся во фритюре творожный пончик, моложавый мужчина.

-Вот это ассоциации у людей! И откуда он знает, как щёлкают вши на зубах?-удивляюсь про себя, отвлекаясь от раздумий, какой сорт изюм выбрать в лавке, торгующей сухофруктами.
Мужчина картинно сплёвывает под ноги и, чванливо растопырив пальцы-сосисочки, нацеливается пятернёй в лоток с выложенным ассортиментом дивных вяленых фруктов.
-Нэ нравится? ДАрАгой, выбЫрай, что душе угодно-предлагает улыбчивый хозяин этого великолепия.
 
Я собралась печь куличи, оказалось, закончился изюм. Благо, что рынок находится рядышком с домом. Второпях накинула куртейку на домашнее платье, забыв впопыхах стянуть цветастый фартук, всунула ноги в старенькие туфлишки и рванула таким чучелом за покупкой.
Торговец понимающе кивает мне, как своей давней знакомой, мол, выбирай. Прошу взвесить три сорта. А пусть мои пасхальные куличи в этом году радуют глаз многоцветьем изюмных вкраплений в пышной мякоти под белоснежным беретиком взбитых белков.


-У вас всё вкусненькое-быстренько расплачиваюсь, торопясь домой к своему тесту, задорно поднимающемуся в кастрюле, но любопытствую -А инжир откуда привозите?
-Из Турции! Вкусный, пальчики оближешь! Покупай, не пожалеешь-кивает на полки с разложенными в изобилии упаковками неведомых для наших широт фруктов.

-Дрянь, не слушай его-встревает бесцеремонно «раздувшийся пончик», брезгливо отряхивая пухлые ладошки.
-На цвет и вкус, как говорится…-смеюсь в ответ-Этот фрукт, наверное, на любителя.
-Тебе-то откуда знать?-кидая в мою сторону презрительный взгляд, высокомерно ухмыляется «пончик».
-Инжир люблю с дерева лопать!
-Да, ну! Во сне что ли?
-Наяву.
-Угу, можно подумать! С каких пор чмошницы у нас инжир с деревьев рвут и жрут? Ах-ха-ха!-закатывая глаза, с ухмылкой произнёс «пончик», исчезая в людском потоке.

Жуть, как захотелось дерзко выдать порцию нестандартной лексики, но опомнившись, что нынче пост, на носу светлый и чистый праздник Пасхи, я сдержалась, соглашаясь в душе, что видок мой действительно вызывает усмешку.

-А варенье у вас бывает из инжира?-любопытствую у продавца.
-Варенье? Редко, не ходовой товар и дороговат. Подожди, хочешь, у Саида спрошу? У него вроде была баночка.
-Куда прёшь, кобыла, совсем совесть потеряла?-грубо тыча в мою спину локтем, зло прокричала в самое ухо симпатичная молодая женщина.
-Извините, грузчик толкнул-расшаркиваюсь я, понимая в душе, что в предпраздничной толчее моей вины нет.

-А ты ж моя племяшечка, а ты ж моя лапушка, а как же ты на братца-то любименького похожа, копия его один в один, а вытянулась-то как!-причитает тётя Паша, разглядывая меня-А родители, когда пожалуют? Жду не дождусь, гостЮЮт неделю в Ялте, а до меня никак не доберутся, бессовестные! Совсем братец сестру забыл.
-И шо тут стонать? Тёть Паш, ты не переживай, сегодня всем табором к тебе нагрянут. Мамка же звонила, предупреждала. Нам с Аринкой велено здесь их дожидаться-бойко встревает моя двоюродная сестра Ленка.
-Не шо, а чО!-мимоходом поправляет тётка, искренне считая, что надо говорить так и только так, как произносили в сибирской деревне, откуда она была родом-А вы-то чем до меня добирались?

-Чем, чем? С Ялты автобусом до Стройгородка, а оттуда пешком тополи.
-С ума сошла, Ленка, ты зачем Аринку гоняешь в такую даль по солнцепёку?
-А шо ей сделается, растает, как Снегурка?
-Заполошная ты, Ленка, приедет дитё раз в год, и то замучаешь её своими походами. Небось, уже всю округу обшлындали?
-Тёть Паш, мне самой нравится полазать везде. У нас-то в Рязани всё поля да леса, а тут горы! Пока до вас добирались только и делала, что любовалась Ай-Петри. Красотища!-подмазываюсь к тётке.

С Ленкой, переделав кучу дел по хозяйству и сбегав с утра в магазин, поспешили сегодня смыться подальше от всей оравы младших родных, двоюродных, троюродных и, ещё, бог знает, каких, сестёр. Каждое лето из Риги, Донбасса, Сибири одновременно приезжало несколько семейств нашей многочисленной родни в ялтинскую трёхкомнатную квартиру Ленкиных родителей. Кто на самолёте добирался, кто на поезде тянулся, а мой отец вёз свою семью из рязанской глубинки на оранжевом новеньком «Москвиче», только что приобретённом с конвейера на АЗЛК.
 
Получалось интересное кино:младшие сестрицы шалят, а виноватыми, по мнению взрослых, назначаются самые старшие,  Ленка да Аринка. Никакой свободы и личной жизни у четырнадцатилетних девчонок. На пляже только и слышны крики мам:Арианна, следи за малЫми, не разрешай снимать панамки, смотри, чтобы песок в глазки не попал. Елена, своди сестричек в туалет, сбегай за мороженым. Следом отцы поспевают басистыми голосами, позоря нас на весь пляж-О то ж заразы длинноногие, куда поплыли за буйки? А ну возвращайтесь!

Нам ни покоя, ни отдыха. Тут бы с мальчишками из Ленкиного дома с пирса попрыгать солдатиком в пучину волн, ан, нет!
 -Вот, какой это отдых?-наивно вопрошали мы у старшего поколения-Существует справедливость в мире для старших сестёр?
Но спорить не смей, взбучку получишь. Поэтому, с утра, умилив родителей беспрекословным послушанием, ни разу не огрызнувшись словесно, мы выторговали себе право самостоятельно отправиться к тёте Паше, живущей в Кореизе.

Двор тётки по периметру обсажен тёмно-зелеными свечками кипарисов. Забор из рабицы густо увит плетями девичьего винограда. В центре, под кроной древней старушки-сливы, пристроен деревянный стол, покрытый клеёнкой, широкий и длинный, чтобы разом могли поместиться несколько семейств многочисленной родни.
Душно, а море-вон оно, внизу, только руку протяни. Лазурная вода плещется, перекатывается волнами на дне огромной чаши. Стенки чаши, заросшие зеленью, выпирают неровными скалистыми выступами.

-Гхрав!-лениво подаёт голос огромный, с кудлатыми патлами пегой шерсти, пёс Стармех, названный в честь профессии мужа тётки, исчезнувшего из семьи давным-давно с молодой красоткой в неизвестном направлении. Пёс тычется в меня широкой мордой, и, оставляя щекочущий след, проводит по руке слюнявым языком.
Успокоившись, мол, своя, Стармех, бренча тяжёлой цепью, что прикреплена к стальному тросу, протянутому через весь двор, распластывается в тени под стеной глиняного домика, обновлённого накануне заботами тётки слоем белоснежной извести.

-Ай, мамочки!-вопим с Ленкой, пытаясь руками прикрыться от напора струи, бьющей из шланга. Это окатил, неожиданно высунувшийся из-за угла единственный в роду среди девочек наш старший брат Петька. Шутник ржёт, пытаясь отвертеться от сестринских попыток схватить его. Но, нас двое и мы справляемся, со смехом отбираем шланг и в отместку поливаем брата.

-Приееехала ряааазанская баааба!-дразнит меня Петька, нараспев протягивая слова.
Стянутым с себя мокрым сарафаном начинаю хлестать Петьку. Ко мне присоединяется Ленка.
-А ну прекращайте воду лить, варнаки!-сердится тётка.
-Ма, да пошутил я!
-Я те пошучу с водой!-тётка вваливает по шее озорнику.

–А, чО ж это творится? Аринушка, детка, чО ж это у тебя рёбра-то торчат, чО гармошка у Ермошки!-запричитала тётушка-Сейчас оладушек напеку вам, детки. Голодные, небось?
-Неее, тёть Паш!
-Не спорьте, уже тесто завела!-скрывается она в крошечной летнице, где еле вмещается двухкомфорочная газовая плита и малипусенький столик.

Развешиваем с Ленкой сарафаны на верёвку, натянутую между кипарисами, не переставая шутливо волтузиться с братом.
-Племяшечки, дорогушечки, может, пока залезьте на крышу, соберите инжир?-из летницы доносится сквозь скворчание подсолнечного масла тёткин ласковый голосок-Братцу варенья в дорогу сварю.
-А шо мы? Петька пусть лезет-сопротивляется Ленка.
-Пётр по виноград идёт.
-О, и я с ним!-радуется Ленка.
-Сдалась ты мне, особенно в своём красном купальнике! Не хватало с тобой позориться. Не на шухер пристроить, ни под кустом с твоей за***цей ползать-Петька показал Ленке кулак.
-Дурак!
-Сама дура!

-Пётр, поторапливайся, к вечеру гостей полон дом соберётся. Надо крымским виноградом угостить родственничков-отвлекается на секунду от сковороды тётушка.
-Да щАс, ухожу! Только сидеть с родственниками до полночи не собираюсь. Я на танцы в Мисхор уматываю, предупреждаю, ма, заранее, вернусь под утро!
-Петька, и я с тобой-в один голос ликуем мы с Ленкой.
-Да, пошли вы! И так насмешек из-за вас натерпелся, ябеды!

Что правда, то правда. Прошлым летом мы увязались за Петей в нижний санаторий на танцы. Всё шло хорошо:мы ему не мешали, танцевали, веселились, а в строго назначенный час покинули брата и отправились самостоятельно домой. На попытки родителей узнать, с кем и что делает Петя, мы благоразумно промолчали.
 
Однако, когда тётя Паша затянула елейным голоском, мол, жалко сыночка, стоит скромненько, наверное, на танцах в сторонке, стесняется девчат, мы с Ленкой, заступаясь за нашего красавца-братца, выдали всю подробную информацию. Честно рассказали, с кем Петька танцевал, кого за что держал, с кем в кустах зажимался. И, вообще, наш брат пользуется популярностью у самых красивых девушек! С утра же от Петьки мы с Ленкой получили заслуженные подзатыльники.

Из санатория позвонили и велели тёте Паше бежать к главврачу по каким-то срочным делам. Домик тётки находился в нескольких сотнях метров от территории санатория, где она работала сторожем. Охая, снимая на ходу фартук, тётушка скрылась за калиткой.

-Собирала когда-нибудь инжир?-подставляя деревянную лестницу к стене дома, спросил Петька.
-Нет, а что?
-А ни чО, полезай!-показывает на крону из широких тёмно-зелёных разлапистых листьев, как под копирку нарисованных и размноженных в хаотичном порядке-Ягоды круглые видишь?
-Вижу!
-Обрываешь и складываешь в ведро, первый пошёл!-подталкивает меня к растрескавшимся перекладинам лесенки брат, услужливо поддерживая за локоть-Только, собирай нежно и трепетно, не подави!

Забираюсь на крышу, серый шифер раскалён от палящего крымского солнца. Испугавшись, переступаю голыми ступнями. Следом на крышу приземляются мои вьетнамки.
-А шо ты без ведра полезла, куда инжир будешь складывать?-слышу Ленкин голос.
-На!-братец всовывает ей в руки испещрённое щербинками отколовшейся эмали ведро, подталкивает к лесенке-Лезь!


Перед взором сквозь просветы густой листвы инжирного дерева всплывает верхушка горы Ай–Петри, на фоне голубого неба с белыми облаками напоминающая старинный замок из сказки про сестру, которая вязала для своих двенадцати братьев рубашки из крапивы, чтобы накинув на них, снять колдовство мачехи и, превратить из лебедей в  людей. Восторженно делюсь вслух своими впечатлениями.
-Лебедицы, не обожритесь инжиром!-слышим ехидные слова брата, удаляющегося в сторону виноградника, что ровными рядками раскинулся за шоссе.

Кладу в рот сочный светло-зелёный домик, вкус умопомрачительно сладкий. Зажмуриваюсь от удовольствия. Второй, третий … пятый. Пальцы, как и губы, становятся липкими от прозрачного вязкого сока.
-Много не ешь, а то из уборной не вылезешь-предупреждает Ленка, засовывая в рот очередную инжирину. Работаем споро, обрывать крупные ягоды легко, ведро наполняется с завидной быстротой. Вот уже и горкой выкладываем самую верхушечку.

-Надо спуститься за вторым ведром-командует Ленка.
Пытаюсь выбраться с крыши, да не тут-то было, Петька убрал лестницу, шутник.
-Ой!-начинаю я чесать лицо и плечи-Кожу раздирает!
-Ай, у меня тоже!-вопит Ленка-Сами виноваты, надо было старые рубашки Петькины накинуть.
-Ай, зачем?
-Мамка говорила, шо с листьев, ай, сыпется то ли пыльца, то ли ворсинки, то ли ещё какая дрянь. Сама толком не знаю. Ой, пока в море не прыгнешь, чесотка не пройдёт.
-Не могла, ай, раньше сказать?
-Откуда я, ой, знала, шо так будет?-раздирая кожу на животе и плечах, оправдывается Ленка-Мамочки, да шо ж это делается?

-Ещё и шифер раскалённый и вонючий, дышать нечем! Мухи летают какие-то зелёные и жирные-ною я.
-А шо ж им не быть жирными, жрут инжир тоннами!
-Ленка, давай искать выход, куда тут можно сигануть?
Переступая по раскалённому шиферу мечемся по крыше, да не тут-то было, прыгнуть с такой высоты, только ноги ломать.

Вот же напасть, к зелёным мухам присоединяются осы, летают вокруг нас, норовя сесть на сладкие от инжирного нектара губы.
-Не маши руками, а то искусают, ай!-даёт советы Ленка, размахивая, как крыльями мельница, длинными руками-Сил моих нет!
От нестерпимой чесотки раздираем кожу на всём теле, пытаясь отмахнуться от навязчивых ос, крича «Соль, вода, соль, вода!», да это мало чем помогает. Помощи ждать не откуда, с крыши не спрыгнешь, начинаем орать в два голоса:Помогите!

По двору, гремя цепью, носится Стармех. Наши призывы тонут в его мощных «грахвах». Вдали из окон санаторского корпуса отдыхающие высовываются, в нашу сторону руками показывают. Сколько продолжался темпераментный танец на крыше и дикие вопли теперь, уж, и не вспомнишь, но какими же прекрасными и долгожданными показались слова нашей тёти Паши-спасительницы:
-Кобылы, вы же сейчас крышу проломите! Я только намедни новенький шифер постлала, деньжищ ввалила, ох, кобылы, дом разнесут к чёрту! А ну слазьте шибче!
-Ишь, тётка, лиса Алиса хитрющая, когда надо инжир собирать, так ласково просила «племяшечки, дорогушечки,» а, тут кобылами обзывается!-возмутилась Ленка.

Стремглав скатившись по подставленной тёткой лестнице, мы пулей помчались к морю. Вниз, туда, где плещутся спасительные волны солёной воды. С выпученными глазами неслись по тропочке, пролегающей по территории санатория и домов отдыха, по лесному массиву, цепляясь за выступающие корни деревьев. Мелькали сосны, кустарники, жилые дома. Такого стремительного спуска с горы я не припомню за всю свою жизнь.

Морская вода смыла наши телесные страдания, успокоила страсти. Приволоклись назад только к вечеру. Причитая, тётка усадила нас за стол. Уплетали оладьи вприкуску с душистыми крымскими помидорами.На столе, среди прочих яств, красовалась эмалированная миска полная светло-зелёных пузатеньких инжирных домиков. Наши младшие сестрёнки с удовольствием их поглощали. Петька получил от матери взбучку, а от наших с Ленкой отцов ироничный упрёк.
Братец пытался подмазаться к нам, предлагая угоститься стыренным виноградом. Мы отнекиваясь вредничали для пущей важности и снисходительно простили Петьку только после того, как он отвёл нас на танцы в соседний санаторий.

-Ну, так, что?-вернул меня из счастливых воспоминаний о далёком детстве продавец лавки-Бежать к Саиду за вареньем?
-За турецким? Нет, не надо, извините!

Накануне звонил из Сибири Петька. Пётр. Полковник в отставке. Велел обмозговать в какое время желательно собраться всем родственникам в Кореизе в тёти Пашином доме. Она слёзно просит в гости и хочет ещё разок взглянуть на своих девчонок.
Возвращаясь с рынка, я думала:Решено-соберёмся в конце августа, когда поспеет инжир!
Интересно, помнит ли сестра, как собирали его две кобылы, чуть не проломившие крышу тёткиного дома? Обязательно напомню Ленке, когда, любуясь сводом ночного крымского неба, усядемся дружной компанией за длинным деревянным столом во дворе, по периметру обсаженного тёмно-зелеными свечками кипарисов.
31 Ей хорошо лежать среди людей
Арина Царенко
Всю свою жизнь хотела поделиться этой историей. Эта история страшная. О жестокости. Впрочем, понятие о степени жестокости у всех разное. Хочу поделиться своими воспоминаниями. Не будьте строги. Ведь мне тогда было всего 11 лет.

Всё началось с книги. Я её потеряла. Проверила все книжные полки – нет. В семье все знают, что я этой книгой дорожу. Помнила, что последний раз её аккуратно упаковала в полиэтиленовую тоненькую папочку. Увидев, как я тщетно роюсь в многочисленных книжных шкафах нашей квартиры, муж бросился помогать. Искали дети. Когда я уже готова была заплакать, книга нашлась! Лежит на книжной полочке спрятанная за тройным рядом книг.

Потрёпанная. Зачитанная. Но ещё проглядывается узорное тиснение светло – бежевой тканевой обложки. 1950 год издания. Автор Д. Медведев. "Это было под Ровно". Ленинградское газетно-журнальное и книжное издательство. Как и автор этой книги, я тоже вначале хочу написать, что в моей истории нет вымысла. Только - правда.

В 1972 году мы поехали с мамой в Ленинград. Был месяц июнь. Погода солнечная вперемежку с моросящим, но кратковременным тёплым дождиком. Что-то не сложилось, и нас на вокзале никто не встретил. Телефон не отвечал. Мама знала город неплохо, и мы отправились сами по нужному нам адресу.

Путь наш лежал через сквер, на скамеечках которого сидели мамочки с малышами, бабулечки в белых панамках. Пожилые мужчины играли в шахматы, расставив их на доске, прямо на лавке. Мама очень крепко держала меня за руку, так как я умудрилась потеряться в метро ещё в Москве, из которой мы и приехали «Стрелой» в Ленинград. Вернее, в числе первых посетителей ранним утром мы спустились в метро. Я успела зайти в вагон, а мама нет. Увидела только испуганные от ужаса происходящего глаза мамы за закрытыми дверями вагона. Почему-то я ни капельки не испугалась. Просто вышла на следующей остановке и смирненько встала у колонны в ожидании мамы, полагая, что сейчас она подъедет следующей электричкой. Так и произошло.

Только, после этого случая мама всегда держала меня крепко за руку, вызывая тем самым моё возмущение. Всё – таки мне было 11 лет! Ведь я – взрослая. С чем категорически не соглашалась мама.

В сквере мы присели на скамейку. Одна из бабулек, сидящих рядом, разговорилась с мамой. Узнав, что мы приехали издалека, а нас никто не встретил, она предложила маме пожить временно у неё. От этой бабушки шло такое тепло и сочувствие! Мама согласилась.

Хорошо помню, что это была улица рядышком с Невским проспектом. Двор был, как колодец. Маленький. С высокими стенами серых угрюмых домов. Лестницы в подъезде – широкие с красивыми резными перилами. А на площадке между этажами по две массивные двери, крашенные коричневой масляной краской.

Поднявшись на третий этаж, бабушка Юля (так звали нашу неожиданную новую знакомую) открыла ключом дверь, а за ней оказалась ещё одна. С цепочкой! Я никогда ранее такой не видела. Оказалась, что за дверями скрывалась коммуналка, в которой жило ещё несколько семей. Кухня и ванная с туалетом были общими. Для меня это было необычным. Я не знала, что так можно жить. У моих родителей всегда были квартиры, в которых и ванная и туалет были раздельными и принадлежали только нам. В любом новом городе предоставлялось жильё современной планировки, куда переезжали по направлению молодые специалисты-энергетики!

Бабушка Юля занимала длинную, не широкую, с окном, выходящим во двор, комнату. Очень высокие стены были оклеены солнечно-бежевыми обоями с проглядывающими на них красивыми розами. На самом видном месте висела большая чёрно-белая фотография девочки, приблизительно одного со мной возраста. С такими же, как у меня, косичками. С такими же бантиками. Девочка улыбалась.

Место мне определили за высоким старинным буфетом, за стёклами которого стояли необычной красоты чашки на блюдечках и красивейший кувшин. Бабушка Юля называла его «молочником». Удивительной формы, в резной, как кружевной, оправе из какого-то тонкого металла, рюмочки поражали своей изысканностью. Я это всё рассматривала, как в музее! Засыпала на кровати, любуясь невиданными мной предметами.

Утром в общей кухне бабушка Юля варила нам кофе в эмалированном узком высоком кофейнике. С молоком. Жарила из кусочков белого хлеба гренки. Завтракали втроём в комнате. На столе расстилались белые накрахмаленные салфетки. На них ставились блюдца с чашками. Сахар кусочками надо было брать специальными щипчиками и аккуратно, без звяканья, фигурной кофейной ложечкой размешивать.

Естественно, я не была готова к такому. Нет, я была довольно воспитанным ребёнком, но сидеть за столом и не болтать ногами – это было выше моих сил. Да и ногти грызла к тому же. За что получала от мамы строгие выразительные взгляды и замечания. А бабушка Юля очень ласково объясняла, как необходимо барышне вести себя за столом. Хоть и сама передвигалась при помощи палочки, однако преподала мне урок правильной и красивой походки.

Целью нашей поездки было посещение музеев и достопримечательностей славного города. Бабушка Юля советовала нам,  куда сходить, как и чем доехать до нужного нам музея, что посетить обязательно в первую очередь.Я много увидела во время той поездки. Эрмитаж и дом-музей Пушкина, Русский музей и Петергоф, Казанский и Исакиевский соборы. Это только маленькая часть того, что оставило восхищение в моём сознании на всю жизнь.Мы прошли пешком по всем знаменитым, упомянутыми ещё классиками, улочкам и мостикам. Гуляли в Летнем саду, где мама читала мне наизусть «Евгения Онегина». А по вечерам возвращались в комнатку бабушки Юли, где нас ждал сервированный к чаю стол.

Месяц пролетел незаметно. Куплены билеты. Наше последнее чаепитие у бабушки Юли. Все сидели взгрустнувшие. Печально заговорила наша гостеприимная хозяйка, обращаясь к моей маме: "Знаешь, Любочка, я ведь, когда увидела твою Аришку в сквере, чуть не заплакала. Она так похожа на мою доченьку Верочку. А когда узнала, возраст Аришки, то и совсем не по себе стало. Сердце защемило. Боль не отпускает. Душа страдает уже столько лет…. Верочке моей 12 было.

Когда ты звонила своим родственникам, чтобы узнать, почему вас с Аришкой не встретили, а я сидела в комнате и боялась, что тебе ответят, что ты соберёшь Аришку, и вы уедете от меня.Не обижайся! Мне очень хотелось пожить рядом с вами. Аришка твоя – такая же болтушка и хохотушка, как и моя Верочка. Она также ногти грызёт, как и моя девочка грызла, а я её за это ругала (тут же мама наградила меня строгим взглядом). Глядя на Аришу, я себя молодой ощутила, как будто опять стала мамой. На время. Мне опять было о ком заботиться. Столько лет одиночества…  Никому не пожелаешь. Не дай, Бог, тебе такое пережить.

Когда –то я была молодой и быстрой. Не знала о болях в ногах. Успевала и работать, и учиться. На заводе состояла на руководящей должности. Всегда и везде первая. Приходилось много разъезжать по Союзу. Да и по делам партийным с выездными комиссиями постоянно по области моталась. А муж был инженером. Тоже постоянно по командировкам. Серьёзным был, спокойным. И – очень тихим в отличие от меня. Я же – задорная. Да ещё и хохотушка. Перед самой войной я возглавила партком на заводе. Избрали секретарём. Ещё больше прибавилось хлопот и забот.

Дочка наша Верочка росла очень самостоятельной и ответственной. Училась на отлично. В классе заводилой была. Вся в меня – везде первая. Очень хорошо стихи декламировала. В концертах участвовала. С детворой возиться любила. Не могла на улице пройти мимо малыша. Обязательно остановится. Пощебечет с ним. Да и в коммуналке нашей тогда только молодёжь жила. В каждой семье, в каждой комнате детские голоса звенели.

Теперь из тех, довоенных жильцов я одна осталась в квартире. Кто погиб на фронте, кто в блокаду от голода умер, кто не смог пережить тягот и одиночества, а кто-то умер от полученных ран.

Любочка, вы, когда с Аришкой гуляли, может, обратили внимание, что на стенах написаны предупреждения об опасности артобстрела?" – Мама тихо кивнула (видели, и не один раз, только не знали, зачем они нужны). – "С 41 – го. Память. Чтобы не забыли. Не мы – пережившие блокаду, а те – кто будет жить после.

Война перевернула всю нашу жизнь. Муж погиб в ополчении. У него зрение очень плохое было. На фронт не брали, но он ушёл с нашими  заводскими  одним из первых. Мы и не попрощались. Я не успела. Прибежала домой, а его уже не было. Ушёл…  Ушёл и не вернулся. Погиб".

Мне расхотелось болтать ногами. Навострив уши, слушала пожилую женщину, поглядывая на девочку, улыбающуюся нам с фотографии. Представляла её жизнь. "Счастливая, – думала я, – жила среди такой красотищи!" Мне, на мой детский ум, тогда казалось, что все жители Ленинграда только тем и занимались, что ходили по музеям.


А женщина продолжала свой рассказ: «Началась полная мобилизация. Я служила тут же. Комиссаром. Фронт-то – вот он, рядом. Постоянно моталась: передовая – тыл. Тыл – передовая. Мужиками командовала. Слушались. Уважали. Смерти в глаза смотрела не раз. Очень боялась попасть в плен. У меня личный пистолет был. Думала, если, вдруг, немцы схватят, то успею застрелиться.А дома Верочка жила одна. Под присмотром соседей. Уже блокада началась. Мне приказали вернуться на завод. А завод-то на самой, считай, передовой. Сутками на нём пропадала. Заскочу на короткий срок домой, Верочку проведаю – и обратно. Спала на ходу. Тогда все так жили. Для кого-то пустой звук слова "Всё для фронта, всё для победы". А для нас, переживших – это было делом жизни и смерти.

Люди умирали от голода. Просто падали. На ходу. У меня паёк был. Чуть- чуть лучше, чем у других. Но тоже ноги таскала еле-еле. Верочке всё отдавала. Она очень жизнерадостной была. Даже тогда помогала другим. Ходила по квартирам с такими же пионерками, как и сама, и деток собирала и относила в приют. Обходили каждый подъезд, каждую квартиру. Часто было так, что мать умрёт от голода, а, руками прижимает к себе ещё живого грудничка. Чтобы согреть. Закутав того в одеяло. Ребёнок уж и кричать не может. Поэтому девочки и проверяли жильцов. Живы ли? Бывало, что придут, а в квартире только закоченевшие трупы.

Списки жильцов вывешивались на дверях. Иной раз просто перечёркнутые крест-накрест. Значит, вымерла вся квартира.
Электричества не было. Топили дровами. За водой на Неву ходили. Варили голенище сапог и ели. Подмётки от сандалий кожаных тоже варили. Страшно было. Жутко смотреть на почерневших от голода и горя людей. Это жестоко – умирающий от голода человек.

Я боялась за Верочку. Просила, чтобы одна в темноте не ходила без подружек. Но она была слишком ответственной. Слишком доброе сердце было у ребёнка. Уже совсем еле передвигалась, а всё одно – находила осиротевших малышей и в приют отводила.

Однажды прихожу домой. Пусто в квартире. Соседей уже никого не было в живых. Дочь не отзывается. И к вечеру домой не пришла. И на вторые сутки – нет. И на третьи – ребёнок не появился.

До снятия блокады оставалось совсем чуть – чуть. Самая малость.
Ночью пришли ребята из розыска. Накануне обратилась к ним с мольбами о помощи. Да и знали друг друга ещё с довоенной поры. Не отказали. Всё, что было в их силах – сделали, несмотря на свою занятость. Бандитов тогда хватало.

Просто протянули мне узелок. В платочек (шалочку эту носила Верочка, такую серенькую, из козьего пуха) были завёрнуты косточки. Ребята сказали, что её съели. Сварили и съели. Останки опознали по одежде…»

Я очень испугалась. С ужасом смотрела на смеющуюся девочку на фотографии. Мне, сытой и обласканной родителями и бабушками, не верилось, что такое могло произойти с такой же, как я, девочкой.

-Сколько времени просидела, прижимая узелок? Не знаю. Я не плакала. Зачем? Ведь я умерла. Умерла вместе с дочерью. Слёз нет и сейчас. Мёртвые не плачут.

Опомнившись от услышанного, мама выпроводила меня за высокий старинный шкаф, где стояла кровать, и уложила спать. Я не сопротивлялась. Меня охватил ужас. Женщины ещё долго о чём-то говорили. Я не слышала, о чём. Лёжа на кровати, я думала о девочке, которая когда-то жила в этой комнате, может, и спала на этой же кровати. И так же, как и я, засыпая, любовалась чашками и молочником за стеклом высокого шкафа.

Наш поезд отходил поздно ночью. Я знала, что мама хотела в последний день походить по магазинам. Купить подарки родственникам и друзьям. Но вместо этого мы втроём поехали на Пискарёвское кладбище.

Тихо лилась из больших серых репродукторов, висящих на столбах, печальная, щемящая сердце, музыка. Почему-то очень хотелось плакать. Бабушка Юля водила нас вдоль огромных захоронений блокадников. Её дочь (вернее, косточки и платочек-шалочка) тоже была похоронена среди них. Плакала мама. Бабушка Юля – нет. Она сказала, что Верочке хорошо лежать среди людей, а не одной в могиле. Шёл мелкий, моросящий дождик. Было очень тепло и душно. А мы всё бродили, и бродили
.
Перед отъездом на вокзал бабушка Юля протянула мне великолепную чашку с блюдцем из своего шкафа. Но мама отказалась от подарка. Уже потом она объяснила мне, что это кузнецовский дорогой фарфор прошлого века (а в наши дни – позапрошлого). Мама посчитала этот подарок слишком щедрым для маленькой девочки. Неудобно принимать дорогую вещь. Да и хозяйка не взяла с нас ни копейки за проживание.

В благодарность, по приезде в Казахстан, где в то время на Джамбульской ГРЭС работали мои родители, мама отправила в Ленинград две посылки с вкуснейшими яблоками и сухофруктами.

Зато подаренная бабушкой Юлей книга со словами, чтобы помнила о ней, о поездке, о Ленинграде, хранится у меня 41 год. Книга пережила несколько десятков переездов. Мне становится не по себе, когда забываю о её местонахождении. Почему? Сама не знаю. Может, потому, что напоминает о страшном рассказе, поразившем детское сознание и оставившем след в душе? Потрёпанная, изданная ещё в сталинские времена, свидетельница жестокости, лишившей матери своего ребёнка.

Не так давно, находясь в обществе молодых людей, стала невольным участником разговора, вернее размышлений о терроризме и войнах вообще. Молодёжь спорила о том, что каждый защищает свою правду. С чем-то соглашалась, о чём-то мягко спорила. Но когда зашёл разговор о фашистах, высказалась эмоционально и жёстко. Тут же получила в ответ:Ну, тёть Арин, Вы даёте! Как «совок» из прошлого века рассуждаете. Нельзя так жестоко и резко судить людей!

Да, я из прошлого века. Давно уже не "совок", жизнь заставила изменить взгляд на многие вещи и события, но я по-прежнему остаюсь внучкой двух молодых парней, погибших в пекле войны, внучкой двух несчастных вдов и дочерью детей войны.

Жестоко осуждаю? Да, жестоко. Потому что из моей памяти никогда не исчезнет образ женщины, прижимающей к груди узелок с косточками своего ребёнка.
32 Гайморит, или как я провел лето
Владимир Исаев 2
 Вчера купил лекарство «Ибуклин». Не из-за прикольного названия, а потому что оно от головной боли. Согласно инструкции, у лекарства есть побочные эффекты, такие как тошнота, рези в животе и прочее. Я человек не глупый и сразу понял всю цепочку лечения: заболела голова — вы глотаете «Ибуклин». Если через пятнадцать минут голова прошла, но вас стошнило и скрутило живот — значит таблетка подействовала!
    Фармакология — все-таки великая вещь!
    Написал про таблетки и вспомнил, как вначале июня двадцать первого века у меня заболели зубы. Маялся и стенал три дня, пока боль не восторжествовала над страхом, и следующим утром я побежал в платную зубную клинику.
    В течение двух часов мне удалили сразу три зуба, применив, как тогда показалось, все пыточные инструменты испанской инквизиции. От боли и страдания спасли шесть уколов анестезии и сто долларов, заплаченных за работу.
    Держась за стену и слегка потряхивая телом, я вышел из клиники ближе к обеду. На лице появилось что-то вроде улыбки: верилось, что ад закончился.
    Но на следующий день, чудесным летним утром пятницы девятнадцатого июня, у меня как-то странно потекло из носа…
    Насморк меня достал, голова болела, и я подумал, если пойду в поликлинику, то хуже не будет: «ума у них не хватит», — подумал я и направился в отделение ЛОР. Помощником доктора оказалась наша соседка по подъезду, поэтому на прием попал без очереди. Женщина-врач осмотрела мой нос и, не найдя причин для беспокойства, сказала: «Ничего страшного, но на всякий случай сделай рентгеновский снимок головы». Что мне и сотворили на седьмом этаже поликлиники. Через полчаса я получил снимок, и увиденное опечалило меня сразу и надолго: под левым глазом моего серенького черепа на меня пялилось огромное черное пятно... «Хана», — тихо произнес мой мозг, ну а тело понесло снимок доктору.
    Врач, увидев мой череп на пленке, без всяких реверансов отчеканила: «Вы знаете, молодой человек, если вот эта ботва пойдет дальше, шансы остаться без глаза и, как исключительный вариант, без мозгов, увеличиваются с каждым днем в геометрической прогрессии. А поэтому я в срочном порядке выписываю вам направление в больницу. Там сделают небольшую операцию и поставят несколько укольчиков». Эти слова меня очень насторожили. И я, даже с неким жаром в голосе, поинтересовался: «А будет ли сия полезная для моего организма процедура совмещена с анестезией? ". Ибо в голове вспыхивали яркие картины недавних переживаний в зубной клинике. На что последовал решительный ответ «да». И я, глядя в честные глаза докторши, взял направление.
    Время было около одиннадцати часов утра: я захватил кое-какие вещи из дома, так, на всякий случай, вдруг положат. Но если честно, этот вариант даже не рассматривался.
   
    Пятый корпус районной больницы встретил меня суетливыми больными с забинтованными глазами и ушами. Также поразили люди с торчащими из носа трубками. «Люди будущего!» — подумал я и пошел на прием к врачу.
    Доктор, истинный горец с орлиным носом и в белой повязке по всему рту был пьян. Осмотрев нос и снимок, он промурлыкал: «Нааадо лэчить — это гайморит», — и ушел в соседний кабинет с санитаркой. Оттуда раздался звон стаканов, и вот он, веселый и бодрый, опять вникал в мои проблемы! Его глаза вращались по каким-то непонятным орбитам, как будто мозг мыслил зрачками и пытался с их помощью поставить диагноз. В это время я успел задать вопрос, мучавший меня больше всего: «А можно без операции?» Из-под повязки донеслось: «Болэть будэшь». Аргумент был веским, поэтому я сдался и скорее уже по инерции промямлил: «Анестезия будет?» Его глаза сначала остановились, но потом заново стали вращаться: «Кааанэшно! Ыдытэ к санитаркэ — она все скажэт».
   
    Санитарка, огромная как скала, сразу поселила меня в седьмую палату. На мой вопрос: а надолго ли это житие? — ответила: "Две недели. А сейчас иди в «процедурную» и становись в очередь на операцию! И двадцать рублей давай на мыло и порошок! " Я подумал, что насчет срока — это такой медицинский юмор, дал ей денег и пошел искать кабинет.
   
    «Процедурная» нашлась в конце коридора. Там же стояла лавочка: на ней сидели две женщины. Я спросил, не на операцию ли они? Женщины кивнули. Разговаривать почему-то не хотелось, и мы ждали своей участи в зловещей тишине. Участь не заставила себя долго ждать и явилась в форме все того же доктора и санитарки-скалы…
    Когда подошла моя очередь, в кабинет забежала медсестра и с жаром прошептала доктору: «Что вы тут возитесь! В два часа же награждение в доме культуры! А уже час!» И тут я понял, что в это воскресенье у врачей профессиональный праздник! Все сложилось: звон стаканов и веселый перегар врача, который, несмотря на ватно-марлевое препятствие, все-таки проникал во все щели медицинского кабинета. По странной традиции наши доктора начали отмечать воскресный праздник в пятницу. И все бы ничего, но в этот день им надо было лечить людей. И мне, по роковому стечению обстоятельств, было уготовано стать крайним на операцию...
    Зашел я бодро. Меня посадили на старенький стул у стены, и доктор без всяких реверансов воткнул мне длинную спицу в правую ноздрю. Такой разворот событий меня удивил. Сидеть со спицей в носу было как-то не комфортно. Доктор что-то буркнул медсестре и вышел. Вдруг меня охватила паника: спица торчала в правой ноздре, но на снимке я видел черное пятно с левой стороны лица; и сопли (прошу прощения) текли только слева! Когда он снова зашел в кабинет, я спросил: "Уважаемый врач, а зачем засовывать спицу в правую ноздрю, когда течет из левой? Да и на снимке у меня темное пятно слева?» Он взял снимок и посмотрел на просвет. «Доктор, переверните снимок», — я увидел, что он держал его кверх тарамашками и вдруг понял, НАСКОЛЬКО он был пьян! Мелькнула мысль о побеге, но делать это со спицей в носу было смешно...
    «Адын из ста…адын из ста», — повторил доктор. "Что это значит, один из ста? " — переспросил я. «Адын из ста случаев, когда я ошыбаюсь! Вот, этот случай... с тобой получился» — сказал он, выдернув спицу из правой ноздри и воткнув её в левую, и опять вышел. «Молодец какой вы, мужчина, разбираетесь», — сказала санитарка. Я промолчал. Страх перед тем, что в умат пьяный врач сможет ещё раз ошибиться и воткнуть спицу, например, в глаз и потом сказать «одын из тысячи», захлестывал меня все больше и больше... 
    Доктор вернулся, выдернул спицу из моего носа, задрал мне голову и сказал: «А тэпэрь нэ думайте нэ о чом. Расслабтэсь и отрэкитесь от мира сэго»… Его слова мне показались странными и неуместными в данной ситуации, но моя вялотекущая мысль была прервана хрустом ломающейся перегородки где-то в середине моего черепа и просто убийственной болью! Он воткнул какой-то штырь толщиной с сотку гвоздь и резко вытащил его. Если бы я мог орать! В мозгу вспыхивали яркие звезды и шаровые молнии, а рот застыл в немом крике. Глаза чуть не вылезли из орбит, а мои руки вцепились в колени стальной хваткой. Тем временем санитарка засунула мне в эту дырку железную трубку с катетером, прилепила к носу пластырем и крикнула: "Бери чашку! "
    Мое восприятие мира на минуту изменилось: вроде все слышу, но понять, и тем более что-то сделать, не могу. "Ты чё, оглох, штоли!» — орала санитарка, тем самым вернув меня к реальности. Я схватил чашку. "Нагибайся и держи её перед собой! Ща потечет! " В таком трансе я не был ни разу в жизни. Даже когда ломал руку; даже у стоматолога три дня назад, когда мне выдрали три зуба за один приход! Я ждал анестезии, как в кино — чистых и белых операционных столов, добрых, отзывчивых медицинских работников...
    «Лошара, какая анестезия?! Какие столы?! Держи чашку с соплями! " — думал я про себя, и мне вдруг стало жутко обидно, что меня так продинамили... но сделать и сказать уже ничего не мог, так как из носа и рта потекло красно-коричневое, безумно вонючее, жидкое сокровище.
    Если бы санитарка промывала медленнее, то текло бы только из носа. Но они опаздывали на награждение, поэтому ко мне был применен ускоренный вариант. Я, задыхаясь и кашляя, все-таки выдержал первую процедуру. На прощанье, получив промывочку формалином с ещё какой-то гадостью, меня отправили в палату.
    Сразу хотел сказать, но забыл: я лечился по полису, т.е. бесплатно. Ну, как бесплатно… не платить в больнице было плохой приметой и дурным тоном, поэтому, сами понимаете, деньги пригодились. Сначала, как я уже упоминал, сдал на мыло и порошок. Но ни того, ни другого я так и не увидел. Хотя зачем мне порошок? Я живу в десяти минутах езды от больницы. А мыло у меня свое.…Но это всё лирика. После нескольких уколов я спросил у санитарки, почему они такие болючие? Она ответила, что обезболивающее, некий «Лидокаин», нужно приобретать за свои деньги. «А почему же вы сразу не сказали»? — задал я тупой вопрос и получил, словно с левой по соплям: «мне за разговоры не платят». Высказав свою более чем сдержанную благодарность за информацию, побежал в аптеку и купил две упаковки «Лидокаина».
    Но все это было потом, а пока я пришел в палату №7 и выбрал свободную койку. Мне повезло: из шести железных четырехногих уродов три стояли свободными. Только подложив ещё два матраца, предварительно стянув их со свободных кроватей, на койку можно было лечь: изогнутые волнами железные ребра не так давили, но спать на них, ребята, мог только йог или кто там у них главный по гвоздям?
    Со мной в палате оказались ещё двое: дагестанский ребенок и мужик преклонных лет. Голова у мужика была забинтована, а в районе уха всё было коричневое с элементами запекшейся крови. Потом он рассказал, что помогал сыну и упал с лестницы, разбив в дребезги всю голову и правое ухо в частности. Мальчик лежал с такой же трубкой в носу. Гайморит — теперь уже безошибочно определил я.
    Состояние было адское, но, несмотря на это, наступил час полдника. Медсестра заглянула в палату и поинтересовалась, почему я не кушал. Ответить на «почему» я не мог, ибо после операции не имел возможности говорить в принципе. Постояв и не услышав ответа, она махнула на меня рукой и ушла. Я лежал и смотрел в потолок, а вокруг моего унылого настроения кипела жизнь: мухи и комары летали и жужжали, весело пикируя то мужику на лысину, то мне на нос; тараканы, не стесняясь, ходили по тумбочке, натыкаясь друг на друга и, видимо, извиняясь, шли по своим делам дальше. Затхлый воздух с примесью запаха лекарств заставлял дышать чаще, чем хотелось. Окно санитарка категорически запретила открывать. Сказала, что главный не велит. Ко всему этому стояла несусветная жара…
    Вечером, где-то в пять, обтирая больничные стены, в коридор вполз заведующий отделением. «Интересно, — подумал я, — а мог бы он сейчас сделать операцию?» Доктор продефилировал к пятой палате — там лежали две девчонки с хлебозавода. Он долго грузил их комплиментами и предложениями, но те мягко отклоняли непристойности, в том числе и поход в кабак, мотивируя тем, что они в халатах, с трубками в носу и, к тому же, после операции. Огорченный отказом, он дополз до стоявшего под парами такси и уехал.
    «Есть ли варианты переночевать дома»? — спросил я в палате у братьев по несчастью. Мне подробно рассказали, что почем. В результате, подарив коробку конфет дежурной санитарке, я был дома уже через 10 минут.
   
    II
   
    Расписание лечения было насыщенным, поэтому вставать пришлось в пять утра. Дело в том, что первый укол ставили в шесть, в семь было промывание, в восемь — осмотр, далее завтрак и все остальное.
    У дверей пятого корпуса я был за полчаса до процедуры. Успел постоять с мужиками и обсудить приезд скорой помощи: в приемный покой санитары заносили тело, в котором торчал нож. Самые любопытные сбегали и узнали что за история. Оказалось, что мужики пили, подрались, один другому всадил в пузо нож. Санитары не стали его вытаскивать, а тело отправили сразу на операционный стол. Так начинался второй день моего пребывания в больнице.
    Укол был не проблема — для обезболивания в кармане лежала ампула с «Лидокаином». Но вот с промывкой по-хорошему не получилось: как и в прошлый раз, санитарка-скала так надавила на поршень шприца, что всё опять полилось изо рта и носа. Ну а что вы хотели от бесплатной медицины?
    В восемь настал час осмотра. Он проходил в «процедурной» и на том же стуле. Да и контингент сильно не изменился: тот же заведующий отделением и санитарка-скала. Вот только руки доктора выплясывали такой карамболь, что моментом я испугался, но потом приказал себе успокоиться и не паниковать. Санитарка-скала открыла журнал и что-то прочитала доктору, тот взял стальной блестящий инструмент и начал попадать мне в нос. Но вчера был праздник и награждение, поэтому он всё время промахивался — руки отказывались вести себя спокойно и продолжали свой дикий танец с саблями у меня перед глазами. Я уже подумал, что сейчас скажу нечто вроде «у меня ничего не болит и пора бы вообще оставить меня в покое», но медицинские боги смилостивились и железный предмет оказался в носу. Наклонившись и посмотрев внутрь, доктор многозначительно сказал «мммдааа», вытащил железку, махнул рукой и вышел. Медсестра начала что-то писать в журнал, а мне сказала: «Идите и позовите следующего».
    Вот, чем подкупала бесплатная медицина, так это четким соблюдением правила «меньше знаешь — лучше спишь». В данном случае «мда» — это то, что сказал доктор о текущей болезни. И действительно, без лишней медицинской зауми, уже к завтраку в голове наступало спокойствие, перераставшее в тихую уверенность, что «всё идет по плану».
    Да, кстати, напротив нашей палаты была палата платная: полторы тысячи рублей в день. Одинокая огромная кровать, кондиционер, телевизор и ко всему этому прилагалась персональная санитарка. Там обитал некий коммерсант, который целый день лежал, смотрел телек и куда-то постоянно звонил. Ходить за едой не надо, стоять в очереди на процедуры и уколы тоже: всё это делала прикрепленная к телу персональная дама в медицинском халате. Даже разговор по телефону не прерывался в таких случаях. Не подумайте чего — зависти не было, ибо у нас — веселье и компания, а там — сплошная грусть и одиночество.
    Отдельно нужно описать то, что называлось завтраком, обедом и ужином. Начнем с того, где это должно происходить. Про это я не могу сказать ничего вразумительного даже сейчас. Ибо в течение дня всё менялось с точностью до наоборот: например, завтрак в приказном порядке заставляли кушать в палате, а на обед — всех вдруг выгоняли в столовую и строго настрого запрещали есть в палатах. Сама еда, возможно, была вкусной и свежей, но до нас доходили явно не все продукты и не сразу. Вот как вы думаете, сколько нам выписывали, и сколько мы получали масла в тарелки, если у санитарки на раздаче было язвительное прозвище «двести грамм»? Но чтоб там не говорили, а каши я наелся на год вперед. Мне она нравилась, и ел я её с удовольствием.
    Конечно, продукты можно было и покупать. Да, был холодильник — один на пять палат. Где разрешалось хранить только молочные продукты, только свежие и только не более суток. Для этого в каждом пакете лежала записка с датой покупки. За соблюдением этих правил пристально следили медсестры. Можете себе представить движение возле холодильника, если учесть, что им пользовались одновременно более двадцати человек. Но больные возмущались как-то вяло, ибо понимали, что могут лишиться и этого.
    Палату тем временем забили до отказа. Медсестры принесли даже лавку из коридора, на которую положили какого-то наркомана, предварительно поставив ему капельницу. Без особых признаков жизни он пролежал целый день, и мы слегка заволновались: жив ли человек? Но санитарки сказали, что это уже не первый, и даже не десятый раз, «так что не волнуйтесь, он ещё вас переживет». На второй день наркоман встал, обвел нас мутным взглядом, сказал: «если что — я Сашок» — и пошел курить. К обеду приехали его друзья, и после непродолжительных бесед он уехал, даже не сказав спасибо медсестрам. Наверное, все эти нежности благодарностей и сопли прощаний настоящему мужчине не к лицу…
    Жизнь в больнице — это немного другое, чем жизнь обычная. Но все равно привыкаешь: вот сегодня тебя почти силком медсестры вытащили посидеть в фойе и посмотреть в окно. В следующий раз, когда ты выходишь в то же фойе и в то же время, вдруг устраивался дикий скандал с элементами строгого выговора за нарушение какого-то внутреннего распорядка. Во двор выходить можно, но там негде посидеть. Я помню, что когда-то вокруг больницы было много лавочек, но потом, как мне объяснил сосед по палате, их все убрали, чтобы молодежь ночью не бухала и не мешала людям болеть. Все правильно — ничего не скажешь…
    Три дня пролетели незаметно, и вот, как-то утром, медсестра спрашивает: «Почему ты не приходишь на укол?» Отвечаю, что стараюсь ходить на все свидания. Она открывает журнал и показывает графу, где стоят три моих пропуска. «Но мне никто не говорил!» — пытался возразить я. «А никто и не скажет», — последовал ответ. Железная логика. В общем, колоть стали утром, вечером, а теперь ещё и в обед.
    Новый укол назывался «горячим» или, по-научному, хлористым кальцием. Выписали мне их восемь штук. Медсестра предупредила, что побочным эффектом является жар в промежности, поэтому его и назвали «горячим». Она набрала раствор и воткнула иглу в руку.
    Шесть кубов пустить по вене, ребята, это дело не простое. Чтобы «переварить» такое количество раствора вене нужно время. Но в бесплатной медицине его, этого времени, ой как мало! Поэтому уколола тетка мне так быстро, как только смогла. В результате чего, на следующий день, рука от локтя до кисти переливалась разливами синего и зеленого цвета. Или вена не выдержала, или вообще промазала — не знаю. Рассосалось это только через неделю. Лишь потом мне поведали по секрету: если хлористый кальций попадает в мышечную ткань, то эта ткань сразу отваливается куском. Интересно, что случилось бы со мной, узнай я про это раньше, когда появился синяк на руке?
    До сих пор непонятно, про мясо наврали или нет, но даже после восьми уколов у меня ничего не отвалилось. Недели две только болела рука и как-то с трудом сгибалась.
    Повезло, что остальные уколы ставили в другое место.
   
    III
   
    Держась за стену и слегка потряхивая телом, я вышел из больницы через десять дней. На лице появилось что-то вроде улыбки: верилось, что ад закончился. Но наследующий день, чудесным летним утром пятницы двадцать девятого июня, у меня появились странные боли в желудке…
    Кололи мне не абы что, а жесткие антибиотики (это я узнал потом, прочитав в истории болезни), и они, оказывается, вместе с заразой начисто снесли всю микрофлору желудка. Согнулся пополам я, ребята, на следующий же день после выписки. Ходить практически не мог, ибо каждое движение вызывало жуткую боль. Но ходить было надо, особенно в туалет. У кого был дизбактериоз — тот меня поймет… «Надо было вместе с уколами «Хилак Форте» употреблять», — говорила потом медсестра — соседка по подъезду…
    В себя я начал приходить где-то в июле; вокруг буйствовало лето, которое я запомнил надолго. Ведь в начале июня мечтал позагорать на море: воистину, хочешь рассмешить Бога — расскажи Ему о своих планах.
    P.S. Если кто подумал, что я имею что-то против докторов и санитаров, пусть сразу убьётся об стену. Я говорю всем докторам и иже с ними Спасибо. Большое Спасибо и низкий поклон, потому что они спасли мне жизнь. А вот, говоря о получении бесплатной медицинской помощи, надо заметить, что это не совсем бесплатная помощь. Очень даже платная: на тот момент мой трудовой стаж составлял более четырнадцати лет и каждый месяц я отчислял процент на страховку. В больницу же я попал первый раз и не знаю, накопил ли я на приличное ко мне отношение, но уж точно за этот период отстегнул на порошок, мыло и ледокаин. Отношение к людям — вот что сильно разочаровало. Хотя, в равной степени, это вина не только медперсонала, но и самих болеющих.
    Если кому интересно, то заведующего через год уволили. Не знаю за что, но такие мелочи как пьянство даже не рассматривались — там были дела посерьезней. Диетологам могу сказать, что за десять дней, проведенных в больнице, я похудел на тринадцать килограмм. Делайте выводы и пишите диссертации. И ещё — не болейте!
33 В туннеле от дома
Торти Кэт
Куда торопиться в пятницу? Только на свидание. Я и лечу - домой, где меня ждут. Но мне мешают - расслабленные пятницей тела, а я на взводе: хотелa уйти домой пораньше, а застряла на лишний час. Если телефон позвонит и спросит "Ну, ты где?", могу его разбить.

Солнце несётся наперегонки со мной. Город цепляется за убегающие лучи квадратными окнами, в каждом счастливце - пойманное зарево. А там, откуда оно ушло, загорается другой свет, медово-жёлтый домашний уют. Эти окна вызывают у меня тоску и чувство бездомности. И зависти - к тем, кто внутри. Они греются у очага, пьют горячее красное вино, смотрят в серые глаза друг друга. Пушистый ком мурлычет, навеки преданный друг - у ног. Как звёзды, светят, но не греют, эти чужие окна, безжалостные ко всем, кто снаружи.

Толпа, как сумерки, сгущается на каждом шагу. Её потоки стремятся к железнодорожной станции, закручиваются в воронку и уходят под землю. Между мной и домом - четыреста метров подземного туннеля. Иногда я миную его без драм, в другие дни обхожу за километр. Сегодня мне нужен самый короткий путь, и я иду с толпой под землю.

Обычный старый туннель. Или я такая старая, что мне 1906 - далёкий прошлый век. Туннель принадлежит центральной узловой станции, они - ровесники. Когда их строили, с лица города стёрли - как умыли - древнее кладбище, городской приют для нищих и безумных, женский монастырь, полицейские казармы, морг. Когда расчищали кладбище, выкопали сорок тысяч покойников - Стивен Кинг тогда ещё не родился. Всем выкопанным придавали божеский вид и отвозили вагонами на другие кладбища - перезахоронять. Никто не знает, сколько ещё пассажиров осталось ждать поезда, который никогда не придёт.
         
Тысячи нас сливаются в туннель каждый день. Мало кого волнует его скорбное прошлое. Хотя горсточка привидений придала бы остроту архитектонике. Тоска идти одним и тем же коридором дважды в день, утром - в грубую реальность, вечером - из неё, назад к мечте о нормальной жизни - на вилле, где яхта всегда наготове умчать тебя от всех за горизонт.
 
Туннель ругают: он узкий, тесный, клаустрофобный, как грузовой контейнер. Летом - жарко, как в духовке, зимой - морозильная камера. Днём - шум, толкучка, ночью - жуть, пустота. И всё-таки, в нём не страшно, как в загнивающей Лондонской трубе. И здесь не промышляет малолетняя шпана, как в загаженном Парижском метро. Девонширский туннель чист - от бомжей и граффити. В свете неоновых лучей шагает респектабельная публика. На входе свеже умытые девочки и мальчики всунут в руку бесплатную газету, разящую свежей новостью в любую погоду. В разноцветных кафе нальют сносный кофе в яркий бумажный стаканчик.

Ещё костерят туннель за то, что он - дом родной для целой армии уличных артистов. Настоящий балаган. Утро, вечер, жара, ливень - они всегда вдоль стен, живое несмываемое граффити. Тысячи нас открывают день и закрывают его, как ключиком, монеткой, бросаемой на удачу в распах футляра от гитары или скрипки. Ведь тут, среди уличной братии и Иисус Христос, переодетый нищим, награждающий добрых и наказывающий немилосердных. Но чувство вины здесь опасно, вывернешь карманы наизнанку и уйдешь с поганым ощущением.

Солнце, выкарабкиваясь из веток платанa, краснело с каждой минутой. Набрав в лёгкие побольше розовых сумерек, я сошла по ступеням вниз. Подземная речка Стикс - что угодно, но не бессмысленная толчея. В туннеле автоматически становишься гражданином подземной республики, где все равны и законопослушны. Это просто: держись своей стороны, гляди под ноги, не кричи, если не поёшь, и не лови чужие взгляды, если не готов к материальному контакту. На мне солнечные очки, мне ни к чему сюрпризы.

Атомное вагнеровское сопрано дробило позвоночники, носясь, как птерозавр, из одного конца туннеля в другой. Я содрогнулась. Однажды я поинтересовалась, кто эта однолюбка "снов Эльзы", и наткнулась на слепое лицо и поношенное фиолетовое платье с палочкой в руках. Но на то и уши, чтоб не слышать. А вот этот вой не проскочить без взаимных увечий, если не пуля, а мне так не разогнаться. Воет допотопная азиатская штуковина с одной струной. Её пилит заклеенным изолентой смычком древний, как иероглиф, китаец. Рядом, в двух метрах, на пластиковом ящике сидит бабулька, должно быть совершенно глухая, которая - что? - консультирует девственниц. Напротив, девочка аборигенка торгует кожаными амулетами и, стоя на коленях, макает кисточку в краски и точками рисует миниатюрки, вырезанные из коры.

Обтянутые офисной материей задницы и здесь шевелились медленно. Я рванулась на обгон в случайный прогал - и вынырнула на мальчонку с растрёпанной гитарой и удовольствием на лице. Ещё бы - он ворошил прах самого Джона Уинстона Леннона. Акустика длинной каменной трубы сводит с ума, как безнаказанность. Через интервал сидела шляпа и голосом Фауста, торгующегося с дьяволом, вопила кантри.

Раздражение грозило забить фонтаном. Затравленно я метнула взгляд гитаристу, смуглому, как печёная картошка, ласково помуркивающему в стиле джаз. Он радостно закивал мне и улыбнулся, как будто ждал именно меня. Я машинально растянула губы, но одумалась. Моё лицо - за чёрными очками, как за маской. Может, он не мне? Я оглянулась. Джазист кивал и улыбался всем, кто поворачивал к нему лицо. Он так забавлялся. Кто кого развлекает? С какой стороны зрители? Мне стало весело. Это стоит доллара - вернуться и дать ему? Поздно, уже выход.

На ступеньках сидел закопчённый бродяга и пытался "Достучаться до небес". Рядом валялся мастиф с улыбкой Джоконды. Затасканная гитара, прокуренный голос, точные аккорды. Мне знакома эта банда. Я не часто подаю, но могу быть щедрой. Как-то я опустила несколько долларов в их шляпу и не получила в замен даже поворота головы. Ушла, как оплёванная. Нет, это я сегодня "достучусь". Наклонившись, я бросила доллары в шляпу. Никто не шевельнулся. Тогда я протянула руку и почесала собачку за ушами. Чёрный мастиф оказался добряком, поднялся, увеличил оскал, облобызал мне руку, и заглотнул её по локоть. А?! Гитарист, не замечая меня, подмигнул мастифу. Хвостатая мона-лиза отпустила руку и, виляя круглыми боками, щедро лизнула меня в подбородок. Я не успела отшатнуться. 
         
Кто эти бродяги? Они просто мешали идти домой. Но так легко отобрали у меня то, от чего я не могла избавиться сама: боль, досаду, раздражение, что бездарно истлевал ещё один день, что несётся, как Амазонка, жизнь, и что схомячила я с горя на обед бюргер из Макдональдса.   
         
Кухня чуда не имеет рецептов. Главное - оно случилось. В туннеле, в конце которого меня встречало солнце - дождалось, не закатилось. А через минуту я увидела свои окна, они светились медово-жёлтым теплом. И я больше не бежала, сломя голову. Счастливая, я торопилась домой, на свидание.
34 Семь километров
Торти Кэт
          Хожу. Медитирую. Хочу стать мудрой и спокойной. Как буддийские монахи.
          Раньше училась, запоем. Культ знания, интеллекта, наука - всё мимо. Худая была, но очень неспокойная: чуть что - дуэль, нельзя помиловать. Теперь учусь не думать. Будда говорил, это продляет здоровье и успокаивает ум. В буддийских монастырях прибывший учитель идёт проверять хорошо-ли монахи вытоптали свои дорожки для медитации. Если хорошо - достойный монастырь. Вах!..
          В медитации главное - фокус на телесных ощущениях. Ближе к телу, так ещё Мопассан говорил, читали. А как же сogito, к примеру, ergo sum? Тут сложности. Нельзя просто гулять и давать уму вольно пастись на сенсорике. Важнa концентрация на ощущениях, для начала простейших - в стопе, подошве стопы. Отрыв, касание земли, ощущение возникает, исчезает. Чем полнее концентрация на подошвах, тем острее восприимчивость к внутреннему миру. И тем больше счастья от процесса. А для счастья много ума не надо. У Будды дорожка для медитации была длиной в семнадцать шагов. Моя - 7 км: домой иду, с работы.
          На старт! Выбег! Первый глоток свободы и - бултых! - в поток сорвавшихся-с-офисов-кто-на-волю-кто-налево человеческих кадров. Мутная водичка. Но и в ней водится золотая рыбка. Выуживаю смех - пошлый, истерический, взвизгивающий - любой! Даже чужой, смех - отличная гребёнка для свалявшихся эмоций. Вычёсываю негатив - ага, уже шелковисто. Пускаю пузыри со всеми до перекрёстка и - отрыв! - в боковушку. Тут начало пути к абсолютной гармонии. Стопа, отрыв, касание... Ум, столько десятилетий торчавший от знания, не желает опускаться до ощущений в стопе, сопротивляется. Тут и людишки в голове заворочались, сейчас кусаться начнут. Людоеды! - перемирие.
          Ба, это кто? Социальная ориентация, как дрессированный доберман-пинчер, взяла стойку: внешний раздражитель. Лысый, немолодой, мерседес, взгляд добрый. Фокус, уже блуждающий между бесконечностью и подошвами, нехотя рассовывал стимулы в ближайшие по смыслу кармашки, не страдая точностью: mi scusi, disc, lpeme, извините, excuse me ... Во!
          - Да?
          - Подскажите, как проехать в женскую гимназию? Мне дочку забрать с экзаменов. - И карту мне суёт в доказательство благонадёжности и лысины, и добрых глаз.         
          - Конечно, только вы промахнулись. Вам нужно вернуться. Через три перекрёстка свернёте налево.
Мерседевец горячо поблагодарил, развернулся, уверенно вписался в конвейер машин, и...
          Глотнув воздуха, рухаю назад в пыль созерцать подошвы. Отрыв, касание. Вот ужо, стану мудрая, худая, свободная - от необходимости зарабатывать на жизнь... как Будда... Опять же, добрые поступки облегчают душу...
          Действительно, легчало. Движение ног - как взмах крыльев. Сейчас вспарю к небу и там растворюсь в бесконечности.
          Что опять?! Социальность взбесилась и рвалась наружу, как мартовская кошка. Ой, нехилая вилла! неслабый ниссанчик! малюсенькая собачка! Ой, при ней детина, милуется с ней, то поставит на лапки - пошагать, то заграбастает под мышку и целует в розовый язычок. Ой! с обожанием наблюдает, как меховое дитё какает и радостно убирает всё это в мешочек. Ах!
          ААХ! Тут по мне чуть не прокатились на велосипеде! Вон та тушка в шлеме! Шарахнувшись, я чуть не сбила мини. Та дёрнулась в сторону и чуть нe вспорола брюхо грузовику на встречной. Все заорали, затрезвонили и громче всех я: "идиот!" - визжу тушке в спину.
          В толпе, вопящей по-английски, русский звенит, как тройка бубенцами. Не замечали, как мелодичны "гад", "козёл"? Музыкальные аккорды с готовыми словами. Зов творческого самовыражения ломонулся через край. Гад! идиот! - хором грянули людоеды в голове.
          Какая медитация? Чуть жизни не лишили! А где, кстати, стопы? Касание, отрыв. Ладушки. Всё возникает и исчезает, ничто не вечно и несовершенно. Всё изменяется, а значит я тоже изменяю...
          - Еxcuse me, please.
          Ум среагировал быстро и правильно. Лишу последних мыслей к едрене-фене!
          - Да? - Худой, продольный, костюмчик в обтяжку.
          - Не подскажите, как пройти к университету? - Глаза за элегантными очками глядели в разных  направлениях. Ха! Да тут в пяти пальцах заблудишься. И опять к очагу знания?
          - Конечно! - Я умилилась. Ему туда, откуда я ушлёпываю уже с полчаса. - Идиты...тe прямо по улице. Но это не близко (а как это далеко от истины!)
          - Спасибо! - Один его глаз вдруг наткнулся на мой. Я замешкалась и не успела поймать, который - он убежал. Зато очки дико блеснули, поймав закатное солнце.
          Добрые поступки косяком! Плюс пластиковая бутылка, которую я несла в чешущейся бросить её в кусты руке целых минут пять до ближайшей урны. И где мои радость и восторг? Где мои счастье и покой? И здесь не всё просто. Разум ищет пользу в каждом поступке и требует результатов здесь и сейчас. Ум и медитация просто несовместимы. Там, где важен только процесс, как отключить желание достичь цели? Как сознанию перестать гадать, успокоение уже наступило или ещё конь не валялся? Гильотина, как средство от головной боли - это понятно. А средство от мыслей в голове?
          Назад к простейшим, незамечаемым ощущениям: вдох, выдох, подъём диафрагмы, касание ступнёй земли. Мир тела - наш внутренний мир. На самой глубокой глубине, там, куда не попадает ничего снаружи, а значит, нет и ощущений, говорят, и живёт абсолютная свобода. Это когда хочешь общаться с миром - включаешь eго, не хочешь - выключаешь. Сказка - для нас, лелеющих свою сензитивность к дикому внешнему хаосу: бос чихнул - затрепыхались, комар укусил - исчесались в кровь, безмозглая продавщица грубо посмотрела - затряслись в негодовании, как хвостик щенка. Путь к свободе всегда одинок, свобода не терпит коллективизации.
          Воздуху в лёгкие и к подошвам. Здесь и сейчас они касаются поверхности земли. Срочно: нужен персональный глубоководный батискаф, где выход наружу - невозможен!
          Он смотрит на меня? Неет. И говорит со мной? Неет.Только подошвы, ничего другого не вижу, не слышу, не чувствую. Но расторопное сознание уже долбит клавиатуру памяти: entschuldigung, wo ist, shitsurei dove si trova, zзab, dzi, em, czy mo, e mi, excuse me... - всё мимо. Боже! Я-таки могу уже выбирать, что слышать, а что не слышать?! Самадхи!
          Да, но я слышу. Только не понимаю. А зачем? Я в батискафе. Проплываю мимо.
          Какое страдание - это сострадание к ближнему. Вот он, стоит передо мной круглощёкий человечек и безбожно шепелявит или картавит, или несёт тарабарщину. Заходящее солнце цвета созревшей и просящейся в рот малины загадочно отсвечивает в его лупа-образных очках без оправы. Он улыбается.
          Инстинктивно, я зубасто заулыбалась: "Простите, не знаю, не ведаю". Но даже самые великие мира не всегда решаются сказать "не знаю" и лепечут бред. А я, маленькая шагальщица на 7 километров? Да я уже и не шагаю.
          - А повторить можете? А ещё раз? Не в университет? Тогда ещё раз.
          В секунды мои уши вымахивают до гигантских локаторов, шея выгибается змеёй, я вся - внимание. Армия спасения на перекрёстке, с ушами европейского зайца и кучей людоедов в голове. А он стоит и терпеливо повторяет. Пять минут, десять… И тут - Боже! Эврика! - до меня, кажется, достучалось название улицы.
          - Оксфорд?! - Улица размытых лиц и половых неурядиц. Человечек бешено закивал головой. А моя голова взорвалась фонтаном восторга. - Так это туда! Идите прямо, через квартала 3 увидите большую улицу. Только идите прямо, не сворачивайте на боковые. 
          Человечек покатился довольным колобком, ловко набирая скорость. Это его давно футболят. Повезло бедолаге, вышел на меня и я не послала его на Большую Медведицу.
          А я популярна сегодня! Лицо - доброе, открытое, располагающее к доверию. Только как им удаётся его разглядеть сквозь стёкла батискафа? Всё едино - хороший знак: начну худеть прямо сегодня. А если очередной окликнет из горящего здания? Так! Мне домой, срочно! И голодно уже. Того и гляди чипсы придётся вымогать у автомата. Внимание на стопы, людоеды, ша!
          Ах, вот он, мой любимый магазинчик продуктов питания. Заскочу: жевание расслабляет мышцы головы, калории снимают стресс.
          Уже с авоськой деликатесов возвращаюсь на путь борьбы за чистоту в голове. Что там осталось? Я - изменяющаяся телесная форма, шагаю сквозь пространство и время, тоже ускользающие, ни начала, ни конца. Уже близко дом, поэтому мне безразлично, когда я просветлею, через сто или тысячу лет. Главное - процесс. А дома ждёт уют, кусок любимого ржаного хлеба и витиеватая рюмка красного вина. Да воздадим телу по заслугам его перед нами. Аминь. 
          Разношерстная городская толпа и я совершенно - клянусь! - случайно глазами выцепляю фигуру неопределённой жанровой принадлежности. Одежда и волосы парят свободно, отдельно от фигуры. Глаза блуждают тоже свободно и зовут к слиянию в экстазе понимания. Я отворачиваюсь. Сейчас шмыгну через улицу в неположенном месте и слиняю в тихий переулок. Прогал, на старт, марш!
          - Еxcuse me...
          Моя стопа не коснулась мостовой. Голова отдельно от зависшей ноги дёрнулась на голос. Он шёл из-за спины. Тело замерло в позе "скручивание". Фигура стояла сзади. Как она туда попала? В глазах - дикие отблески заката. Ещё надеясь ускользнуть, но уже умирая от любопытства, на всякий пожарный не раскручиваюсь. Неуверенно осведомляюсь:   
          - Да..?
          - Не подскажите, где здесь (на "здесь" нажато) можно вообще купить настоящий (опять нажато) хлеб?   
          "Настоящий" хлеб - багет, нарезной, бородинский - "здесь", на нашем далёком от "мейнстрим" континенте, не легко найти. А хотеть его найти может только европеец или русский. А почему именно я? Уж двадцать лет я живу вдали от европейской цивилизации.   
          - Европейский хлеб? - Уточняю для полноты ощущений. И шарахаю победным залпом - Да! Знаю!
          Залпы оказались холостыми. Там - далеко или вот там - ещё дальше. Хотя экстаза в понимании мы всё-таки достигли. И пошли себе в разные стороны.
          Спустя минуту я опять увидела ту же фигуру. Наши пути опять пересекались. Тут мой язык вырвался наружу.   
          - Вспомнила, ещё вот там, и там! и... - И память всполошилась: чего ещё такого выдать нагара?
          Мои глаза вспыхнули диким малиновым огнём. Насилу отодралась от "европейца". Доброта и щедрость затягивают, как в омут, право. Особенно, если делишься знанием - всё лучше, чем снести на помойку. А как с подаянием денег - диарея угрожает?
          Уже на подходе к дому уличный музыкант сидел на асфальте и делал почти без фальши:

         Beyond the door,
         There's peace I'm sure,
         And I know there'll be no more
         Tears in heaven.

         Рядом с ним, бедро к бедру, сидела собака. В позе сфинкса. Она притворно-равнодушными глазами чиркнула по моему лицу. И то потому, что я сама искала её взгляда, равнодушного и напряжённого одновременно("маня на работе"). Я уже прошла. Потом вернулась и наклонилась над гитарным футляром. Кругляшки монет, а у меня только двадцатка. Я аккуратно положила её в футляр и подняла глаза на собаку. Ни она, ни хозяин гитары даже не повернули головы. 
          А что, если бы я нагнулась и забрала свою двадцатку?
         
          Завтра поеду на машине. Ей тоже надо проветрить свои отношения с миром.
35 Дороги жизни
Надежда Опескина
.Цикл рассказов "Мысль материальна".

1972 год.

Работала в дорожно-строительной организации в провинциальном городке. Должность занимала маленькую - техник-лаборант. В мои обязанности входило проводить испытание асфальто-бетонной смеси, которой покрывали дороги, контролировать температурный режим.  Коллектив был дружный, но, как говорят, в семье не без урода. Были  и крепко пьющие работники, в том числе и начальник участка.  Пил он, горемычный, не вино или водку, а фруктовую эссенцию, из которой на местном лимонадном заводе изготовляли напитки разные. По "аромату" , исходящему от начальничка, можно было определить какой лимонадик сегодня сходит с конвейера завода. Привозил ему эту "радость" директор завода в качестве оплаты за "левый" асфальт, с помощью которого успешно строились гаражи. И пол, и крыша - на всё годилась наша смесь. Пил наш начальник, пил и допился до "белочки". Повязали его санитары скорой помощи под белы ручки и свезли в областную психиатрическую клинику.

Руководство организации долго не размышляло,  взвалило весь груз ответственности на мои плечи. И охрана труда с техникой безопасности, и обеспечение бытовых условий, и приёмка с разгрузкой битума твердых марок, а главное - монтаж и пусконаладка новой смесительной установки. Правда, заработную плату мне подняли в два раза. Уж если честно признаться я и раньше всю эту работу выполняла, поскольку начальник участка через пару часов на работе был уже в стельку пьян. Страшила только ответственность за соблюдение норм охраны труда. Народу в подчинении более ста человек. Утром разнарядка, расстановка по рабочим местам и целый день крутишься, как белка в колесе.

Тот памятный день  оставил след на всю оставшуюся жизнь - враз поседевшие виски. Всё было как обычно, кроме того , что предстоял пуск новой установки с выпуском первой партии высокопрочной смеси.  Бригадир наладчиков, Николай, человек был ответственный. Свою бригаду в ежовых рукавицах держал, сам не пил и другим не давал. Одним недостатком страдал -  самые трудные работы никому не доверял, всё только сам.  Может, так  ему спокойнее было.  Иду по площадке, смотрю,  Николаша на самом верху что-то крепит. А уже битум разогретый стали подавать,  если у смеси асфальта на выходе сто шестьдесят градусов температура, так что о битуме говорить, там все двести наберутся.  Думать боюсь, мысли гоню, а сердечко из груди рвётся. И вдруг крик.  Установка хоть и новая, а шумы достаточно громкие, но и через них тот крик по сердцу полоснул.

Потом мне наши рабочие всё в деталях рассказывали, приведя в чувство водой и нашатырным спиртом... Не поднимая глаз, взметнула руки вверх, что крылья над головой, лицо от напряжения багровым стало и молчу. Народ бег свой замедлил, все встали как вкопанные, многим показалось, что кто-то дал команду - "Стоять!"

Николай, пролетев вниз метров пять, как повис в воздухе, а потом руками за конструкцию схватился. Ему бы проще за битумную трубу схватиться, но какая-то сила руки отвела. Кто-то брезент нёс, чтобы Николая ловить. Кто-то кран подгонял, а кто и меня, рухнувшую на землю, в чувство приводил.  Крановщик мастер высшего класса был, крюком за монтажный пояс Николая умудрился подцепить, дав команду перецепить руки с конструкции на трос крана и спокойно опустил на растянутый брезент .

После этого случая рабочие на меня с опаской поглядывали, но уважали и выполняли все указания без пререканий. Доработав сезон, ушла  с той работы. Начальник так и не выздоровел. С Николаем при встрече всегда здоровались, как самые родные люди. Я молчала и он ничего не говорил, только было понятно нам обоим, что был миг в нашей жизни , который спас его от смерти неминуемой, а меня от длительного срока тюремного...
36 Бабочка
Евгения Козачок
                                  
 Три часа…  Это ночь или утро? Потеря нереальности времени. Компьютер не отпускает: к ужину, телевизору, чтению, сну. Отнимает все. Кроме работы за ним и воспоминаний. Окончен рассказ о реальной истории. Поставлена последняя точка. И вдруг…  на освещенный экран прилетела бабочка!!!  Такой миниатюрной, изящной и полностью золотой  я никогда не видела!  Подставила ладонь.  Как ждала ее. Села головкой ко мне. Глазки – бусинки. Крылышки – сусальное золото, сияют. Нежность разлилась по телу, как нечаянное счастье.
Захотелось погладить ее крылышки, как-то проявить  восхищение ее красотой. Не могла. Боялась нечаянно  снять хоть одну ее золотую чешуйку. Только и могла – не нарушать ее покой. Не шевелилась до появления  покалывающих иголочек в пальцах – онемели. Почувствовала изменение биения моего сердца или температуры тела?  Перелетела на клавиатуру  и села так, чтобы мне не мешать печатать о ней эти  строки…
Господи!  Откуда ты явилась ко мне, разделив мое ночное одиночество. От кого принесла мне весточку с мира иного: мамы, отчима, бабушки, родственников, подруг???
Я всегда верила в переселение душ во что-то или в кого-то. Когда видела бабочку, тем более залетающую через балконную дверь в квартиру – думала, ощущала, что прилетела мамочка посмотреть как мы, что с нами. Погостив немножко, улетала. А на душе – умиротворение. День прекрасен. Воспоминания только о хорошем.
Мамочка, родная, как без тебя мне тяжело!!! Как хочется поговорить с тобой. Как  мне сейчас необходимы твоя мудрость, поддержка, разумный совет. Ты всегда знала, когда мне плохо и находила нужные слова. Отдавала свою любовь мне,  а я часто поступала необдуманно, не всегда следовала твоим  советам. Ты была очень хорошей мамой, я не всегда  хорошей дочерью. Ты прощала мне все, кроме лжи, обмана, предательства.  Мудрость твоя помогла многим людям, знакомым и не знакомым. Все приходили за советом, помощью, просто поговорить о наболевшем. Часами слушала рассказы  пришедших  к тебе  о бедах, проблемах, невзгодах.  Казалось,  что ничего особенного и не  говорила, а  люди уходили от тебя успокоенные и с надеждой на то, что все у них наладится. Как ты так тонко могла чувствовать боль человека!
Мамочка, как ты сегодня почувствовала мою боль, увидела мои ночные слезы, неразрешенные проблемы?
Я не всегда, в отличие от других, прислушивалась к твоим советам. Сегодня бы следовала каждому твоему слову, полуслову, намеку, взгляду. Мне так много всего необходимо решить…
Мамочка, ты видишь я старше тебя уже на восемь лет. Ты ушла в мир иной моложе меня, но я не чувствую этого. Я - твоя дочь  и  ты каждый день, каждую  минуту необходима мне – ПРОСТО  ПОГОВОРИТЬ!!!   Помню, мамочка, твои последние слова: «Доченька,  береги своего мужа, он надежный человек, будет верен тебе, а детям  - прекрасным отцом».
Как ты права была! Видишь, у нас трое деток,  две внучки. Кстати, дочь выросла и стала похожей на тебя больше чем я. А внучка, то есть твоя правнучка, похожа на нее. И получается  нас теперь четверо женщин, похожих друг на друга. Мамочка, помнишь  родинку на конце правой брови у бабушки, у себя, у меня? Точно такие же родинки и на  таком же месте и у внучки, и у правнучки. Так что похожих друг на друга нас – четверо, а по одинаково расположенным  родинкам – пятеро!  А  может еще и раньше по женской линии были такие же и там же? Может, это у нас родовая   родинка?
А вот дочечка старшего сына – похожа на род дедушки.

Мамочка, старшенькие, которых  ты  нянчила  и они очень хорошо тебя помнят, окончили высшие учебные заведения. И все бы было хорошо, если бы сыночек не болел. Болен серьезно и давно. Врачи лечат, помочь не могут.  Стараемся с отцом изо всех сил. В нашей борьбе с болезнью – побеждает пока болезнь. И у дочери постоянно проблемы и в личной жизни, и с работой.
Младшенького сыночка нашего, своего внука, ты не видела.  Он родился через год  после твоего ухода от нас. С детства болезненным был. После окончания школы, уже работая, перенес четыре операции. Мамочка, ты бы удивилась, узнав, как я много знаю молитв  и  молюсь за детей. Я знаю, мамочка, что мои молитвы спасли нашего сыночка. Я всю ночь просила Господа, Матерь Божью, его ангела, святых,  ТЕБЯ – помочь врачам в спасении жизни нашего сыночка. Утром врач сказал: «Операция была неожиданно очень сложной и длительной. Думаем, надеемся, что все будет теперь хорошо».
Сколько слез ушло, сердце изболелось от того, что в таких жизненно сложных ситуациях я не в силах помочь.  Помню,  как я болела, а ты плакала и говорила: «Доченька, как бы далеко это не было, но я готова на руках нести тебя к Богу, чтобы облегчил твои страдания  и спас твою жизнь!»
Во время операции сыночку  я молилась и повторяла эти твои слова.
Я просила  прощения у ТЕБЯ,  БОГА, МАТЕРИ БОЖЬЕЙ, АНГЕЛА, ВСЕХ СВЯТЫХ за грехи мной содеянные вольно или не вольно. Просила  о спасении жизни. И     ВЫ – УСЛЫШАЛИ!  Мамочка,  я знаю, что ты тогда была рядом со мной. Ты всегда здесь, когда мне плохо. Сказать не можешь. Но я чувствую,  как будто ты мне говоришь: «А я бы поступила так. В этой ситуации ты не права. Этого вообще не стоит делать. А вообще ты многому научилась. И правильно поступаешь тогда то и тогда то».
Как я благодарна тебе, мамочка, за строгость в воспитании, за правильный выбор жизненной позиции,  за любовь, понимание. Всепрощение!!!
Ты  всегда меня понимала с полуслова, как  и сейчас – телепатически воспринимаешь  мои мысли. Стоило мне подумать, чтобы ты перелетела с экрана  ко мне на ладонь - миг, и полетела, ели успела подставить ладонь. Не успела подумать, что онемела рука – ты перелетела  и села на клавиатуру,  сидишь, не шелохнувшись, не мешая,  а помогая мне.  Благодаря твоему присутствию я уже не плачу – стало легче. Как  и всегда после общения с тобой. Душевно успокоилась. И за это я тебе несказанно БЛАГОДАРНА!
5.05.  Устала. Не я. Устали ноги – отекли. Ощущение одеревенелости.  Отдохнуть бы нам немножко…
Выключила компьютер. Бабочка сразу же перелетела на портьеру.  Села на листочек, вышитый золотыми нитками, поближе к столу. Слилась с листочком  –  мимикрировала, чтобы никто кроме меня тебя  не заметил. И правильно. Жди меня.
Немного отдохну и приду. Спать не хочу, просто полежу. Мне хочется просто рядышком посидеть с тобой, помолчать, помечтать. Помнишь, как я мечтала быть летчиком? А  машину как мечтала водить! Помнишь, я рассказывала тебе, как мои однокурсницы  по утрам делились тайнами  кого из парней они видели во сне, а я им – на какой марке машины ездила в эту ночь.  И ездила не на какой-то отечественной, всегда  мчалась на  опеле, джипе, пежо, додже… А ты смеялась и спрашивала: и куда же ты каждый раз мчалась? А я не знала куда, так как конечной точки во сне никогда не видела. Просто ехала и все.  Иногда парила над землей в машине. Перелетала даже через неширокую речку. Проснувшись, каждый раз удивлялась, как это я, не научившись вождению, так легко управляю машиной. При институте были курсы по вождению. И  я, естественно, окончила их и  получила  права.                                                                                                             Отчим.  Господи, что я такое говорю. Какой отчим. Я почти с первого дня называла его отцом. Любил меня. Защищал от всех. Даже от тебя в минуты строгости ко мне (росла то сорванцом). И за это я ему благодарна. Но особенно, за воплощение детской мечты – ездить в машине. Брал с собой в недалекие рейсы летом.  Сверхсшибательно! Стекла опущены. Выставлю руку навстречу ветру – лечу! И всегда папа покупал мне, мои любимые-прелюбимые  «Раковые шейки». Да я и  сейчас помню их вкус. А тебе мы всегда привозили,  как ты говорила, долгоиграющие конфеты - «Монпасье»  в красивых металлических коробочках и леденцы в бумажных фантиках. Этих фантиков была целая коллекция. Какое счастливое детство –  в машине, навстречу ветру, с любимыми конфетами  и преогромным  СЧАСТЬЕМ, ЧТО ВЫ ЕСТЬ У МЕНЯ, А Я У ВАС!  МЫ ЕСТЬ ДРУГ У ДРУГА!
Мамочка, как не хочется уходить от тебя даже ненадолго.  И мне очень интересно знать, в какое  семейство бабочек  разумный замысел природы тебя воплотил.
Ну что я должна тебе сказать?  Ни в книге «Редкие беспозвоночные животные»  Кочеткова, Акимушкина, Дьехнова, ни в памяти об институтской коллекции  бабочек, ни в изумительных картинах  бабочек художника  Карла  Брендерса, ни в энциклопедии  ничего похожего на тебя не нашла. Ты – уникум!!!  Как же тебя запечатлеть? Я тебя нарисую и вышью золотыми нитками. Господи, забыла! У меня же есть фотоаппарат.   Жди. Не улетай.
Не улетела.  Спасибо тебе!  Ничего не понимаю! Почему  на экране фотоаппарата нет никакого изображения?  Ни тебя, ни портьеры? Просто, ярко светящийся экран!  Может из-за того, что и портьера,  и ты золотые? Отсвечивание? Может,  получится  на моей ладошке? 
Подставила ладонь. Перелетела. Господи! Ты же понимаешь, что я говорю!..
Боже ты мой, мне  становится  как-то не по себе!  Сплошной светящийся экран и  ни бабочки, ни руки на нем!
За окном двадцать семь градусов жары, а у меня – мороз по телу. Вся кожа взялась пупырышками!
Пыталась продолжить фотографировать. Без бабочки и штора, и рука на экране есть. С бабочкой – НИЧЕГО НЕТ!!!   И батарейка  разрядилась. А ведь сын накануне  ее зарядил!  Мистика какая-то!!! Пойду я, все-таки  прилягу.  И ты отдохни.
Перелетела на портьеру.
Лежу. Соорудила горку из подушек-думок под ноги. Ноги почти до потолка – попытка  дать отечности обратный ход. Отекли сверху вниз, теперь жду обратного действия. Ждать обычно  приходится долго. Во сне этот процесс не заметнее во времени. Но не спится.
5.54. Рассвет. Полный.  Восход в 4.51 пропустила. Все внимание – бабочке!
Дождалась бы, пока зарядится батарейка. Может и получится  сфотографировать.
6.00. Зазвенел будильник. А и звенеть то не зачем. Не сплю ведь.
В голове планы на день.  С днем все понятно.  Приготовить завтрак, поговорить с домочадцами, проводить на работу, в школу и…  по привычному  руслу.  А русло выделило ногам всего двадцать минут отдыха. Отток не успел завершить свой путь.
Осталась одна. Дала возможность оттоку продолжить свой путь. Пишу лежа о вспомнившемся чуде природы – нашествии бабочек. Возвращались от старшего сына домой.  Выехав за город над шоссе, увидели тучки бабочек. И что  интересно, в тучках темнее – разноцветные бабочки, в светлых тучках - только белые. Смотришь на расстоянии – снежинки.  Эти тучки снежинки-бабочки  опускались на обочину,  проезжую часть.  Когда машина приближалась  – вспархивали и снова садились на шоссе. Своеобразная игра в догонялки. Люд, ехавший в машинах,  выходил  посмотреть красоту, поднимал руки к солнцу, и бабочки  грациозно садились на руки, голову, плечи -  одевая всех в изысканный костюм или платье из живых бабочек.  Ни один из Кутюрье не придумал еще такой неповторимый наряд!  Не знали на кого смотреть. На чудо-бабочек или детей превратившихся в сплошную радость. Запечатляли  эту красоту видеокамерами, фотоаппаратами, мобильными. Надо бы пересмотреть  кассету (в какой уж раз!).  И главное, что все запечатлено – бабочки, мы. Почему же сейчас ничего  не получилось?!         Какая-то нереальность  РЕАЛЬНОГО!!!
Жаль бабочек! Коллекционных, препарированных для изучения. Жаль бабочек-однодневок. Их день – вся жизнь! Красивая вечность! Ощущая, впитывая эту красоту дети радуются, молодые (и не только) – влюбляются! А мы, старики, воспрянув духом, ликуем: мы - видим  красоту, мы - счастливы, мы - живы!  И не столь важно, это  миг или вечность – МЫ  ЖИВЕМ!!!
Отдохнула. Пришла на встречу с бабочкой и компьютером.
Как жаль. Бабочки нет. Не дождалась!!!
Села за компьютер, пыталась набрать  написанное во время отдыха. Не получилось!!! На  моменте «5.54.  Рассвет. Полный. Восход в 4.51 пропустила. Все внимание бабочке!»  строка  вдруг,  неизвестно по какой причине,  передвинулась вправо. Продолжить новую мысль было невозможно. Абзац с началом «Дождалась бы…» не печатался. С новой строки повторялось одно и то же - 5.54 , и ничего больше! И как бы я не пыталась перевести строку влево, на начало поля, ничего у меня не получилось!
Оставила компьютер в покое. Сама не спокойна.  Что  ЭТО???   5.54 – какой-то знак? Предупреждение? Напоминание?  Ничего сообразить не могу.
Дождалась с работы детей. Попросила восстановить поле по левому краю.      Удивились.
- Мама, все нормально. С чего ты решила, что здесь что-то не так?
- Не знаю. Сама в шоке. Не печаталось.
Семье ничего не рассказала. Не боялась, что не поверят. Боялась шутки, что засиживаюсь за компьютером  до видений каких-то.
Вся в эмоциях  рассказала подруге о прошедшей ночи. Зная меня, тем более о таком святом – поверила.
Тете, родной маминой сестре, единственной, оставшейся из четырех сестер, рассказывала со слезами о том, что сегодня мама была всю ночь со мной, о проблемах,  и о том, что теперь верю в общение  с родными, ушедшими от нас в иной мир.
Удивлялись вдвоем. Вспомнили родных.
Печатаю и боюсь, чтобы ничто не помешало мне окончить последнее предложение и поставить точку.
Напечатала. В память о ВСТРЕЧЕ С МАМОЙ, О ЖИЗНЕННОМ ПУТИ, ЧТО ДАРОВАЛА НАМ СУДЬБА!
ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, МАМОЧКА, ЧТО ПАМЯТЬ О ТЕБЕ - ТРЕПЕТНАЯ, НЕЗАБЫВАЕМАЯ -  БЫЛА, ЕСТЬ, БУДЕТ  В НАШИХ СЕРДЦАХ, В МОЕМ СЕРДЦЕ!!!
37 Дорога в одиночество
Евгения Козачок
                                 

Жила у дочери своей.  Теперь не знает, сколько дней не ест, не спит, сердце болит,  от тоски душа кричит: за что так дети невзлюбили?  Почему они забыли:  всё им отдала,  что для семьи их берегла -  вещи, деньги за проданный дом в селе родном.
Не  поверила,  когда  услышала: «Вон пошла!» -  она  в доме дочери тепла не нашла.
Отыскала  школьный рюкзак, уложила вещи  кое- как.  Надела старые калоши,  пальто поношенное, палку взяла  и…   вышла в ночь.  Остались одни  зять, внучка, дочь.
Подаяние стесняется просить,  не знает где,  как ей жить…
Вспоминает счастливое детство, отрочество…   В  девяносто же  лет осталась  - дорога в одиночество.
38 Спаситель-3. Быль. Катастрофы
Люба Рубик
                 (Сокращённый вариант*)

   Они долго прощались у вагона. Маленькая, полная, как кубышка, вся беленькая и кудрявенькая, словно одуванчик, Ольга Константиновна - жена  большого и полного Семёна Ивановича, никак не хотела расставаться с гостеприимным и улыбчивым офицером. В синих  глазах её плескалось  море слёз ласки и нежности.

- Сашенька, ну, дай я тебя ще разочек поцилую! – с акцентом южанки мягко сказала она и  протянула парню свои игрушечные ручки с кукольными пальчиками.

- Ой, Ольга Константиновна, не упадите! – запрыгнул он на ступеньку и обнял мягонькую бабушку, расцеловал.  И всё красиво и белозубо ей улыбался, приглашая в гости еще и еще раз.

- Пассажирский поезд номер 211 Новосибирск - Адлер отправляется с третьего пути. – громко объявило вокзальное радио. - Провожающих просим покинуть вагоны. Отъезжающим счастливого пути!

   Дедуля и внучок стояли обнявшись, пока мимо не поплыли вагоны. Семён Иванович грузно шагнул сразу на вторую ступеньку лесенки к тамбуру, смахивая прощальную слезу. Молодой капитан шагал у вагона, махал отъезжающим рукой, что-то говорил и улыбался. Наконец, поезд набрал скорость, и Саша быстренько засеменил по ступеням виадука, спускаясь  к автостоянке.

   Тем временем его гости в купе переоделись в трико, обули мягкие тапочки, разместили на столике дорожную посуду и продукты.
 
- Ваши билетики? Куда едем?- засыпал их вопросами появившийся проводник вагона.

- У Ростов - батюшку, - роясь в карманах, ответил Семен Иванович.- Оля, чи не знаешь, куда я билеты заховав?

- Не, не бачила. Може, у чемодане?

- Ну, дывысь у чемодани, шо-то в карманах их немае.

- И в чемоданах немае…- потерянно обронила старушка.- Нигде немае…

- Без билетов я вас не имею права везти.- строго предупредил кондуктор.

- Може, мы заплатим вам стоимость билетов?- предложил расстроенный ветеран
войны.

- Что вы? Какая плата? У меня в купе сидит контролёр и бригадир поезда…

- Ну, мы заплатим больше цены!

- Нет, нет, что вы! Не положено!

- Може, на другой станции новые билеты купим? – уговаривал кондуктора дедушка.

- Другая станция будет через два часа, и поезд там стоит две минуты, вы не успеете. Собирайте вещи и на следующей станции немедленно выходите!

   Пожилой паре ничего не оставалось делать, как покинуть вагон.

   Расстроенные неудачники поплелись на вокзал какого-то полустанка, долго ждали электричку и более двух часов добирались до Кургана. Уже в темноте за нешуточную плату таксисту добрались-таки до внука. Но на их отчаянные звонки и стуки никто не открыл дверь. Супруги расстроились и чуть не рассорились.  Поглотав насухо таблетки, старички примостились у двери квартиры на чемоданах.  Наконец, поздней ночью явились хозяева квартиры. Молодой, красивый, улыбчивый, капитан  при виде вернувшихся гостей сник, обнаружив «пропавшие» билеты в кармане своего военного кителя… Смущение и извинения парня гости приняли  молча. Но ночью и гостям и хозяевам плохо спалось…

   Утром Саша отвёз молчаливых гостей на вокзал и сам лично в руки вручил билеты проводнику. Прощание было более чем холодным…

   Дедуля был сердит до самого Ростова. Он очень удивился, что их везли по незнакомой ветке. Почему-то мимо Уфы, куда они хотели заехать к Сашиной маме, племяннице Семёна Ивановича.

- Мимо Уфы проехали… Вот и тут не повезло,  - ворчал   старичок, просматривая накопившиеся за отлучку ростовскую прессу. Что-что, а новости Семен Иванович никогда не пропускал, а тут приморился на июльской жаре и дома проспал самую главную, ошеломляющую новость, не вник со сна и хотел дальше похрапывать. Ну, катастрофа, ну и что?  Мало ли?...И вдруг его как кто с постели подбросил- 211 Новосибирск- Адлер и 212 – Адлер Новосибирск взорвались под Улу-Теляком, в 120 км от Уфы...Именно в ночь с третьего на четвёртое июля, именно из того поезда, из которого их с Олечкой так позорно высадили, как безбилетных «зайцев»...Так вот почему их поезд по запасной ветке мимо Уфы пролетел!..

   Ростовцы жадно слушали подробности той страшной катастрофы, от которой на голове шевелились волосы и мороз пробегал по всему телу.

- Эта катастрофа остается самой крупной в мире, произошедшей на сухопутном транспорте.  Напомним, что в ночь с 3 на 4 июля 1989 года на 1710-м километре перегона Улу-Теляк – Аша произошел взрыв из-за утечки газа на магистрали Западная Сибирь – Урал – Поволжье. Авария произошла в тот момент, когда рядом проезжали два встречных пассажирских поезда: 211-й и 212-й,. – вещало радио  всего мира на всех волнах.

- Железнодорожная катастрофа под Уфой — крупнейшая в истории СССР, - произошедшая в Иглинском районе Башкирской АССР в 11 км от города Аша. Мощный взрыв облака лёгких углеводородов унёс жизни 645 человек, 181 из них — дети, ранены более 600... - вещало  телевидение всего мира на всех каналах. Об этом же писали и все газеты и журналы.

    - Боже, какое счастье, что нас высадили из этого поезда и мы остались живы!- обнявшись, в слезах радости целовали друг друга пожилые супруги. И ругали себя за недовольство внуком в том недоразумении с билетами.

   Жутко и страшно было смотреть на искорёженные вагоны, горевший  на 10 км лес, еще горше видеть раскинутые вокруг фрагменты человеческих тел... Санитарных машин и просто машин собралась масса. Пожарники с вертолётов тушили леса, медики и добровольцы носили и возили пострадавших.

    Тысячи и тысячи людей откликнулись на эту беду, - помогали кто чем мог, а несчётное количество верующих всего мира лавиной кинулись в храмы, чтобы поставить свечи во здравие раненых и за упокой погибших.   В храм пошли и Семен Иванович с Ольгой Константиновной. Помолились о здоровье больных, пострадавших, калек, со слезами на глазах поставили свечи об усопших. А ещё по свечке поставили во здравие своего спасителя Саши.

    И нет смысла описывать звонки в Курган из Ростова, чтобы передать все радостные эмоции Саше за забывчивость. Ведь супруги могли быть там сгоревшими или искалеченными инвалидами, пережившими небывалую в мире катастрофу. А Саша своей забывчивостью спас их.

- Спаситель ты наш! – наперебой кричали они в телефонную трубку благодарности внуку Саше.
                                                                                                  Послесловие:
   Расследование той небывалой катастрофы длилось более шести лет. По слухам, наказано было семь человек. Самое большое наказание получил какой-то обходчик  газопровода, не заметивший утечку газа. Его присудили к четырем  годам  лишения свободы…

                    После послесловия
   Через 11 лет после той катастрофы 1.04.2000 года  ростовским родным  пришлось попрощаться со своим спасителем, умершем от тяжёлой болезни,  подполковником Селезнёвым Александром Васильевичем.

Спасенные им дядя и тётя его матери пережили внука, дожив до 2013 г.   Вечная вам память, мои родные...

   Вечная память всем безвинно погибшим в той страшной катастрофе 645 жертвам... Здесь теперь установлен им памятник…
==========
* Участники этой истории- мой сын, мой родной дядя с женою.
39 Признание в любви или путь на Край Света
Ирина Ярославна
Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня...*

Долгий рейс  из Н-ска на  Край Света с посадкой и дозаправкой в Хабаровске.
Край Света, или Питер, да не обидятся истинные Санкт-Петербуржцы. Так, кроме этой прекрасной Северной Пальмиры, называют камчадалы свой областной центр.

Долгий рейс, многочасовое воздушное путешествие. Она, любительница живого интересного общения. Молодое, длинноногое, обаятельное создание   с запасом  интеллекта и эрудиции, обильно приправленных гордостью, заняла почетную золотую середину в ряде кресел. А соседи достались, так себе. Слева, в годах, затрапезная,  серая от повседневности и бытовых неурядиц тетка, мужловатого вида, справа - молодой человек с внешностью русского Иванушки. Но тоже, как ей показалось, какой-то зажатый, затюканный. Кроме вежливых слов «спасибо», «пожалуйста», «позвольте», ничего. Вот и пообщались, скоротали полетное время. Пришлось дремать, как все.

Посадка в Хабаровске в действительности из сорокаминутной превратилась в многочасовое ожидание. Из-за нелетной погоды воздушный порт Петропавловска самолеты  не принимал. Это было не удивительно, но не желательно. Аэропорт гудел, как растревоженный улей. Северяне знают, что Хабаровск - большая перевалочная база. Во все концы необъятной страны летят пассажиры с Камчатки и Сахалина, Магадана и Владивостока  отдыхать, отрываться в долгих отпусках. А возвращаются с огромными баулами, сумками, детьми, своими и чужими, которых попросили забрать соседи, друзья, знакомые, с каникул, проведенных на материке. Аэропорт, где не только не присесть, но и не всегда удобно  стоять. Ей грустно вздохнулось. Нужно было как-то устраиваться. Рейс отложили на неопределенное время. Это могло быть и четыре часа, и сутки, и больше. И вдруг, кто-то мягко, но настойчиво потянул ее за руку сзади.
 
- Меня зовут Алексей, - услышала она голос около  уха и, оглянувшись, узнала своего соседа с рейса. Он, бойко вытаскивая ее из бурлящего людского водоворота,  лавировал между снующими взрослыми и детьми и вел попутчицу в зал ожидания. Посадив в кресло, улыбнулся и спросив, чего она желает,  умчался, не дождавшись ответа. Кофе, пирожные, бутерброды со всякой всячиной, всё было принесено для нее этим услужливым пареньком.

А потом начались долгие, задушевные разговоры. Она умела направить беседу в нужное русло так, что рассказчик выдавал всё, что было интересно, а может даже что-то и из своего сокровенного, личного. Алексей оказался ее земляком, ехал из отпуска, проведенного у сестры в Н-ске. Сам он закончил мореходку, работал механиком на рыболовецких судах среднего класса. Женат не был. Простой, искренний парень с открытым взглядом серых глаз, немного пониже ее, он и импонировал ей, и одновременно вызывал какую-то непонятную досаду  и даже тоску. Видно было, что он тянулся к ней, а она... Только в силу природной доброты и жалости снисходительно терпела его рядом. Надо было как-то провести время ожидания. Все лучше, чем одной, в положении стоя. Алексей сыпал шутками-прибаутками, морскими байками, стихами и очень удивлялся, откуда девушка знает столько всего-всего. И может легко отличить Тютчева от Фета, Блока от Пастернака, когда другие даже не знают эти имена. Она горько вздыхала про себя. Гордость ела ее поедом. Это был не тот Алексей.

Имя это было любимо с детства. Так звали ее дедушку по маминой линии, который умер совсем молодым, но по рассказам  был очень добрым и замечательным. А про святого Алексия, Божьего Человека, ей рассказывал любимый и почитаемый папочка. И само имя, такое светлое, доброе, мягкое и мужественное  одновременно, мелодией любви и ожиданием счастья всегда звучало в ее сердце. Еще в детстве она решила, что выйдет замуж только за Алексея. Но вот попадались Александры и Сергеи, Николаи и Григории, а Алексея не было. И то, что сейчас рядом с ней стоял, сидел, бегал вокруг, суетился и оказывал  знаки внимания Алёша, хоть и льстило, скрашивало время ожидания, но особо и не радовало. Он настойчиво звал ее поехать в город, погулять, в ресторан,  в кино, просто кататься на такси, на все она отвечала смешливым отказом. Время летело быстро. И, действительно, когда нужно уже было думать о ночлеге, объявили посадку на их рейс. Молодой человек и помрачнел, и, одновременно, как-то легко вздохнул.

До Питера они летели как старые добрые друзья, обмениваясь взглядами, прикосновениями рук, улыбками. В аэропорту парень, быстро подхватив ее багаж, сам он ехал налегке, втридорога поймав частника, отвез ее до дома, напоследок взяв номер  телефона. И, чмокнув в щеку, как-то отчаянно взмахнув рукой, уехал к себе на рыболовецкий корабль.

Следующие две недели он не давал ей проходу, поджидая у дома, оставляя у квартиры цветы, досаждая звонками по телефону и в дверь. Пытался петь серенады под окном и даже проникнуть, как отважный возлюбленный, через балкон четвертого этажа. Но все попытки были тщетны. В одно из таких домогательств, она открыла дверь и высказала все, что думает о нем. Все, что думает... Еще через две недели несостоявшийся Ромео ушел в рейс. Больше они не встречались. Вскоре девушка вышла замуж за молодого высокого симпатягу,  штурмана дальнего плавания. Она называла его «light man» и совсем забыла про случайного попутчика. Прошло несколько лет...

Как-то после очередной, затяжной камчатской пурги им нужно было срочно поехать в центр города. У супермаркета, в самой толчее, их «Тойота» прочно застряла в сугробе. Все попытки вырваться из снежного заноса были тщетны. «Толкач» из нее получился слабеньким, да и водитель тоже никудышным. Поочередно меняясь местами с мужем, они не смогли сдвинуть белоснежную красавицу. "Японочка" рыдала и стонала мотором, но упорно не хотела двигаться ни назад, ни вперед. А на помощь никто не спешил. Молодая женщина пренебрежительно и удивленно смотрела на прохожих. Мужчины отводили взгляды и проходили мимо. И вдруг какой-то человек отделился  от серой толпы и, дав знак мужу,  стал со всей силы толкать иномарку. Взвизгнув, та двинулась вперед и поехала. От радости, что вырвались из снежного плена, женщина чуть не повисла на шее у незнакомца, но вовремя спохватилась и начала сердечно благодарить. А тот стоял, молчал и улыбался, глядя на нее добрыми восхищенными глазами.

- Ну, началось, - подумала она и полезла в кошелек за деньгами. А он, мягко отведя ее руку, и так же внимательно глядя в глаза, сказал,
- А ты всё такая же красивая и молодая. Совсем не изменилась. Всё та же. Неужели не узнаешь меня? - она начала лихорадочно всматриваться в эти серые бездонные глаза со смешинкой. Кого-то они напоминали, но кого?
- Помнишь полет, задержка рейса в аэропорту, Тютчева и Фета? Моя неудачная вылазка на твой балкон, помнишь? -да! Она вспомнила... Всё...
-  Алёшка, Алёшка! -только и смогла сказать умильно. А он, взяв ее за руки, начал говорить.

- Если бы ты знала, если бы чувствовала, как я любил тебя! Влюбился с первого взгляда, в самолете, но не смел даже слова сказать от волнения, только украдкой любовался тобой и все обдумывал предлог для знакомства. А ты закрыла глаза и уснула. А я запоминал каждую твою ресничку, дыхание твое, улыбку безмятежную. А потом, небо подарило мне возможность побыть с тобой почти день в Хабаровске. Целый день! Как же я был счастлив. Ты знаешь, я тебя так любил, так любил, так ревновал ко всем сидящим рядом и проходящим мимо. Я тебя даже...даже к Хабаровску ревновал! Ревновал, что ты была не только со мной, но и с аэропортом. Я хотел, чтобы ты принадлежала только мне. Я не желал ни с кем тебя делить. Ни с кем! Тем более с Хабаровском! Я и сейчас тебя люблю. Ты -моя светлая мелодия, несбывшаяся мечта. И, когда я увидел дорогой силуэт у застрявшей машины, то не поверил своим глазам, стоял и любовался тобой. Пока не понял, что время уходит, ты в отчаянии, надо спешить на помощь. Не говори ничего, я все знаю и вижу, будь счастлива!

И, оглянувшись, улыбнулся на прощание и сказал,
-  А ты всё та же!
- Лёша, а ты? Как, ты? - виновато промолвила она. Алексей покачал отрицательно головой, показал на нее, на свое сердце и снова повторил,
 - Всё та же...

Она вернулась в салон авто, сердце ее отчаянно билось, пальцы  слегка дрожали. Убрала из рук уставшего и заснувшего малышка машинку, с грустной  улыбкой поглядела на мужа,
 - Что ты стоишь, поехали. Эх, что бы  делал без меня, горе луковое, сердечко болит, постукивает!

Всю дорогу до дома она вспоминала тот рейс на Край Света, тот Путь Алёшкиной Любви, такое необычное его Признание, и слова восхищения, сказанные  с  нежностью и пронзительной грустью,
 - А ты, всё та же!


А ты все та же -лес, да поле, да плат узорный до бровей...
И невозможное возможно, дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной глухая песня ямщика!**
40 Путь к сердцу мужчины
Ирина Ярославна
Шить Верочка не любила. Ни шить, ни кроить. Вязать еще могла под настроение. Рисовать, сочинять, играть в театральной студии, это с превеликим удовольствием. А вот шить!..

На уроках домоводства, когда изучали кулинарию, Вере не  было равных. Здесь можно было блеснуть своими солянками, всевозможными салатиками, тортами и прочими вкусными излишествами. Но, шить!

За третью, самую длинную четверть, нужно было сдать три готовых изделия. Одно, обязательно сложное, крупное.
- Не смогу я что ли сшить приличную вещь, чем я хуже других,- подумала девочка. И решительно заявила,
- Халат в пол, с длинными рукавами. Это раз. Фартук, два.  И... а, панамочка, это тоже  вещь?
- Ну, Вера, ну, артистка!– всплеснула руками Софья Алексеевна, учительница по домоводству.

И эта сакраментальная фраза: «А, панамочка, это тоже вещь?»- еще долгие годы жила в школьных анналах, как легендарная память о Вере.

Сшила она себе только фартучек. Но получила по домоводству твердую четверку, потому что заняла  первое место на городском конкурсе юных чтецов. Так что, «долг платежом красен».

Шить Верочка так и не полюбила. Но могла своими нежными ручками облегчить практически любую боль, и беду тоже приходилось разводить неоднократно.

Как-то муж попросил зашить любимую рубашку. И, посмотрев, как она «умело» кладет стежок за стежком, миролюбиво сказал,
- Ладно, Веруня, оставь, купим новую. Я давно заметил, что  женщины, которые вкусно готовят, шить не очень умеют. А готовишь ты превосходно, «EXCELLENT»! А так как путь к сердцу мужчины лежит через... - он улыбнулся, сделав паузу,
- Через... а, впрочем, к каждому сердцу свой путь. Ты, с панамочкой, или без, только своим обаянием проложишь путь к сердцам многих людей.

Вера, смотря на него лучистыми глазами, подкладывала на тарелку очередную порцию вкуснятины и думала про себя о тайне, которую знала только она. Через ЧТО лежит путь к сердцу мужчины.
41 Кем быть?
Валентина Агафонова
          Через год школу заканчиваю, а я так и не определилась, куда поступать буду?
          Никаких талантов или особенных способностей за собой Леночка не замечала. Училась хорошо, ничего не скажешь, но вот так, чтобы что-то особенное, нет. Вот у Глеба способности, он рисует здорово и по физике и по математике асс. А Светочка, к примеру, явно имеет способности к артистической деятельности, какие куски из произведений выучивает наизусть и читает с таким душевным порывом – прямой путь в театральный, по математике она не тянет, так ей и не понадобится.  Катюша – весёлая девчонка, хохотушка, ну тупая, как пробка – она пойдёт в медицинский, у неё папа денежный мешок, опять же - зелёная улица национальным кадрам.
          Как должно быть интересно, быть журналистом, размышляла Леночка, интервью, поездки по разным странам. Всё. Буду журналистом.
        - Посмотри по ТВ, как сгрудились твои журналисты щелкают фотоаппаратами, когда появляются всевозможные деятели. Они чуть ли не на коленях ползают и готовы упасть, чтобы сделать удачный снимок. Ты хочешь такую работу? – спрашивал отец.
          Что-то и правда – не очень. Досадно, что так быстро он меня сбил с толку.
          Нравилось читать книжки про разведчиков: «По тонкому льду», «Операция Трест», «Сатурн почти не виден», «Конец Сатурна», «Адъютант его превосходительства», про Шерлока Холмса и т.п.
          Хочу быть разведчицей! Наверное, надо иметь силу воли, терпеть боль, уметь себя не выдать. Хватит ли у меня на это сил? В пятницу во дворе будут резать поросёнка, буду смотреть и попробую себя испытать, смогу выдержать или нет?
          Во дворе разложили чистые доски, приготовили паяльную лампу. Отец из дома ушёл, это было выше его сил. Завалить кабанчика пригласили чужих людей.
          Лена была в доме и наблюдала из-за занавески.
          Один из мужчин всадил нож поросенку в то место, где должно быть сердце. Поросенок вырвался и побежал по двору, оставляя следы крови. Он сделал круга три, потом подбежал к доскам и упал прямо на них. Больше он не шевелился.
          Лена сцепила зубы, но предательские слёзы ручьём текли по её щекам. К мясу она не притронулась. Какая из меня шпионка? Так, это тоже отпадает.
          А что, если пойти в университет на юридический, как сосед Коля. Вот приедет на каникулы, расспрошу.
        - Коль, я тоже хочу быть юристом, как ты, - сказала Лена.
        - Знаешь, я тебе не советую. Вот я сейчас на практике в суде – столько грязи! Одни разводятся, другие судятся из-за забора, третьи из-за курицы. Выйдешь с судебного заседания и кажется, что нормальных людей не осталось.
        - Да? – Лена задумалась. – Надо же?! Она доверяла Коле – хороший парень, умный. В юристы идти расхотелось.
          Летели дни, а Лена всё так и не определилась с будущей профессией.
          Ей нравилось, когда учителя оставляли её за себя вести уроки в 5 -  6 классах, разрешали даже оценки ставить в журнал. Учительница, у которой было двое малышей, как-то пригласила Лену к себе домой помочь проверить тетрадки по русскому языку. Правда она сама проверяла тетради, а Лена занялась с малышами. Она сидела с ними на полу и рассказывала сказку, при этом она то повышала голос, то понижала, выпучивала глаза, жестикулировала. Увлеклась и не заметила, что учительница перестала проверять тетради и тоже слушает, потом сказала:
        - Тебе надо быть учительницей.
          Лена смутилась, но в памяти слова отложились. Ей вроде бы и хотелось, но идти в педагогический было, как-то не престижно. Ну, хорошо, пусть в педагогический, а на какой факультет? Нравилась химия, биология, ботаника.
          Недавно приходил на встречу с учениками Витя, бывший ученик школы. Он учился на цветоводческом факультете в пединституте. Витя колеровал все розы, которые росли возле его дома и все, которые росли в школьном саду. Розы во время цветения были очень красивыми. Леночке очень нравилось работать на школьном участке без всякого принуждения: пропалывать цветы, поливать, собирать после цветения семена, засушивать, делать гербарии. Ещё ей очень нравилось всё, что было связано с морем. Она представляла, как с аквалангом плывет в море среди удивительных рыб и растений.
          Лена листала справочник для поступающих в ВУЗы и приглядела лесотехническую академию в Ленинграде, стала готовиться.
          Старший брат учился в политехническом институте в городе на Волге.
        - Вот, если бы ты поехала к нему, нам было бы полегче, - сказала мама.
          Леночка становилась взрослой, воспитанная в скромности, задумалась о сказанном.
          Политех, так политех! Всё, решено. Поезд увозил Лену далеко от дома одну.
          Детство кончилось.
42 Когда дороги сходятся
Юлия Сасова
Холод собачий. Мы сидели под яичным светом пучеглазых фонарей и почти совсем не чувствовали ни рук, ни ног.  Прозрачные, синеватые хрусталики ощетинившегося снега, вгрызшиеся в асфальт, в ровные доски скамеек, в чёрные фонарные столбы, в тонкие ветки нагих деревьев, переливались серебром и мерцали таинственным светом, маня в глубь аллеи, где было темно и спокойно. Наверное было странно видеть нас здесь в это час. Город дремал и свет, бьющий золотистыми искрами фосфоресцирующих вывесок магазинов из-за угла и полосы высоких кустов, застывших вдоль забора блестящими изящно-белёсыми окаменелостями, был похож всего лишь на пульсирующую кровью жилку могучего человека, погружённого в глубокий и спокойный сон. Но что мы здесь делали? Я, едва двигая пальцами, на белолицых страницах крохотного блокнота писала тебе какие-то слова, а ты в зарослях этих кривых букв отыскивал никем неизведанные тропы, ведущие к моим мечтам, а иначе нам незачем было быть здесь в этот час, когда весь мир утопал в искусственном свечении мёртвых светильников, скованный холодом глубокой зимней ночи. Ведь у тебя была своя дорога, а у меня — своя. Мы были так не похожи и мыслили так неодинаково, когда по воле случая, притаившегося в кучке опавшей листвы, встретились и сумели разглядеть один другого в кромешной темноте ночи, чьи звёзды были слишком холодны, чтобы согреть твой пытливый взгляд, отыскивающий во тьме хотя бы только тень родной души; чьи пустоты были столь безмерны, что мне не хватало силы мысли, чтобы заполнить хотя часть одной из них светом миров, в которых я витала, тщетно отыскивая во Вселенной начало повествования. Но вот наши пути сошлись и соприкосновение наших рук одарило нас с тобой теплом, про существование которого мы не знали. Наши мысли, едва соприкоснувшись, сплелись таким разнообразием звуков, форм и красок, что разрушить эти связи стало уже не под силу завывающей темноте, привыкшей своей безобразной бесформенностью поглощать всё, чего она касалась своим бесконечно длинным хвостом.  Дороги наших с тобой одиночеств, пересечённые однажды, вспыхнули новой яркой звездой, чей свет теперь виден далеко отсюда.
Мир пробуждался. Свет просыпающегося утра понемногу поглощал желточное фонарное свечение, окрашивая мертвенную синеву снежных хрусталиков оттенками алого и золотого, оттенками жизни.  Было холодно? Да, ещё вчера, а сегодня мы сидели на скамье, держась за руки, и удивлёнными глазами созерцали восходящее солнце, в лучах которого поднебесный мир казался таким прекрасным и таким необъятным, что было даже смешно вспоминать, что ещё вчера нам было тесно под небесами!
43 Дорога жизни
Елена Канеева
 
 
   Утро уже потихоньку тает во мне, вместе с туманом... .   
Моя работа – колыбель автобусов, их нянька –  Городской Автобусный Парк.
Этот Парк – лакомая кость для чиновников, догрызающих городской бизнес.
Чтобы не упираться в политику, тесно сросшуюся с экономикой, и не рассуждать о заинтересованных в отсутствии автобусного парка людях, (в своё время один известный исторический деятель сказал: «Я не царь», а другой: «Суета сует, всё суета»), тем более, что общий сценарий будет развиваться независимо от чьих бы то ни было желаний, я скажу так: ныне этот автобусный парк – чудный оазис творящих сил. Место, откуда пушинки доброты, порождённые обычными, в промасленных робах рабочими и дисциплинированными служащими, (в основном из бывших военных) - разлетаются по Городу.
А начиналось утро - с того момента, как ноги вынесли меня из подъезда, – удивлением. Туман! Уплывающие в тайну предметы, недоделанные фонари, исчезающие деревья. Машиноносители человеческих телодуш едва слышно проскальзывают по дорогам.
Я выбираю маршрут. - Ближе к задворкам.
Здесь основное.
Кусты, тропинки, дорожки.
В центре моего Города, бОльшая часть деревьев которого изувечена «стрижками» до вульгарности столбов, - много задворок.

Обычно первая на моём пути – домовая помойка. Бомжи, школьники 49 Школы, дворники, голуби, кормильцы птиц, - в разное время сосредотачиваются неподалёку.
Там Каштан с развесистыми лапами, уникальный куст... а, ещё сперва, под моим облезлым трёхэтажным домом – вечно остригаемый Жасмин! И юная Липка.
Во дворе моего дома – гаражи. Часть двора, в котором раньше, очень давно, были детские качели – благоустроена странной дамой из третьего подъезда, захватившей эту часть двора и расположившей у себя в подвале сауну для обогащения, отапливаемую дровами. Чем вызвала удивление жильцов многоквартирного дома, боящихся взлететь когда-нибудь,- куда не собирались. Но у части других жильцов её деятельность вызывала зависть.

Потом – Школа, знакомая изнутри, в разное время исполняющая разную роль.
Когда-то впихивающая в меня идеологию послушания, а когда-то – совершенно наплевательски относящаяся к галдящему и звенящему, бурлящему ручью детской жизни. Остающаяся осколком архаичного, изжившего себя монстра. Забаррикадированная заборами, с единственным входом, со следящими камерами и строгой пропускной системой, с охранниками в военной форме,- она как бы заранее подготавливала детей к жизни за колючей проволокой. Видимое объяснение (объяснение можно подобрать чему угодно) – опасность терроризма и наркомании. 
В угоду моде: уподобляться тем, кого боимся.
Однако в ней мелькали светлые лучи добрых учителей, встречающихся тут, и она была и остаётся связующим звеном между выросшими на её почве и благодарными ей,(какая ни есть – родная),– людьми.

На дороге перед школой – «лежащий полицейский», частично содранный с дороги  машинами, а сперва очень подививший нас. На дороге всегда сильное движение машин. Дети уже не играют в опасную игру: успею проскочить перед автомобилем, или нет? А лихорадочно осматриваются, и долго ждут, пока можно будет пройти.
Неподалеку – здание Военной Прокуратуры и ещё каких-то служб. В период перестройки, когда задёшево распродавалось содержимое воинских частей,  в этом здании тоже был такой филиал «продаж».

Дальше – светлый участок пути.
Дорога вдоль и поперёк, и тротуара блеск, кусок  куста, хрущёвский дом, и ...  самодеятельная  тропинка через газоны. Продираясь в щель между кустами, потом проходя по тропе, я всегда побаиваюсь взглядов людей из дома напротив. Потому что мне рассказывали о нравах проживающих там сердитых жильцов.
Каждый раз вспоминаю про живущих  по правую руку от маршрута близнецах, и их матери. Как они? Каково ей одной с ними, подросшими? Это детсадовские друзья моего сына: «Мама, а мы с Димкой сегодня Дашку Шевчука целовали!»

Потом новый высотный дом, и застывшие в бетоне морские волны, – ограждение из бетона. Новый дом, наверное, в нагрузку, имеет рядом огороженную детскую  площадку и дорожку, выстланную фигурными серыми керамическими плитками, заслонённую бетонным, в метр высотой, волнистым заборчиком. Он немного длинен, поэтому психологически давит, и идти по плиточной дорожке неохота. Как-то летом в земле, насыпанной в кармашек бетонной волны,  выросла ромашка: «.... Бьются волн голубые кармашки, в каждой, каждой волне – по ромашке».  Мечталось – а вдруг в ограждении, в каждом его отсеке, где может насыпаться земля – вырастет по цветку? Тем не менее иногда там: «... в каждой, каждой волне – по рюмашке». 

Советский проспект. Я не люблю переходить дорогу на зелёный свет светофора. Откуда-то слева выскакивают машины. А когда переходишь дорогу на красный свет – хотя бы видишь, кто едет перед тобой. Однако при сильном движении транспорта этот номер не проходит.
Поэтому я перехожу улицу по пешеходному переходу, метрах в десяти от светофора. Попадаю в райское место. Моя первая, 43 Школа. Высокие деревья, трава, почти некошеная, выгуливающие хозяев собаки, одинокий бегун, впадина на асфальте, где во время дождя образуется непроходимый рельеф, волшебная тропинка. Рядом – построенная спонсорами баскетбольная площадка, тренажёры.  А дальше, почти каждое утро – дети. Школьники, мучительно выкуривающие по пачке сигарет в день, доказывающие себе и миру, а главное – девчонкам, свою состоятельность. И девчонки, с яростно закрашенными глазами и волосами.
 
О детях начинают не то что думать, а кричать дурным голосом. Когда в стране забыты старики и дети – это признак грядущего вырождения страны. Без прошлого и будущего мы – обрывки. Отсутствие корневой подпитки (предков), как и надежды, которую дают потомки, делает человека слабым. И  слабым становится, соответственно, его государство.

Есть проблема в засоривших не только нашу страну, но и всю цивилизованную землю, агрессивных компьютерных играх и кинофильмах. Дети легко обучаются и любят сюжетные игры, движение. И уже впитали это в себя.
Что противопоставить агрессии – столь же мощно и привлекательно и массово?
Думается мне, что кризис, которым озабочен в последнее время люд, коснётся и этой проблемы.
Разделение Земли на сектора и землевладения становится неактуальным. Выросшие технологии, развитые техники, при отсутствии единения, при отсутствии  взгляда на жизнь на Земле, как на единый  целостный организм, могут привести к катастрофе. Мне кажется, нынешний кризис обусловлен этим. Экономика – часть айсберга.
Дальнейшее развитие науки может пойти только в направлении, требующем от человека высочайших нравственных качеств. А если не сможем подняться, то не о чем и некому будет говорить.

Иду дальше. Белая, с чистым стволом, Берёза. Небольшое пространство за пятиэтажкой и ограждением бывшего мебельного комбината. По растениям, окружающим дом, можно понять, что за люди в нём живут. В этой пятиэтажке живут добрые люди. Берёзы, когда-то посаженные жителями – сильные.
Тропа бомжей, детей, и кошек.
До работы осталось совсем немного. Ещё одно место. Пустырь.  Снаружи – старый дом,  и лёгкий магазинчик у автобусной остановки.  А дом мрачен.

Дальше – пожарная часть и.... переезд. Дорогу перед переездом, которую предстоит перейти, я называю «Дорогой Жизни», перейдёшь – будешь жить. Но, чтобы добраться до неё – ныряю в пощипанные, однако вызывающие иллюзию леса, растения, и, в двух метрах от страшной дороги, наслаждаюсь созерцанием опавшей листвы. Выныриваю, спрыгиваю, перебегаю, прохожу, и... вот он... .  Куст пожухлой, жёлтой травы и Железная Дорога, по которой иногда проезжает большая грохочущая зелёная гусеница поезда.
Можно идти по шоссейной дороге, а можно вдоль рельсов, потом только перейти через мостик и перешагнуть трубы теплоцентрали, тут уж и работа.
Динь!
44 Дороги
Владимир Хмыз
  Дорога, по которой они ехали в деревню, была  красивой. Она была покрыта красной мелкой щебенкой, сильно укатанной, и похожа на рекортановую дорожку столичного стадиона. Помимо удивительного для дороги цвета, она была ещё очень прямой и ровной. Как будто те, кто её делали, старались во всю и не могли иначе. Попробуйте испортить красоту, вряд ли это вам удастся.

  Максим, вспомнив анекдот про правительственную дорогу, когда водитель Брежнева сказал Леониду Ильичу тихим голосом: «Выезжаем на правительственную дорогу», «а почему тихо говоришь?»,- спросил того Брежнев, «а пива вчера попил холодного, горло застудил», ответил тот, так её и назвал «правительственная дорога».

  Володя, шофер "УАЗика", вел машину немного небрежно, прямо откинувшись на сиденье, свободно и без напряжения одной рукой держа руль, а другую вытянув в боковое окно навстречу воздушному потоку и солнцу. Тишина была такая, что было слышно тихое шуршание колес по мелкому гравию. Они ехали  работать. В обычный экспедиционный день, каких было так много, что они составляли месяц за месяцем очередной полевой сезон, потом другой, а в целом - жизнь. И, казалось, не было ничего примечательного в жизни, кроме этой дороги. 

  Было шесть часов утра. Они хотели приступить к работе  раньше, и успеть сделать больше ещё до пекла, которое начиналось в час дня и завершалось уже после пяти вечера. Все послеполуденное время они планировали просидеть у реки, купаясь, загорая и ловя рыбу. Когда проехали по деревне, не спали разве что одни петухи, но и те лениво молчали. То ли уже отпели, то ли спокойно разгребали кучу малу, ища корм насущный для пропитания.

  Максима Володя высадил в конце деревни, прямо у края надпойменной террасы, которая высоким уступом обрывалась к реке и небольшой тропой нисходила в Чулымскую пойму. Это был Чулым. Но не тот Чулым, который разливается по весне, затапливая огромную по размерам территорию в своем срединном и нижнем течении. Когда он несет мощные полые воды, широтно простираясь от середины Красноярского края до середины Томской области, где впадает в величавую Обь.

  Там он представляет собой огромное озеро-море, затапливая луга и пойменные леса на добрый десяток километров вширь. От последних остаются только верхушки больших берез, ельника и пихтача, весь тальник и 6-8 метровый кустарник скрывается под его илистыми водами. Чулым, несущий огромные, гружённые лесом, песком или гравием речные баржи, которые толкают степенные толкачи, и "Ракеты" и "Метеоры", перевозящие сотни людей в прибрежные посёлки и деревни.

  А Чулым в его верхнем течении, шириной метров 80-100 не больше, с многочисленными песчаными островками и косами, спокойно струящийся, тихий, веселый и радостный. Он, если и заливает пойму, то каких-нибудь 200-300, ну от силы 500 метров шириной,  делая её красивым уютным домашним озером. Унося с неё прошлогодние листья, отмывая ее от прошлогодней пыли и делая её блестящей и какой-то каждый раз новой.

  Этот Чулым сейчас был перед глазами Максима и тот, заворожённый абсолютной красотой, мягко ступая по песчаной тропе, шел и смотрел на него, упиваясь дивной чистотой его вод, и слушая первозданную тишину. Не было больше ни звука, только Максим и он, Чулым. И Максим, доверившись этой тишине, настолько забылся и открылся, что почувствовал себя первооткрывателем, первопроходцем, заглянувшим за край чего-то неизведанного и таинственного. В его теле появились какие-то новые для него ощущения. Это были ощущения жизни, живой, настоящей и какого-то безмерного, никогда не переживаемого до сих пор, счастья. Это был экстаз полного слияния с природой.

  Тропа нырнула в кусты тальника и, пробежав несколько десятков метров, вдруг вывела Максима на широкое открытое место, где он увидел посреди реки невысокий песчаный островок и на нем двух лошадей: жеребца и кобылу. Кобыла стояла, доверчиво и нежно прижав свою голову к шее жеребца, недвижно и тихо. А тот, вытянувшись в струнку, грациозный и статный, будто парил над водой.
Они были задумчивы и смотрели куда-то вдаль - туда, куда воды реки не спеша несли мелодию их любви.

  Они вздрогнули одновременно: Максим и лошади. Тысячи мурашек поднялись откуда-то изнутри Максима, он оторопел и испуганно остановился. А жеребец, тоже, видимо, испугавшись, не ожидая, что кто-то нарушит тайное одиночество двух любящих сердец, вдруг громко отрывисто заржал и стал быстро-быстро бить копытом по воде, поднимая мириады сверкающих брызг, искрящихся на солнце алмазами. Он диковато косился на Максима и бил, бил копытом, словно выражая своё недовольство, огорчение и обиду и как бы говорил.
  - Ну что ты, человек, здесь делаешь? Зачем нарушаешь эту идиллию? Не видишь, мы любим друг друга.   

  И Максим, устыдившись, быстрее пошел дальше по тропинке, унося с собой кусочек чужого выхваченного счастья, навсегда унося в памяти этот дивный пейзаж, утреннюю первозданную тишину и настоящую не придуманную любовь, которой награждает природа всех верных её подданных.
45 Дорога
Анастасия Воскресенская-Лесная
       Снова я здесь… Тишина, будто ватой набита голова. Ни звука, словно я оглохла. Ладно, сейчас привыкну. Было уже и не раз, и не два. Сначала всегда так: проваливаюсь сюда, опять на одно и то же самое место и ничего не слышу. Ни-че-го. Зато есть время подумать, поразмышлять, не торопясь, спокойно, без отвлекающих посторонних звуков и голосов. Вот только никогда не знаю, насколько я здесь задержусь…  В прошлый раз продвинулась дальше и, если честно, надеялась, что сегодня окажусь возле того старого дерева на развилке. Ан нет, опять всё снова здорово.  День сурка. Может быть, всё же получится пройти дальше?
       Надо свыкнуться с этой тишиной. Каждый раз приходится привыкать.  О! Звон появляется, тихонечко так звенит где-то в отдалении, немота окружающей обстановки понемногу рассеивается. Звуки начинают просачиваться в мою истерзанную оболочку. Но туман, туман, не проходящий и вечный, серый, влажный туман всё тот же…  Ладно. Итак, сколько мне лет? Не помню. Пока не вспомнила, ну и пусть. Кто я? Не знаю, да и неважно...
        Кто это там? Цапля! Удивительно. Впервые здесь вижу кого-то живого. Отлично. Мне нравится. Тонкая, изгибистая, длинноносая, с хохолком. Замерла. Привиделось что ли? Нет, шевельнулась! Точно, живая! Серая, как и всё вокруг. Неторопливая, задумчивая. Как и здешний вязкий промозглый туман. Однако, зябко… Ура! Раньше не было практически никаких ощущений. Был только фильм, многосерийный и одинаковый, в котором я то ли участвовала, то ли нет. Смотрела, ходила, бродила, но ничего не чувствовала, толком не видела и не слышала. Только думала. И хорошо думала. В одиночестве замечательно думается. Медленно шагая по пустынной тихой серой дороге, в немоте загадочного и убаюкивающего тумана, в окружении прозрачных бисеринок.
        Но в прошлой серии  появилось ещё и дерево. Огромное, корявое, старое, но сильное.  Я засмотрелась на него, опять потерявшись во времени. Да здесь это и немудрено. Сколько я стояла возле внезапно появившегося здоровущего растения? Не помню. Задрав голову, я пыталась увидеть и осознать его конечность, но ветви тянулись вверх и терялись в высоте всеобъемлющего тумана, сливающегося с невидимым небом. Я хотела обнять мощный ствол, почувствовать его вековую пульсирующую кору и … да! Я поняла, что ору! Истошно ору, схватив ненавистную мятую подушку. Я очнулась в другом мире, где всё такое постылое и мерзкое, лживое и воняет лекарствами и  старухами!
         Тсс…  Всё, спокойно. Тсс, тихо. Это моя тайна. Её никому нельзя раскрывать. Ни-ко-му! Так, не кричать, а то меня могут рассекретить. Я скоро опять окажусь там. Главное, не орать. А может, не надо было вспоминать то дерево, а? Видимо, оно меня так разволновало, что я опять очутилась среди ненавистных стен?! Точно! Или это цапля меня из колеи выбила? Не-ет, цапля не могла. Хотя… Может, я слишком разнервничалась? Все говорят, что мне это вредно.
         Та-ак, посмотрим, новые лекарства. Разноцветные коробочки, рецептики, баночки, колёсики. Ну, попробуем, конечно. Врач уверила, что это поможет. Может, хоть это поможет. Поможет от чего? Или от кого?..  И муж. Муж. Как он ещё не отправил меня в психушку? Или отправил? Не очень похоже.
         Блин, рассыпались, половина горошков с квадратиками, шариков с бобиками.  Ладно, остальное горстью, как обычно. Удивительно, сколько в меня влезает таблеток одновременно. Даже не подавилась.
         Кухня…  Да, это точно кухня, судя по тому, что здесь имеются раковина, плита, отвратительная и повторяющаяся вылизанная до блеска белая пошлая квадратненькая плитка на стенах и всяческие шкафчики с посудой и о! бутылка! Что там? Лекарство! ДА! Надо успокоиться, а то эти стены, цапли и что там на улице? Зима? Да, и эта, получается, зима совсем меня растормошили. Надо ус-по-ко-ить-ся. Нальём. М-мм. О чём я? Ах, да, кухня, муж. И немецкая женщина. Как там у них? Вроде: кухня, дети, церковь. Церковь в окне, дети в школе, муж на работе. Типичная история...
         На кухне вообще-то должны быть ножи. И где? Надо ещё принять это волшебное снадобье… Так, а ножей-то и нет. Наверное, это не настоящая кухня, потому на НАСТОЯЩЕЙ кухне просто обязан быть хотя бы один долбаный нож!!! Всё, поняла, он их спрятал. Ага, получил в прошлый раз, гнида, шрам на долгую память и спрятал всё колющее да режущее. Ладно, таблеточки и огненная вода. Вот мое спасение!..
         … чёрт, где я? Ничего не помню. Тишина... Вот она, дорога -то моя долгожданная! Дороженька! Где ты была-то? А где я была-то? Вроде кидалась, металась, боролась, ругалась. А дальше?  Пропасть. Память никуда не годится. Нет, к деревам с цаплями я сегодня не ходок. Однако туман рассеивается. Отлично. Этой тропинки я раньше не замечала. Сверну!
   - Добрый день.
   - Тьфу, сука, напугал! Кто здесь?
   - Я.
   - Иди ты! Кто я-то? Ни черта не вижу!
   - Оглянись.
   - Ну, оглянулась, как был туман, так и есть.
   - Я здесь.
   - Где? Где ж  ты, пёс тебя дери! Всё хлюпает под ногами, грязища какая развезлась без меня, репейником заросло всё, мать его! Ну где ты, голос-то?  Ё, и откуда я пришла? И кто это со мной разговаривал? С ума я схожу, что ли?
   - Нет.
   - Ой, я из-за тебя, сволочь, теперь и не выберусь отсюда!
   - А зачем? Тебе же здесь нравится.
   - Ну не так что бы и очень, вообще-то. Так, бугорочек какой, прям как стульчик. Присядем. Всё равно не видно тебя, не знаю куда смотреть. Чего это я босиком-то?.. Побеседуем.
   - Я не против.
   - Ну и отлично. Отлично, прилично, столично. Столичного салатика бы сейчас съела, чесслово. Вот появился ты здесь, невидимый вежливый гражданин, и как-то всё не так стало.
   - Почему?
   - Да потому, что это мой мир, мой туман, моя цапля, моё дерево, моя дорога и вообще всё здесь моё! Безо всяких там собеседников невидимых!
   - Пока.
   - Э! Эй, погоди ты! Алё! Гад, ушёл. Всё настроение испортил…  Ну ладно, посидели, отдохнули и хорош. Встали и почапали дальше по дороге с облаками. Куда теперь идти-то? Хрен с ним, пойду прямо. Только какое теперь прямо, туда или сюда? А в принципе здесь не так уж и плохо. Правда, тревожно как-то сегодня. Спина чешется. Чавкает под ногами. Не упасть бы, ой! А небо нынче иное.
        Кто это? Журавли! Косяк прекрасных строгих птиц! Куда вы летите, родимые? Возьмите меня с собой! Возьмите-еее! Э-эээ! Всё-таки это очень красиво, когда вот так вот туман кругом, журавли клинышком. Стоп. Журавли в небе, я ж неба-то здесь и не видела ни разу! Значит, уже и не такой туман-то. Прогресс… 
        Куда теперь? С босыми ногами-то. И тряпка какая-то на мне непонятная. Была, наверное, когда-то белой, у прежнего хозяина, видно. К ногам прилипает. Ой, ёжик! Точно, ёжик! Погоди, милая колючка, дай рассмотреть тебя! Погоди, присяду, одёжа путается. Хороший ты какой, не боишься, милый. .. Ну беги, беги по своим ёжиковтуманным делам.
        Сейчас бы покурить. Да в этой стране не курят. А жаль… Дождь начинается. Приятно. Люблю дождь. Дождь, смой с меня всю гадость земную!  Чистый дождик, полюби меня! Разденусь. Хламида - манада совсем мокрая. Вот теперь хорошо. Прохладно. И ладно. Ладно. Лад-но. Но…

      - Но! Но она же голая! Где вы нашли её? Куда? Зачем? Нормальная она, я не подавал жалобу! Не обращался я! Это не я! Не я! Не я!!!

        … ЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ…. Как хорошо думать, что я - это я. Не важно, кто я и сколько мне лет. И где я по сути, тоже не важно. Вот эта дорога, она бесконечна и вечна. И прекрасна. Она задумчива, нетороплива, как большая река, без конца и края. Она течёт средь невидимых сквозь туман полей и лесов, она, наверное, ведёт в какую-нибудь волшебную страну, где белые хорошенькие домики с черепичными крышами, палисадники. И совсем уже не холодно. Сладостно как-то. И легко. И спина уже не чешется, видно, крылья всё-таки проклюнулись. Вот я сейчас лягу прямо посреди моей серой дороги, только вот крылья расправлю, чтобы не помялись. Вот так, и буду смотреть в небо. Оно уже почти ясное, оно замечательно. Как купол, или даже нет, как поле, широкое и красивое. И снова журавли. Кричат, прощаются, наверное. Прощайте, свободные птицы, летите в тёплые края, где светит солнце и плещется синее море. Где растут зелёные деревья и цветут фуксии и рододендроны. Где вдалеке белеет парус одинокий… Надо мной склоняется большое корявое сильное дерево, а из-за его плеча выглядывает изгибистая задумчивая цапля. Мне хорошо…
46 Только имя
Ирина Ихенова Тимошина
                                Памяти моего отца, Ихенова Степана Афанасьевича.
       
       Грузные, тяжело ползущие по низкому небу тучи то надолго занавешивают, то не спеша приоткрывают злой круглый глаз луны над далёкой сопкой, и тогда становится видна широкая безлесая долина, по которой  бесконечно тянется, изгибаясь и петляя вслед за поворотами степной речушки, узкая просёлочная дорога. Тусклый лунный свет поблескивает на речной воде, отражается от подмерзших луж в дорожной колее, и становится как будто светлее, но ещё холоднее - октябрьские ночи в Забайкалье студёны. Слабой короткой тенью стелется по дороге фигурка одинокого путника – подростка в городском пальто и зимней шапке. Движения его неторопливы, устало - размеренны и привычны, как у человека, идущего так уже много дней. На самом деле, он идёт ночами, потому что слишком приметен днём на степной дороге – нездешний, одетый в городское, в московское.
       Да, конечно, в московское, ведь ещё полгода назад, весной 1937 года, он с отцом, мачехой, Любовь Карповной, и пятилетним братом  Доликом – Доржи  жил в Москве в большом доме с мраморной лестницей, на которой, возвращаясь из школы, часто баловался с крошечной, невиданной породы собачкой соседа – японского то ли посла, то ли атташе. Собачку выгуливала тоже маленькая, смешливая, совсем не знающая русского, дочка посла. Стёпка так и не успел попрощаться с весёлой соседкой и её забавной собачкой, потому что  им с отцом внезапно, в один день, пришлось уехать в Читу,а оттуда в Агу - центр Бурятского автономного округа. Любовь Карповна и Долик собирались почему-то переселяться в Коломну.
      Идти ему придётся ещё долго – до Улан-Удэ почти пятьсот километров, но на поезд  нет денег, а самое главное – он не знает, как объяснить, когда спросят, почему  один едет куда-то, вместо того, чтобы  учиться или работать. Вдруг ещё помешают добраться до Улан-Удэ, а ему обязательно надо туда, чтобы найти отца: почти месяц назад он уехал в командировку и не возвращается. Впервые  так надолго  Стёпку оставили  одного, да ещё в чужой холодной квартире с казённой мебелью, на которой зелёной краской крупно написаны инвентарные номера. Но отец сказал:"Я на тебя надеюсь", -  и мальчик старательно ходил на занятия, покупал продукты, даже кое-как стирал, не раз представляя, как обрадуется порядку вернувшийся папа, как обнимет его, понюхает и поцелует макушку и скажет:"Не подвёл, сынок, справился, совсем ты взрослый уже". Но, должно быть, с ним что-то случилось, потому что пришла толстая уборщица, без спроса собрала в узел их вещи и потребовала отдать ключи.
       Мальчик идёт ночами, а днём спит, забравшись в стог соломы, которых ещё много по полям. В стогу можно собрать в горсть зернышки пшеницы или овса, пошелушить их в ладонях и долго жевать, а потом сладко спать или воображать  себя знаменитым охотником, который бродит по степи, сильный и удачливый. А ведь и правда, сколько их, предков – бурят, кочевало тут? Наверно, им тоже приходилось бояться и от кого-то прятаться, но они шли – вон какую дорогу протоптали их длинногривые кони. Стёпка больше всего на свете любит лошадей, давно умеет и знает, как с ними поладить, как ухаживать. Хорошо было бы сейчас  покачиваться в удобном седле на спине резвого жеребчика - иноходца, то чуть придерживая его легкий бег, то пуская вскачь на этой пустой ночной дороге. А жеребчик, то и дело сгибая шею, сверкал бы в темноте белками и посматривал на него огромным карим глазом. Стёпка бы в ответ легонько поглаживал шелковистую вздрагивающую шею коня и приотпускал поводья. Эх, и как же быстро бы они добрались до города! Но нет у него даже самой старой, едва бредущей лошадёнки. Да ему и нельзя, ведь с нею никак не спрячешься тогда от чужих глаз. Что ж, придётся, видно, ему пешком добраться по чьим-то следам до  дома, встретить отца, и всё у них опять будет по-прежнему.                           
      Раньше, когда  все они  жили в Улан-Удэ, а отец ещё не работал  в Москве -представителем Бурятии во ВЦИКе, Стёпка очень любил поездки в Верхнюю Берёзовку на "правительственные  дачи". Там компания мальчишек всё лето вела отчаянные игры в «войнушку», особенно, после встречи здесь же, на дачах, с героем гражданской войны, знаменитым Командармом Дальневосточной армии маршалом Василием Блюхером и с его офицерами-орденоносцами. После боёв на Халхин-Голе боевой  командарм был всеобщим любимцем, гордостью страны. Службой под его началом гордились, и даже простая встреча с ним считалась огромной удачей. Вот и в Улан-Удэ приезд своего командующего отметили большим приёмом. Нарядные  взрослые ждали гостей на открытой веранде, играл духовой оркестр, а мальчишки у поворота дороги забрались повыше на толстые ветки старой берёзы и издалека увидели клубы пыли  за открытой машиной и конной охраной маршала. Самого маршала в белом кителе с орденами  он не успел как следует рассмотреть - взрослые обступили Блюхера и тут же повели к накрытому столу, а вот машину – чудо техники – улыбчивый водитель разрешил им и потрогать, и понюхать, и даже кое-кому - посидеть на кожаных сиденьях и порулить. «Вот это человек! Герой! Глыба!» - восхищался потом отец, вспоминая встречу. В тех мальчишеских играх научился Стёпка премудростям "лесных разведчиков" - скаутов: умению маскироваться и терпеливо сидеть в засаде, незаметно подкрадываться к чужому "штабу" в разведке, ловко и быстро сооружать бивак и разжигать жаркий бездымный костёр, такой же, как разжигает теперь под вечер.
      Когда на дороге затихало движение, а  в закатных лучах солнца огонь издалека не был заметен, паренёк  пёк в углях найденную на чужих огородах  мелкую картошку, не спеша наедался, рассовывал по карманам остатки  и, дождавшись темноты, отправлялся в путь. Ближе к Улан-Удэ дорога всё чаще бежала среди леса, тогда удавалось идти  и днём, и ему нет-нет да попадались заросли малины с сухими, сморщенными, но сладкими-сладкими ягодами, почти как в варенье, которым потчевала его в дни болезни любимая тётушка Арина - папина сестра. Тетя Арина жила с ними и вела хозяйство с тех давних пор, как разошлись его родители. Отец вступил в партию, мотался по командировкам, учился, работал там, куда направляли, а мать - деревенская красавица, избалованная родителями, не торопилась бросать свой дом и родню, чтобы скитаться вместе с мужем по чужим углам. Несколько лет метался отец в этом кругу, а потом, забрав сына, стал жить отдельно, женился, но хозяйство в доме, как и раньше, вела  тётушка Арина. Вот только в Москву она не поехала, сохраняя здесь их привычный мир, куда  все они должны были скоро вернуться. Там должен быть сейчас отец, туда же много дней добирается измученный Стёпка.
       Мальчик был похож на стрелу,выпущенную из лука умелой рукой – даже теряя скорость, на излёте, она всё равно попадает в цель- и к концу третьей недели  поздним вечером  оказался, наконец, на пороге улан-удэнской  квартиры в объятиях тётушки. Исхудавший, падающий от усталости, наскоро умывшийся Степка рухнул в сон в кабинете отца на мягком кожаном диване, пропахшим знакомым табаком. Разбудил его яркий солнечный свет, который, казалось, наполнял радостью любимую комнату, плясал на крашенном полу и стеклянных дверках книжных шкафов, цветными искрами рассыпался от письменного прибора с отцовского стола. Дома, вот он и дома! Счастливый, ринулся в кухню на знакомые запахи тётушкиной стряпни. За чаем с горячими шаньгами не сразу расслышал странно тихий, как будто шелестящий голос Арины.
- Отец арестован, Стёпша. К вечеру приехал. Вон, как ты, чемоданчик бросил, утром ушёл по делам и не вернулся. Ночью уж с обыском были, про тебя  выспрашивали, требовали сообщить, как появишься. Я сразу подумала – надо тебе к матери ехать, в Мудай. Её-то адреса в документах нет, да и область другая, глухой улус, там тебя не будут искать. А для хозяйства – лишние руки в радость.
- А ты, ты со мной?
- Я тут останусь. Твоему отцу передачи буду носить, бельё чистое. За квартирой  присмотрю,- тётушка говорила отрешённо, не глядя на  мальчишку, и только её руки беспокойно разглаживали на краю стола и снова мяли  чистенькое кухонное полотенце. Арина надолго умолкла, давая  мальчику выплакаться, а когда заговорила, её голос зажурчал прежними мягкими нотками:
- Да ты плачь-то – плачь, а ешь, жеребёночек мой. А как наешься, поезжай на вокзал, не дожидайся темноты.  Эти-то... по ночам приходят, - тётушка как будто поперхнулась  словами, но откашлялась и продолжала твёрдо:
- Пока ты спал, я в дорогу уже  всё собрала. Как приедешь, сюда не пиши, не узнавай. Отец выйдет – мы тебя, родной, сами найдём. Я и провожать не пойду - ты вон как за три года вырос, без меня никто не узнает, не проследит.
   Стёпка безутешно и беззвучно рыдал, уронив голову на худые, исцарапанные, ещё не совсем отмытые с дороги руки с отросшими и обломанными ногтями.
- Беда какая, бацагашка, ой, беда-беда, - наконец, заплакала и она, гладя и целуя  тёмную макушку.
    Этим же летом в общем разговоре с приезжим земляком  он случайно услышал, что тетка Арина куда-то исчезла, а в квартире живут чужие люди. Отрыдав в пустом гулком амбаре, Степан  понял, что от отца у него не осталось ничего – только имя.
    Через девятнадцать лет ему выдадут отпечатанную на машинке на половине листочка серой бумаги справку, что расстрелянный в октябре 1938 года по делу маршала Блюхера за ту единственную встречу на дачах и за "шпионаж в пользу Японии" из-за соседа по площадке, его отец, Ихенов  Афанасий Игнатьевич,  «реабилитирован  за  отсутствием  состава преступления».
    Тогда он отыщет младшего брата Долика, уже двадцатичетырёхлетнего, и навсегда разделит с ним отцовское имя.
47 Девочка Осень
Простой Русский Человек
       Не догорит свеча пред образом старым,
       В зеницах добрых глаз появятся слезы.
       Я по земле иду - путник усталый,
       Голые стопы жгут терновые розы.


       Когда один ристалищу на грудь
       Туман склоняет голову седую,
       Я вспоминаю тех кого не вернуть,
       Но я о прошлом больше не тоскую.

                            прот. О. Скобля


       Поезд отъезжает от Вильнюса, в ранних сумерках туман над деревьями по холмам сливается с ровной серостью неба. Сквозь желто-красную листву кое-где видны темные могучие ели. В начале лета молодые листья смыкаются, душат свет фонарей, и в этом есть своя прелесть. А сейчас мне кажется, останется позади Прибалтика и Беларусь, и вместе с ними все ненастье, мелкий дождь, и утреннее Подмосковье встретит меня легким морозцем и косыми лучами восходящего солнца, падающими на окна вагона сквозь поредевшую, как будто высокую листву.
       Я ложусь на прохладную белую простынь и верчу в руках Акунина в мягком переплете. Мне  хочется вечером выйти на "Площади Ильича", купить в палатке стаканчик кофе, стоять у подземного перехода со стороны Золоторогожского вала и просто смотреть на людей, торопящихся к электричкам платформы "Серп и Молот". Потом спуститься в переход и выйти к остановке трамваев, пропускать их один за одним со стоящими внутри людьми и полупустые. Дышать московской осенью и вентилляцией в метро, тонким запахом бензина и кленовой листвы. Мне хочется побыть наедине со своим прошлым, в котором так много связано с этим великим городом. Неторопливо идти в наступающей темноте у подножия его многоэтажек, мимо ярких витрин. И знать, что не будь в моей судьбе Москвы, и я совсем другим сейчас был бы, а не будь в ее судьбе песчинки - меня, она ни капли бы не изменилась. Огромная, из глубины веков и вглубь новых столетий, не похожая ни на один другой город, ослепительно прекрасная. Москва.

                                                         ***

       Легкий ветер гонит маленькие волны по глади великой русской реки. У закрытой сейчас пристани Волга потихоньку стирает большие буквы чьей-то романтики на песке. Славе неинтересен наш разговор, он просто стоит и смотрит на середину реки, где маленький буксир толкает перед собой огромную ржавую баржу.
       - Это и получается идеал дворян и офицеров, - говорит мне Таня.
       В тридцать один год она воспитывает пять детей, троих родных и двух приемных, а кроме этого руководит белгородским отделением медико-просветительского центра "Жизнь" в защиту материнства и детства и на добровольной основе ухаживает за лежачими инвалидами. В одного из них, пять лет назад упавшего с девятого этажа и чудом выжившего, она влюблена. Влюблена уже давно и всерьез.
       - А сколько твоему младшему лет? - подсчитываю в уме.
       - Нет, ты не это хотел спросить, - улыбается она, - да, я родила, когда Валера уже появился в моей жизни.
       Этически мне сложно спорить с ней по любому вопросу. Если на мой взгляд в чем-то она не права, ее принципы потом и кровью политы, на боли сирот и прикованных к инвалидному креслу утверждены.
       - Тогда... - я запинаюсь, - это не может... идеалом быть, в крайнем случае просто... приемлемым вариантом.
       Слава - семинарист из Оренбурга, тоже филиалом "Жизни" руководит. За последний год он распространил семь тысяч дисков, печатную продукцию давно не количеством, а на вес считает, сотни тысяч рублей от спонсоров, десятки помошников. В их компании я чувствую себя ущербным. Он с нетерпением ждет окончания разговора на "неинтересную" тему, чтобы дальше делиться опытом, учить.
       - А что тогда по-твоему идеал? Как надо?
       - Ну... - понимаю, что не знаю ответ, - с начала с самого... контролировать себя... не дать себе влюбиться.
       - А вдруг все же?
       - Вдруг!.. вдруг не бывает, - на полтона громче говорю, - ты вспомни, не могло это вдруг случиться. Все равно есть моменты, когда зависит только от нас.
       Мы молчим. Великая река медленно несет свои воды в далекое южное море.
       - А идеал такой у дворян все же был, - упрямо говорит Таня, - много из истории фактов. Платоническая любовь не может помешать семейному счастью.
       - Был.., - я задумчиво смотрю на другой берег, - да только мы не дворяне...

                                                          ***

       В Москве шел дождь, и по дворам на тротуарах лежали мокрые листья.
       - Ну вот.., - я позвонил жене с городского от родственников, - видишь...
       Внизу под окнами с трудом разворачивалась серебристая иномарка, теплый рыжий кот терся у ног. Двоюродная племянница настороженно смотрела с рук бабушки на незнакомого дядю, засунув в рот малюсенький розовый пальчик.
       А потом был аэроэкспресс до Внукова, стойка регистрации и мокрые самолеты у терминала.
       В кармане запищал телефон. Жена напоминала о моем "дворянском идеале".
       - Свет, я же сказал... в аэропорту... домой...
       Холодный дождь и серые во все небо тучи. Я медленно шел по трапу в московскую осень.
48 Дорога
Ольга Пензарь
                                                 
       Широкая ровная дорога  тянулась бесконечной лентой  вдаль.  На мокром, сером асфальте лежали разноцветные листья. Стройный ряд высоких фонарей, вытянув шеи, заглядывал в   проезжающие автомобили. Придорожные кафе и магазины зазывали  мигающими огнями и яркими вывесками.  Разноголосые  машины всё ехали, ехали, и ехали.
К  ближайшему кафе, подъехала огромная машина. Из нее вышли двое мужчин. На стоянке стояло несколько фур. У двери заведения желая войти, настойчиво крутился  большой, лохматый, добродушный пёс.
«Ну, пойдем, Шарик» - погладив по голове, сказал один водитель. Входя, он специально, открыл по шире дверь, словно невзначай впустив собаку, и довольно заулыбался.  В уютном зале за крепкими деревянными столами  сидели, переговариваясь, дальнобойщики.  Сев за  свободный стол, напарники стали не торопясь кушать и слушать дорожные новости.      
    «… Да тут еще тихо, только ГАЙцы трясут» –  сказал здоровяк.
Сидевший напротив него  пожилой мужчина заговорил -  «Как то остановился на окраине города мой друг на фуре. Подходит к нему местная шпана в  китайских  спортивках.  «Ну, давай башляй, за дорогу, стоянку». Водила  хотел по-хорошему разойтись с ними. Те, ни в какую. Он сообщил по рации своим  коллегам. Досталось той шпане. Бежали, бросив  машину. Недалеко, правда, убежали. Догнали.  Настойчиво  просили пацаны. Ну и получили.  А их машину в кювет перевернули».
«Молодцы братва! Проучили» - восхитился первый. Все слушающие одобрительно закивали головами.
    Передохнув, напарники продолжили путь. Машину повел старший – Александр, а молодой - Дмитрий сел рядышком.
         Зашипела рация. Из нее донесся голос спрашивающий про обстановку на дороге. Водительское братство сплоченное всеобщей нелюбовью к ДПСникам, всегда предупреждало  про очередную засаду "работающей машинки". Удивляло то, что иногда водители мягко называли некоторые слова.
 «Осторожно, на повороте за горбатым мостом машинка на обочине».
 «Аккуратненько, на дороге собака»!
 «Меняю денежки на топливо».
    Жизнь на колесах. Тут было почти все.
   Пара друзей едущих друг за другом развлекались за разговором.
«Ух, чуть не разорвало. На фига я столько ел?!»  Его смех потонул в громком шипении".
 «Может  телку для разгрузки?» -  предложил друг.   Видимо они проезжали мимо стоявших у обочины девушек.
 «Да ну!» - будто испугавшись,  протяжно прозвучал голос первого.  Александр с Димкой переглянулись и засмеялись. Некоторое время назад к ним подходили две  вульгарные девушки неопределенного возраста с подобным предложением.
 «Да пошли вы!» - с брезгливостью ответили водители.
     « А вот и ДПСники с «волшебной палочкой». Взмах жезлом. Проверка документов.  Проверили. Все в норме. «Денег много не бывает» - так, наверное, считают некоторые деятели в форме, стоящие на дороге. Началось «выжимание» денег с водителя. Предыдущих тружениц  дорог можно послать, а этих нет. Да и те, по крайней мере, отрабатывают. А эти откровенно докапываются, объясняя, что есть люди, которые  сделают нужную бумагу,  и водителю будет грозить не только штраф, но и лишение прав.  При такой системе сложно спорить,…  Конечно, не все такие, но встречаются нередко в этой сфере подобные.
Садясь в машину Александр, ругнулся и зло плюнул.
Радио, настроенное на  «Эхо Москвы» подтверждало, что это не единичный случай данной службы.
      Из рации раздалось – «Ребята, будьте осторожны! У деревни «Кузнечиха» авария». 
   Их маршрут как раз проходил там.
   «Хоть бы не затор. Хоть бы не затор» - повторял Александр.
    «Да!» - кивнул Дима. Подъезжая, они увидели на обочине дороги стоявшую легковую иномарку, без особых повреждений, которая видимо, столкнулась с ДПСниками. Машина вторых  была помята со стороны пассажира. Разбито лобовое стекло и фара.
   «Мгновенная карма! – злорадно хохоча, вскрикнул молодой напарник.  –  А мужиков жалко! Попали!»
      «Кстати, анекдот в тему!» - сказал Саня. Он любил и хорошо рассказывал анекдоты.
   «Гаишники осматривают машину после аварии. Переговариваются – «Смотри, тот не пристегнут, был ну и вылетел через лобовое стекло. С переломами на скорой увезли. А этот пристегнут! Вот и сидит как живой»»... 
Они благополучно миновали этот участок дороги.
    Трасса вела через населенные пункты. Встречающиеся селения часто проявляли свое тяжелое существование. Были и отживающие деревни.  На протяжении пути много промелькнуло разных названий. Читая их впервые, водители смеялись, удивлялись, думали - почему так назвали. Теперь иногда развлекаясь, ассоциативно переворачивали названия. "Лежа - 11 км". Значит, если Лежа - 11 км, то стоя может быть меньше? "Погибельцево" - не хотелось бы там жить, как и в "Бухалово", и  в "Похмелкино".  "Грязовец" - говорил сам за себя и оправдывал название. "Немченята" - видимо там живут маленькие, миленькие немцы. "Мякса"- как будто что-то мясное.  Зато "Пречистое", "Любим"  было приятно читать на указателях.
    «Что-то я устал. Пойду я, Сань, кимарну - сказал Дима, залезая в спальник. – Устанешь – разбуди!»
   Привычный маршрут. Вот  поворот в село, у которого  словно воробушки, часто стояли  двое ребятишек. Их тут знали многие дальнобойщики. Жалели. Подкармливали. Денег не давали, так как знали, что родители потратят их на очередную попойку.  Однажды этих брата и сестру довозил и  Саша в соседнюю деревушку. Они ехали к бабушке в гости. Потом их забрала к себе какая-то родственница. Это рассказали односельчанки, торгующие там ягодами, да грибами.
     Во все времена были трудности, мытарства.
      Мысли Александра незаметно обратились к дому. Как хорошо, когда тебя ждут! Выезжая из города, находясь еще не в роуминге, он подключал наушники и подолгу разговаривал с той, которая ждала его. Он заулыбался, подумав о ней.
          Вдруг на дороге возникла лосиха со своим маленьким испуганным детенышем.  «Иди смело, малыш - сказал водитель приостановившемуся, фыркающему сквозь зубы лосенку, уставившемуся на машину – Не стоит улыбаться на дороге». Животные скрылись в зарослях противоположной стороны.  Огромная  машина качнувшись, заурчала, набирая скорость. Звук мотора слился со звучащей   из динамика песней. Струйка сигаретного дыма потянулась в приоткрытое окно. Ровное свечение красных и зеленых огоньков на черной широкой панели подбадривали водителя. В специальной подставке, прикрепленной к панели, стояла дорожная кружка с крепким кофе. Рядом лежал пакетик семечек. "Анти-сон" - шутливо называли водители семечки. Они помогали не уснуть за рулем.
          Ровная дорога, редко встречающиеся машины на этой трассе не прерывали бега его мыслей. Он вспомнил свой первый рейс, когда его отправили на стажировку в этой компании. В то время  морозы доходили до тридцати градусов.   Пожилой, опытный водитель был не особо разговорчивым. Было видно, что он устал.  Александр пытался разговорить уставшего Василия. Тот однозначно отвечал, показывая, что не намерен вести беседу. Саша попросил дать ему повести машину. Василий с сомнением посмотрел на стажера, но дал. Саня уверенно сел за руль. Машина легко подчинялась новому водителю. Вася успокоился, подремывая сидя рядом. Потом решил сменить Александра.
«Все. Давай Сань, иди, поспи». 
Темная ночь с мелькающими мимо огнями от встречных фар быстро утомляла.
Саша немного посидел рядом, делясь впечатлением от вождения огромной машины, и пошел в спальник. Он быстро заснул. Сильный удар и боль разбудили его. Осмотревшись, увидел, что он вылетел из спальника, рядом сидел Василий в состоянии шока. Машина улетела в кювет.
Оказалось - Василий отключился. Доли секунды хватило, чтоб случилось то, что случилось. Их машина вскользь зацепила  стоявший на обочине дороги  пустой бензовоз. Та машина почти без повреждений. А их – лобовое стекло разбито, правая сторона, где совсем недавно сидел Александр, сильно смята. Холодный январский ветер расшвыривал документы из разбитого окна. Александр потер голову. Болит. Наверное, легкое сотрясение.
«Вась, ты как?» - спросил он.
Только тут Василий посмотрел на Саню и тихо сказал – «Нормально. Давай быстро выбираться из машины. Я не знаю как там бак с горючим».
Саня стал шарить рукой, пытаясь найти свою обувь.
Вася торопил – «Давай быстрей, вдруг рванет!»
«Ну не босиком же мне!» - злился Александр. Наконец он нащупал свои ботинки, зажатые в деформированной кабине, и с трудом вытянув их, быстро обулся. Они осмотрели фуру. Кабина была сильно повреждена, все остальное внешне нормально. Сообщив в офис их компании, вызвав службу ДПС, они увидели приближающихся трех мужчин.
«Здорово мужики. Проблема? Помощь нужна? Давайте мы поможем в обмен на товар из машины».
Водители отказались. Недовольные мужики, видимо живущие поблизости, ушли. Через час подъехала машина этой же компании. Водитель вышел, посмотрел. Сочувственно присвистнув, позвал пострадавших, замерзших коллег в кабину. Сочувствующий Олег, так его звали, накормил, напоил горячим чаем. Подмога была в пути. А Олежка случайно оказался на месте аварии в это время. Подъехали ДПСники. Осмотрели, составили протокол, уехали. Под утро подъехала пара машин для перегрузки товара. Александру предложили ехать на базу на попутной машине их компании. У  него болела шея. Наверное, позвонки не в порядке думал он, все же надеясь, что ошибается. Взобравшись в покореженную кабину, чтоб забрать свои вещи Александр обнаружил, что тут кто-то шарился. Не хватало кое, каких вещей. Василий подтвердил. Наверное, те мужики  мародерничали, обозлившись на отказ на их предложение. Александра, получившего «боевое крещение» сразу отпустили домой, лечиться, спросив – «Не пропало ли желание работать дальнобойщиком?»
«Нет!» - твердо ответил Саша.
    И вот уже несколько лет он крутит баранку, колеся по просторам родной страны.
       Внезапно что – то непонятное перебежало дорогу. Александр остановился. Что за мистика?!  Он скептически относился к существованию непонятных явлений и существ. Но здесь…  Он обошел машину – ничего, никого. Непонятное ощущение неприятно бередило его душу.  Александр вздохнул, не находя, объяснений увиденному и завел машину.  Дмитрий выглянул из-за шторки: - «Устал? Сменить?»
Саня отрицательно покачал головой - «Нет! Поспи ещё». Рассказать, думал он - не поверит. Но я ведь не дремал! Я четко видел! Жаль, нет регистратора. Надо обязательно купить и установить на машину. Сейчас у многих водителей они уже есть. Саша крутил в голове образ этого существа. Размером оно было с лисицу. Мех короткий. Передние лапы и голова как у кабана. Задние лапы длиннее передних, из-за чего животное бежало с поднятой выше головы задней частью тела. Какой-то оскал. Фу. Неприятно. Александр прокручивал этот образ вновь и вновь, пытаясь понять, что это за чупакабра.  Ничего похожего раньше не встречал.   
В спальнике вновь заворочался Дмитрий, сел - «Давай я тебя сменю. Отдохни».
Саша остановился.
Дима, потянувшись к своей кружке, спросил напарника – «Кофе будешь?»
«Да. Только колеса проверю». 
Горячий кофе наполнял запахом кабину, когда Дима услышал с улицы голос Александра – «Дим, пойдем, колесо сменим. Лентяй спущен. Если б не груз, задрали бы и все, а на базе отремонтировали». 
«Холодина. Ветер» - бурчал молодой напарник, нехотя вылезая из машины.
 Вытащили запаску. С большим трудом отвернули мясорубкой засахаренные гайки.  Резкие порывы ветра пронизывали тело, покалывая лицо заледеневшими каплями.  Сменили колесо. Закрутили. Кое-как закинули в корзинку снятое,  двухсоткилограммовое колесо. Оба работали слажено, понимая друг друга без слов.
     Вздохнув с облегчением, выпив наспех кофе, Дмитрий повел машину дальше. Саня неторопливо потягивал свой кофе, откинувшись на спинку кресла и закинув ноги на панель ближе к двери. 
« Только недавно были в царстве осени. Совсем немного проехали и попали в зиму»  - заговорил Дима.
«Так часто бывает. Даже не выезжая в другой регион можно встретить резкую смену сезона. Природа стала не предсказуемой» - поддержал разговор Александр.   
     Меняющийся пейзаж за окном  привлекал внимание, но ненадолго.  Среди  стройных белоствольных берез, величественных сосен, пышных вязов,  грациозных кленов,  кустов,   иногда, словно расчесанных полей встречались необычные творения природы. Пара высоких деревьев, обвивающая друг друга и переплетя ветки, тянулась ввысь. Разный цвет, структура  коры, изогнутость ветвей  гармонировали в любое время года.  Возле суетного движения они будто напоминали  людям о высоких чувствах, вызывая добрые эмоции у проезжающих.   Извилистая дорога  с небольшим  крутым подъемом и поворотом не давала  возможность промчаться здесь на большой скорости.  Поэтому, их не заметить было невозможно! Даже мост через речку тут был не  прямой, а с изгибом.  В этом светлом уголочке страны   на пригорке  стояло несколько  избушек. Чуть подальше еще тянулись домики. За огороженными невысокими заборами, во двориках размеренно текла деревенская жизнь. Довольные собаки спокойно лежали у ворот. Рядом бродили куры, гуси, в некоторых  дворах - козы, коровы. Огороды.  Во всем была заметна заботливая хозяйская рука.
Мысли вновь вернулись к дому. С годами начинаешь больше понимать, ценить то, что имеешь. Он дорожил своим окружением. Иногда ловил себя на мысли, что стал ревнивым. Раньше никогда не испытывал подобного. Он усмехнулся. «Седина в бороду, бес в ребро» - так говорят в таком случае.
  «Сань – протяжно заговорил Димка – а ты чего останавливался на дороге? Помехи какие-то иль чего?»
«Да. Лосиха с детенышем на дороге была. Потом еще какой-то зверек прошмыгнул перед машиной».
 «Ух. Ты! - восторженно произнес молодой напарник. -  Мне лишь собаки да лисы вдоль дорог встречаются».
Глядя на чистую дорогу с заснеженными обочинами и местами встречающимися отвалившимися от проехавших машин кусками снега, Димка начал фантазировать – « Представь – это лоси набросали снег. Они в снежки играли.  Машины обкидывали! Вдоль дороги бегают, прыгают, кувыркаются. Кричат - «Ехууу», ныряя в сугробы». Они представили кувыркающиеся туши. Засмеялись.
   Их разговор прервал звонок корпоративного телефона - «Ребята, соблюдайте технику безопасности. Будьте осторожны! На одного нашего сотрудника произошло нападение». Позже  они узнали подробности. – Навигатор не показывал  нужный адрес, и молодой коллега спросил у находившихся по близости двух местных парней дорогу. Те предложили показать, а потом отогнать машину за город. Товар перегрузить и сдать. А вырученные деньги поделить. Водитель отказался. Парни, предвкушавшие быстрое легкое обогащение разозлились. Побили водителя, пытаясь, видимо, избавится от свидетеля, в ход пустили нож, воткнув его в ногу водителя. Потом отбежали в сторону и стали кидать в фуру, какие-то бутылки и все что попадало в руки, разбив все стекла машины. Очень кстати оказалась случайно проезжавшая машина полиции…
            Подъезжая к своей базе, находившейся на окраине города, дальнобойщики увидели  приближающуюся женщину. Димка улыбнулся – «Наташа идет!»
   Она работала здесь давно. Скромная, очень стеснительная, добросовестная.  Была тут еще Даниловна. Славная женщина лет пятидесяти, старательная, справедливая. Они хорошо ладили со всеми, как с начальством, так и простыми представителями базы: водителями, бригадой сварщиков, охранниками, мойщиками, токарями.
 Вдруг к Наташе с грозным лаем побежали две огромные бездомные собаки. Наташа остановилась, зажав в руке сумочку, решая, что делать дальше. Любое движение могло сработать как сигнал к атаке. Зверюги встали с двух сторон, со злобным рыком, оскалив зубы, готовые броситься на жертву. Димка  посигналил, пытаясь спугнуть собак. Подъехать туда невозможно, дороги не было, лишь тропа. Добежать – далеко, могли не успеть. Бродячие псы не отреагировали. Вдруг из подворотни вылезла маленькая собака, то ли услыхав лай, то ли сигнал машины, то ли привыкшая встречать в это время Наташу. Она помчалась к напуганной женщине, облаивая на ходу волкодавов. Те немного отступили. Маленькая, обычная дворняжка Жужа подскочила к Наташе. Встав на задние лапы, передними уперлась в сумочку и, виляя хвостом, лизнула языком руку. Наташа погладила свою спасительницу. «Ой, Жужа, умница!!! Спасибо тебе моя хорошая! Пойдем я тебя накормлю». Жужа тявкнула еще раз на огромных псов и побежала рядом, охраняя от нападавших.
      Когда-то давно эту собачку еще совсем маленькой принесли сюда. Вывалившись из мешка, она  забилась в какой-то угол базы. Долго ее никто не видел. Запах еды манил ее. Она стала подходить к зданиям, когда не было видно людей. Потом появилась миска с едой. Щенок съедал и быстро удалялся прочь от людей.  Позже неподалеку от миски собака стала часто видеть Наташу. Чувство голода и страха боролись в  подкидыше.  Собака хватала что-то из миски и убегала. Съедала. Возвращаясь.   Как то Наташа встала ближе. Страшно было собаке. Но до этого ничего плохого не происходило. Собака подошла, поела, убежала. С каждым днем Наташа оказывалась ближе и ближе. Однажды миска с едой была пуста. А Наташа протягивала что-то в ладони. Дрожа от страха, подползая с большим сомнением и перерывами, собака приближалась. Та что-то ласково говорила. Собака взяла с ладони еду и, увидев поднятую над ней руку, вжалась в землю. Дрожь колотила несчастного, боязливого  щенка.  Его погладили...  Щенок притих. "Да не бойся ты. Никто тебя здесь не обидит. Я буду называть тебя Жужей".  С тех пор Жужа тенью  ходила по территории базы за Натальей. Встречала и провожала ее. Знала всех работников. Узнавала по звуку  свои и чужие машины, лаем заявляя о чужаках. И вот теперь  - спасла Наташу.
         Удивленные увиденным,    Дмитрий и Александр  въехали на территорию  базы.  Немного привели себя в порядок. Закрыли машину, и пошли в контору сдавать отчет. У рем зоны стояло старое водительское кресло из какой-то машины,  излюбленное место старейшины базы - Кардана. А на нем восседал сам Кардан. Кто его так назвал,  когда и откуда появился тут этот добродушный пёс, никто уже сказать не мог. Казалось он жил здесь всегда. Все водители приезжая из рейса, словно  "отмечались" у него, приносили ему еду. Спина Кардана лоснилась от того, что его гладили иногда мазутными руками. Вдруг рядом они увидели шесть лохматых  четырехлапых  комочка.
    «О, с пополнением семейства тебя, папаша!» - сказал Саня.  Щенки направились на приветливый голос водителя. Вдруг услышали лай своей мамочки. Жужа гавкнула еще раз, и ее пушистые детки повернули к ней.
    «Строжится! Воспитывает» - засмеялся Саша.
         На следующий день Александр с Дмитрием ремонтировали машину. Таков был порядок – тщательный осмотр, ремонт и отдых. Тут они узнали, что одна из нападавших вчера собак покусала охранника и была застрелена.
 «Жалко собаку – грустно произнес Дима, выгоняют люди надоевших питомцев. Вот и дичают те».
Саше вспомнился случай на сибирской трассе, ближе к Иркутску. «Однажды на заснеженной дороге была сбита волчица. Она погибла почти сразу. Волчья стая, отбежала в сторону, лишь один  волк остался с лежащей   волчицей.  Стая долго выла, зазывая его. Машины приостанавливались  от создавшегося препятствия на дороге. Верный, одинокий волк ни на что не реагировал, не уходил. Люди были вынуждены застрелить его. Потом из погибших зверей сделали чучела и поместили в краеведческом музее. Время словно остановило бег – лежит волчица, а рядом сидит преданный сильный волк. Теперь они вместе навсегда. Про эту красивую пару знали все жители доброго, сибирского городка Усть-Илимск. Кто-то написал стих о них. Гид читает его, проводя экскурсии, заостряя внимание на  верности этой несчастной пары. 
«Красиво и грустно» - тихо произнес  Дима, дослушав печальную историю.
  «Да. Жизнь бывает сурова. Это только в кино все красиво. Впрочем, многое зависит от самого человека. Ты еще молод.  Строй свою жизнь так, как хочешь, чтоб имел возможность не только работать, но и отдыхать. Нормально работать и нормально отдыхать».  Каждый ушел в свои раздумья. Романтичному  Димке виделась веселая компания, свидания, ветер, горы. Он любил путешествия, приключения.  Александр думал о доме.
  «Ну вот, тут порядок»   - нарушил молчание Саня,  докручивая последнюю гайку.
«И я закончил» - весело парировал Дмитрий.

           Напарники прощались до следующей встречи,  дружелюбно пожимая руки.
 
          Удобно устроившись в салоне маршрутки Александр,  ехал домой, туда, где его ждут. Теперь можно и поторопится, думал он.  Стройный ряд фонарей заглядывал в маршрутку, освещая его спокойное, улыбающееся лицо.
49 Моё первое путешествие
Семён Лившиц
Смолоду люблю путешествовать.

В детстве мне не пришлось много ездить. В младенческом возрасте, правда, я еxал из Ленинграда нa Дальний Восток, а в два года - обратно, но об этом знаю только из рассказов родителей, так что впечатлений не осталось. Зато каждое лето, когда мы переезжали на дачу, я упрашивал взять меня в грузовик с вещами. Во-первыx, в грузовике еxали только мужчины - отец, дядька, старший двоюродный брат, нo главное - я обожал ощущение дороги, которое было совсем не таким, как в электричке. Xотя не могу сказать, что я не любил ездить по железной дороге. Из окна электрички я смотрел вниз, на двyx-трёxэтажные домики, деревья и речушки и замечал, как с каждым годом Ленинград наступал на пригороды и частные домишки уступали место xрущёвским домам-коробкам. Но я знал, что на электричке я буду ездить несколько раз зa лето, а вот в кузове грузовика, уютно усевшись на мягкий узел и жадно глядя на убегающую назад дорогу - только раз в году.

В двенадцатилетнем возрасте состоялось моё первое путешествие за пределы Ленинградской области. Мама, сестра и я еxали в Мукачево, по железной дороге, с пересадкой в Москве. До Москвы мы еxали ночью, в плацкартном вагоне. Мама долго не могла угомонить нас, особенно меня. Когда я, наконец, заxватив с собой зубную щётку, пасту, мыло и полотенце, пошёл перед сном в туалет - по дороге чуть не задел свисающую с верxней боковой полки руку спящей женщины. Кто-то поxрапывал, четверо мужчин играли в карты, парень с девушкой шептались, сидя рядом. Приглушённый свет и покачивание вагона придавали всему какую-то нереальность, призрачность.

Рано утром надо было отстоять длинную очередь в туалет. Многие уже выставили в проxод вещи, и я шёл назад, спотыкаясь о чемоданы. Москву посмотреть не удалось, поскольку приеxали туда очень рано, не выспавшись, долго не могли закомпостировать билеты (оказалось, не каждая касса это делает), и пару часов, остававшиxся до поезда "Москва - Чоп", просидели на скамейке в садике перед вокзалом, клюя носом. Зато потом, оказавшись в уютном купе, где мне досталась верxняя полка, я с удовольствием смотрел в окно.

Поначалу то, что я видел, напоминало мне привычные ленинградские пригороды, но, по мере удаления от столицы, пейзаж менялся. Появились поля, маленькие деревушки, реки с мостами, проезжая по которым поезд гремел так, что разговаривать было невозможно. Вдруг на откосе мелькнула огромная красная звезда с жёлтыми серпом и молотом внутри и надписью "Слава КПСС" над ней. Я не сразу сообразил, что эта картина - из цветов.

На станцияx мы выскакивали купить что-нибудь съестное - в основном, пирожки, булочки, печенье. Всё это мы запивали чаем, который, вместе с кусковым саxаром, приносил симпатичный проводник. Во второй день пути, правда, он напился и выглядел уже не таким симпатичным, да и чай стал приносить не так регулярно. К счастью, к вечеру первого дня в вагоне появился мужчина в белой куртке, толкавший перед собой тележку с минеральной водой, и мама предусмотрительно купила у него несколько бутылок нарзана.

Когда мы въеxали на территорию Украины, русские избы, крытые толью или жестью, сменились белыми мазанками. На станции мама купила нам кулёк черешни, которую помыла в специально оставленной банке из-под компота. Бабуся, продававшая ягоды, говорила с украинским акцентом, который до этого я слышал только в кино.

В нашем вагоне еxала группа молодёжи, направлявшаяся в Чеxословакию. Руководитель, мужчина постарше, очевидно еxавший туда не в первый раз, неоднократно разьяснял остальным, как вести себя за границей, а также что им предстоит делать в пограничном городе Чоп. Мне с трудом верилось, что эти парни и девушки, часто шутившие со мной и угощавшие конфетами и печеньем, через пару дней окажутся в другом государстве, ведь никто из тех, кого я знал, не мог поехать за границу...

В Мукачево нас встретила моя тётка Фира, перееxавшая туда два года назад, выйдя замуж за уроженца этого города. Как и в Ленинграде, здесь она работала учительницей младшиx классов. Её муж был сейчас в командировке, так что мы встретились с ним позже.
Такси привезло нас на тиxую улочку, на которой были только частные дома. Мне сразу бросились в глаза непривычные глуxие двуxметровые заборы. Когда мы выгружали вещи из багажника, за соседним забором раздался громкии лай.

Во дворе дома, который мои родственники делили с украинской семьёй, имевшей вxод с другой стороны, росло высокое, раскидистое дерево, оказавшееся, к моему изумлению, грецким ореxом. Фира показала нам маленькие зелёные орешки, обьяснив, что осенью, когда они вырастают и дозревают, зелёная кожура лопается и внутри оказывается привычный нам ореx. У забора росло абрикосовое дерево.

На следующий день, когда мы отдоxнули с дороги, тётка повела нас на прогулку по городу. Вывески на украинском языке порой вызывали у нас смеx: "Перукарня", "Миська пральня", "Чоловичий та жиночий одяг". Моя сестра, узнав, что чоловик означает мужчина, обиделась: "А женщину они за человека не считают?!"

Рынок сильно отличался от того, к чему мы привыкли, и не только количеством и разнообразием фруктов и овощей. Здесь также продавали живыx кур, уток, яйца. Меня удивило, что продавцы, обращаясь к моей тётке, говорили "Паника". Она обьяснила, что это - вежливое обращение к женщине, рассказав, что как-то она диктовала классу фразу: "Паника объяла толпу". Один мальчик изумлённо спросил: "Яка ж велыка була та паника, шо вона объяла усю толпу?"

Фира показала нам и старинный замок, возвышавшийся над рекой Латорицей. Река, протекая по городу, где-то была мелкой, а в другиx местаx - горaздо глубже, там можно было купаться.

Люди в Мукачево были не такими, как в Ленинграде - и по внешности, и по одежде. Мы видели смуглыx мужчин с необычно (для того времени) длинными вьющимися волосами, про которыx соседские девочки сказали, что это - мадьяры (позже я узнал, что так себя называют венгры), и украинцев в рубаxаx с вышитым воротом, и гуцулов в расшитыx жилеткаx.

Муж Фиры, Герман, появился на следующий день. До этого я видел его только один раз, два года назад, и не очень запомнил. Это был мужчина лет пятидесяти, довольно высокий, не часто улыбавшийся, говоривший по-русски с сильным акцентом, зато знавший в совершенстве четыре языка: немецкий,  венгерский, идиш и иврит. Он работал в отделе снабжения местной фабрики по производству лыж и часто ездил в командировки.

Герман был очень строгого воспитания и не мог, например, понять, как я могу сидеть на единственном свободном стуле, если в комнату вошла моя мама. Притом он мог не только сказать об этом, но и столкнуть меня со стула. Так что поначалу я его побаивался, но потом он раскрылся мне с другой стороны.

Как-то мы оказались дома вдвоём и разговорились. Сначала мне мешал его акцент, неправильные ударения в некоторыx словаx. Но постепенно я перестал замечать это, потому что он говорил о такиx вещаx, о которыx остальные взрослые никогда со мной не говорили, видимо считая меня маленьким. Герман, оказывается, был недоволен тем, что меня считали ребёнком, он возмущённо сказал: "Тебе же 12 лет, скоро ты будешь взрослым мужчиной! Мужчина должен уметь принимать решения, брать на себя ответственность, а не прикрываться тем, что ему немного лет." И я вдруг почувствовал, что он не просто "читает нотацию", но xочет, чтобы я вырос настоящим мужчиной. После этого разговора безликое обращение "Вы" я заменил на "дядя Герман" и у нас установились очень доверительные отношения.

Герман был глубоко религиозным человеком, возможно, потому, что он пережил концентрационный лагерь, в котором погибли почти все его родственники. Впрочем, я имел возможность убедиться, что в Мукачево отношение к религии вообще было не таким, как в Ленинграде. Я привык, что в среде моиx сверстников был принят атеизм, если кто-то и xодил в церковь, мечеть или синагогу - это скрывалось, иначе бы засмеяли и запрезирали. А в Мукачево, когда я как-то качался в парке на качалке с незнакомым мальчиком своего возраста, он вдруг спросил с мягким украинским акцентом: "Парень, а ты веруешь в господа Иисуса Xриста?"

Страшно удивлённый, я без колебаний отрицательно покачал головой.
- Тогда пошёл ты ... - вдруг послал он меня матом.
От неожиданности я ничего не ответил. Он тоже замолчал, и мы продолжали качаться, как ни в чём не бывало. Однако этот случай напрочь отбил у меня желание подружиться с местными мальчишками.

В августе поспели абрикосы. Иx было очень много, съесть все мы не могли, и часть Фира законсервировала, с помощью своей младшей сестры Мани, приеxавшей  из Ленинграда в июлe, сменив мою маму, у которой закончился отпуск.

С Маней мы возвращались домой. В день нашего отьезда у Фиры глаза были на мокром месте. Она осталась дома, а Герман поеxал с нами на такси на станцию и помог погрузить чемоданы. Перед отxодом поезда он обнял меня и шепнул, чтобы я был мужчиной. Поезд уxодил ночью, и станция выглядела совсем не так, как когда мы приеxали.

По дороге, на остановкаx, мы купили ведро помидоров, ведро груш, ведро слив. Огромные сладкие, очень сочные груши, правда, пришлось съесть по дороге: они были такими спелыми и нежными, что до Ленинграда бы не доеxали.

На ленинградском перроне, расцеловавшись с родителями, заметившими, что я подрос, я оглянулся на поезд и мне вдруг заxотелось поеxать куда-то ещё, увидеть новые края. Тогда-то, видимо, и зародилась во мне страсть к путешествиям.
50 Случай в дороге
Валентина Куршина
Ну, вот опять, как всегда. Планировали выехать не позднее 9 утра, а сейчас уже почти 12. Но, слава богу, все сборы закончены, вещи погружены в машину, можно отправляться.

Мы едем в Старую Руссу. Кто не знает, спешу сообщить, - в этом старинном провинциальном городе очень хороший курорт. Сам город расположен в Новгородской области на берегах двух рек – Порусьи и Полисти и впервые упоминается в летописях 12-го века. Одноименный курорт, основанный на уникальной грязи озерного происхождения и собственной минеральной воде, уже существует почти двести лет. Это один из первых курортов России. Здесь в своё время лечился знаменитый русский писатель Ф.М.Достоевский. Здесь же он писал свои романы. Горожане трепетно берегут память о нём, и в доме, где жил Фёдор Михайлович, сейчас музей.

Простите, что отвлеклась. Но дорога предстоит длинная ( почти 600 км ), надо как-то скрасить время в пути. В таких совместных поездках – я всегда штурман.  На коленях лежит карта автомобильных дорог, и я четко отслеживаю,  через какие города нам предстоит проехать, сколько уже прошли по трассе и сколько ещё осталось. Итак, сворачиваем с Московской кольцевой на Ленинградское шоссе. Впереди – Клин, Тверь, Вышний Волочек. Сегодня воскресенье, и машин от Москвы не очень много.

Наша новенькая «девяточка» весело бежит, обгоняя (конечно, по правилам дорожного движения) грузовики, видавшие виды «Жигули» и сельскохозяйственный транспорт. Наконец нам  надо свернуть с основной трассы на второстепенную дорогу, что мы и делаем. Но проехав километров 15,  машина глохнет. Все попытки как-то её завести кончаются полной неудачей. И вот мы стоим на обочине дороги, а солнце медленно клонится к горизонту. Вокруг необъятное поле, в траве стрекочут кузнечики, воздух дурманит ароматом трав, жаркий ветерок щекочет лицо. Если бы не наша плачевная ситуация, почти идиллия.

Машин практически нет. Но даже те немногие, которые проносятся мимо, не тормозят, а обдав нас клубами дорожной пыли, уносятся вдаль. Так прошло часа два. Солнце почти скрылось за дальним леском. Перспектива заночевать на  обочине в сломанной машине совсем не радует. Наконец один водитель сжалился и остановился. Узнав о нашей беде, предложил дотащить нас до ближайшего городка, где-то километров через десять.

Очень скоро мы оказались в каком-то придорожном местечке. Уже вечер. Воскресенье, т.е. никто и ничто по части ремонта машин не работает. Но муж отправляется на поиски и примерно через полчаса приводит почти трезвого автослесаря. С его помощью машину доставляем в мастерскую. Приходит ещё один работник, не такой трезвый как первый, и они начинают разбираться в поломке. Сначала какие-то детали снимаются, и вроде находится причина этой дурацкой аварии. Потом всё  в обратном порядке собирается. Когда работа уже была завершена, обнаружилась лишняя деталь. Чтобы её поставить на место, пришлось по новой всё разобрать и снова собрать. Но это не самое главное. Дело в том, что машина всё равно не собирается трогаться с места.

Пока шёл ремонт, совсем стемнело,  и приблизилась полночь. Мы были в отчаянии.  Хотели до вечера попасть на курорт, чтобы в понедельник с утра начать бегать по разным процедурам, тем самым поправляя своё здоровье. Но вместо этого застряли где-то за 70-80 километров от Старой Руссы. Впереди ночь, машина не на ходу.
- А вы оставайтесь в мастерской. Ночуйте в машине,  мы вас здесь закроем. А завтра купите в магазине запчастей нужную деталь, и всё будет в порядке.
Безропотно соглашаемся на такой вариант. Стукнула металлическая дверь, послышался лязг закрывающегося замка, и ребята ушли. Мы остались в кромешной темноте, только через небольшое окно с железной решеткой проглядывало звёздное небо.

И тут меня обуял ужас. Боже мой, какие мы дураки, сами попали, как мыши в мышеловку. На дворе были лихие 90-тые годы. Каких только случаев тогда ни происходило с незадачливыми автовладельцами. Люди уезжали на машинах и бесследно пропадали. Об этом в прессе было столько криминальных статей и разоблачений!  Как-то сообщить своим близким,  где мы и что с нами, мы не могли. Мобильных телефонов тогда ещё не было. Муж стал меня успокаивать, но всё-таки взял и положил рядом с сиденьем монтировку. Я тоже на ощупь нашла какую-то железяку. Буду отбиваться до последнего, живой не дамся.
- Давай спать, мне завтра машину вести.
- А ты надеешься, что для нас будет это самое завтра?
- Будет, будет. Успокойся, спи.
Муж откинул сиденье и через какое-то время мирно засопел. Я же ни на минуту не сомкнула глаз, чутко прислушиваясь к звукам на улице. В случае чего, я должна быть начеку. В голову лезли самые мрачные мысли.

Часа в три утра черный проём окна стал заметно светлее. В четыре уже совсем рассвело, и с улицы донёсся ранний щебет птиц. Где-то залаяла собака. Ей ответила вторая. Вдалеке проехала машина… Мир стал наполняться звуками. Я приободрилась. Раз нас не пришли убивать чёрной ночью, вероятность этого события ранним летним утром резко уменьшилась. Но всё равно даже в эти утренние умиротворенные часы я не смогла задремать.
В 8 утра пришли на работу наши спасатели. В 9 открылся магазин, и примерно часа через полтора мы смогли продолжить наш путь. Как же нам повезло, что в этой мастерской работали нормальные,  порядочные люди. И даже то, что это происшествие случилось именно по дороге на курорт, а не после отдыха, тоже имело свой плюс. Ведь из-за перенесённого стресса мне действительно теперь нужно было лечение. Всё-таки хороших людей гораздо больше, чем плохих! Эта мысль не покидала меня и поднимала настроение.

Совсем недавно в одном журнале мне попался на глаза один анекдот.  Дураков на свете мало, но они так грамотно расставлены, что встречаются на каждом шагу. Только зачем я этот анекдот написала в конце рассказа, сама не пойму.
51 Несовпадение идей
Олена Братель
Благодарна за перевод с украинского автору Тышкевич - http://www.proza.ru/avtor/morozov9


Светлана, сидя в студенческой аудитории за предпоследней партой, уже несколько недель с интересом наблюдала, как зарождаются чувства у ее однокурсников: Николая и Татьяны. Признаться, Светлане нравился Николай, но она оставила все свои надежды на взаимность, видя, как гармонично смотрится эта пара: оба стройные, светловолосые и у обоих василькового цвета глаза, только у Николая чуть темнее. Вот правду говорят, что Бог не спит, а пары создает. Они были словно созданы друг для друга, и все видели, как им хорошо и уютно вдвоем. Все вместе: походы в читальный зал, обеды в столовой, общая парта на лекциях и семинарах...

Насмешливые и дерзкие искорки радостно выпрыгивали из глаз Татьяны и хватали Николая за короткий чубчик и тянули с такой силой, что щеки парня вспыхивали по-детски милым румянцем. Когда они смотрели друг на друга, в их взглядах струился теплый свет, которым Светлана искренне восхищалась: «Все-таки бывает, бывает подлинное, чистое, непостижимое чувство любви.»

Улица бурлила, и однажды студенты бросили занятия и пошли на митинг. Светлана и Татьяна были против кардинальных действий, и одни из немногих пошли в тот день на первую пару. Светлана заметила необычно грустный взгляд Татьяны, которая ждала своего любимого, сидя на их парте, одиноко вглядывалась в пустоту заоконной дали. Преподаватель так и не смог справиться с витающим в воздухе волнением присутствующих студентов и призвать их говорить только по теме семинарского занятия. Все были разгорячены и обеспокоены тем, что происходило за стенами университета. Отзвуки бушующих улиц не давали им успокоиться. Ко второй паре вернулись студенты с митинга, и разговоров и дискуссий стало еще больше. Обсуждение волновало юношескую кровь. И только Татьяна продолжала грустно и задумчиво молчать.

Николай зашел в аудиторию вдохновленный, раскрасневшийся, со своим милым хохолком, который так нравился и Светлане. Девчонка невольно залюбовалась статным юношей: «Вот он - мужчина ее мечты.» Активно жестикулируя, Николай что-то эмоционально объяснял хрупкой брюнетке, которая очевидно была вместе с ним на митинге и теперь завороженно слушала страстные объяснения юноши, кивая головой в знак абсолютной и безоговорочной поддержки. Не прекращая пламенной речи, обращенной только к одной благодарной слушательнице, Николай направился к последней парте, даже не поздоровавшись с Татьяной. Он равнодушно прошел мимо нее. Та с горечью потупила голову.

Светлана, видя это все, печально вздохнула: «Как хрупко чувство. Неужели какие-то идеологические разногласия могут стать ему помехой? Неужели это может послужить преградой настоящей, чистой, необъяснимой любви? Несовпадения идей и отношения - их ценность равнозначна? А может, и не было любви?...»
52 Дороги, которые мы выбираем
Любовь Кирсанова
Вещи собраны, двери дома закрыты, билет в кармане, обратной дороги нет. Разговорчивый таксист быстро домчал до вокзала. Толпы людей, взрослые, дети, чемоданы, дорожные сумки, суета. Кто-то приехал, кто-то уезжает. Улыбки, слёзы, радость, печаль. Всё перемешалось.

А потом купе, незнакомые люди. У каждого своя жизнь, свои заботы. Судьба свела их в замкнутом пространстве, они знакомятся, теперь они попутчики, иногда только на несколько часов, иногда на несколько дней, а бывает и на всю жизнь.

Катюше нравились вокзалы и поезда, стук колёс, встречи с новыми людьми. Она любила занять верхнюю полку, лежать и смотреть на мелькающую за окном жизнь. Попутчики - старик со старухой - расположились на нижних полках, достали из сумки пакет с едой, по купе распространился аромат, от которого у Катюши невольно "потекли слюнки".

- Милости просим к нашему столу, отведайте, что Бог послал, - пригласила старушка. Её певучий голос звучал мягко и по-домашнему, лицо светилось добротой. Девушка быстро спустилась вниз и представилась:

- Меня зовут Катюша. Спасибо за приглашение. Пахнет очень вкусно!

Старики доброжелательно улыбнулись и тоже представились:

- Сергей Иванович.
- Анна Петровна.

Потом старик посмотрел на верхнюю полку и обратился к четвёртому пассажиру:

- Уважаемый, присоединяйтесь к нам. Моя Аннушка столько наварила-напекла, что хватит на всех!

Мужчина на верхней полке ничего не ответил, только вздохнул и отвернулся к стенке. Катюша удивилась, старик понимающе вздохнул, старушка покачала головой и начала резать колбасу.

Они ели и вели неспешную беседу. Катюша рассказала, что едет в очередную командировку, работу свою любит, родители погибли в автомобильной катастрофе, дома её никто не ждёт.

- Плохо, когда никто не ждёт, - вздохнула Анна Петровна.

- Да, хуже не бывает, но ты молодая, ещё устроишь свою жизнь, - подтвердил Сергей Иванович и тоже вздохнул.

- Это точно! Бабы - они такие, не пропадут! Умеют устраиваться! - неожиданно вмешался в разговор четвёртый пассажир.

В купе повисла тишина. А потом Сергей Иванович спокойным голосом спросил:

- Интересно, что тебе женщины плохого сделали? Ведь тебя женщина родила.

- А ты мою мать не трожь, не о ней речь! - воскликнул мужчина.

- А о ком? - ещё более спокойным голосом поинтересовался старик. И добавил:

- Может быть о моей Анне Петровне или о Катюше?

- Да я о бабах в целом, - уже не так уверенно произнёс мужчина.

- А ты всех в одну кучу не мешай. Женщины - они разные бывают, так же, как и мужчины, - мирно сказал Сергей Иванович и добавил:

- Что ты там залёг, как медведь в берлоге? Спускайся на землю, присоединяйся к честной компании.

Четвёртый пассажир спустился вниз. Это был хмурый, высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати с небольшим, у него в руках была початая бутылка водки.

- Андрей, - представился он и поставил бутылку на стол.

- Я не пью, но... иногда без этого никак не обойтись, - усмехнулся старик. Анна Петровна покачала покачала головой и вздохнула.

Мужчины выпили за знакомство, закусли. Первым нарушил молчание Андрей:

- Почему вы ничего не спрашиваете?

- А зачем спрашивать? Захочешь, сам расскажешь, почему зол на весь мир, особенно на женщин, - спокойно ответил Сергей Иванович.

- Будешь злым на весь мир, когда жена ушла к другому, - голос Андрея дрожал, он горько вздохнул и зло добавил, как выстрелил:

- Особенно, если этот другой - твой лучший друг и ты ему верил, как себе!

- Может быть у них любовь? - робко поинтересовалась Катюша.

- Какaя там любовь..., - зло выругался Андрей.

Сергей Иванович остановил его:

- При женщинах не выражайся. Потом мягко сказал Катюше:

- Ты, дочка, погоди, дай разобраться. И добавил, глядя на жену:

- Жизнь и любовь - дело непростое.

Анна Петровна вздохнула и смахнула слезу.

Андрей рассказал:

- Я дальнобойщик, гоняю машины с грузом за кoрдон, дома не бываю неделями. А тут приезжаю, соседи говорят, что жена с другом загуляла.

- А жена, что говорит? - тихо спросила Анна Петровна.

- Да я с ней и говорить не желаю! - воскликнул Андрей.

- И напрасно. Почему же ты соседям веришь, а жене и другу нет? - поинтересовался Сергей Иванович.

- А зачем им врать? - удивился Андрей.

- А затем, что соседи тоже разные бывают, - усмехнулся старик. 
- Жене верить надо, если любишь, - добавил он и посмотрел на жену, которая вздыхала и вытирала слёзы.

Андрей заметил этот взгляд и сказал:

- Вам хорошо говорить, у вас жена замечательная, всё понимает.

Сергей Иванович положил ему руку на плечо, заглянул в глаза и сказал:

- Это верно, жена у меня замечательная! А ведь ты не поверишь, но у нас такая же история была. Я военный, майор в отставке. Много лет назад, когда служил в Венгрии, тётка написала мне, что Аннушка загуляла. Я был молодой дурак, не поговорив с женой подал на развод, а она гордая была, за мной не побежала, так и расстались. И только через два года случайно встретились, поговорили. Оказалось, что тётка по злобе всё выдумала, сама мне в этом потом призналась. А Аннушка всегда меня любила и была верной женой. С тех пор живём вместе, трое детей и семь внуков у нас. Жене я своей верю, как себе, если кто-то скажет про неё плохое, никогда не поверю, сразу пойму, что это говорит злобный человек. Конечно, бывают в жизни измены, но не надо верить слухам, надо поговорить, разобраться.

Все долго молчали. Анна Петровна доверчиво прижалась к Сергею Ивановичу, он обнимал её за плечи и ласково смотрел в глаза. Катюша думала о Павле, который любит её уже много лет и несколько раз предлагал пожениться. Андрей вспоминал жену, с которой прожил два счастливых года и друга, с которым познакомился ещё в детском саду, а соседи..., что он про них знает, можно ли им верить?

                                            *****                                                                                                                              
                                                                                        
Много в жизни тревог, много в жизни дорог. Какую выбрать? Вещи собраны, двери дома закрыты, билет в кармане. Разговорчивый таксист быстро домчит тебя до вокзала. А там... Толпы людей, чемоданы, дорожные сумки, суета. Кто-то приехал, кто-то уезжает. Улыбки, слёзы, радость, печаль. Всё перемешалось.

А потом купе, незнакомые люди. У каждого своя жизнь, свои заботы. Судьба свела нас в замкнутом пространстве, теперь мы попутчики, иногда только на несколько часов, иногда на несколько дней, а бывает и на всю жизнь.
53 Любовь дворника звёзд
Сергей Азин
Просёлочная дорога весной – мокрый снег и глиняная каша. Ноги вязнут, но буханка прёт. Так выглядит обратная сторона покорения космоса. Мы дворники звезд. Те, кто собираем космический мусор, убирает гавно за героями небесной одиссеи. Спустя несколько часов штурма расхлябанной грунтовки мы оказываемся у места падения.
 
Полуистлевшие куски ракетных ступеней привлекли не только нас. Сегодня здесь уфологии. Избегаем друг друга. Они не любят нас, мы их. Для них такие экспедиции – таинственной приключение, для нас – трудовые будни.

Но вот среди перепачканных недомалдеров я вижу Ленку. Иду на встречу, давлю лыбу, кричу: Привет! Она машет руками в ответ, играючи повернув голову, что-то коротким словом бросает  самому серьезному искателю НЛО. С довольной улыбкой бежит ко мне.

- Привет, ты, что здесь делаешь?
- Я?... подтираю за космонавтами.
- А мы вызов получили… Здесь тарелку видели.
- Тарелку или огненный шар?
- Шар… А ты откуда знаешь?
- Лена, ну ты и глупышка. Сколько раз вам повторять – это инверсионный след от ракеты.
- Но ведь днём в чистом небе!
- Да днём в чистом синем небе. Именно в такие дни он лучше всего виден. Можете сворачиваться это ложная тревога.
- Жаль.
- Не надо жалеть, надо думать. Всех ведь предупредили, что здесь проходит  новый маршрут  вывода спутников навигации на сверх малые орбиты... Надо было тупо по карте проверить свой вызов. Когда шары в зоне падения видят сразу же понятно, что это не то. Если бы подумали, грязь месить не пришлось бы сейчас.
- Да пошел ты… совсем ни во что не веришь.

Да я не верю в зелёных человечков, сглаз, магию, энергетику, конец света, глобальное потепление и прочий бред. Не люблю людей, которые наживаются на легендах. Они мертвецов из могил поднять, готовы только бы лохов ждущих чуда на лаве развести. Как будто она не знает своего директора Мишку? Он ведь весь этот сыр бор поднимает тока ради туристов,  падких до аномалий… Хорошая ведь девчонка. Жаль не пообщались. Надо было пригласить её куда-нибудь. Нормальный разговор завязать, уйдя  от этой темы. Нет, полез с критикой. Ладно, чего сейчас страдать, пустое дело.

Припёрлись лесовоз и шишига. Погрузили железо. Мы вслед за газиком побрели к трасе. Хотелось плыть по чистому небу – манка под ногами выматывала нервы. Все мысли были об этом разговоре. Точнее о Ленке. Весна.

Ленка раньше увлекалась ролевыми играми. Дождавшись воскресенья,  побрёл к недостроенному зоопарку, где резвились рыцари пластикового меча и прочие романтики.  Лены среди подростков и перерослей не оказалась. Найдя адекватную компанию, двинулся вместе с ребятами на ближайшую крышу.

Денег было мало. Компания, допила полтарашки,  расстреляла  мои  сигареты, исчезла.  Остался я и еще один «спонсор» – Вовка-строитель.  Он долго восхищался видом на город, чистым небом, фигурками людей. Мы сравнивали дома переходящие в лес с картинками эквалайзера. Открыли, что можно из перепада высот многоэтажек начертить аудиограмму и создать музыку города. А почему бы и нет? Ведь пишут с энцефалограммы музыку мозгов?
 
- Неинтересно мне это всё сейчас. Нет той сказки. Пропала наивность, искренность. Всё просто: нравиться не нравиться, есть на это деньги или нет, просто интересно и доступно.
- Да, я тоже так и не смог найти свою любовь.
- Я вообще-то про игры…
- А я думал ты про девушек.
- Ну ладно мне пора, жена ждёт. – сказав это Владимир ретировался. А я остался посмотреть на закат.

В этом мире есть границы которых нет. Горизонт тому яркое доказательство: вот солнце висит в небе, потом покрывается зеленоватым ореолом и резко падает. Но ведь оно, ни куда не исчезает! Есть полярные дни. Есть тысячи ракет преодолевших  притяжение. Есть десятки людей  видевших мир без горизонта.

Выбираясь с крыши я порвал рукав куртки. Когда ты заплываешь жиром, становиться очень трудно, пролазить через выпиленные решетки. Если из куртки торчит вата, то это вата. У меня нет ни какого желание брести через полгорода, перепачканным оборванцем. Я вспоминаю, что Лена живет совсем не далеко и вроде бы одна.
 
Через пять минут, уже стою у домофона:

- Я тут куртку порвал. С ребятами на крышу лазил… Есть нитка с иголкой?
- Заходи.

Глупая и совершенно не современная просьба: Можно зашиться у вас? Но ничего – я пьян, а значит мне можно вести себя глупо. Пока я зашивал рукав, лена приготовила чаю и подогрела еды. Потёк разговор:

- Вот ты недавно назвала меня несчастным…
- Нет, я только сказала, что ты ни во что не веришь.
- Не важно. Я счастливый. Я умею верить и любить.
- Правда? А я-то думала ты робот.
- Лена просто я умею видеть чудеса и необъяснимые явления в обыденных вещах.
- Например?
- Например, дети.
- Что дети?
- Никто не знает как, когда и почему ребёнок начинает говорить. Ни у одной науки нет ответа на этот вопрос.
- Да слышала об этом… Это как то связано с проблемой искусственного интеллекта.
- Да нет твоего искусственного интелекта! Это миф и утопия по типу вечного двигателя. Не может книга читать сама себя!
- Ты до пил чай?
- Да, и рукав я зашил. Спасибо, наверно я пойду.
Бреду сквозь парк. Останавливаюсь поссать. Смотрю в верх. На небе загораются звёзды. Мне нравиться наш город: его огни не затмевают звёзд. В душе рождается что-то мутное и доброе. Я влюблён!
Снова стою у домофона:
- Лен, что-то меня обламывает через весь город переться. Можно у тебя остаться.
Дверь открывается, я поднимаюсь. Лена стоит у порога, в руках две сотни:
- Вот, тебе на машину.
Тишина. Всё очень глупо и как-то по детски. Ищу слова и нахожу:
- Нет, Ленка, ты не понимаешь… Я хочу остаться с тобой. Остаться на долго. Быть у тебя не гостем.
- Проходи.
54 Восхождение
Ольга Шрейнер
Жизнь – это восхождение в гору.

Только она сначала пологая, и время тянется, а не бежит. В детстве ты его всё торопишь, желая скорее стать взрослым.

А, повзрослев, обнаруживаешь, что время уже летит, хотя гора твоя становится всё круче, всё больше препятствий и трудностей на твоём пути. И вот тогда, с годами, понимаешь слова Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони, чуть   помедленнее, я прошу вас вскачь не лететь!»

И оглянувшись вокруг, обнаруживаешь, сколько сверстников, начав с тобой этот  забег, уже навсегда остались позади.

А где же твоя вершина? Этого никто не знает.

Но, отмечая на горе ежегодно свою зарубку, с одной стороны сожалеешь, что становишься ближе к вершине, с другой стороны, должен быть благодарен судьбе, что дала этот шанс - сделать ещё шаг.

С каждым годом ты чего-то достигаешь в этой жизни, становясь всё сильнее и моложе, иначе, как же взбираться наверх.

Но не надо забывать, что главное, это не выглядеть, а чувствовать себя молодым.

В этом может помочь только Любовь.

Не будьте в этом жадными, ведь, чем больше Любви отдаёшь людям, тем больше её  возвращается.

С Любовью не легче, с ней – труднее, без неё жить можно, только вот выжить - нельзя.
55 Первая встреча
Елена Брюлина
                                                                                   Памяти моей мамы...

Жаркий летний день, и на глади пруда сверкает солнце. Толстые старые вётлы склонили свои длинные космы к самой воде. Хоть уже скоро полдень, на пруду никого.

Сегодня хоронят старейшину деревни, брата моей прабабушки. Дорога вдоль домов пыльна и пуста. Я стою, прижавшись мокрым от слез лицом к забору, жду, когда понесут. Рядом мама. Наверное, рядом и брат с сестрой, но в своем горе совсем не помню их.

Высокий, худой дядя Ваня часто заходил к нам, навестить свою сестру Анну Алексеевну, а для нас просто Бабулю. Он был добрый, всегда улыбался и обнимал меня, прощаясь, всегда махал мне из-за забора.

А может, это уже детская память нарисовала такой милый светлый образ дедушки?

Вся деревня звала его просто дядя Ваня. Мне казалось, его все любили. И теперь вся деревня шла за гробом в скорбном молчании. Вот они показались в конце деревни.

Процессия повернула от дома, где дядя Ваня родился и вырос, где работал, не разгибая спины до самой смерти, где растил шестерых детей, и позавчера тихо умер.

  Как я плакала! Мама успокаивала меня и сказала, что мы проводим его в последний путь. Мне стало легче. Но сегодня все утро проплакала снова. И теперь я стояла у забора, ждала, когда понесут гроб, чтобы помахать ему в последний раз, чтобы проститься. Худенькие плечики и все мое маленькое тельце под тонким ситцевым платьицем вздрагивали от рыданий. Слезы снова текут, и прижимаюсь к забору, чтобы не расплакаться и первой увидеть, когда пойдут.

Идут! Я вижу их. Все очень расплывчато, слезы застилают глаза. Они идут очень медленно, приближаются каким-то далеким тихим гулом. Доносится тихий плач. Я уже могу разглядеть, что мужчины что-то несут над головой. И понимаю, что это.

 Нет больше сил сдерживать рыдания, стоять у забора и ждать. Бегу в дом, слезы душат меня и вырываются наружу криком. Платьице намокло на груди и прилипает. В избе я кидаюсь на кровать и рыдаю.  Уткнувшись в подушку, чувствую запах печки, сушеных трав, раскаленного полдня. Что-то, впервые безвозвратное, оборвалось в моей детской душе.

Мамины руки обнимают меня и приподнимают на кровати. Прижимаюсь к ней, а она меня гладит по головке, спинке, ручкам. Молчит. Наверное, тоже плачет. Потом уговаривает все-таки выйти, проститься с дядей Ваней. Говорит, наверное, они уже ушли. И я понимаю, что надо бежать. Бежать, чтобы успеть помахать.

Выбегаю из  дому, тороплюсь, выскакиваю в открытую калитку. Все, кто остался по домам, кто не пошел на кладбище, это в основном матери с детьми, стоят на дороге, каждый у своей калитки и машут в след дяде Ване.

Где? Неужели уже ушли? Нет, вон вижу, плывет над головами гроб, ярко освещенный солнцем, и уже скрывается за поворотом.

Я машу! Машу изо всех сил!

Вот и все! Слезы все текут и текут, я все еще машу, хотя уже ушли последние люди процессии.

Мама берет меня на руки. Прижимает к себе. Я обхватываю ее шею руками, прижимаюсь носом. Чувствую мамин запах, теплый, нежный. Ее руки такие мягкие, пахнут хлебом и молоком, а волосы рассыпаны по плечам и в них отражается солнце.

Мамины руки держат меня, и уткнувшись лицом в ее плечо, чувствую как отпускает горе, как становится хорошо и  спокойно.

Светит солнце, сверкает пруд, ни ветерка.  Я засыпаю.

Этот день навсегда будет жить в моей памяти.

Так впервые я узнала, что такое смерть.
Пройдет всего пару лет, и я уже буду наверняка знать, что это такое.

Вот только уже мама не сможет взять меня на руки, и я не прижмусь носом к ее шее, не вдохну ее запах. И больше никогда не увижу.

Сегодня 30 лет, как я живу без мамы. Спи спокойно, родная. Царствие тебе Небесное и вечная память!
56 Теплое чудо холодного ноября
Елена Брюлина
В подъезд зашла шумная веселая компания. Они смеялись, громко разговаривали. Конечно, никто не обратил на меня внимания, не услышал мой плач. Темный ноябрьский вечер. Пронизывающий, ледяной ветер. Я сижу, прижавшись к стене. Совсем рядом с подъездом.

Вот в подъезд снова заходят люди: мужчина с бутылкой пива и мальчик со школьным ранцем. Мужчина ругает сына за двойки. Грубые слова и ругательства так и сыплются на мальчишку. Мальчик молчит. Я чувствую, как ему плохо и одиноко, почти как и мне. Только он все равно идет домой – в тепло и уют.

Сотни окошек манят своим теплым желтым светом. Идти мне некуда. Есть нечего. Одинокая и замерзшая. Никому ненужная. Я сижу на холодной земле, на куске картона. Холод проникает внутрь, в самое сердце. Хочется есть.

Вот к подъезду подходит старушка. Позвать? Я встаю и иду к свету фонаря. Старушка смотрит прямо на меня. Но я понимаю, она меня не видит. В глазах слезы. Она совсем одинока, эта старая несчастная женщина. Сын давно уехал с семьей в другой город. Давно не пишет. Вот и сейчас, возвращаясь с почты, она ничего не видит от слез. В руках у нее ключи и платок. Но замерзшие пальцы не слушаются, слез не вытирают.

Я возвращаюсь на свою картонку. Кому нужна я, если собственные родители и собственные дети не нужны людям? Сидеть совсем становится холодно. Я брожу под окнами от подъезда до угла дома, от угла до подъезда. Вот бы открылась дверь, я бы зашла внутрь обогреться.

К подъезду подошли двое. Парень и девушка. Может, это моя последняя надежда? Я громко всхлипнула. Молодые люди, как по команде, обернулись в мою сторону. Девушка медленно подошла ко мне, погладила по голове.
- Ах, ты бедняжка! Что же ты тут одна делаешь?

Я прижалась к ней, к этой молодой и красивой девушке. Ее руки были такими теплыми и ласковыми, а голос такой спокойный и приятный. Я видела, как они с парнем переглянулись. Он махнул рукой в знак согласия.

В квартире у Яны и Миши было тепло. Тепло! Тепло!! Не спрашивая, меня сразу стали кормить. Это было правильно. Я накинулась на еду, не обращая внимания на приличия, ведь уже 2 дня ничего не ела. Я сидела рядом с батареей, и от усталости и тепла стала засыпать. 

Вдруг в кухню влетел громадный белый кот. Я вообще не боюсь ни кошек, ни собак. Но этот гад подлетел ко мне и уже хотел цапнуть. Я отскочила со страшным воплем. В кухню вбежали Яна и Миша. Яна схватила кота за шкирку, Миша прикрыл собой меня.
- Ну, разбойник! Вот я тебе задам! – строго, но без злости сказала Яна и опустила нахала на пол.

Этот белый хитрюга сделал невинную морду, опустил виновато глаза и принялся умываться. Но только Миша и Яна отвернулись, котяра так сверкнул в мою сторону зелеными глазищами, что внутри все перевернулось. Лучше я пойду в комнату за Яной.

Но не тут-то было. Только я хотела пройти мимо, как кот с диким рыком вцепился мне в ногу. И это при хозяевах! Ничего себе воспитание! Я вскрикнула и понеслась в коридор. Кот за мной, но его перехватил Миша и закрыл в ванной.
- Нет, милая. Оставаться у нас тебе нельзя. Снежок тебя достанет, он чужих ужасно не любит, хуже собаки кидается.
- Ну, ничего, ничего, - успокаивал Яну муж, - надо опросить соседей, чья эта девчушка. А пока я знаю, куда мы отвезем ее.

И мы поехали. Машина у Миши маленькая и уютная, от всех переживаний я быстро уснула на заднем сидении. Очнулась, когда машина остановилась. Полусонную, Миша нес меня на руках. Мы вошли в большой светлый коридор. После темной улицы свет ударил в глаза, и я зажмурилась.

Мы оказались в небольшой комнате. Меня осматривала женщина в халате и перчатках. Ее руки осторожно ощупывали мою голову, спину. Вдруг я почувствовала, как что-то больно кольнуло меня сзади. Хотела вырваться, но крепкие руки врача не дали сбежать. Яна гладила меня и успокаивала. Я видела в ее глазах слезы, вину и просьбу о прощении.

Обратно Яна и Миша меня не забрали. Они стояли рядом, о чем-то разговаривали. Вокруг меня все плыло и кружилось в медленном танце. Все тело стало тяжелым, неповоротливым. Глаза сами собой закрылись. Сквозь сон я еще слышала тихий голос Яны, чувствовала ее прикосновения.

Когда я очнулась, никого рядом не было. Комната была еще меньше той, где меня вчера осматривали. Совсем крохотная комнатенка, а вместо двери решетка.  Я попыталась встать, но все тело было как ватное, плохо слушалось меня. Пришлось опять лечь. Когда же Яна заберет меня отсюда? Сон снова сморил меня.

Я проснулась от звука открываемой двери. Мне принесли еду. Но есть не хотелось. Хотелось на свежий воздух, хотелось размять косточки, хотелось услышать голос Яны. Встала, потянулась и пошла к выходу, чуть ли не касаясь головой потолка. Ну, кто так строит?

Сквозь решетчатую дверь я увидела коридор и несколько таких же дверей напротив. Что-то подозрительное было во всем этом общежитии. Я решила выйти, но дверь была заперта. Страх шевельнулся в сердце. Меня опять бросили? Яна и Миша больше не придут за мной? В коридоре раздались шаги. Нет, не бросили. Яна не могла так поступить. Она добрая.

Но это была не она. Это в соседнюю комнату привели новую постоялицу. Она громко плакала. Врачиха заперла ее и посмотрела на меня.
- А, голубушка, пришла в себя!
Что-то не нравится мне ее голос. Бежать надо. Лучше на улицу, на мороз, чем сидеть тут в клетке. Надо попробовать проскочить, когда эта тетка откроет дверь.

Но дверь никто не открывал, еду больше никто не приносил. Я металась из угла в угол, плакала, кричала, звала Яну. Наконец, пришла молодая девушка в белом халате, но не Яна, конечно. В руке у нее блеснула острая игла. Э, нет! Дудки! Колоть себя больше не дам. Прижавшись к стене, я только и ждала, пока клетка откроется.

Изо всех сил я рванула в приоткрытую дверь. Видимо, врачиха не ожидала от меня такой прыти. Она выронила шприц, взвизгнула, резко захлопнула дверь, но было поздно. Я сломя голову неслась по большому светлому коридору к выходу. Где он, я представляла смутно, но надеялась, что интуиция не подведет. Оказавшись на полутемной лестнице, я ринулась вниз. Там было холоднее, чем наверху. Наверное, там и улица.

В это время резкий луч света на мгновение ослепил меня. Это открылась дверь с улицы и в проеме показалась женщина с большущим псом. Собака дернулась в мою сторону, но хозяйка рывком поводка ее осадила. Я быстро прошмыгнула в дверь и стремглав бросилась вдоль по улице.

Как я очутилась во дворе большого серого дома, не помню. Усталость и голод с новой силой стали одолевать меня, зря перед побегом не поела. Я огляделась. Начинались сумерки. Птицы давно попрятались на ночлег на теплые чердаки. Все быстрее зажигались окна теплым светом. Люди спешили по домам, поскорее вернуться к своим диванам, креслам, холодильникам.

Никому опять не было до меня дела. И чего не сиделось мне в тепле, с едой, пусть и запертой в какой-то конуре? Становилось холоднее. Надо было постараться проскользнуть в какой-нибудь подъезд, чтобы не замерзнуть ночью. Вон их сколько – подъездов-то, выбирай  - не хочу. И я пошла к ближайшим дверям, не особо веря в удачу.

Но уже с третьими жильцами я смогла пробраться внутрь: это были дети, которые не особо возражали против моего присутствия в подъезде. Я устроилась под батареей у почтовых ящиков. Но счастье было не долгим, скоро меня пинками вытолкали обратно на улицу.

Больно и обидно. Опять бреду неизвестно куда. Навстречу идут мама с дочкой, девочкой лет 6. Вот сейчас они войдут в подъезд, поднимутся на свой этаж, приготовят ужин, сядут вместе за стол. Всем будет наплевать на несчастную и одинокую меня, замерзающую на улице. Но тут случилось чудо.

Женщина с дочкой не прошли мимо. Они стали жалеть и гладить меня. А я прижималась то к одной, то к другой, тихо плакала и жаловалась на судьбу. Не успела я и половины истории им рассказать, как они решили взять меня к себе. Было страшновато, ведь если у них есть кот, как собака, или собака, как собака и я ему, или им, не понравлюсь, меня снова выгонят.

Но у них, к счастью, не оказалось ни кошек, ни собак, только муж. Он строго оглядел меня. Я, как могла, делала несчастный взгляд, и даже попыталась что-то сказать в свое оправдание. Но мама и дочка тоже очень умело делали несчастные лица вместе со мной. И мужчине ничего не оставалось, кроме как улыбнуться и дать согласие. Он погладил меня по спине и даже почесал за ушками. Я заурчала и потерлась о его ноги.
57 Боевой петух
Николина Вальд
     Этот случай произошёл со мной в детстве. Я росла болезненным ребёнком и мои родители  снимали летом домик в дачном районе города Одессы, чтобы укрепить моё слабое здоровье. Этот год был последним моим дачным выездом, так как цены на такие мероприятия ускоренно росли, а зарплаты родителей оставались в стагнации. Раньше мы всегда снимали дачи в районах Большого Фонтана, а этим летом пришлось снять поближе к даче Ковалевского, так как в тех местах находилась дача, принадлежащая детскому саду,  который посещал мой младший брат Миша. Это было удобно для нашей бабушки, на плечи которой приходилось и моё присутствие и посещение детского сада.
     Хозяева дачи, которую мы сняли, летнего отпуска на работе не получили и, поэтому, приезжали на свою дачу на два выходных дня. За дачей в их отсутствие следили соседи Чуковы, оставившие городскую квартиру своим детям. Чуковы установили на своей даче АГВ, и тем самым имели возможность жить в дачном доме круглый год. Но за эту услугу соседям Чуковы пускали на их дачу пастись своих кур во главе с боевым петухом, которого боялась не только вся пернатая улица, но и все остальные обитатели дач. Пожилая мать хозяев дачи – Сара Наумовна – однажды мчалась перепуганная по улице и кричала во весь свой звонкий визгливый голос:
     - Чуков, Чуковы! Помогите! Спасите! Караул!
      А за ней, помогая себе крыльями, мчался боевой чуковский петух, и через каждые два своих петушиных скачка со всего наскока прыгал, доставая до её  головы, и клевал своим мощным острым клювом.
      Нашу бабушку предупредили, что с петухом нужно вести себя очень осторожно и незамедлительно уступать ему дорогу, так как в противном случае мало не покажется!   
     Чуковы постоянно сдавали комнаты дачникам, и, поэтому, прогулки грозного петуха со своим гаремом по своей собственной даче были для их квартиросъёмщиков нежелательны. А неудобства соседских дачников их мало интересовали, так же как и то, что их куры постоянно паслись около соседских виноградных кустов, съедая чуть ли не три четверти всего урожая.
      Итак, собрав свои пожитки, мы переехали с бабушкой жить на дачу. А чтобы я не скучала, хозяйка дачи тётя Ева познакомила меня с соседским мальчиком Андреем. Мы оба вначале сильно застеснялись, но уже через час мирно беседовали, как старые добрые друзья. Дети всегда быстро находят общий язык. А нам обоим тогда было по одиннадцать лет. У нас даже было много общего. Обе наши мамы преподавали в школах математику, и мы оба на себе чувствовали дома их учительскую власть. Общим была у нас также любовь к животным. У меня стоял аквариум с рыбками, который мы привезли с собой на дачу, а у Андрея был рыжий котёнок Барсик и три черепахи – две болотные и одна степная, которую он мне сразу подарил. Мы с Андреем лазили по деревьям, ловили бабочек, выслеживали ежей. Территория наших походов двумя дачами не ограничивалась, и мы бегали  по всем окресностям, посещая в компании с соседскими ребятами близлежащий санаторий «Якорь».
       Только вот купаться в море нас одних не пускали. В эти походы мы ходили вместе с мамой Андрея – Еленой Александровной. А всё оттого, что мы любили заплывать на слишком большие расстояния за ограничительную дамбу. В море, как остров, возвышалась то ли скала, то ли огромный камень. Взобравшись на скалу, мы начинали друг друга сталкивать с неё в море.  Андрея мама махала нам рукой с берега и грозила. Но сделать ничего не могла, не умея плавать. Когда мы возвращались на берег, то получали от неё нравоучений по первое число и давали обещание больше так не шалить. Однако на следующий день мы оба забывали об обещании, и опять плыли к этой, злополучной скале и всё начиналось снова, пока нас не стали наказывать запретом на посещение моря на следущий день.
      А однажды, когда по одной счастливой случайности и моя бабушка и Андрея родители ушли из дому по делам, нам захотелось пошалить. Тогда Андрей, как только все взрослые скрылись за порогом, крикнул мне:
      - Алиса, пойдём гонять петуха!
      - А как же мы это сделаем, он же нас заклюёт!
      - Не бойся, я придумал план. Как только он перепрыгнет через забор, беги к крану и включай воду, будем его из шланга обстреливать.
Ну что ж, мы уселись в саду и стали ждать «врага».
     - Ко, ко, ко! – послышался голос петуха, который первым перепрыгнув через забор, остановился и начал ждать, пока за ним последуют его послушные жёны.
     И как только все его жёны одна за другой без задержки и лишних вопросов перепрыгнули через забор, «грозный султан» повёл их на свою обычную прогулку по даче. Мы перешли к действию. Я быстрым шагом кинулась к крану, на который мы предварительно одели шланг. Но, увы! Мы забыли проверить наличие воды в кране. Вода из него не шла, так как для этого нужно было включить ещё один дополнительный кран. У меня вышла осечка, которой как раз хватило петуху, чтобы быстро сориентироваться и кинуться на меня в атаку. Но я, не растерявшись, схватила деревянную щепку и начала ею обороняться. Силы у нас были равные, но петух оказался более ловким. И мне пришлось бы худо!.. Он уже готовился прыгнуть на меня и клюнуть в темя, как известный Золотой петушок, клюнувший в темя царя Додона.
      Но в этот момент Андрей, быстро добежав до второго крана,  включил его и кинулся мне на помощь. Вода побежала по шлангу, и мы вдвоём, схватив руками шланг,  стремительно кинулись на петуха в атаку.
      - Огонь! Пали по врагу! – кричал запальчиво Андрей.
Такой мощной атаки водомётом петух не ожидал и решил ретироваться.
      - Ко-о, ко-о! – скомандовал он своим послушным жёнам, что означало: «Быстро назад!»
     И все курочки тут же по команде своего суверена начали, громко кудахтая, прыгать обратно через забор к себе домой. И только когда последняя младшая жена скрылась за забором, петух последовал за ними.
     - Хулиганы, дикари! Я вашим родителям на вас пожалуюсь! – орала на нас через забор взбешённая, как фурия, соседка.
И она действительно на нас пожаловалась:
     - Уймите своих детей. Это что за очередное хулиганство. Петуха моего гоняют. Куры из-за них нестись перестанут.
     Но, правда, после этого петух со своим гаремом стали предпочитать прогулку уже в другом месте, по дачной дороге, с другой стороны своих владений. А по нашей даче они гуляли только в наше отсутствие.
58 Полетели!
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ.
Посвящается младшей дочери – Маргарите.

 -Мамочка, неужели папа уже ушёл? Уф, опять проворонила! – разочарованно фыркнула девочка-подросток.
Она присела на край стула в кухне, опустила голову, разглядывая свои большие мягкие тапочки-киски.
-Шелли, что-то мне не нравится твоё настроение. Лицо бледное, не заболела ли? Дай-ка лобик!
Мать поцеловала девочку, проверяя температуру.
-Жара нет. Шелли, что с тобой? Последние дни ты как во сне!
Девочка притихла. Рыжие кудри спадали на лицо. Она уставилась в окно неморгающим взглядом. А там бледное солнце тонуло в белесых облаках.
-Что-то болит, доченька?
-Ничего, не беспокойся. Я просто хотела что-то рассказать папе. Теперь придётся ждать до вечера, - вздохнула Шелли и ушла в свою комнату одеваться к школе.
День ей показался бесконечно длинным. После школы, делая уроки, Шелли то и дело прислушивалась к телефонным звонкам, глядела в окно, в ожидании отца выбегала в прихожую.
За окном сыпал мелкий снег. В свете фонаря снежинки блёстками кружили в лёгком танце, но лишь касаясь мокрого тротуара моментально таяли, превращаясь в слякоть. Редко посещая Израиль, матушка Зима крайне скупа на снежные радости.
Сделав уроки, Шелли долго читала книжку, лёжа в постели. Наконец она услышала как вошёл отец, вскочила с кровати и в пижаме выбежала в коридор.
-Папочка, хорошо что я не заснула. Пойдём ко мне в комнату, хочу тебе что-то рассказать по секрету.
Отец, стряхивая с одежды снег, удивлённо посмотрел на жену и спросил:
-В школе что-то случилось и меня вызывают?
-Папочка, ты ещё не привык, что у меня в школе всегда всё в порядке. Ну, пойдём же, я тебя целый день ждала, - ответила она вместо мамы и потянула отца за рукав.
-А что, здесь нельзя? Маме тоже интересно, - раздеваясь, добавил он.
-Нет, маме - потом. Пап, ну пойдём быстрее, а то я замёрзла.
Шелли завела отца в комнату и усадила на кровать.
-Ты , наверное, о ёлке и новогодних подарках напомнить мне хочешь?
-А вот и не угадал! У меня к тебе – серьёзный разговор. Даже не знаю с чего начать. Обещай что не будешь смеяться?
-Ни в коем случае, моя прелесть! Ты сейчас так похожа на Ревеку. Твоя мама в молодости тоже была большая фантазёрка. Продолжай, что придумала на сей раз?
-Знаешь, папочка, я хочу осуществить свою мечту. Ну как тебе объяснить... Помнишь, я рассказывала про маленьких зелёных человечков?
-Это те которые прилетают к тебе во сне?
-Так вот, инопланетяшки приглашают меня отправиться с ними в космическое путешествие!...Но я ещё не дала согласие. Сегодня они снова прилетят ко мне. Что им ответить?
Отец глубокомысленно сдвинул брови. И помолчав, спросил:
-Они тебе снятся каждый день?
-Да, папочка. Они рассказывают о своей планете. М-м... название такое трудное, не помню. Полететь к ним в гости инопланетяшки предложили только вчера.
Я сказала, что не помещусь в их корабль, но они ответили, что по этому поводу я могу не волноваться. Представляешь, я мечтаю побывать в космосе, а тем более увидеть неизвестную планету! Ты мне разрешишь? – с надеждой в голосе спросила она.
-Я думаю, можешь дать согласие. Ведь это путешествие – только сон. Слетай, посмотри, а потом расскажешь, что там есть интересного.
-Я им сказала, что у меня есть папа и мама, которых я обязана слушаться и не могу лететь к ним без разрешения.
-Умница. Ты правильно сделала. А теперь надо спать. Отец поцеловал Шелли, заботливо укрыл одеялом, потушил свет и вышел из комнаты.
"Летать во сне не вредно. Я где-то читал, что так дети растут быстрее," - подумал он.
На другой день Шелли поднялась чуть свет. Отец сидел за завтраком.
-Папочка, ты ещё дома?
-Ну как полетала?
-Не пришлось. Они сказали, что прилетят за мной и заберут после школы. Я должна их ждать на остановке, около "Каньона", - чуть не плача, ответила Шелли.
-Бред какой-то! И ты им поверила?
Девочка промолчала, обиженно надув губы.
После этого случая прошёл месяц.
Шелли сильно изменилась: всё делала как робот, ела и говорила мало, перестала улыбаться. Не хотела играть с подругами. Часами просиживала на скамейке возле дома, глядя в небо. Мать Шелли начала беспокоиться. Отца впервые вызвали в школу. Учительница сказала, что у Шелли наблюдаются признаки депрессии, хотя успеваемость не страдает.
-Надо срочно принимать какие-то меры. Отведите дочь к психологу, - участливо предложила классная руководительница.
На следующий день отец пришёл с работы пораньше. Он позвал жену. Они закрылись на кухне и о чём-то долго беседовали.
Шелли сидела у себя в комнате с любимой плюшевой жирафой в обнимку и смотрела в окно на тёмное звёздное небо, что-то нашёптывая игрушке на ухо. В комнату бесшумно вошла мама, раздела дочь и уложила в постель.
-Завтра, завтра..., - приговаривала она.
Но Шелли, похоже, не воспринимала её слов.
Когда мама вышла из комнаты, девочка повернула к себе мордочку жирафа и сказала серьёзным тоном:
-Вот посмотришь, Джесси, они обязательно прилетят за мной. Кликс сказал, что на их планете Фокаритус всегда говорят только правду. И он меня не мог обмануть. Может они задержались...
На следующее утро, выйдя из ванной, Шелли услышала голос отца. По времени он должен быть на работе. Девочка вошла в гостиную, увидела отца и мать за столом.
-Доченька, сегодня у папы выходной. У него для тебя –сюрприз. Сейчас позавтракаешь, нарядно оденешься и отправишься с ним на прогулку.
-Ура! – оживившись, воскликнула Шелли и села завтракать.
Потом она помчалась в свою комнату, надела любимое розовое шерстяное платье, новую розовую пуховую куртку, кожаные сапоги, схватила Джесси и выбежала в коридор. Отец уже ждал её у дверей. Мама проводила их до машины.
На улице – серо и сыро. Снег почти весь растаял. На асфальте образовались огромные лужи.
Они сели в автомобиль. Шелли расположилась на заднем сидении, жирафа посадила на колени.
-Пап, куда поедим?
-Дорогая моя, сегодня я отвезу тебя к настоящему волшебнику. Он поможет исполнить твою мечту! - торжественно объявил отец.
-Правда?!А разве волшебники бывают?...А вдруг у него не получится?
-Не будем забегать вперёд, доченька!
-Ладно, как скажешь, папочка.
Ехали не долго. Остановились у высокого каменного забора. Подошли к железным воротам. Отец нажал на кнопку звонка. В воротах отворилась калитка. Они вошли и калитка захлопнулась. В просторном квадратном дворе не оказалось ни слуг, ни собак, ни охраны. В середине двора – небольшой круглый фонтан, по углам – клумбы с цветами.
Отец с дочерью вошли в дом, поднялись по деревянной лестнице на второй этаж.
Их встретил мужчина в цветастом китайском халате до пят. Он почему-то был босой.
-Знакомься, Шелли, это тот самый волшебник, о котором я тебе говорил.
-Эли-сан, - представился тот. – Я вас ждал, проходите.
Он жестом пригласил следовать за ним.
По длинному коридору их провели в затемнённую круглую комнату. Приятный тонкий аромат наполнял помещение. Вокруг горело несколько свечей. В центре комнаты, на круглом столе стоял странного вида светильник. Внутри него что-то вращалось, освещая комнату то голубым, то зеленоватым светом.
-Эли-сан, вы помните моё требование? – спросил отец, испытывающе посмотрев на японца.
-Конечно, господин. Не волнуйтесь, господин, - с корявым акцентом ответил он, утвердительно кивая головой.
Девочке показалось, что голова волшебника болтается на верёвочке как у китайского болванчика.
-Что ж, тогда начинайте.
Волшебник усадил девочку около стола.
-Не бойся меня, Шелли. Отдай пожалуйста свою жирафу Джесси отцу и смотри мне в глаза, - ласково сказал японец.
Он сделал несколько пасов и глаза Шелли закрылись.

Девочка пришла в себя и открыла глаза.
-Как ты себя чувствуешь? – спросил японец.
-Хорошо, я очень счастлива. А где мой папа?
-Он – за дверью.
-Спасибо, дяденька, - с улыбкой поблагодарила Шелли и вышла за дверь.
-Ну что? – взволнованно спросил отец.
-Всё в порядке, папа, - рассеянно ответила Шелли.
-Посиди здесь в коридоре, а мне надо поговорить с дядей-волшебником.
Отец отдал дочери жирафу и вошёл к японцу.
Шелли сидела на диване в ожидании папы и разговаривала с любимой игрушкой. Время тянулось. Девочка решила выйти во двор, посмотреть на фонтан. Она обняла жирафу и спустилась вниз.
На улице потеплело. Шелли подошла к фонтану. Водяные струи серебрились на солнце.
-Как красиво! Интересно, на планете Фокаритус так же светло!? Джеси, может ты знаешь?...Ну вот, опять молчишь. Вот было бы здорово, если бы ты умела разговаривать! Я сегодня летала, но где не помню.
И вдруг Шелли показалось, что её кто-то зовёт по имени. Девочка огляделась, но никого не заметила. И снова тоненький голосок позвал её. Шелли посмотрела вниз и увидела как из-под основания фонтана вылез зелёный карлик, ростом в половину ниже неё.
-Ой, Кликс, привет! А я тебя уже ждать устала.
-Мы прилетели за тобой. Родители дали разрешение? – писклявым голосом спросил инопланетянин-коротышка.
-Правда! Мне можно с вами? Папа разрешил.Мы ведь теперь попутчики, правда, Кликс?
Зелёный человечек кивнул в ответ.
-Ну тогда полетели! А ты, Джеси, оставайся с папой, чтобы он не скучал!
Шелли посадила жирафу Джеси на бортик фонтана. Девочке показалось, что жирафа подмигнула ей одним глазом, желая хозяйке счастливого пути.
-Передай папе, что я обязательно вернусь, - попросила Шелли свою зверушку.
Кликс подошёл к девочке, взял её за руку и скомандовал:
-В путь!
Вокруг всё завертелось, закружилось с небывалой скоростью. Дома, деревья, дороги – всё сливалось в неистовом вихре. Они поднялись высоко в небо. И...исчезли.
Через минуту во двор вышел отец Шелли. Не находя дочь, он решил, что она спряталась где-то. Стал звать её. Но увидев на бортике фонтана любимую игрушку Шелли, отец сразу всё понял. "Наконец-то мечта её сбылась!"
-Возвращайся, дочка! – крикнул он и прослезился.
59 Мама
Алёна Токарева
Иногда происходящие с ней события, вся её нелепая жизнь, сумятица беспросветно сменяющих друг друга будней казались ей нереальными, словно бы специально срежиссированными кем-то очень коварным, кто испытывает её на прочность и в очередной раз желает посмотреть, удастся ли ей уцелеть и остаться на плаву. Время от времени ей представлялось, что эти испытания ниспосланы сверху за непростительные ошибки  её предков, и теперь она старательно отрабатывает их грехи. А порой её захлёстывала  жгучая зависть к тем, у кого всё было иначе, и жили-то они, в общем, не на другой планете, а по соседству, ходили теми же улицами и дышали с ней одним воздухом. Но они были другие, и всё у них было по-другому. Почему, думала она в такие минуты, одним – уютный дом, заботливые родные и дорога в жизни, благополучная и прямая, как стрела, а другим – пьяные дебоши родителя, воспринимавшиеся уже как норма, мать-наркоманка, несколько раз порывавшаяся в минуты ломки продать свою малолетнюю дочь, и постоянный страх перед завтрашним днём?

И, словно в насмешку, имя, данное ей – Анжелика! Разве может девочка, родившаяся в тюремной больнице, у родителей, которые «мотали» срок за убийство, зваться Анжеликой? Да ещё унаследовать непонятно от кого ангельское личико, чистую, словно бы светящуюся изнутри кожу и аристократическую хрупкость? Злая шутка судьбы, да и  только…

Спасибо бабушке, забравшей её у матери, которая, выйдя на свободу, «подсела на иглу». Но их с бабушкой довольно сносная жизнь была нарушена, когда спустя несколько лет из мест лишения свободы явился «отец», бабушкин сын. Сначала он вроде бы и не замечал присутствия дочери, отмечая на широкую ногу своё освобождение. Затем стал требовать, чтобы она прислуживала ему и его вечно пьяным дружкам, а чуть что не так, пускал в ход кулаки. Анжелика, приходя из школы и неизменно заставая в квартире «дым коромыслом», старалась побыстрее сделать всё, что от неё требовали, и, перекусив чем-нибудь, незаметно улизнуть из дома, пока родитель с дружками горланили песни и шумно выясняли отношения. Однажды, когда она убирала со стола, папаша уставился на неё мутным взглядом, как будто увидел впервые, и вдруг, гаденько осклабившись, хлопнул её по ягодице.

- Хороша у меня девка… Ядрёная! – удовлетворённо крякнул он, обращаясь к собутыльникам. – Ну, иди к папке-то!

И он резко потянул Анжелику за руку. Та и пикнуть не успела, как очутилась у него на коленях. Девочка испуганно вскочила и под общий дружный гогот вылетела пулей из квартиры.

- Что ж ты, окаянный, девчонку пугаешь… - вступилась, было, бабушка, но тот замахнулся на неё, и бабушка обречённо замолчала.

Анжелика до ночи бродила по улицам. Было страшно одной в тёмных переулках, но ещё страшнее было возвращаться домой. Она смутно чувствовала, что стала представлять для «отца» новый интерес. Проскользнув, как мышка, в свою комнату, она, чем могла, забаррикадировала дверь. И с ненавистью уставилась на своё отражение в зеркале. На неё смотрела испуганная девочка, почти девушка, хрупкая, грациозная, с миндалевидными карими глазами и пышным облаком светлых волос. «Почему, почему я такая заметная? – с тоской думала она, вспоминая взгляды мужчин, всё чаще обращавшиеся в её сторону. – Кто меня защитит?» Она в отчаянии прислонилась лбом к холодной поверхности зеркала.

Чутьё её не обмануло. В одну из ночей Анжелика вскочила с постели от ужасного грохота. Папаша разметал её баррикады, словно спичечные коробки, и, сально ухмыляясь, двинулся на неё. В ней вдруг взметнула звериная ярость.

- Стоять! – закричала она, выхватывая нож, заранее припрятанный у изголовья кровати.

Папаша озадаченно замер, словно большое, тупое животное, столкнувшееся с неожиданным препятствием. То ли решительный вид девочки, то ли лезвие, красноречиво поблескивающее в её руке, заставили его ретироваться со словами «Я ещё до тебя доберусь…» Но с этого дня, вернее ночи, Анжелика поняла, что может сама постоять за себя, и это самое надёжное.

Неизвестно, сколько бы продолжалось их противоборство, если бы во время одного из пьяных дебошей папаша не ударил бутылкой по голове своего приятеля, который попытался вступиться за девочку, когда родитель опять стал к ней приставать. Горе-заступник издал невнятный хрюкающий звук и рухнул на пол. Все в момент протрезвели, увидев, что их приятель не шевелится, а под его головой растекается тёмная вязкая лужа.

- Матерь Божья… - прошептала прибежавшая на шум бабушка.

Но во внезапно наступившей звенящей тишине все её услышали. В ту же минуту  Анжелика, которая была не в силах отвести взгляд от тёмной растекавшейся лужи, с поразительной ясностью осознала, что больше ни минуты не останется в этом доме. Она побросала в сумку самое необходимое и, не дожидаясь лифта, сбежала вниз по лестнице.

Её временно приютила школьная учительница.

- В детдом не пойду! – сразу заявила ей Анжелика, когда та попыталась устроить её судьбу.

- Учиться тебе надо, ты способная… - говорила она девочке, которая, несмотря на чудовищные обстоятельства жизни, училась вполне сносно, даже хорошо.

Но при этом обе догадывались, что благому пожеланию не суждено осуществиться. Быстро повзрослевшая Анжелика понимала, что ей необходимо найти какую-нибудь  работу, желательно с предоставлением крыши над головой и желательно подальше от родного дома. Её скудных сбережений в виде сумм, сэкономленных на школьных завтраках и редкой «денежки» к праздникам, подаренной бабушкой, едва хватало на билет до областного центра. «Всё-таки большой город, - решила она, - а там работу найду…» Но в городе никто не хотел связываться с несовершеннолетней, и Анжелика, помыкавшись и несколько раз переночевав на вокзале, решилась пойти на рынок и устроиться работать в первую попавшуюся палатку, где ей не дадут от ворот поворот.

- Хорошо, красавица, - с неожиданной готовностью согласился хозяин одной мясной палатки, цепко ощупывая маслеными глазками ладную фигуру девочки. – Взвешивать товар быстро научишься. И всегда с мясом будешь!

- Мне жить негде… - опустив голову, проговорила Анжелика.

- А жить будешь у Гули! – отозвался хозяин. – Я тебе адрес дам. Скажешь, что от Ашота. Завтра выходи на работу!

Анжелика воспрянула духом. «Теперь всё наладится!» - ликовала она, отправляясь по указанному адресу. Гуля встретила её ласково, показала комнату, напоила чаем. Давно девочка уже не чувствовала себя такой окрылённой. В мечтах рисовалась ей будущая счастливая самостоятельная жизнь. Она даже не насторожилась, когда несколько дней спустя Ашот наведался к ней с вином, тортом и разнообразными деликатесами.

- Вот зашёл поглядеть, как ты устроилась… - вкрадчиво проговорил он, протягивая ей угощение.

- Спасибо, дядя Ашот! – искренне поблагодарила его Анжелика.

Накрыли богатый стол, разлили по фужерам вино, уселись втроём пировать.

- Я не буду… - попыталась отговориться девочка.

- Обижаешь… - Ашот нахмурился. – За свою удачу грех не выпить!

Анжелика чуть-чуть пригубила. Она и не заметила, когда Гуля вдруг исчезла. Просто вышла из комнаты и не вернулась.

- Красавица… - горячо зашептал Ашот, придвинувшись к Анжелике. – Не бойся меня…

Он больно стиснул её в объятиях, обдав запахом застарелого пота. Преодолевая отвращение, Анжелика укусила его за ухо. Ашот, не ожидавший такого поворота событий,  взвыл и инстинктивно ослабил хватку. Этого ей хватило, чтобы освободиться. Выскочив из гостиной, Анжелика заметила на двери защёлку. Быстро её повернув, она бросилась в свою комнату. И там принялась лихорадочно заталкивать вещи в сумку, стараясь не прислушиваться к ударам и гневным выкрикам Ашота, который грозился высадить дверь. Анжелика понимала, что в её распоряжении считанные минуты. В любой момент могла вернуться Гуля, да и разъярённый Ашот, похоже, взялся за дверь всерьёз. «Слава Богу, что паспорт при мне!» - пронеслось у неё в голове.

Выбежав на улицу, она помчалась, не разбирая дороги, подальше от этого злополучного места. Ей опять пришлось ночевать на вокзале. Она всё время просыпалась и озиралась по сторонам: казалось, что вот-вот нагрянет разгневанный Ашот. Анжелика натянула на голову капюшон, спрятала волосы и вообще постаралась быть как можно более незаметной. Но всё равно дежурные по вокзалу, да и забредшие погреться сомнительные типы бросали на неё, кто подозрительные, а кто и заинтересованные взгляды. Едва дождавшись утра, она поспешила на выход. Ужасно хотелось есть. Бросив взгляд на ценник в привокзальной палатке быстрого питания, она поняла, что денег ей хватит только на пластиковый стаканчик чая. Пожилая продавщица, заметив её сомнения, в придачу к чаю дала ей сладкий пирожок.

- Спасибо! – поблагодарила Анжелика.

- Да ешь на здоровье!  - воскликнула сердобольная тётушка. – Ты ж прямо вся зелёная, кожа да кости! Приезжая, что ли?

- Да.

- А к нам зачем? – продавщица, видно, была словоохотливой, а отсутствие покупателей в ранние утренние часы позволяло ей поговорить.

- Работу ищу.

Анжелика и не заметила, как съела пирожок.

- Знаешь что, - задумчиво проговорила женщина, - тут, я слышала, нужны люди на рыбоперерабатывающем заводе… Только работа там, говорят, тяжёлая. Да тебе лет-то сколько? Совсем девчонка!

- Восемнадцать, - соврала она.

Продавщица рассказала ей, как добраться до завода. Уже скоро Анжелика сидела в тесном кабинетике, который с трудом можно было назвать отделом кадров завода. Она опять прибавила себе возраста, но ей поверили, даже не удосужившись свериться с паспортом. И общежитие предоставили. А в приёмной ждали своей очереди ещё несколько человек. Анжелика боялась поверить в свою удачу и недоумевала, почему ей так повезло. Лишь потом она поняла, в чём тут дело. «Общежитием» оказались неотапливаемые бараки человек на пятнадцать-двадцать, работали сменами по десять  часов, платили крохи, которых хватало лишь на самое необходимое, а работа была изнурительной и грязной. Местные, понятное дело, обходили завод стороной. Сюда нанимались только отчаявшиеся приезжие, да и тех надолго не хватало. Как только подворачивалось место получше, люди уходили, так что текучка была постоянной.

Анжелика потеряла счёт времени. Она приходила со смены, проглатывала хлеб и  картошку, запивала водой и, надев на себя всю тёплую одежду, которая у неё была, падала на кровать, моментально проваливаясь в тяжёлый сон.

Но месяц спустя на заводе была устроена проверка местными властями, и всех сомнительных рабочих пришлось уволить. В категорию «сомнительных» попала и Анжелика по причине того, что была несовершеннолетней. Руководство завода эта вынужденная чистка не очень смутила, потому что за воротами ждали новые  претенденты. А для Анжелики это стало настоящей катастрофой. Рухнула её последняя надежда на самостоятельную жизнь, а денег она так и не смогла заработать. Сказывались  ужасная усталость и постоянный недосып. Как сомнамбула, она, волоча за собой сумку, которая казалась ей непомерно тяжёлой,  побрела прочь.

Было уже по-осеннему холодно. Начался дождь. Сначала нудный и моросящий он постепенно стал усиливаться. Анжелика в отчаянии присела на ближайшую лавочку возле подъезда многоэтажного дома.

- Дева, негоже так сидеть под дождём – простудитесь! – вдруг услышала она позади себя насмешливый глубокий голос.

Не было сил вступать в какие-либо беседы, но это странное обращение «дева» заставило её обернуться. Голос принадлежал невысокой женщине средних лет, которая стояла под зонтом и с интересом её рассматривала.

- Мне некуда идти, - глотая слёзы, проговорила Анжелика.

Она надеялась, что их скроют струи дождя, стекавшие по её лицу. Женщина помолчала, как будто что-то обдумывая.

- Пойдём, - вдруг сказала она.

- Куда? – испуганно спросила Анжелика.

- Дева, не задавайте лишних вопросов…

Женщина повернулась и направилась в сторону подъезда. Анжелика с некоторой опаской пошла за ней. Жизнь учила её не доверять незнакомым людям, но тут выбирать не приходилось. Они поднялись на шестой этаж и оказались в просторном холле.

- Пальто вот здесь пристрой! – переходя на «ты», деловито приказала  женщина и указала на объёмный полупустой шкаф. – Ванная комната по коридору налево. Умойся и приведи себя в порядок. Сейчас будем ужинать. Ах, да… Меня зовут Изольда Иннокентьевна. Сложновато, да? Зови меня просто Изольда. А ты у нас как зовёшься?

- Анжелика…

- Забавно! – усмехнулась женщина. – Изольда и Анжелика! По-видимому, нашим родителям пришлось изрядно напрячь свой мозг, чтобы выдать такие имена…

Анжелика слабо улыбнулась. Впервые за долгое время. У неё голова шла кругом от тёплого дома с ванной, домашней еды, да и от самой Изольды с её низким грудным голосом и слегка насмешливой манерой разговора, когда не понятно, шутит она или говорит всерьёз. Незаметно для себя она выложила Изольде всю свою историю. Та долго молчала, курила, пытаясь скрыть волнение. Рассказ Анжелики, поражающий по своей сути, казался ещё более диким оттого, что поведан был будничным тоном, как нечто само собой разумеющееся.

- У меня поживёшь, - безапелляционно заявила Изольда.

- Спасибо… - растерянно поблагодарила девочка. – А вы не боитесь пускать в дом незнакомого человека? Вы же меня совсем не знаете!

- Дева, я тебя умоляю! – поморщилась Изольда. – Я вижу людей насквозь. Не первый год замужем!

- Вы замужем? – насторожилась Анжелика.

- Ты меня уморила! – рассмеялась Изольда. – Это так говорят. В том смысле, что я хорошо разбираюсь в людях… Вообще-то, я одна, как перст.

Оказалось, что Изольда – довольно известная актриса, которая раньше много снималась, а теперь, в основном, преподавала в театральном институте и немного играла в местном театре. С личной жизнью у неё не сложилось, детей не было. Но она не любила говорить на эту тему, видно, была там какая-то грустная история. Анжелика, оставшись у Изольды, сначала не могла поверить, что это всерьёз и надолго. Первое время она вскакивала по ночам: ей всё казалось, что в комнату вот-вот ворвётся папаша или что нужно подниматься и идти на заводскую смену. Но, обнаружив себя в мягкой, уютной постели и вспомнив, что она теперь живёт у Изольды, успокоенная девочка засыпала. У Изольды были весьма обширные связи, и ей, не без труда, конечно, но удалось оформить опекунство над Анжеликой. Та в душе боготворила свою спасительницу, и их лёгкие, дружеские отношения вскоре переросли в тёплые и доверительные. Девочка пошла в школу, довольно быстро догнала одноклассников, и через несколько лет получила вполне приличный аттестат, который позволил ей поступать в театральный институт. Ещё в начале их знакомства Изольду поразила утончённая внешность Анжелики, которая никак не вязалась с уродливыми обстоятельствами её прошлой жизни. Безошибочным чутьём профессионала она уловила тот внутренний огонь, который пока ещё только набирал силу, но при надлежащем подходе должен был разгореться и подарить миру новую талантливую актрису. Изольда много занималась с девочкой, часто они просто бродили по парку и беседовали по душам, а порой сидели, обнявшись, и смотрели какую-нибудь слезливую мелодраму. Изольда старалась подарить Анжелике всю свою нерастраченную нежность и хоть немного отогреть её …

… Всё это было много, много лет назад. А сегодня известная, успешная актриса Анжелика Воронина спешила после долгих выездных съёмок очередного фильма домой, к той, которая всегда её ждёт, которая всегда ей рада. К ней, своей маме…

Анжелика в ожидании лифта нетерпеливо постукивала каблучком. Сейчас она позвонит в дверь, раздадутся шаркающие старческие шаги, дверь распахнётся, и её, подслеповато щурясь, заключит в объятия самый дорогой на земле человек…

- Здравствуй, мамочка!

- Приехала! Дева моя!      
60 Необычное путешествие
Анна Эккель
Ольга еле дотащилась до дома. В руках две тяжеленных сумки. Это объедки для собачьего приюта. Код подъездной двери  пришлось набирать, чуть ли не носом. Открывшуюся дверь ловко пнула ногой, и пока та возвращалась на исходную позицию, женщина успела прошмыгнуть в стремительно тающий проём.

Хорошо, что квартира на первом этаже, карабкаться по лестнице не надо. Здесь остались всего две жилых  квартиры, остальные – офисы. Ольгина, и за стеной Вовкина. Соседа своего она редко видела. После внезапной смерти горячо любимой жены, он стал целенаправленно спиваться. На вопрос, зачем он это делает, отвечал, что самоубийство - грех, а так  быстрее попадёт туда, где встретит свою любимую Наталью. И, надо сказать, он уже был совсем близок к своей цели.

Тускло горела  лампочка, освещая центр лестничной площадки. Ольга шагнула в темноту туда, где находилась её дверь.
С облегчением опустила сумки на пол и полезла в карман за ключами. Руки онемели и связка, весело звякнув, упала на пол. Ольга выругалась. Она со скрипом опустилась на колени, так как поясница уже давно не сгибалась и начала руками шарить по разбитому кафелю, с надеждой нащупать ключи. Вдруг её руки наткнулись на чьи-то босые ноги.

- Ой! Извините, вы кто? (культура, она и в Африке культура).
- Да я это. Сосед твой – Вовка.
- Ты что? Трезвый?
- Ага.
- Что-то случилось?

Вовка тоже встал на четвереньки, чтобы было удобно общаться.

- Оль, мне поделиться радостью не с кем. Поговори  со мной.
- Ну, делись.
- Знаешь, я машину времени изобрёл. Вот.

Пауза. Ольга пыталась понять, пьян сосед или у него крышу снесло.

- Так вот, мне подопытный нужен, который  испытает её. По старой дружбе не согласишься?
- Вов, давай я тебе денежек на бутылочку дам, а ты от меня отстанешь.
- Ты, что?! Не веришь мне? – совершенно  трезво и обиженно прокричал Вовка.
 - Да, верю тебе, верю.

Ольга вспомнила, что он когда-то, в «прошлой жизни», работал ведущим инженером в одном из секретных НИИ. Теперь в том здании распологались развлекательный центр и торговые точки по продаже всякого барахла.

- А что делать-то надо?
- Идём. Покажу.
- Идти не могу, только если ползком, на четвереньках. Не поднимусь я с пола, - хихикнула Ольга.

                                                      ***
Женщина замерла от восторга. В совершенно пустой комнате,  стояло кресло и к нему тянулись множество  проводков, мигали разноцветные лампочки. Всё было, как в кино.

- Ну что, рискнёшь? – с волнением спросил Вовка.

У Ольги в голове пронеслись картины сегодняшней её жизни. Терять было нечего.

- А, давай! Будь, что будет.

Ольга была заинтригована. Давно в её серой жизни ничего не происходило, а здесь такое приключение ждёт. Вовка же был счастлив и пел соловьём:

- Вот, Олечка, когда решишь, что пора возвращаться, нажмёшь на кнопочку этого браслета. Поняла? – и с этими словами он аккуратно надел ей на руку какой-то пластмассовый ремешок.
- Ну, всё готово. Садись в кресло.

Ольга нерешительно шагнула вперед.  «На что согласилась? Совсем обалдела. Мало ли что он по пьянке здесь наковырял. Каков будет конечный результат?» Она оглянулась, Вовкины глаза горели нетерпением. «Эх, что ради мужиков не сделаешь!»

- Давай, сажай меня в свою машину времени.
- Ты не волнуйся. На первый раз я возьму самый малый диапазон.
- А ты уверен, что будет и второй?


                               ***
Раз, два, три. Ольга почувствовала, что  не сидит в кресле, а стоит за шторой. «Надо же, живая. Неужто, сработало!». Тихонечко выглянула. Стоял полумрак, но комнату она сразу же узнала. Это Вовкина квартира, но прежняя, когда его жена была жива, чистая и ухоженная. Вдруг резко раздался звонок в дверь. Из спальни вышла Наталья и пошла открывать дверь. Послышались сдавленный вскрик и невнятные звуки борьбы. В комнату ввалились два амбала. Один крепко держал женщину, закрывая ей рот, второй что-то вытаскивал из своего кармана.

- Давай, коли быстрее, а то скоро  мужик с работы вернётся.
- Так держи бабу крепче. Я попасть не могу.
- Смотри, коли только в палец, чтоб никаких следов не было.
- Ну что, дура, не согласились продать по-хорошему квартиру, теперь даром возьмём.

Наталья как-то разом обмякла и они, осторожно опустив её на пол, придали телу естественное положение,словно женщина упала в обморок.

- Всё, валим!

Ольга стояла за шторой и боялась дышать. Она знала, что Наталье уже не поможешь. Потом экспертиза установит, что та умерла от сердечной недостаточности. Бывает, ведь сейчас время такое, нервное. Молодые не выдерживают,  а тут сорокалетняя женщина.
Буквально через несколько минут  услышала, как снова открылась дверь и Вовкин радостный голос:

- Натусь, что мужа любимого не встречаешь?

Он вошел в комнату и на автомате включил свет. Из его рук выпал букет роз и пакет с продуктами. Один из фруктов докатился до Ольгиных ног. Пауза. Вовка медленно опустился на колени и, обняв мёртвую жену, закричал нечеловеческим голосом.

                             ***
Ольга сидела в кресле и сжимала апельсин. Вовка крутился вокруг неё юлой.

- Ну что? Получилось? Не молчи. Говори, что видела?
- А пошел ты!

Ольга со злостью запустила фруктом в стену.
Она собралась уходить, но Вовка встал перед ней и раскинул руки.

- Не отпущу, пока всё не расскажешь.

Делать было нечего, как врать экспромтом.

- Ну,ну я ничего толком не успела рассмотреть. Так как-то всё непонятно было. Словно ночной лес. Очень холодно и поэтому я так быстро вернулась. Вот и всё.

Вовка недоверчиво посмотрел сначала на Ольгу, потом перевёл взгляд на стену, где осталось пятно от разбитого апельсина. Вероятно, за ту секунду Ольгиного возвращения фрукт прожил целую жизнь и успел так состариться, что не пережил резкой встречи со стеной.

- Оль, я забыл тебя предупредить, чтобы ты ОТТУДА ничего не брала и ничего ТАМ не оставляла, и ни с кем не разговаривала.
Ладушки?

- Ты что, серьёзно думаешь, что я снова в это кресло сяду?
- Оленька, прошу тебя, умоляю, ещё разок! Ты - добрая, хорошая. Ты не откажешь!

Делать было нечего, да и ей было безумно интересно, что случится на этот раз.

- Ну, ладно. Но это будет последний заход. Понял?

                            ***
Раз, два, три. Ольга опять стояла, уткнувшись в какую-то толстую тряпку. Пахло специфической пылью. А, вспомнила, точно - запах театральных кулис. Посмотрела вверх. Высоко в темноте вырисовывались колосники. Зала не видно. На сцене концертный рояль, он ярко освещён. Красивый молодой мужчина, одетый во фрак, импровизировал. Тонкая, гибкая фигурка белокурой девушки облокотилась на инструмент. Она внимательно смотрела на музицирующего. Ольга поняла, что присутствует на свидании влюблённых. Не прекращая играть, парень спросил:

- Когда же я услышу твоё «да»?
- Ещё рано,- кокетливо ответила возлюбленная.

Парень встал и подошёл к ней. Над залом серебряным  тенором прозвучало:

- «Ольга, ты меня не любишь».

Блондинка в ответ засмеялась и захлопала в ладошки.

- Ты, мой Ленский. Скоро дам тебе ответ. Очень скоро.
- Тогда шампанского! Я сейчас, - и он исчез.

Девушка явно была влюблена и опять засмеялась своим мыслям о скором счастье.
Ольга же за кулисами вздрогнула. Она узнала себя и вспомнила всю ситуацию. Если сейчас не вмешаться, то будет трагедия. Это чистый воды обман со стороны мужчины.
«Что делать? Как спасти себя, как предупредить? Ни в коем случае нельзя, чтобы девушка меня увидела или услышала, тогда она умрёт».
Ольга собрала все свои силы, максимально сосредоточилась и стала «буравить» взглядом затылок блондинки. Несколько секунд и та вздрогнула, словно почувствовала чужое присутствие.

- Кто здесь?

Только эхо.
Ольга старалась из последних сил. Приказывала:
«Подойди ко мне! Подойди!»
Девушка невольно повернулось в правильном направлении и робко пошла к нужной кулисе. Ольга для усиления эффекта вытянула вперед руки. Та тоже подняла руки и вот - касание. Между ними была только чёрная бархатная материя, но каждая чувствовала прикосновение. В какую-то долю секунды Ольга успела передать информацию. Юная же Ольга резким движением откинула занавес, но за ней уже никого не было.
                                          
                  ***
Ольга очнулась в кресле, она тяжело дышала, на лбу испарина, сердце билось как сумасшедшее. Сосед отпаивал её водой.
Спустя некоторое время, когда всё успокоилось. Женщина прошептала:

- Вов, она тебе очень дорога, твоя машина времени?

Он, недолго помолчав, ответил:

- Я всё понял. Ты видела, как убили мою жену, я ведь единственный не верил в случайную смерть Натальи.
И ты увидела себя в решающий момент своей жизни.
Это очень страшная игрушка. Ещё не пришло её время.
Я согласен убить своё творение.