Так уж случилось, что Тузика мы с мамой приобрели вместе с двором, переехав в это село с Урала. И двор-то доброго слова не стоил: кавказская мазанка из самана с травой на крыше, сарай в один сноп камыша, но обмазанный, слава богу, летняя кухня тоже камышовая, тоже обмазанная и тоже пробиваемая кинжалом насквозь даже моей детской ручонкой. Кстати, я тогда уже был шестиклассником. С огородом, пожалуй, нам повезло: ровная сотка, с выходом к речке, уже огороженная с двух сторон, с удобным колодцем посередине. И всё таки, как потом оказалось, самым аховым, самым убойным и самым выгодным нашим приобретением был, представьте себе, Тузик. Да-да, именно кобель и никак иначе. А новость сию нам принесла соседка, бабуля лет семидесяти. Тузик лежал в тени за углом, а как бабу узрел, рванул за сарай, как от крокодила.
Что это с ним? - подумал я.
А баба и ответила: - Обиделся он на меня. И далее рассказала нам с мамой о том, как они с Тузиком жили душа в душу, как он заносил её обувь под крышу, если вдруг дождь начинался, как он со второй смены встречал её у моста, как принёс ей книгу, похожую на её молитвенник, как он яйца ей носил, воруя их по всем соседям.
- Представляете,- говорит,- лежит будто спит, а сам уши топориком - чуть кура где ахнула, он сразу в зелень и туда. Как на охоте. И ведь каждое же гнездо и каждую курицу знает. Глядишь, минут через десять несёт яйцо, как своё, да как же миленько, осторожненько, и не кинет ведь друг на друга, а кладёт рядышком на соломку или на тряпку. И это при том, что почти в каждом доме ружьё, собака. Того и гляди ведь застрелят. Ну, золотой пёс, как ребёнок! А я, дура такая, знаешь что сделала? Взяла да овчарку приобрела. Вот тут и началось, обиделся насмерть, встречать перестал и про яйца забыл, и где он был и что ел больше месяца одному богу известно. Я смотрю, он к вам липнет. Так вы уж его не обидьте. Жалко ведь, господи!
- И морда-то у него детская. Так может он как раз яйцами и питался? - вставил я, абсолютно уверенный в той догадке.
- Нет-нет, -вскричала баба, - Если бы так! Не ест он сырые, давала уже. А вот жареные, даже на тюленьем жиру, с удовольствием уплетает. Я ведь первый-то раз поругала его за яйца. Так он два дня со мной не общался. А яйца стал носить в ваш сарай, но опять же - именно для меня. В хате-то вашей никто не жил и сетки между дворами тогда ещё не было. Ты, милок, знаешь что? Нырни ка в сарай, может там и для вас уже есть подарочек?
Я сразу через окно туда, и что бы вы думали? У самой дальней стены, чуть правее окна, на подстилке из травы прямо таки сияли пять крупных куриных яиц, как будто он их и снёс, несчастный. Вот, мол, вот вам! Чай, я тоже на что-то годен. Примите меня, пожалуйста. А у меня так слёзы и хлынули. Я в хату, «прогнал» бабулю, принёс яйца, позвал Тузика, и хотя мы сами ещё не обедали, мама всю сковороду жареных яиц вывалила в лучшую нашу миску и подала имениннику. Нет, ну это было нечто! Он хватал, обжигаясь, теряя, таращась на нас - не передумали бы, не отняли бы, да и не выгнали бы эти чужие пока хозяева. А как всё проглотил, так и уставился на нас двумя слезинками из обоих глаз, похоже, удивляясь и нашим слезам от такой-то спокойной и сытой жизни.
Конечно же, Тузик – дворняга, помесь какая-то. Морда собачья, но как же энергична. Бывало, так и улыбается, так и играет, если найдёт для себя игрушку. А тогда мы едва пообедали, бабуля снова явилась. Я, было, испугался за пса, но тот только взглянул на старуху да и отвернулся - меня, мол, и без тебя накормили, а ты иди и милуйся со своим волкодавом, он тебе там наохраняет.
Я хоть и малый тогда был, но сразу сообразил, что баба и первый раз приходила вовсе не мириться с псом и не только познакомиться с новой соседкой а скорее узнать от неё, как от главной героини неимоверной сплетни на всё село, хоть что нибудь новое да убойное. Разумеется, все знали только схему - мол, Макарыч привёз к Филькину бабу с ребёнком, который - копия он, но только трезвый и без погон. Это они про меня - шестиклассника. А жена, стало быть, против, приказала весь багаж их сжечь чуть ли не с ребёнком. А баба, якобы, кровь с молоком, вся из себя и от милицейского генерала удрала. Приехала б она к кому другому да хоть бы и с негритёнком, никто бы и не удивился. Но начальник милиции Филькин по общему мнению крышевал в том селе всё - ловлю осетровых, рыбоконсервный завод, животноводческий колхоз, рыболовецкий колхоз с двадцатью заморскими кораблями. Более того, народ повесил на него убийство девочки - квартирантки из молодой приезжей семьи, остановившейся у них всего на одну ночь. Ох, да если бы только так. Если бы только майор и его банда безобразили там вне закона, а то ведь именно с его, майора, попустительства и большинство населения села давно увязло в воровских махинациях с икрой, с бараниной, с шерстью, с осетриной... Вплоть до того, что солнечные отмостки большинства сельских домов должно быть уже на метр пропитались рыбьим жиром, стекающим с осетровых тушь, открыто жарящихся на солнцепёке. Вот ведь Факт неоспоримый, неуничтожаемый. А что коль генерал сюда махнёт, да со витой, да с ревизией? Ребёнок же здесь. Это опять про меня. Чёрт те что городили. Да, не было тогда у нас с мамой мужа, одни мы приехали. Сплетню пустил наверняка Макарыч, который нас с вокзала привёз и багаж наш сжёг по приказу хозяйки. Мы, видите ли, вшей могли привезти. Да и спровоцировала всю эту мерзость именно она, хозяйка, мамина двоюродная сестра, которая нашла нас в России, завалила письмами и даже денег на дорогу выслала. Мы-то ехали как в сказку, поверив письмам, а тут вон оно что оказалось. Более того, она же сразу и все деньги у мамы хапнула. Не нужны, говорит, они тебе. На всём готовом будешь жить. А не захочешь, подыщем жильё и живи, как знаешь, зато будем рядышком две сестрички. А то ведь здесь хоть волком вой, мусор один кругом. Однако поселила = она нас не в доме, а с прислугой во флигеле. Маму устроила на завод. Меня - на полив огорода, освободив от этой обязанности сына, лентяя. Кормила сносно, но на каждый пустяк маме приходилось у неё деньги выпрашивать. Помню как у меня ботинок развалился и мама никак не могла осмелиться сказать ей об этом. Потом оказалось, что и на заводе-то мама оформлена только до окончания путины. А потом как же?.. Остаётся снова к сестрёнке в прислуги, на двух коров, на свиней, на уборку дома, ибо тамошняя служанка, рядом живущая, тоже заявила об увольнении. Разумеется, такой оборот нам с мамой невмоготу. И мама кинулась искать хоть какое-то жильё.
Подруги по цеху нашли ей сразу три хаты. Мама - к сестре, давай, мол, мои деньги, я хату нашла. Сестра сразу, как лом проглотила. Куда что девалось.
- Какие,- говорит,- деньги? Разве я два месяца брала с тебя за квартиру, за питание, за услуги, за пожитки, за устройство на работу? Я ведь учёт вела до копеечки. Могу показать, если угодно. Нет, милая, это ты мне должна в два раза больше, чем привезла. Но я не такая. Я прощаю. Иди с богом. И попробуй найти лучшую жизнь, чем у меня. А не найдёшь, приползай, подберу на тех же условиях. До утра можешь спать, и позавтракать можешь, а обеда для вас уже нет, коль не передумаешь.
Ночью с мамой истерика. - Но вот куда, куда нам теперь,- кричала она,- и там-то мы хату продали!.. А теперь вот ехать некуда, не за что и здесь нельзя оставаться. О, мы несчастные! И мужа-то у меня нет, и заступиться-то за нас некому!
После этих слов и я разревелся, чувствуя, конечно же, и свою вину. Ну что я мог-то тогда? Но за стенкой жила кухарка Марфа Степановна с дочкой. А старшая её дочь работала на том же конвейере, что и мама, и они даже дружили. Как потом оказалось, услышав все наши стенания, Марфа чуть свет послала младшую дочь в село к старшей рассказать про нашу беду. Я же, едва мама ушла, рванул к Пашке, моему новому другу, с которым вместе поливали огороды, бегали на море, на охоту, и вообще расставались только на время сна. Его баба с дедом, услышав нашу беду в изложении внука, сразу предложили переселяться к ним хоть на всю жизнь и бесплатно.
Мы же с Павкой вскипели местью. Да-да, местью. Ещё и какой, чёрт побери. Особенно взвился Павка: - Да мы их, скотов, перестреляем, кричал, он на огороде возле шелковицы. Я поначалу возражал, но Пашка был неумолим: спалить их всех, вместе с коровами и свиньями, убить их «бесценного» пса, избить их лодыря Вовку. Тогда я предложил взорвать их заморский катер, отчего Пашка так ошалел, что тут же воскликнул: - Да на хрена его взрывать? Отвязать, оттолкнуть и он сам разобьётся о мостовые сваи или в море от шторма рассыплется. Импортный катер Филькиных мы однажды вдели и он действительно был что надо - с каютой, с парусами, со стационарным мотором. Теперь уже, накрытый огромным кулём брезента, он конечно же предназначался не для прогулок, не для рыбалок, а скорее всего для мгновенного дёру за границу, если придётся. Ну мы с Павкой его и приговорили, чтоб не удрали.
А что ж на заводе, как там мама? Не передумала ли? А маме в цеху и поплакать не дали, все окружили, заболтали, зацеловали. Даже все приезжие уже знали этих Филькиных. Потому и решили не дать бандюкам в обиду такую милую подругу, да ещё с золотым ребёнком. Начальник смены тут же и план представил, согласно которому уже было собрано две тысячи рублей, договорено с нотариусом, с машиной и уже был список людей с адресами, которые могли пожертвовать для нас с мамой кое что из своего имущества. А уже после обеда инициативная группа из двух девчат и пары мужиков, захватив деньги, маму и нотариуса, вполне законно купила для нас ту самую хату вместе, конечно же, с Тузиком. К концу же рабочего дня те же люди на той же заводской машине привезли всё ,что нам надо на их житейское усмотрение -мебель, кровати, матрасы, постельное бельё, два ковра, обувь для меня и мамы, платья, брюки, носки, посуду и даже занавески на окна. Одна тумбочка и кровать оказались лишними, так мы их в сарай определили. А вот чтобы всё таки справить новоселье, всё привезённое было расставлено и развешено. И уже в конце рабочего дня большая часть цеха с гармонью, с песнями со спиртным и провиантом, демонстративно проследовали мимо дворца Филькиных на наше почти бунтарское новоселье. Представляю, как бесилась сестрица.
А что же с катером, как, когда? А может и не стоит уже? Ой нет, ни за что! Таким тварям нельзя прощать, думали мы с Павкой, к тому же к нашей идее ещё и дед примкнул, старый большевик и до сих пор преданный сторонник советской власти. С нами он, конечно, не пошёл, но заставил взять с собой лопату и две оглобли, предвидя точно картину «боя». Катер стоял в крохотной самодельной бухте и был привязан к материку кроме двух якорей ещё цепями к двум трубам и к железнодорожному рельсу, вкопанному, должно быть, метра на полтора, поскольку от удара стопой ноги даже не дрогнул. Да нас, собственно, это не волновало. Мы ведь как себе представляли - смахнём ножовкой три замка, да и в дамках, как говорится. Но обе трубы мы просто согнули, раскачали, вытащили да и выбросили на «корабль» вместе с замками. Однако дугу огромного замка, висевшего на рельсе ни одно полотно по металлу даже не царапнуло. Выкапывать же рельс ах как не хотелось. Это ж, пожалуй, и ночи бы не хватило. И что бы вы думали? Тузик вдруг понюхал, чихнул на тот рельс и начал копать первым. Мы так и обмерли. Кобель зря копать и чихать не будет, небось унюхал чего. Ему-то что - показал да и ладно. А у нас всего одна лопата. Пока Павка «летал» за второй, моя наткнулась на нечто твёрдое, но не на камень или метал и не на дерево. Вдвоём мы скоро обкопали рельс до упора, и, представьте, вытащили некую полуметровую «куклу», точно входящую в боковой паз почти первобытного рельса. По весу вроде не деньги не метал и вообще фиг знает что. Павка прыгнул с той штукой под обрыв, да в сторонке и обвалил на неё козырёк поверхностного чернозёма. Ну это так, на пол-часа, пока с катером управимся. Однако чуть ниже, в том же рельсе мы обнаружили ещё одну точно такую же «куклу», но уже значительно тяжелей. А это уж точно металл, решили мы. Но в этот миг зверски сверкнуло небо, бухнул гром и обвалился настоящий и спасительный для нас ливень. Яму под рельсом залило. Тащить по мокрому стало легче. И мы без проблем извлекли рельс, свалили его с обрыва. И по мокрым оглоблям, блестящий рельс, с рёвом и скрежетом зубов, мы всё же перевалили через борт на корабль в ярый поток воды, летящий по палубе и брезенту. Забрались на борт, скинули брезент, подняли якоря и спрыгнули с судна, вывели этот «Скорпион» из уже размываемой бухты, да и толкнули на быстрину и без того сумасшедшей реки, из которой сами-то еле выплыли. Разумеется, «куклы» уже накупались, да и мы тоже. Ко всему и ливень стал ледяной, всё наглел и наглел, грозя перейти в непрерывный, убойный град. И всё же мы успели, успели вскочить сперва под козырёк сарая, потом в мастерскую деда, где старики уже ждали, не на шутку перепугавшись за нас по причине якобы настоящей небесной кары. Не обратив внимание на наши находки, дед прежде всего влил в нас по полстакана самогона, растёр каждого до невозможности, и только потом с осторожностью, деловито взял первую нашу куклу.
В первом тяжёлом свертке оказался деревянный ящик, залитый воском, с набором древнейших золотых монет. В более лёгком - килограммов пять гранённых бриллиантов, тоже залитых воском. Кстати, верхние слои монет и камней под тончайшим слоем воска так и сияли, так и сияли. И всё же дед выковырнул одну монетку и один камень, дал нам подержать, полюбоваться и тут же снова воткнул, загладил, но упаковывать не стал, ибо возник главный вопрос - куда такое богатство девать? Ведь надо же спрятать. Павка сказал, что можно на трос и - в речку. Я - прилепить их к трубе на крыше. Дед предложил вроде бы и простое, но забавное - сдать всё под охрану самому господу,поскольку оба ящика, если без упаковки, точно помещались в святом углу за иконой. Сказано – сделано и даже баба не возразила.
Дело было уже в воскресение. Чтобы не разбудить маму, в хату я забрался через окно. Утром меня разбудил Павка. И мы с сумками, якобы за хлебом, как всегда смеясь и болтая, плелись вдоль заборов, с тревогой ожидая появления красного дома Филькиных с его огромным двором, с воротами и решётками. А вот тут мы, пожалуй, ошиблись. Нам бы на тот двор взглянуть получше. А то мы едва с ним поравнялись и вдруг выстрел. Я сразу отметил - ружьё! Из-под Тузика выпорхнула струйка пыли. Предполагая следующий выстрел, я накрыл собой пса, затем схватил его и метнулся прочь из зоны обстрела, заподозрив стрелка именно во дворе Филькиных. Мне-то было не до того. А вот Павка точно видел, что стрелял Вовка, лёжа за оградой. Он же, дурак, тем самым не только выдал все подозрения семьи, но и вместо картечи сунул в ружьё мизер для воробьёв, да и тот всадил в грунт, от чего только две рикошетные дробины пробили шкуру кобеля на левой передней ляжке. Дома мы в пять минут всё извлекли, прижгли, смазали, дунули, плюнули, заговорили и Тузик наш уже резво запрыгал вокруг нас, требуя продолжения похода. Да и нам бы в радость, но как? Берегом? Так там наверняка уже менты. Улицей? Так тот придурок может еще раз пальнуть, коль родителей дома нет. Да и хрен с ним,- сказал я,- пойдём напролом, и по морде ему если что, мол, что за стрельба в божий свет? Так же можно и в людей попасть. Павка аж взвизгнул на тот сюжет, и мы помчались, уже готовые чуть ли не к сражению за справедливость. Более того, мы ещё и постучали в звонкую сталь ворот. Но вышла Марфа Петровна: показала нам большой палец: мол, молодцы, ребята, но тут же и смела нас той рукой во избежание ещё одной пакости.
- Видал?- начал я, - даже Марфа про нас знает. А на мосту, небось, обломки катера и милиция... Хотя милиция вряд ли. Ведь с катером и клад завязан. Скорее всего, нас уже начали искать потихоньку. А как найдут - перетопят как котят, и сами мгновенно смоются,- рассуждал я, чему Павка кивал, соглашаясь. А стоило мне запнуться, он тут же вставил: - А ты что, собираешься живым, что ли, к тем скотам? И не выдумывай. На мосту давай сразу через перила. А коль удастся удрать, то у нас два ружья, и по два патронташа, хоть постреляем в своё удовольствие. А вот повоевать в той ситуации нам с Павкой так и не пришлось. Мост оказался совсем пустым. И тем не мене, опасаясь слежки, мы ни разу не заглянули через перила в поисках следов своего кошмарного подвига.
За хлебом была очередь, и большая. Мы разошлись и прислушались. Ни звука про Филькиных и вообще про какое-либо происшествие прошлой ночью. Но зато мы узнали о том, что в клубе уже продают билеты на обалденный фильм «Тарзан», о котором вся молодёжь гудела. Мы - туда. Денег, кроме как на хлеб, у нас не было. Я - к маме на завод. Нам бы ещё рубль на билеты. Но маму я вдруг не узнал. Вот представьте себе: не узнал и всё. Вроде как, мама, и не она, а как бы её сестра-двойняшка. И улыбка не та, и руки мнёт. Губы дрожали, глаза же так и стреляли искрами, как у пьяной или сумасшедшей. Ко всему, она сунула мне аж пять рублей. А за дверью шепнула: - Обязательно зайдите в буфет, поешьте. И вот ещё что, после фильма - сразу домой. Пашка домой и ты домой, у меня к тебе дело, нигде не задерживайся. Ты меня понял? Ну, с богом, будь умницей. Да, что там умница? Пашка сразу: - Что это с тобой? Ну, что? Ну что? А что тут сказать, если я и сам ничего не знал. Может мне и показалось? Говорят, у женщин всякое там бывает. Билеты взяли на первый сеанс, как я и маме сказал. Сели, пожрали и Тузика накормили. А вот кино я, так же, как Тузик под ногами, почти и не видел. Какие-то джунгли, обезьяны мужик с ножом на шее. А у меня в горле ком, в душе страх, мама перед глазами и всякие мысли одна другой страшней и обидней. Пашка, конечно, всё это видел, а как вышли, он снова ко мне пристал и даже обиделся за моё, стало быть, недоверие. Но я и рассказал ему всё про маму и все мои предположения по этой теме.
- Да фигня всё это!- вскипел он,- Ты, что, не понял? Это же Филькины к ней подбираются! Кто же ещё-то. Небось, через мастеров намекают, пугают, шантажируют. Куш-то какой потеряли. Вам надо или срочно мотать или... давай знаешь что? С трёх стволов ему в пасть да и сдадимся властям. Что нам будет, мы же дети. А то и наградят, если разберутся. А, как считаешь? Давай решай, пока не поздно, мать же на это не согласится!
Честно говоря, мне так хотелось поддержать друга, прямо аж ружьё в руках ощущалось. Но представив маму в горе, сказал «нет». За что получил плевок друга в мою сторону и его молчание до самого конца моста. Тузик же, соскочив с досок моста на пыль, вдруг замер, как перед дичью, оглянулся на нас да тихо поплёлся к реке, при том ещё заглядывая под мост, в ожидании чего-то очень интересного. Мы - за ним. И что бы вы думали? Там нас ждала такая «дичь», о которой мы и не мечтали. Перед нами во весь свой богатырский рост лежал тот самый майор Филькин - китель нараспашку, фуражка валяется слева, наган в грязи справа, а морда белая и застывшая, но злющая, как у цепного пса. Тузик - рычать, Пашка - за наган. И уже курок взвёл. Я вцепился в его руку руками, зубами. Выбил наган и пнул в воду. Затем показал ручей крови из-под тела и чёрную дыру на груди, над которой ещё пузырилась неостывшая кровь.
Мы мчались берегом впереди Тузика до знакомого нам места за поворотом, за виноградником, где сели, огляделись, отдохнули, Поболтали, да и разошлись по домам, как я и обещал маме, для какого-то её тайного предприятия.
Итак, что мы имели? С самоубийством лидера банды Пашкина версия вдрызг. Скорее всего им теперь не до клада, ноги бы унести. И как же теперь? Что там случилось? Как это мама решила уйти с работы в средине дня? Зачем я ей так срочно понадобился? Неужто снова бросать работу и ехать бог знает куда, по какому нибудь глупому приглашению? Не может быть! Ну не может быть! Уже работа, хата подруги, Пашка и Тузик есть. Но тут мы с Тузиком узрели настежь распахнутую дверь нашей, только что приобретённой хаты и уж рванули что было сил. Влетаю. Мама уже связала в узлы наши пастели и что- жарила на электроплитке. Увидев меня, она так и вскрикнула: - О Господи! Да чего ж ты так испугался-то? Всё, всё, успокойся! У нас теперь всё будет хорошо. Папа наш нашёлся. Да-да, нашёлся. Он здесь, в посёлке. Он скоро будет. Не плачь. Не плачь. Я ведь тоже думала, что он на войне погиб. А оно вон как. В тюрьме сидел, по анонимке. Ещё в такой тюрьме, где и письма не разрешали. А теперь он опять в МГБ в том же звании, на той же должности. А сюда прибыл, что бы разобраться с местными контрабандистами. Сейчас он приедет. И будем мы пока жить под охраной в гостинице. Только об этом ни-ни, даже Павлику. Всё понял? Вытри слёзы и успокойся, мужик ты или не мужик?
- А как же с тузиком?– сказал я.
- А вот этого я не знаю, с отцом решай.- сказала мама, и выскочила на лай кобеля и резкий стук дверцы кабины старого американского форда.
Я, конечно же ждал рослого статного подполковника, каким я его и помнил. Но в хату вошёл худенький, длинный мужичонка, в сугубо сельской одежде, но с пронзительным папиным взглядом и с той же чуть кривоватой лихой улыбкой. Я снова в слёзы, а вот двинуться с места, так и не догадался. Зато, когда папа расцеловал и спросил, как мы тут без него, я по детски и выдал всю правду-матку:
- Плохо,- говорю,- жили, всё по халупам, да по халупам, в холоде, в голоде, я болел два раза, и мама тоже и все-то нас так и норовили, выгнать, обидеть, обмануть. Вот и сюда мы так же попали.
Сказал, значит, я это да и снова в рёв. А у папы, похоже, все накопления горя-то лопнули, и он так разрыдался, так разрыдался: прям всем нутром, всей душой. В общем, рыдали мы все втроём так, что и Тузик заскулил, и баба прибежала, да и папин водитель, выйдя из машины понуро стоял и слушал, держа руку на поясе за фуфайкой. А уж, как успокоились, я к папе с кладом, с Тузиком, и вообще про Пашку, про все наши подвиги.
- Ладно,- говорит,- за клад всем объявляю благодарность. Тузика тоже возьмём, но при условии, что ты его сейчас же на речку и с мылом, с гребнем, вычистишь, вылижешь и притащишь в машину как младенца.
Сказано – сделано. Пока я мыл пса, папа с мамой подарили всю нашу движимость-недвижимость бабе Ксении и мы уехали.
Поселили нас на третьем этаже в двухкомнатном номере. Папа распорядился из номера не выходить, окна не открывать. И только теперь я хватился Пашки. А как же он-то, да и я то же? И тем не менее, от всех этих волнений мы с псиной уснули рано. Проснулись ещё раньше, потому, что Тузик, видите ли, захотел. Но выходить же нельзя. С подсказки мамы я вначале наорал на него, потом, открыв дверь, снова наорал, мол, можешь идти, но назад не пущу. И что бы вы думали? Кобель выбрал нас и унитаз, который тоже приятно пах. Едва я успел помыть кобеля, как мама показала мне на окно и так горестно улыбнулась. За окном творилось бог знает что. Народ, галдёж, милиция, солдаты, мотоциклисты, разномастные машины. Как потом оказалось, под начало папы ещё под вечер прибыл оперативный отряд чекистов, за ночь задержал кого надо, и теперь шла то ли погрузка, то ли перегрузка простых людей, и людей в наручниках. И как бы на фоне всего этого рядом с "газоном" стоял Пашка.
- И как только нашёл?- удивилась мама.
«Мушкетёр» был в полном боевом - в шляпе с пером, с накидкой на плече, с патронташем, со шпагой, с кинжалом, в высоких сапогах, с вещь-мешком, со старинным ружьём, и, конечно же, всё это он принёс мне в подарок, решив, что мы уже более не увидимся. Уж и не говорите, я готов был махнуть прямо в окно. Пашка с открытым ртом непрестанно махал нам рукой. А как я показал ему Тузика, так он сразу метнулся за ближний киоск - должно быть для того, чтобы никто из нашей семьи не узрел, как он в роли героя рыдал, как обиженная девица. Нас же папа устроил в автобус со свидетелями, где все строго сидели по местам, и окна были большими, но как мы ни пялились в разные стороны, готовясь остановить всю колонну, Пашку нашего мы так и не увидели.
- Наверняка с кем-то подрался,- сказала мама.
Из дедова письма мы узнали, что Пашка вскоре умер от воспаления лёгких. Тузик прожил с нами десять лет. Давно уже нет ни мамы, ни папы, и у меня уже внуки. А у входа в наш подмосковный дом стоит гранитная конура, возле которой в полный рост сидит мой любимый гранитный Тузик, ежедневно предлагающий мне и моей семье те самые куриные яйца, в количестве пяти штук, ну, конечно же, из чистейшего белого мрамора.