Да, конечно, гутенбергово изобретение, постоянно и старательно совершенствовуясь легионом последователей, создало Европу 15 – 20 веков. Более того, книгопечатание резко ускорило, если не сделало вообще возможным оформление протестантизма не как ереси, а как самостоятельного религиозного течения (кстати, оно же и разбило протестантизм на множество сект). Всё это так, но…
В Китае книгопечатание известно с 9 века (ксилография), в 11-м – по легендам – Пи (Би) Шэном был изобретён подвижный шрифт. Одновременно с Китаем книгопечатание появилось в Корее, Тибете, Монголии и Японии. И… ничего подобного европейскому взрывному развитию науки и техники не наблюдалось. В чём отличие?
Прежде, чем решать эту загадку, придётся условиться о значении некоторых важных понятий, поскольку эти понятия используются в построении исторических моделей развития общества. И если краеугольные камни моделей неопределённы, бесформенны, то что можно сказать о самих моделях? Плывут…
Факты
Железная, казалось бы штука – факт. Он и в Африке факт.
Однако…
Вот мы держим в руках Библию. Библия – это факт, но какой? Её цитируют как высший авторитет, на неё ссылаются в спорах, выдержки из неё приводят как обоснование собственных рассуждений. Всегда, когда ссылаются на авторитет, ВСЕГДА это – религиозный факт. Для уточнения, если ссылаются на зафиксированное мнение церковных иерархов или признанных церковью святых, это – церковный факт. Ссылка на мнение мамы – тоже факт религиозный. Опора на авторитет – непременный признак религиозного факта. Популярный, талантливый полководец всегда – хочет или не хочет этого - создаёт в своих войсках атмосферу поклонения своему авторитету. Иначе солдаты за ним не пойдут. Успешный политик в этом смысле ничем не отличается от полководца – только демагогии гораздо больше. Допустим, я ничего не понимаю в теории относительности, но хочу быть/казаться «интеллигентным» - я принимаю на веру выводы Эйнштейна без жалких попыток их проверить. В таком случае оперирование мнением Эйнштейна – тоже религиозный факт. Религиозный факт нужно учитывать, но полагаться на него нельзя никогда, его значение всегда зависит от использующего этот факт, а кроме того – чаще всего – подлинность религиозных фактов весьма эфемерна. А результатом их необдуманного использования могут стать огнестрельные ранения, иногда несовместимые с жизнью.
(Более безобидный, но очень характерный пример религиозного факта, считавшегося научным. Аристотель, величайший «научный» авторитет Средневековья, присвоил мухе (musca domestica) 8 ног – как пауку. Более полутора тысяч лет великие естествознавцы Европы говорили то же самое – у мухи 8 ног. Пока в 16 или в 17 веке, наконец, не пересчитали их. Вот – сила авторитета. Кстати, крестьяне не заморачивались знанием Аристотеля и на вопрос о числе ног у мухи, просто бы поймали экземпляр и пересчитали. Вот только вопрос задать было некому – высшее духовное не нисходит до низменного материального. Почему научность Аристотеля я поставил в кавычки? Потому, что этот великий мыслитель античности всю свою жизнь работал, не прибегая к эксперименту, все его выводы – результат тщательных, тонких, глубоких, но – размышлений.)
Другое дело – я взял кусок железа, измерил его объём, взвесил и вычислил плотность. Этот факт – научный, даже если его находит несмышлёный первоклашка, а не маститый густо дипломированный учёный. Научный факт может быть повторен независимо от его первооткрывателя; более того, предсказания, сделанные на основе научного факта, как правило, исполняются – например, железо тонет в воде, поскольку тяжелее. Научных фактов в багаже каждого отдельного человека немного, даже если это профессиональный учёный. За пределами своей узкой специальности, где он «обнюхал» все закоулки и твёрдо уверен в выводах и воспроизводимости доказательств, даже самый широкообразованный человек вынужден полагаться на мнения других учёных, правильность которых он проверить не сможет. Время энциклопедистов прошло, наука в целом разрослась настолько, что распалась на отдельные самостоятельные языки, а эсперанто для науки ещё не создан. Единственное, что скрепляет всё научное здание – религиозная уверенность, что факты и выводы проверены специалистами, доками в своей узкой отрасли. Правда, сколько было разочарований! Однако, в любом случае, опора на научные факты предпочтительные всех прочих – их можно проверить.
Третья группа фактов – спекулятивные. Здесь в этом слове нет и оттенка отрицательного смысла, просто эти факты – плод размышлений, умственных спекуляций. В эту группу полностью, с головой уходят вся математика и почти вся математическая физика. А также современная космогония и теория элементарных частиц. Спекулятивные факты зачастую прямой проверке не поддаются, эффекты, предсказанные ими, как правило, неоднозначны и могут истолковываться иначе, чем предлагал первооткрыватель (или первовычислитель?). Приборы, по показаниям которых мы можем судить об эффекте эксперимента, являются сложным передаточным звеном, преобразующим изменение свойств пространства в образы, которые наши органы чувств могут воспринять – след пера самописца, колебание стрелки, изменение цвета и т.п. При этом каждое преобразование внутри прибора происходит с некими допусками, в результате чего физики предпочитают оперировать не долями изменения свойств материи, а порядками – для доказательности.
Брутто-эффект в виде ядерного взрыва над головой очевиден, но логических цепочек, приведших к созданию атомной бомбы может быть несколько (а почему бы не бесконечно много?). Полагаться на спекулятивные факты некорректно – совершенно очевидно, что большинство не в состоянии будет проверить выводы, значит, им придётся принимать их на веру, либо так же – на веру – отвергать. Это обстоятельство превращает спекулятивный факт в религиозный.
И последняя, наиболее яркая и многочисленная группа фактов – факты данности. Что это такое? А это то, что мы видим вокруг себя, ощущаем вокруг себя, не задумываясь, что это, откуда и как это объяснить. Мы рождаемся, начинаем ощущать себя, мир – это данность. Наша Земля, пространство, время – факты данности, до поры мы не задаём себе вопроса – что это? Жить в мире фактов данности и не задумываться о прочих – счастливая доля. Память о такой жизни сохранилась в человечестве, как память о золотом веке или о времени пребывания Адама в Эдеме. Описывая какое-либо явление мы невольно используем образы из мира фактов данности. Поэзия целиком говорит на этом языке – языке метафор и сравнений с привычными нам с детства вещами и действиями. Использование фактов данности в каком-либо исследовании неизбежно – это язык сознания, однако всегда нужно отдавать себе отчёт в ограниченности этого языка по глубине и широте. Глубина – человеческим сознанием невозможно описать реальный атом, как он есть, со всеми его энергетическими уровнями и призрачностью электронных облаков. Чувствуете – все слова взяты из нашей обыденности. Так же невозможно описать мир звёзд и галактик – все слова будут взяты из «счастливого» прошлого. Широта – даже описывая явления одного с нами порядка (скажем, лунный пейзаж или погружение в атмосферу Юпитера), мы не в силах оторваться от образов нашего мира – мира фактов данности.
Опора на факты
Поскольку мы решаем задачу исторического прошлого, то надо поговорить, в первую очередь, о природе исторических фактов.
Чаще всего историки ссылаются на летописи, хроники, иные письменные останки прошлых эпох. Очевидно, что древнеписьменные факты невоспроизводимы, непроверяемы экспериментом, тексты их часто неполны и противоречат один другому. Таким образом, все писаные остатки прошлого – факты данности и научными, строго говоря, признаны быть не могут. По отношению к фактам данности, историки разделяются на две большие группы. Первая группа воспринимает древние письмена как высший авторитет, т.е. проявляет религиозное отношение к тексту. Вторая группа пытается осмыслить написанное, сверяет с другими источниками, строит на основании осмысления свои исторические концепции, т.е. подходит к фактам данности спекулятивно. Проблема состоит либо в бедности используемого материала, либо в избыточности «разноголосого» письменного наследия, а также, в вероятности иметь дело с поддельным документом.
Выводы обеих групп могут не иметь ничего общего с реально происходившими событиями, либо описывать их с неизвестной степенью «приближения к истине». Таким образом, главным выводом из рассмотрения природы фактов, является то, что историческая истина непознаваема в принципе (по аналогии с принципом неопределённости Гейзенберга в физике), возможны лишь описательные ВЕРСИИ прошлого. Второй вывод, давно очевидный для учёного сообщества, но яростно оспариваемый некоторыми историками – история не является наукой в строгом смысле слова. Если математические выкладки любой степени сложности могут быть проверены другими математиками равной квалификации, то исторические выкладки непроверяемы в силу природы фактов, лежащих в основе исторических спекуляций.
Иначе говоря, историк строит мост над рекою времени, где опорами являются некоторые факты, признаваемые им наиболее достоверными, а из своих рассуждений он строит ажурные фермы над водой.
Можно поступить иначе – в качестве опор взять устоявшиеся факты, приводимые в исторических энциклопедиях, факты, споры по которым уже отгорели, на которые оппоненты махнули рукой – ладно уж! И настилать свои мысленные конструкции на этих опорах, твёрдо помня об их ненаучности.
Отсюда выходит, что и последующее выяснение причин резкого возвышения Европы, разумеется, является ВЕРСИЕЙ и на научность не претендует.
Из того, что понятие «исторической правды» абсурдно, вовсе не следует, что бессмысленно реконструировать историческое прошлое. Напротив – опираясь на версию прошлого, можно предсказать версию будущего. А вот это мы уже сможем проверить и выбрать версию с наиболее точными прогнозами.