Рынок занимал целый квартал в центре города. Большая огороженная территория имела несколько входных ворот. Главные ворота выходили на Кооперативную улицу, а на противоположной стороне территории базара по углам были ещё ворота. Через одни приводили на рынок коров, телят, коней и привозили птицу и прочий живой товар и тут же и продавали. В крытом павильоне за прилавками стояли русские продавцы и заезжие кавказцы, которые торговали овощами и медом. Здесь можно было купить соленья всякие, сухофрукты, орехи, молоко и творог. Вдоль Садовой улицы стоял большой мясной павильон. Сложен он был из вековых бревен и имел капитальный вид. Под павильоном был огромный подвал с ледником для хранения мяса. Рядом с ним стояло странное сооружение – большая деревянная пирамида, по которой текла вода. Это работала система охлаждения в подвале.
Базар можно было пройти по диагонали, и так сократить дорогу. Рядом с центральными воротами была ничем не занятая площадь, на которой иногда цыганки устраивали пляски под бубен и собирали толпу зрителей. А ловкие воровские пальчики вытаскивали из карманов зевак кошельки, за которыми восторженные зрители забывали присматривать во время цыганского концерта. Цыгане до таких дел никогда не опускались, но получали от воришек плату за свои труды. Над базарной площадью огромный репродуктор распевал разными голосами песни о России, транслировал классическую музыку или долгими часами перечислял продукты и товары, на которые распространялось очередное Сталинское снижение цен. Казалось, что здесь, на базаре, некуда спрятаться. Покупатели и продавцы были на виду у всех. Всюду сновали люди. Чего только не было здесь в продаже! Можно было купить и стеганые одеяла, и перовые подушки, и готовые вязаные свитера, и необыкновенные китайские вазы с голубыми драконами, и искусно вырезанные шахматы, и в отдельных рядах топоры, вилы и лопатки. Искусно раскрашенные деревянные игрушки для детей, картины маслом и ковры на клеенке, тоже написанные масляными красками шли просто нарасхват! В фуражных рядах продавали зерно и корма для животных. За южными воротами базара на небольшой площадке работали сапожники. Они сидели в своих маленьких фанерных будочках со своим нехитрым оборудованием - сапожной лапой, шанцевым инструментом, дратвой, маленькими деревянными гвоздиками в баночке, с особыми облегченными сапожными молотками в руках. Они ремонтировали обувь. Мастера делали свежие набойки на сапоги, зашивали дратвой туфли, прибивали оторвавшуюся подошву. У каждой такой палатки всегда была небольшая очередь. Некоторые мастера были инвалидами. И не нужно было спрашивать, когда и где они ими стали. Недавно была война.
На низеньких колясках с небольшими колесиками передвигались калеки, которые не желали трудом своим зарабатывать на жизнь и стучать молотками в сапожных палатках. Они вставали на бойком месте и бросали рядом с собой свои поношенные кепки для милосердных людей, которые клали им туда деньги. Один из них бросил под ноги пилотку с красной звездой.
-Подними! – сурово сказал ему человек в гимнастерке без погонов, - не позорься до конца!
И жалкий калека торопливо поднял свою пилотку, отряхнул, спрятал в карман, а кто-то из сердобольных прохожих принес ему большую пеструю жестяную банку из-под леденцов для сбора подаяний.
Женщины клали деньги, отворачивались и плакали втихомолку. Среди прохожих не было человека, который бы не потерял в войну отца, брата, сына, племянника, дядю или любимого. Раны еще не затянулись. Недавно была война. Безногий матрос в сопровождении подростка сына, который стоял у него за спиной, растягивал меха гармошки и громко пел морские песни.
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, уходим далеко,
Подальше от милой земли!
Милостыню матрос не просил. Он пел на базаре только по воскресениям. Пел для души своей. Голос у него был приятный, пел он очень хорошо, а когда уставал веселить народ, сын брал в руки гармошку и пел песню про юного барабанщика. И звонкий мальчишеский голос перекрывал шум толпы на площади.
Однако, было на базаре одно потайное место, куда не всякий решался войти.
Два ряда грубо сколоченных киосков стояли, отвернувшись друг от друга в глубине базара, а между ними было узкое пространство - коридор шириной метра три, не больше! Здесь распивали забулдыги свои бутылки на троих или четверых, здесь гадали на картах гадалки и гадатели, здесь и в карты играли на деньги. Однако была здесь невидимая линия, за которую эта сомнительная публика никогда не заходила. На другом конце этого прохода собирались солдаты, вернувшиеся с войны. Это был маленький фронтовой клуб. Они еще не сняли военные гимнастерки и ордена у них висели на груди, а не планки. Они ещё были подпоясаны по-солдатски, и только погоны отсутствовали на плечах.
-Есть кто из такой-то дивизии? – спрашивал пришедший сюда солдат.
-Есть! – откликался кто-нибудь из присутствующих и пододвигался на самодельной скамейке из длинной доски, положенной на бревна.
Начинался тихий разговор о друзьях-товарищах, о боях, через которые они прошли. Появлялась поминальная рюмочка. Никогда и никто здесь не напивался, но иногда можно было увидеть на этих суровых лицах скупую слезу.
-Какой был человек! Как берег солдат, и зря не клал нас под огнем противника! – восхищенно говорили собеседники о командире батальона, - память ему светлая!
Не могли они сразу забыть свои походы, раны и бои тяжкие. Они приходили сюда за общими воспоминаниями. Иногда здесь звучала надрывно гармошка.
Вот сюда и водил дядя Вася – красавец блондин с голубыми прозрачными глазами - свою маленькую племянницу по воскресениям. Воскресение – базарный день. Люсе было всего три года. Она была нежной, мечтательной, доверчивой девочкой с тоненьким голосочком, со светлыми волосами, которые пушистым ореолом обрамляли детскую головку, с зеленоватыми глазами, и с такой улыбкой на лице, которую не часто встретишь в этом мире.
Младший брат отца начинал подготовку к выходу на базар ещё вечером. Маленькая Люсенька видела, как дядя стирал гимнастерку, гладил её чугунным утюгом, подшивал ей чистый воротник, а потом медные пуговицы продевал в специально вырезанные отверстия в твердом картоне. Потом насыпал в блюдце зубной порошок из круглой белой коробочки, разводил его небольшим количеством воды и начинал старой зубной щеткой чистить медные пуговицы. После чистки он давал им высохнуть, а потом наводил блеск кусочком овчины. После такой процедуры пуговицы горели золотом!
Он и Люсю наряжал в её самое красивое ситцевое платье с белым кружевным воротничком, сам повязывал ей в волосы красный атласный бантик, а её брезентовые туфельки с синей резиновой подошвой он тоже начищал зубным порошком.
На базар отправлялись они почти в полдень. Дядя Вася был вымыт, подтянут и побрит. Свой светлый чуб он зачесывал на бок. Гармошку он нес без футляра, только закреплял меха ремешком.
Выходу в люди предшествовал период разучивания песен. У Люси была блестящая память! И частушки, и песню «Яблочко» она запомнила мгновенно. И третью песню она выучила быстро. Но третий номер их выступления звучал редко, потому что это была не совсем приличная песня. Смысл слов ребенок не понимал, но все-таки спросил молодого своего дядю, про что эта песня, а он ответил очень серьезно, что про принцессу. Люся и успокоилась.
Дядю Васю всегда ждали и всегда слушали внимательно и его игру на гармошке, и песни маленькой Люси.
Своим тоненьким детским голоском девочка пела так трогательно!
Ты, дороженька, гуди!
Ой, родимая, гуди!
Ты верни нам всех солдатиков
С орденами на груди!
Милый к дому, милый к дому
Уже больше не придет!
И напрасно его Фрося
У крыльца родного ждет!
То не ветер пыль метет,
То боец домой идет!
Форма новая на нем!
Ордена горят огнем!
Вот и кончилась война,
Прошли бои великие!
Очень жалко тех ребят,
Которые убитые.
Снова песни распевай,
И цвети, родимый край!
Никогда мы не забудем,
Как пришел девятый май!
Мне нельзя вздыхать и плакать,
Мне нельзя печалиться!
Я во сне ещё воюю,
Как забыть, избавиться?
Некоторые молодые мужчины подпевали девочке, потому что слова уже запомнили многие из них.
Вторая песня была не такой грустной.
-А теперь, Люся, давай «Яблочко» не только споем, но и спляшем.
Люсю не нужно было уговаривать. Спляшем, так спляшем. Она доставала из кармана платья вышитый платок, руку одну ставила кренделем в бок и кивала дяде, чтобы он начинал играть! Как заправская актриса она делала небольшой выход и начинала приплясывать и выкрикивать.
Держись, доска,
Начнем с носка,
Выходи на середину,
Наше яблочко.
А вдогонку за носком
Как ударим каблучком,
Чтобы фрицы подавились
Нашим яблочком.
Эх, яблочко,
Золотой налив.
Немцы спрятались
Головой в залив.
Ходи, зима, ходи, лето,
Ходи, улица.
Над Москвой летят «Катюши»,
Немцы жмурятся.
Эх, яблочко,
Нет румянее.
С нашим яблочком придем
Мы в Германию!
-Все! – после перепляса выкрикивала девочка, и раздавались аплодисменты.
После третьей песни фронтовики рыдали от смеха. Люся на всю жизнь запомнила солдата, который буквально рухнул на землю и хохотал до слез, и при этом ещё и стучал по земле своим большим мужским кулаком.
-Кто научил? – спросил он Люсю.
-Дядя.
-Молодец, дядя. А мама знает, что ты такие песни поешь?
-Нет.
-Вот и не говори ей ничего. Сильно попадет.
Но мама узнала. Она сама проходила мимо и услышала пение маленькой дочурки своей. Девочка как она исполняла «Яблочко». Мама уже собиралась идти дальше, но услышала начало третьей песни.
Она была женщиной решительной!
-Это что за хулиганство? – напустилась она на дядю Васю, - это что ты себе позволяешь? Концерт окончен!
Она взяла дочь за руку и повела домой.
-Забудь все это. И слова песенки этой забудь. Она неприличная! – сказала мама дома примирительно.
Люся послушалась и забыла. Дядя Вася в следующее воскресение остался дома. С концертами на базар он больше не ходил. Не было солистки.
А девочка выросла. И через много-много лет она помнила и лица бойцов, и их разговоры на скамейке, и их улыбки.
И ещё одно воспоминание обжигало ей душу.
Они идут с дядей Васей на рынок зарабатывать сто грамм своими концертами. Идут через территорию, где гадалки и гадатели предсказывают судьбу. Группа женщин кого–то высматривает в толпе.
-Идет! Идет!
Странный мужчина в темно-синем костюме и белой рубашке торопится к женщинам. Он достает черные карты из своей брезентовой сумки.
-Мне! Мне! Мне погадай! – наперебой галдят женщины.
И только одна не рвется к гадателю. Стоит в сторонке.
-А ты что бы хотела узнать? – спрашивает предсказатель.
-Только одно. Жив ли? – скорбно говорит женщина. И все примолкают и расступаются перед ней.
И маленькая девочка впервые в жизни видит, как может плакать человек сухими слезами без единого звука и стона.