Собачка была белая и пушистая, а точнее сказать, длинношёрстная. Внешним видом она очень напоминала чихуа-хуа, хоть была беспородной. Её принесла Алёнка из соседней деревни, где заканчивала школу. Малышка Роки (так её назвали) помещалась в ладони.
Лариса, мать девочки, всю жизнь мечтала о животных. Муж её, Павел, не любил ни собак, ни кошек. И собачке, когда та подросла, приходилось большую часть времени лежать под кроватью, боясь вылезти, когда хозяин был дома. Впрочем, Павел много чего не любил: цветы на окнах ему вечно мешали, раздражали детские крики и возня. А больше всего – сын Ларисы от первого брака. Мужчина невзлюбил его с первых дней совместной жизни, даже за стол вместе с ним не садился. Поэтому детей женщина кормила отдельно. Как-то, придя домой, женщина обнаружила, что ребёнок сидит в комнате, весь в слезах, а дверь забита на гвоздь. Она была в ужасе. Не помогали ни разговоры по душам, ни ругань, ни слёзы. Выбрасывала чемоданы, запирала ворота, но муженёк влезал в окно. Свободно себя можно было чувствовать только когда он приходил домой пьяный, что случалось довольно часто.
Впрочем, поженились они, как теперь говорят, по залёту, и ждать от него любви не было смысла. Действенных способов изменить ситуацию Лариса не знала, а муж не замечал её страданий. Постепенно это привело к полному отчуждению.
Ларисе было уже около сорока. Павел к тому времени закодировался, поскольку однажды за прогулы был с работы уволен. Но, перестав пить, стал вести себя только хуже. Казалось, он просто ненавидит пасынка, хотя причин для этого не было. Перед уходом того в армию вспыхнула ссора, и парень ушёл в общежитие.
И тут, видно, природа решила восполнить недоданное женщине тепло и нерастраченное ею – женщина влюбилась. Избранником стал цыган, работавший в совхозе пастухом. Он жил отшельником на краю деревни, считался роковым мужчиной и лихо скакал на коне. Редкие встречи делали образ соблазнителя ещё более загадочным. У Ларисы бушевали африканские страсти. Муж молчал, да и сам явно был неравнодушен к хорошенькой соседке, которая выучилась на фельдшера и работала в этой же деревне.
Той порой и внучка подросла, четыре годика исполнилось. Жили они с матерью рядом, через стенку. А ещё в доме было две кошки: рыжая и недавно родившаяся у неё беленькая Ника – сущий ангелочек, а собака Роки к этому времени совсем состарилась. С ней часто стали случаться неприятности. Первый раз её переехала легковая машина. Но, благодаря влитой водке и анальгину, за три дня собачка возвратилась к жизни. Но более всего страдала она от соседской собаки. Та с остервенением рвалась с цепи, лишь завидев вышедшую на улицу Роки. Дважды ухитрялась почти перекусить бедняжке спину. К счастью, позвоночник оставался цел, а мышцы приходилось сшивать. С каждым разом процесс выздоровления затягивался всё дольше. И вот однажды Лариса выпустила свою любимицу утром на улицу, сама же вышла следом. Бедная Роки лежала мёртвая, на горле её застыла кровь…
В слезах и бессильной ярости женщина решила отравить «проклятую злобную тварь». Попросив на местной бойне обрезков мяса, она смешала часть его с отравой. Но сколько ни бросала она мясо собаке, та заглатывала их слёту и умирать не собиралась. Затея оказалась пустой. В холодильнике оставался ещё кусочек мяса, он не был сдобрен отравой, и, придя домой, расстроенная Лариса бросила его кошкам. Кошки скребли и на душе: жаль было бедняжку Роки.
Вечером легли спать, но пришлось встать – у малышки Ники начался понос. Лариса в полусне выбросила её во двор.
Утром, выйдя на веранду, она в ужасе увидела, что бедная Ника лежит еле живая, при последнем издыхании. И в этом была её вина! Хватилась лечить, но было уже поздно... Сердце заходилось от пронзительной боли. Зло вернулось бумерангом. «Не избывай постылого, не возьмёт Бог милого!» – вспомнилась ей пословица.
Грустно стало в доме без собаки и кошек (так вышло, что рыжую хозяин за день до случившегося отдал в хорошие руки). Но что делать, кляни себя не кляни, а жизнь идёт дальше. И место кошек вскоре занял дочкин кот, которого приходилось кормить в отсутствие работавшей хозяйки. Серо-белый увалень, он раздражал Ларису своей простоватой окраской и даже тем, что он кот, а не кошка. Зато внучке он позволял себя пеленать и лечить.
Жила семья теперь почти не ругаясь, хоть и близости особой не было. Выстыло. Не могла женщина простить мужу чёрствость душевную, холод, ненависть к её старшему сыну. Да и дочкиных подруг он всех от дома отвадил. Не раз вспоминала его слова, когда сын в армии служил: «Чтобы он вообще оттуда не вернулся! Чтоб его в Чечне сгноили!» За что?!
Тогда думалось: "Вот вернётся сын, разведусь, наконец, с этим придурком". Да не вышло: здоровье к той поре у мужа совсем сдало. А разве больного бросишь? Тем более в деревне, где у него родители, а у неё никого, кто бы мог защитить.
Африканские страсти через шесть лет сменились у Ларисы тихим романом с другом юности. И когда у Павла, наконец, кончилось терпение, она прямо в лицо высказала ему всё, что о нём думала. Так, мол, тебе, злыдне, и надо! Прошло – не воротишь! Надо было жену любить и уважать! Уйду от тебя, нет сил больше терпеть свинское отношение к старшему ребёнку!
Припёртый в угол ухватом, он недолго сопротивлялся, пришлось пойти на компромисс. Но переживания тяжким грузом легли на сердце. Инфаркт, больница, операция, инвалидность.
А той порой местное предприятие распалось, началась безработица. Пенсия по инвалидности спасала от полной нищеты. Но, несмотря на болезнь, запои у Павла по-прежнему случались. Долгие, по две-три недели, когда он только пил, почти не принимая пищи.
Но в целом жизнь уже текла более-менее спокойно. Бывшие любовники Ларисы, воодушевлённые успехом на любовном фронте, завели молоденьких и претензий к Ларисе не имели. Сын, давно ставший взрослым, простил отчиму всё, часто приезжал, общался с ним, помогал в делах. Не вспоминал даже, что перед армией пришлось уйти из дома. Приезды детей, разлетевшихся по городам, разнообразили жизнь. Приезжали, привозили внуков – и слава богу.
После развала совхоза в деревне из трудоспособного населения остались только работники клуба и торговли. Школу закрыли. Всё чаще случалось кого-нибудь хоронить. А лето выдалось прямо-таки экстремальное, трагические события следовали одно за другим, у мужиков поминки плавно переходили в запой. Не раз приходилось Ларисе ночью звонить фельдшеру, когда у Павла случался сердечный приступ, медичка приходила и возвращала мужчину к жизни. Убеждала, что надо прекращать пить, что надо принимать лекарства. На Павла это действовало как гипноз, да и не удивительно, если испытываешь к человеку симпатию или даже больше.
...А Ларисе вдруг начала сниться беленькая кошечка Ника, погибшая по её вине. Женщина часто плакала, вспоминая, как обнаружила её почти безжизненное тельце, вновь и вновь переживая почти физическую боль… «Надоел мне этот глупый кот! – ворчала она на серого бродягу, видя его грязную, ободранную в любовных битвах морду. Давно бы его усыпила, да внучка жалеет! Вот была бы у меня кошечка, пушистая, ласковая, такая, как Ника!» О Нике и обстоятельствах её гибели она думала теперь постоянно. Понимала, что это какой-то знак, но никак не могла увязать его с происходящим. Понятно, что это было предупреждение о том, что ситуация точь-в-точь повторится. Но где и с кем?
Последний запой у мужа начался после очередных похорон. Обычно через две-три недели мужчина с трудом, но приходил в себя. В этот раз всё пошло не так. Через неделю пьянки мужчина уже почти не мог спать. Всё время просил водки, что-то бормотал, стонал, матерился.
Лариса от расстройства совершенно впала в прострацию. Приходилось всё время перепрятывать деньги, но муж всё равно находил их и вынуждал её покупать в магазине водку - сам уже не мог туда дойти, а без выпивки было ещё хуже. А ей нужно было срочно ехать в райцентр по делам. Вернувшись, Лариса обнаружила мужа в совсем плохом состоянии. По всей видимости, без неё он пил с соседями спирт. Ночью Павел вообще не спал, просил водки, тяжело дышал, стонал...
Утром, измерив давление, увидели, что оно слишком низкое.
Лариса позвонила фельдшеру, хотя знала, что та в отпуске. Попросила отправить мужа в больницу, по мобильному телефону дала послушать его тяжёлое дыхание. В ответ услышала:
– У него обычная интоксикация. А «скорая» теперь пьяниц в запое не берёт! Только через Талаги!
Талаги – это наркодиспансер, где выводят из запоя, спасают от «белочки».
– Да он до Талаг не доедет! Я боюсь, что он умрёт! – с трудом выдавила Лариса слово, которое не хотелось даже произносить. – Я давление ему беспрерывно меряю, оно всё ниже и ниже. Уже сто на шестьдесят.
– Такое у всех гипертоников бывает, когда из запоя выходят! Не бойся, не умрёт! Если что, позвони мне вечером… Работаю как проклятая, каждую ночь к кому-нибудь вызывают, а зарплата с гулькин нос!
В восемь вечера Лариса снова позвонила на медпункт. Муж уже не мог лежать, с трудом дышал. Фельдшер пообещала прийти, сделать какой-нибудь укол. А вскоре он упал на пол. Женщина попыталась разбудить его, думая, что он заснул после бессонной ночи. Подложила под голову подушку, укрыла. Он дышал, но не просыпался. Сознание отказывалось воспринимать реальность, поверить, что это кома. Верилось, что поспит и проснётся. Но минут через десять с ужасом поняла, что дыхание остановилось, он мёртв. Позвонила фельдшеру, родным Павла.
Похороны, поминки, депрессия. Смерть близкого человека - вот так, на глазах, неожиданно, просто потрясла её. Жить не хотелось. Как бы плохо раньше ни жили, но чисто по-человечески она жалела мужа. Больно было видеть даже что=либо из его вещей. Забытая на окне пепельница, коробок спичек, инструменты - всё причиняло страдания. Ощущение, словно какая-то сила выбросила вдруг на обочину... А ведь долгое время она хотела с ним расстаться навсегда... "Не избывай постылого – не потеряешь милого", – вновь поразил её смысл старой пословицы.
Так вот почему так навязчиво в последнее время вспоминалась ей погибшая белая кошечка, её любимая Ника! Это был знак, предупреждение, а она не смогла разгадать его и опять попала в ту же ситуацию. Но на этот раз заложником стал близкий человек. Он мучился, а она бездействовала, всё списывая на алкоголь, злилась... А нет бы поднять всех на ноги, вынудить медичку бежать к ним, заставить что-то делать. Вместо этого она пребывала в каком-то оцепенении, сознавая, что всё летит в пропасть, и она не в силах ничего изменить…
Последнее время её не оставляло желание поговорить с мужем по душам, сказать что-то тёплое. Но, увы, всё дела мешали. Мало ли дел летом? А с пьяным вообще не поговоришь. Так Лариса оправдывала себя.
Вспоминалось, что и он не раз жаловался, мол, не с кем поговорить, упрекал её, обижался. Но её тяготили разговоры, как тяготило и молчание. А он, видно, чувствовал, что жизнь уже близится к финалу. О том и говорил иногда: «Мне ничего уже не надо», «Как же ты будешь без меня?»
Он говорил прямым текстом, а она не слышала, жила как во сне. То ягоды собирала, то варенье варила. А он словно торопился все дела завершить. «Посиди со мной, поговори, – как-то позвал он её. – Надо рассказать тебе кое-что по хозяйству, ты ведь даже не знаешь, где что у меня лежит». И поговорили вроде, да не запомнила она ни единого слова.
А за две недели до рокового дня внучке принесли малюсенькую рыженькую кошечку. Та оказалась очень живой и смышлёной, сразу стала носиться по комнатам, весело играть, а засыпая, громко мурлыкала под боком. Удивительно было, что хозяин против кошки не возражал. Хоть и раздражался иногда её писком. Да и не до неё ему тогда было: с сыновьями и зятем достраивали баню, потом делали поточник под крышей дома, далее планировали с соседом поднимать сарай-дровяник…
После смерти мужа Лариса взяла в дом ещё и белую кошку, брошенную на произвол судьбы непутёвой соседкой. Рыженькая малявка радовалась возможности поиграть с себе подобной, хоть та и урчала на неё, а точнее, рыжуля сразу почувствовала себя полной хозяйкой. В общем, две животинки стали в доме жить-поживать, словно вернулись вдруг из того времени, когда была жива собачка Роки, Ника и рыжая кошка. Только беленькая выросла, а рыжая опять стала маленькой. А вскоре и собачка добавилась к ним - такая же длинношёрстная, как погибшая Роки, только чёрная. И теперь это были единственные живые души, оставшиеся с Ларисой в опустевшем доме, где без хозяина всё стало казаться бессмысленным и ненужным. И появление их было вполне закономерным, хоть и выглядит почти мистически.