Все началось в высокой арке на входе в обширное королевство. Темная земля, из которой росла странная темно-зеленая трава, казавшаяся почти черной, шуршала от легкого, сладкого ветра, несущего странное смешение запахов прелой листвы и надвигающейся осени. Приятная прохлада окружала со всех сторон, облекая в некое подобие мягкого кокона.
Арка темнела на фоне лилового низкого неба – яркие блики заходящего за высокие горы солнца вызывали резь в глазах. Место было красивым, но мрачным – чем-то на грани понимания обычного человека, чаще всего ограниченного понятиями зла и добра. Не замечавшего множество самых разных оттенков – у каждого своя истина, каждый имеет Право на что-то.
Равнина тянулась в даль, зазывая странным очарованием то ли воющего по-особому ветра, то ли вслед за шуршанием травы, темными волнами опадающей под прикосновениями ветра.
Небо заволокло облаками – низкие тучи грозили разверзнуться ливнем – холодным и долгим, но пока… было время, чтобы насладиться затишьем.
Легкий шаг по ковру из упругих и толстых стебельков сочной травы – она кажется странной. Не такой, как должна бы расти в этом месте темном и мрачном.
Тропинка появляется скоро – узкой змейкой, плавно разраставшейся в уверенную широкую тропу, ведущую между холмами к деревьям, черные стволы которых скрывали массивом старого леса дорогу – ровную и мощенную камнем, да настолько широкую, что на ней могли без проблем разъехаться две широких повозки, запряженные четверкой лошадей. Такие дороги говорили о богатстве королевств, и их развитой структуре, однако…
Дорога уже заростала – лес брал свое, отвоевывая захваченное строителями дороги место. Еще только начиная наваливаться на каменные плиты жирным плодородным телом земли, лес рано или поздно поглотит плиты, скрывая их под хитросплетением корней и веток, под густым ковром травы и павших листьев… Когда-нибудь… столетия спустя, но не сейчас – пока еще хранилась ровная поверхность, по которой свободно и легко передвигаться – будь то пешком, верхом на лошади или в карете.
И шаг за шагом по чуть блестящим плитам – куда-то, откуда еле слышен зов. И что-то вязкое, дурное, охватывает душу, стискивая разум в крепкой хватке страха.
Предчувствие… плохое…
Но дорога тянется вперед, и остается следовать, рассматривая в накатывающей тьме ночи – густой и тяжкой – далекий город… Остатки от руин когда-то, видимо, прекрасного творения чьих-то рук. Высокие стены замка, широкий ров, и башни, устремленные к низким небесам – все надгрызено, разорено, забыто…
Этот темный призрак – эти кости города – зовут, и зов этот настолько сильный, что ноги сами по себе несут навстречу – сквозь парные башни, крепкие ворота, нещадно битые безжалостной судьбой. Сквозь дыры на подвесном мосту – пробитыми в осаде, без сомнений. Суровое напоминание войны…
Холодные глазницы зданий дарили дискомфорт, представляясь подвижными тенями умерших людей. И ветер завывал иначе, скрипя покошенными вывесками давно мертвых торгашей; хрустели под ногами осколки жизней – стекло и черепки от глинянных сосудов; вокруг царила только тишина – мертвее некуда.
Стены зданий покосились от времени, на них росли разрывы трещин – крошились кирпичи и плиты, рассыпались статуи, падали колонны.
Мертвый и забытый город – но что-то было в нем, и это что-то так звало, что из души тянулась в мир какая-то тихая нота, разрывавшая печалью и тоской. Болело сердце, ноги несли навстречу зову – или тяжкой судьбе…
По улочкам, между домов и зданий – вперед – к высоким грозным башням замка, стоявшего на вершине широкого холма.
Вороны – хоть кто-то жив среди всей этой смерти. Но – молча стаями сидят по стенам, взирая на фигурку среди костей истории блестящими бусинками черных глаз. Их не тревожит присутствие человека – им все равно – они царят среди руин.
Наконец-то замок – громада камня, много толстых прочных стен, не выдержавших некогда напора. Все мертво, заброшенно, забыто…
Площадь, целая конюшня, бараки обгоревшие, то тут, то там – какие-то кости. А зов ведет все дальше – в самое сердце этих руин – во тьму Дворца, где призраки завывают между древних стен.
Чуть тускло освещенный корридор за главным Залом – высокие оконца пропускают блеклый свет луны и звезд. И эхо – гулкое, почти бесконечное – гуляло в хитросплетении разных помещений – больших и маленьких, открытых и сокрытых механизмом от невооруженных глаз. Тянулись залы, появлялись спальни, везде остатками валялись щепки от мебели и осколки ваз. Обрывками из штор и гобеленов тянули свои лапы тени к пришедшему в этот замок гостью.
Шорох тонкого плаща – среди поскрипываний замка казался нарушением тишины, царившей здесь веками. Идя по коридорам, фигурка горбилась от осознания своего одиночества и страха, но чем ближе становилась цель – тем выше поднималась голова и расправлялись плечи, готовясь к долгожданной встрече.
Две створки, блестящие белым, чуть надколотые сверху – словно от удара палицы гиганта – полу-фреска, изображенная резцом по гладкому молочному камню, ставшему после завершения работы шикарными дверями. Картина изображала битву – высокий воин в шипастой короне и тяжелых доспехах опускал в ударе двуручный меч на кажущегося таким крохотным по сравнению с ним воина, закрывшего себя щитом. Противостояние двух по духу сильных воинов. История помнит кто победил…
Касание – и створки бесшумно раскрываются проемом темным, ведущим широкими ступенями куда-то вниз. Становится прохладней, и спокойней – во тьме нет никого, лишь Зов сильнее стискивает в своих жестоких пальцах. Постепенно вниз – в глубокие пещеры подземелья, скрытого под городом еще одного города – туннели и пещеры, полные сокровищ самых разных. Залы с книгами, коридоры статуй, фресок и картин – все так, как некогда оставили смотрители – законсервированное в вечной прохладе темноты. Истории народа – древнего, ушедшего после той всеобъемлющей войны…
И вот он, наконец – тот зал искомый, откуда Зов кричал сквозь тьму веков к единственной из целей – к сердцу гостьи, явившейся к нему.
А все это было в Крипте – не слишком маленький, но и не большой зал, высеченный в камне – в породе красного с прожилками агата камня. А посреди – того же камня саркофаг, на крышке которого изображенный рыцарь казался спящим. Высокий, статный воин в тяжелых доспехах скрещивал руки на груди, стиснув рукоять огромного меча, вдетого в кулаки статуи намертво неведомым скульптором-трудягой. Шедевр работы несомненен, привлекая взгляд деталями и множеством тех черт, которые обычно собирают образ любого человека – царапина на щитке грудной пластины, кольцо на пальце одной из латных перчаток, глаза сквозь щель забрала…
-Ты звал и я пришла… - касание тонких пальцев по скульптуре похоже на мимолетную ласку. – Но я уйду…
В тяжелом полусумраке старой крипты блестнула искорка – из камня саркофага, где под латными перчатками должно было быть сердце.
И вновь, как много раз в тысячелетия, зал озаряется не только светом, но и шепотом живой души…