Магия рождения нового дня. Таймураз Газданов

Алексей Чибиров
ПОСЛЕСЛОВИЕ

«МАГИЯ РОЖДЕНИЯ НОВОГО ДНЯ»
 
Дорогой читатель. Вы перевернули последнюю страницу этого произведения и, естественно, ждете послесловия. Автор обратился ко мне с просьбой его написать. Я, находясь в плену этого талантливого творения, легкомысленно дал согласие. И… начались мои муки. Жанр? Он не обычен? Да! Оригинален? Да! Нетрадиционен? Да! А каково его название?.. Повесть? Но повесть в какой-то мере обычно бывает биографичной. Автор, «лукавя», в аннотации пишет: «Все нижеизложенное никогда не имело места быть в действительности…» То есть и в его личной жизни. Значит, не повесть? Баллада в прозе? По форме, вроде бы, да. Сказ с романтическим настроением народных преданий племен джунглей. Но стиль повествования явно не балладный. Философская притча? Может быть. Перед читателем предстаёт полигон философских баталий ясновидения, благодаря мастерски используемой притчевости.
Впрочем, филологи вправе возмутиться, так как я вторгаюсь в их компетенцию. Но то, что форма новационна своей непредсказуемостью, а чтиво воспринимается не просто как художественное слово, – это бесспорно. Страницы произведения дышат непредвиденными откровениями, и их перечитываешь, перечитываешь, открывая все новые миры Вселенной наших душ.
Откройся, сердце. Откройтесь, чувства,
Откройся, понимание, отстрани свой разум,
И он позволит заблестеть солнцу, спрятавшемуся в тебе.

Это время настало, настало сейчас.
Откройся, сердце, и вспомни,
Как лечат духи, как исцеляет любовь,
Как дерево цветет и продолжается жизнь…

Глубоко вчитываясь в эти строки икаро, невозможно не услышать музыку, неповторимую мелодию духов сельвы. И… нет, это не мистика. Ощущаешь волны тепловой энергии. Но какой? Энергии неба, бездонного пространства Вселенной. А когда автор Алексей Людвигович Чибиров в итоге расшифровывает философию икаро аборигенов сельвы дона Аугусто и Абьена через фильтр магических церемоний, то всё становится на свои места. Это энергия отнюдь не мистики, не миражей разбуженной фантастики. А она, мчащаяся из бездонья космических миров, ждет своего часа в безмерных кладовых фантастического пространства, называемого человеческим Сердцем. Да, она от Бога! Но самая реальная, реальнее не бывает.
Мир потрясён фугами Баха, Бетховена… Чибиров поклоняется им, но со свойственной чибировской фамильной интеллигентностью он деликатно делает открытие, что есть на свете стартовая фуга, фуга сельвы – икаро.
Это энергия, математически тысячелетиями слагаемая в формулу, органно звучит в сельве, потрясая искалеченную, раненную цивилизациями реальность. Вот она духовность, когда во время тектонических скандалов бытия из-под тебя исчезает всесильное земное притяжение и ты вонзаешься в доселе неизвестные тебе миры мироздания. А аборигены сельвы шаман дон Аугусто и Абьен в своём авторском икаро поют, что эти миры имеют свое притяжение в божественных лабиринтах души, имя которой Ты и только Ты!
А теперь не поверь в Бога!
Предвидя все эти непростые прозрения, автор Алексей Чибиров как бы благословляет читателя, рискнувшего бросится в бушующий океан размышлений, предлагая эпиграфы. А они и есть компасный прожектор проникновения в образный мир притчевещания:
… Тогда я заглянул в свое сердце. И только там я узрел Бога,
Которого не было больше нигде…
Джелаладдин Руми

Закутанный в лохмотья презирает все, что не знает
Древняя мудрость

Загляни в своё сердце. Это путь к Богу. Закутайся в лохмотья, презирая всё – это путь к невежеству. Меж этими эпиграфами разворачивается страстный, мужественный разговор о высоких принципах жизни, о том, как их не предать. Ведь суд чести  неминуем. Вот та тональность, вот тот камертон, задающий главную мелодию притчи «Назови её Ая…» Да, говорит Чибиров устами древней мудрости, закутаться в лохмотья, отсечь путь к Знанию, презирать всё новационное, значит признать самую лёгкую дорогу к Бытию. Кстати, именно миллионы поклонников «закутанных в лохмотья» и добиваются всех благ, сытых стандартов массового счастья. Но путь к Богу им заказан. Они обречены на слепоту видеть, слышать, чувствовать Вселенность Любви, Вселенность безмерности Души.
Вот что услышал в сельве Алексей Людвигович и предложил нам прочитать всё это между эпиграфами.
Вот что такое сельва! Великий путеводитель в самого себя и его Вселенская миссия – открыть Бога, чьи миры – это сложнейший лабиринт дорог. И если ты свершишь нравственное чудо и найдёшь выход – дорогу из него, то в итоге придёшь в Мекку, в Мекку собственного сердца!
Я бы понял Алексея Людвиговича, дерзнувшего замахнуться на проблематику Сегодня, если бы ему было восемнадцать. Максимализм! Всё могу, всё решу! Но когда 44-летний ответственный муж взваливает на свои плечи всё то, что мы не договариваем в силу неверия в самих себя, прячась за удобными выводами, то приходится удивляться этому безумию. То ли по объективным причинам, или нет, но нерешаемое всё-таки решается. Секреты этого дерзкого феномена?! В архитектонике, в строительстве художественного произведения.
Я не берусь утверждать, что автор владеет техникой живописи… Но самые сокровенные её секреты ему доступны. В частности, феномен активного цветового мазка. Творец им пользуется, когда необходимо обозначить тему всего произведения. Итак, нанесён активный цветовой мазок. Дальше идёт разработка темы. И как рефрен художественного произведения этот мазок постоянно присутствует во всей композиции. Но как? Живописец его то приглушает другими красками, делая почти невидимым, то вдруг экспрессивно выявляет, сохраняя эмоциональную температуру повествования. В итоге рождается логическая точка творения, ода мировоззрению творца.
Предвижу, как читатель напрягся в поисках этого маска в притче Чибирова.
«- А кто сильнее, дон Аугусто? Дух анаконды или дух Сирены? – спросил Раулито.
Помолчав, дон Аугусто ответил:
- Анаконда – животное. И ягуар – животное. Сирена – это то, что стоит над ними. Сирена – королева. Сирена властвует над духами воды. Дух сирены это очень сильный дух».

Вот он, мазок, кто сильнее «дух анаконды или дух сирены»? Собственно, всё произведение Алексея Чибирова и состоит из вопроса и ответа, кто из них сильнее. А этот ответ и есть икаро, философия сельвы, философия чудом сохранившейся точки экватора, берегущей магнитную ось Земли. Поэтому яркая живописная экспрессия передачи сказа о Солнце, о церемониях, о Кама-Рампи, о шаманах, о дежавю с развалинами древнего города создаёт ту образную панораму, в которой подобно вторым планам великого Феллини, то вспыхивает, то приглушается магистральный вопрос Вселенной – кто сильнее «дух анаконды или дух сирены»? И, как утверждает Чибиров, если ты поклоняешься духу сирены, то никакие моральные перегрузки с чередой предательств и драматических неожиданностей для тебя не страшны. Но готовься, желая свою судьбу сверять с совестью времени, к беспощадным, вроде бы тупиковым обстоятельствам.
«…когда кончаются молитвы и в звенящей от оглушающей безысходности голове крутится единственная фраза, когда-то врезавшаяся в память: «Доколе Адонай, доколе?..»
Выход из риторических «доколе»? Выбирай свою дорогу к Знанию. А Знание – это дорога к Богу. Место бытия Бога – Вселенная твоей души. Разберёшься в своей галактике – обретёшь божественную силу, и эта дорога становится трассой мужества. Ты обрел силу увидеть СЕБЯ!
А как её обрести – божественную силу? И автор ссылается на вроде бы малозначимое открытие, сделанное на заре своей судьбы. Эта ссылка, казалось бы, Чибировым приводится ради усиления читабельности произведения. Но в ней читается безупречное владения техникой притчевости.
« - А ты знаешь, я ведь помню, как я рос. По зеркалу над умывальником в ванной комнате. Как поначалу вытягивался на цыпочках, высматривая в нем отражение удивленных детских глаз, краешек вздернутого носа и непослушного вихрастого чуба. Со временем мой взгляд выровнялся с отражением в зеркале. Ну а потом мне приходилось уже наклоняться к нему для того, чтобы заглянуть в зазеркалье».
Вот так! Сначала мы себя познаём, найдя на взлете жизни единственную доступную нам позицию «на цыпочках». Мужая, открывая себя. Потом в полный рост. И, наконец, обретаем высоту. И тогда открывается Знание. Мы с высоты полета над самим собой открываем Зазеркалье с таинством оптимистической трагедии. Высота, с которой читается Зазеркалье, оказывается и открывает ту загадочную дверь в мир библейской мудрости: «И умножающий знание умножает скорбь». Вот вами и братья Стругацкие с «Пикником на обочине» и «Сталкером» Андрея Тарковского. Тот же философский разговор о страхе, вызванном Знанием. Знание умножает скорбь. Но какую? Вселенскую! Насколько же мы сильны, что читаем Вселенскую боль в борьбе за позиции жизни! Вот эхо оптимистической трагедии. А её на цыпочках не распознаешь. Нужна высота и только высота. Тогда обретённый угол зрения раскроет философскую панораму Зазеркалья. Но, как доказывает писатель, да и вообще вся подаренная нам судьбой жизнь, обретение высоты, чтобы увидеть Зазеркалье, - это полдела освоения нелёгких уроков мудрости, мужества. Рядом с тобою должны быть те единственные, без которых состоявшийся Ты немыслим.
«Мне повезло с другом, который невольно стал моим проводником в этот мир». Да, Раулито действительно гуру, раскрывший сельву автору повествования. С каким, я бы сказал, трепетом дает ненавязчивую характеристику Чибиров своему другу. Да, индейцы прозвали его Раулито. Раулито – значит много огня. И это оказалось символично. Автор произведения, которое открылось для тебя, читатель, - баловень судьбы. Не каждому в жизнь приходит такой друг, который безоглядно берёт на себя ответственность за твои удачи или проигрыши. Раулито не ограничивается простым сочувствием к повествователю, состраданием, а предлагает другу новый образ жизни, новую философию бытия, помогающую встать над болью всего прожитого.
Но фамильная скромность не позволила Алексею Людвиговичу остановиться на своем первом гуру, во многом предопределившим встречу со вторым. Это отец Людвиг Алексеевич. Листаешь страницы «Назови ее Ая…» и диву даешься, насколько они заточены на драматическую проблематику Сегодня. Откуда это обнаженное нервное чувствование конкретной секунды бушующего, пылающего дня? От отца, чей гражданский, научный актив изложен в статье «Об авторе». Историк… Но это тот случай, когда драматическая история родного народа пролегла через историю оголенного нерва первого президента Республики Южная Осетия. Когда секунды решали ВСЕ. Когда Личная ответственность предопределяла раненную судьбу Южной Осетии. О Людвиге Алексеевиче можно сказать, что он летописец, пламенной строкой великого сердца выстрадавший современную биографию Родины. Спасибо Вам, дорогой Людвиг Алексеевич, за преподнесенные нам, потомкам, уроки мужества и беззаветного служения гражданским идеалам Отечества! Знакомясь с исследованиями большого ученного, к какому бы историческому времени они ни относились, поражаешься – да ведь это все про наш день. То есть, история выдающимся мыслителем подается не как протокольная хроника времени, а во имя разрешения нелегких современных проблем. Что за феномен присутствует в столь мужественном гражданском взгляде на историю? Я позволю себе обратиться к аналогии. В годовщину смерти Сергея Есенина в Союзе писателей собралась коллегия поэтов, писателей СССР. При противоречивом отношении к наследию гения русской поэзии тогда, естественно в очередной раз встал вопрос, так кто же такой, все-таки, Сергей Есенин? И друг поэта талантливый литератор Анатолий Мариенгоф дал универсальное определение: «Сергей Есенин – это человек без кожи…» Да, только без кожи можно так пронзительно слышать стон, боль, радость времени И биением своего сердца исповедаться в поэтическом творчестве. Лекции Людвига Алексеевича для студентов, чьи сердца ждут правды и только правды толкования противоречивого хода истории – откровения. Научные размышления историка исповедальны гражданскими температурами открытого сердца, обнажающего нерв бытия.
Вот первый гуру Алексея Людвиговича. Читатель, извини за повтор, но еще раз прочти выдержку из аннотации: «Всё нижеизложенное никогда не имело места быть в действительности…» Лукавство? Конечно! Всплеском одной вулканической страсти подаренная нам магия Сельвы – это колокола Вселенной наших душ, душ Современников. Так пропускать через своё сердце вольтаж благородных страданий за судьбу Сегодня без уроков первого гуру невозможно. Если мне когда-нибудь улыбнётся счастье подарить исследование об этой необыкновенной судьбе, то я его назову «Гражданские уроки гуру Людвига Алексеевича Чибирова».
Я отвлёкся от послесловия, целью которого было вскрыть мир, подаренный нам вторым гуру Раулито глазами автора. И этот мир открывается мистерией, магией рождения нового дня.
Как без Ватикана немыслима европейская культура, так и без своеобразного Ватикана не может существовать философская притча «Назови её Ая…» Государство в государстве, книга в книге. Это малая книга, размером в одну страницу. Но страница необычная, компас, чьи магнитные стрелки чётко указуют путь направлений мысли всей книги. «Мистерия рождения нового дня»… Самостоятельное произведение, талантливо изложенное, а потому мощным лучом ассоциативности пронизывающее всю философию притчи.
«Это была мистерия… Магия рождения нового дня… Магия восходящего солнца… солнца, которого ещё не видно, но которое заиграло багрянцем в облаках, нависающих над сельвой реки Мадре де Диос…
Единственное, что связывает человека с Богом – это Вера. И во всём этом действии присутствовала Его частица. Он создал Трес Крусес в благодарность за Веру в Него. Потому что никакой геофизикой, никакой логикой невозможно было объяснить происходящее. Так же никакой биохимией невозможно объяснить то, что мы, люди, называем Любовью…»

Вот с этого мира и ведёт в последующие Раулито, мира мистерии – это всё, с чего начинается новый день, новый день твоей любви! Географическое пространство любви – душа. Значит, Мистерия Солнца, её Магия – утро нового дня любви. Это утро и открывается сельвой – Вселенной твоей души. И автор притчи философски доказывает, что точка опоры всего мироздания – именно такие утра.
Итак, точка опоры, точка отсчета существования той цивилизации, которая называется Сельвой, найдена. Вспомните текст икаро в начале послесловия. Он не об этом ли? А икаро, вобравшее в себя магию рождения нового дня по мощи смысловой нагрузки есть гимн Вселенной! Так писатель распахивает рамки изложения, придавая притче космическую звучность.
И только после этой разработки философского смысла магии проглядывается конструкция произведения. Вот она, изящно выстроенная: две церемонии, два горизонта и меж ними восходящий диск солнца. Опять притчевость, подаренная не нарочито до такой степени, что всё воспринимается предельно реально. Но «мистификатор» Чибиров, даже предложив нам точку отсчёта, сразу не подпускает читателя к церемониям. Он их лишь обозначает. Необходимо читающему пройти чистилище. А чистилище – это Сельва. И если ты, расставшись с повседневностью, в которой нашёл для себя вроде бы необходимое равновесие, чтобы не сойти с ума, всё же принимаешь нелёгкое решение узнать о себе подлинную правду, тогда не ропщи. Не ропщи, а открыто шагни в створ мужественного поступка. А он начинается с погружения в мир вселенских страданий. И первое, что обнаруживаешь? Оказывается, ты в начале долгого пути. Путь будет изобиловать, возможно, набором драматических переживаний. Потому что дорога в себя – самая тяжелая трасса. А понимание всего этого и есть реальная магия. Благодаря ей ты впервые видишь себя со стороны. Этот взгляд не для слабонервных. Но только пройдя это мучительное чистилище, обретаешь магический дар обнаружить ЦЕЛОСТНОСТЬ САМОГО СЕБЯ. И тогда становится понятной та экваториальная цивилизация, вещаемая шаманом доном Аугусто и Абьеном, что в сельве ты никогда не бываешь один. И если сельва – это Вселенная человеческой души, а язык сельвы – это вечный речитатив духов, то та духовность, являющаяся смыслом жизни, всегда с тобой. Слышна четкая перекличка икаро дона Аугусто и Абьена с сонетами Шекспира, с «Реквиемом» Моцарта, с «Фаустом» Гете… И за мужественным оптимизмом этой переклички гремят аккорды сердца Алексея Людвиговича – «Люди, берегите святость сельвы!» Мужества самосознания нравственных высот достаточно у думающего современника. Весь вопрос в одном – как и каким образом услышать эти аккорды. Сельва подсказывает – прими исповедальность церемоний. Прими религию Кама-Рампи умереть и воскреснуть заново. А что значит, доверившись церемонии, умереть? Это отсечь Эго, оставив в прошлом порою удобные комплексы, уютные умозаключения, греющие собственную значимость, развеять радугу гордыни, довести до стерильности заплеванную компромиссами биографию.
Так ты достигнешь того совершенства, чтобы воскреснуть. Воскрешение происходит в изменившейся реальности, освобождённой от диктата Эго. Вот смысл Кама-Рампи – умереть ради воскрешения. Так Чибировым формулируются нравственно-эстетические позиции церемоний. Уйти в параллельное пространство созерцания, чтобы стать высотою полета духовности Сирены, а не прельщаться заманчивой силой экзотичной Анаконды. Потому что она – всё же животное. Сельва, то есть наша душа, обладает энергетическим потенциалом временного пространства. Ты слышишь ВРЕМЯ, поклонись СЕРДЦУ!
«Очередная волна с грохотом накатывала на пляж, всякий раз образуя неповторимый по звучанию аккорд, гармонично встроенный во вселенскую музыку, звучащую во мне и неуловимо призрачной мелодией освящающую ночь. Я лежал и слушал океан. И в шуме океана мне слышался скрипучий голос дона Аугусто, поющего икаро при свете угасающей свечи».
Нектар джунглей, мудрость природы сельвы, вещаемые языком икаро, творят Вечность. А Вечность – это дорога к Богу, к Богу наших сердец. Так вот эпохальная мудрость церемонии! Прийти к той точке совершенства, когда постигаешь величайшую науку слушать себя. И тогда открывается простреленное лучами солнца, «магией рождения нового дня» безмерное пространство Бога твоей души. Это итог раздумий церемоний, подаренный Алексею Чибирову аборигенами сельвы доном Аугусто и Абьеном.
Так открывает миры друг автора притчи Раулито, чтобы, наконец, пропеть гимн сельвы – икаро. Бесспорно, это гимн. И как божественна его форма! Так что такое икаро? Религия? Да! Песнь духов? Да! Голос земли? Да! Эхо галактик? Да!
«Монотонное икаро, которое пел шаман, словно горькое снадобье терпеливо очищало их от скверны, накопившейся за жизнь, помогая им вернуть украденную душу».
Что за скверна? Задумываемся ли мы о такой беде? Из чего она состоит? И философ Чибиров отвечает на эти непростые вопросы. Наше Эго, которое мы, порою, лелеем, боготворим, превращая в культ. Оно нам комфортно, так как немощные алиби, как правило, спешно подыскиваемые в оправдание собственных проигрышей, Эго превращает, якобы в принципиальные точки зрения. И гордость овладевает нами от обладания этими точками. Икаро же безжалостно поет о том, что мы жизнь превращаем в бегство от правды, воруя у себя самих собственные души. А икаро возвращает их нам, но только после того, как горькое снадобье до стерильности вычищает наш мир, изнасилованный компромиссами. Поэтому и всё произведение Чибирова – это икаро, возвращающее украденные души человечеству. Так титаническая духовная работа икаро живет в режиме особой энергетики, аналогов которой нет во Вселенной.
Не музыковед Чибиров находит и жанр икаро.
«Где-то вдалеке вновь послышалось икаро. Постепенно икаро нарастало, затем развернулось в божественную а капеллу».
Ангельское песнопение, издаваемое старческим голосом дона Аугусто, это кантата, извещающая человечеству, что пока дышит своими натруженными легкими сельва, жизнь мирозданию гарантирована. И вот финальное умозаключение двух философов сельвы дона Аугусто и Абьена.
«…Сельва… скорее всего, это каноэ, проводник, помогающий тебе сориентироваться в твоём внутреннем пространстве».
Ищи Бога во Вселенной, а Вселенная – это Ты!
В истинно непогрешимой философии случайность исключена. А поскольку произведение Алексея Людвиговича принадлежит к философскому трактату, изложенному блестящим художественным языком, то и в нём до запятой всё выверено суровой логикой повествования. Это, во-первых, относится к конструкции произведения, о которой мною уже говорилось. Помните, две церемонии и меж ними солнце – магия рождения нового дня. А закончив читать притчу, задаешься вопросом, какую притчевость вложил автор в название произведения «Назови её Ая…» Вроде бы она относится к кошке. Но кошка – самое независимое животное. Этим названием Чибиров предлагает читателю игру с предполагаемой независимостью автора ко всему изложенному. Это меня не касается, это происходит там, в сельве реки Амазонки. И мы встречаемся с ювелирным мастерством иносказания, где как бы независимая позиция автора становится до боли зависимой, а значит и ответственной перед искалеченным противоречиями временем.
А имя этой независимости Ая… Откуда оно? Это «не музыковед» Чибиров услышал в музыке далёких эхо икаро племён аборигенов экватора. И пока это эхо будет облагораживать эфир планеты, люди будут поклоняться звукам сирены, а значит, не потеряют божественный дар слышать Себя.
И второе почему. Почему Чибиров, готовящий нам дрогой сюрприз – потрясающую по красоте метафору о выгравированной надписи – не завершает ею свое эссе? Казалось бы, так логично. Но логика притчевещателя помещает её в середину произведения, там, где поднимается солнце, рождение нового дня. Притча – главный фигурант произведения. Она по восходящей проносится через всю летопись церемоний. И вот её пик! Крещендо! Сравнение золотой оправы, представляющей изящную женскую кисть, державшую солнце, с восходом жизни, с восходом всего прекрасного, с восходом утра, с восходом сельвы твоего существа. Тогда смысл гравировки «Мне нечего тебе больше дать» звучит как апофеоз, как ода вечной молодости Вселенной, чьё счастье – это твоё собственное сердце.
Так метафора, географически вписанная в середину произведения, на самом деле является кодой, логической точкой этого талантливого творения. Судьба подарила тебе красоту мироздания сердца. А что может быть выше? Поэтому и «Мне нечего больше тебе дать». И в этой божественной жертвенности сельвы читаются тропы большой, бесконечной преданности человека вечным оптимистическим идеалам жизни.
Церемонии, творимые волшебством магов сельвы доном Аугусто и Абьеном – это мощные духовные атомные электростанции, вырабатывающие энергию Вселенской любви! Без этой энергии нет пути к Богу.
И я вижу, как изящная женская кисть судьбы держит Солнце сердца Алексея Людвиговича Чибирова. Значит он имеет моральное, нравственное право Быть жителем сельвы, неустанно зовя читателя успеть, не опоздать примчаться к той точке бытия, с которой начинается восход Солнца, «магия рождения нового дня».
Таймураз Газданов