Наташа

Владимир-Зээв Дрот
Она рассказывала свою необычную, полную скоротечных событий историю таким  лаконичным и спокойным тоном, что казалось, будто иначе произойти и не могло. Лишь её худое лицо, утомленное тяжёлой десятичасовой физической работой, говорило само за себя, подчёркивая бесконечную усталость светящимися огоньками печально-изумительных глаз. Мы слушали её не прерывая, чуть ли не затаив дыхание, стараясь не упустить ни одной, даже случайной фразы, сочувствуя странной судьбе столь необычайно тонкой натуры, случаем заброшенной в наши непростые края.
Наташа приехала на заработки из Москвы, заключив договор через посредников с какой-то бандитской фирмой, поставлявшей дешевую рабочую силу для гостиниц.
Она – чистой воды грузинка, но уже добрый десяток лет живёт в Москве, ещё с прежних, студенческих лет, когда учила французский в университете.
Пожилые родители так и остались в далёкой Грузии, с которой её навсегда разделила непреодолимая граница совершенно другой, свободной жизни, несовместимой с патриархальным статусом женщины у себя на родине. Прожив в многомиллионной столице, и впитав её всеми порами, она стала совершенно другой личностью, никак не совместимой с условностями и атрибутами архаического уклада её родителей. Этой болезненной темы она старалась не касаться и сейчас, еле приоткрывая узкую щёлочку своей судьбы, почувствовав сочувствие и теплоту нашего дома. Тема оставалась ТАБУ и по сегодняшний день, скрывая за собой какую-то глубокую тайну неудовлетворённой любви или тяжёлого разочарования, оставившего  неизгладимый отпечаток на её обаятельной и впечатлительной личности.
С момента Наташиного появления в нашем доме меня не переставало удивлять, как удаётся этой симпатичной, молодой женщине так искусно маскировать столь яркие и привлекательные внешние природные  достоинства. Это присутствовало во всём, начиная от небрежно заколотых длинных русых волос, и кончая неуместной или безвкусной одеждой, сводя на нет, естественные черты явно выраженной благородной породы. Тем более, что после нашей первой короткой беседы, стало ясно, что она далеко незаурядна, и вовсе не чета нашим прежним домработницам, проклинавшим и горбачёвскую перестройку и проклятых демократов, лишивших их прежних тёпленьких мест  и стабильных зарплат, не требовавших никаких усилий и обеспечивавших если не благополучие, то относительную стабильность. С ними я не спорил. Разница в нашем образе жизни и мышлении была столь велика, что не имело никакого смысла подчёркивать собственную правоту какими-то дополнительными логическими доводами.
А вот у неe на этот счёт не было никаких сомнений.
- О прежнем жалеть нечего. Убожество маленького мирка, ограниченного от всего мира колючей проволокой  и ложью сумасбродных старцев с такими же сумасбродными мёртвыми идеями…
Она была москвичкой, и именно там так ясно вырисовывалась перспектива другой жизни и новой Российской действительности. Но этот период становления надо было как-то пережить, чтобы не загнуться, пока всё наладится, как во всей Европе. А пока мир раскололся надвое. На нищих и на беспощадных «Новых Русских» с их неограниченными возможностями и богатым преступным прошлым. А среди них ещё более беспощадных капиталистов из среды прежних власть имущих,  – бывших коммуняков, и их грамотных деток – выпускников престижных вузов Штатов и Англии.
У власти остались те же люди, за малым исключением. Разобрали страну по крупинкам, да и поделили между собой. А в Грузии – и того хуже. Пришли демократы – идеалисты. Без опыта, но с нереальными фантастическими идеями и больным шизофреником во главе.
ПРОГОРЕЛИ.… На свою голову опять править страной позвали коммуниста Шеварнадзе. А пока шли эти важные перемены и смены тусовок, Наташиного отца отправили на пенсию. Ушёл без борьбы, без сожаления, оставив ответственный пост в МВД, распрощавшись навсегда со своим мундиром и насиженным местом в светлом кабинете. Поэтому, наверное, и остался жив, оставив политику и удовлетворившись скромной пенсией, в то время, как на улицах продолжались взрывы бомб, заложенных в автомобилях конкурировавших борцов за новую идею. И всё было бы ничего, да только пенсия эта стала непрерывно таять, пока не достигла эквивалента 15 американских долларов…. Прожить целый месяц на эти деньги, даже в скромной  Грузии стало практически невозможно. А о подработках и мечтать не приходится, когда рядом столько грамотной зубастой молодёжи после вузов - полной сил и энергии и "готовой на любые подвиги"…
Так Наташе стало ясно, что судьба родителей легла на её худенькие плечи. Но как их содержать, если ей самой прокормиться в Москве далеко не просто?
Долго металась в поисках выхода, пока случайно не встретила одну из однокурсниц. Говорит, что не собирается ждать, " пока рак на горе свистнет", и ищет, как отвалить на работу "за кордон".
- Если уж пахать, - так за настоящие бабки, а не за деревянные! Тем более, что владеем иностранными языками. Нам и карты в руки! Не будь дурой, ищи! И сейчас! Лови момент! Пока молоды и есть силы, иначе, потом пожалеешь…
Спустя три месяца, отправляясь в аэропорт, Наташа, уверенно держала в своих руках иностранный паспорт и туристическую визу в Израиль. Так началась её эпопея на святой земле, о жизни в которой она до этого не имела ни малейшего представления. И единственное, что связывало её с ней  - это договор на работу, за который содрали  с неё довольно круглую сумму…
В аэропорту Лод, в Израиле, её, с небольшой группой таких же  псевдотуристок, ожидал представитель компании. Который, без лишних церемоний проверил у всех документы и сверил со своим реестром, после чего оставил их паспорта на хранение у себя. Быстро загрузил в небольшой автобус, и  повёз куда-то в ночь.
Через час они оказались на какой-то съёмной частной вилле. Спали человек по шесть в комнате. А под утро заявился босс и устроил смотр. Он неспеша прошёлся вдоль ряда робеющих девушек, иногда останавливая взгляд на наиболее приглянувшейся, изредка задавая один-другой вопрос о семье. После чего, удовлетворённо хмыкнул и принялся распределять по гостиницам. Это и была обещанная работа - горничной в одной из Тель-авивских гостиниц.
После однодневного отдыха начались будни. Девушек развозят на работу в хозяйском автобусе согласно сменам. Там короткий инструктаж. И за работу… с коротким перерывом на обед и короткий отдых. А потом уж  - до конца смены всё время на ногах. Так повкалывала без перерыва месяца четыре, а получила зарплату только за два. Такие у хозяина правила. Кто надумает сбежать раньше времени или найдёт работу подоходней, не увидит этих денег  как своих ушей. Не дурно… удерживать девушек их же заработанными деньгами…
Как-то Наташа чуть приболела и осталась на вилле. Чуть осмотрелась. Оказалась, что есть и другая группа девочек, которых направляют работать по частным домам. И зарплата у них чуть получше, и типы получают не чета гостиничным. Да и устают явно поменьше. Попросилась перевести к ним. Хозяин пригласил к себе на разговор и предупредил, что это тонкая работа у состоятельных клиентов. Чтобы работала от души, - и ни каких жалоб! Заказы делаются по телефону, в удобные для клиента часы. Обратно привозит такси по вызову.
Так отработала почти целую неделю. Начала было привыкать, пока во время последнего визита, начало закрадываться какое-то сомнение. Уж очень непонятная сцена с хозяином, точь-в точь, как в предыдущем визите у пожилого холостяка…
Вот и сегодня, вместе обходят комнаты с этажа на этаж, удовлетворённо кивает головой, одобряя готовую работу, после чего обращается к ней с вопросом:
- И это всё?
Наташа с трудом пытается понять своим примитивным ивритом смысл поставленного вопроса, и интересуется, есть ли в доме дополнительные помещения для уборки? Или хозяин хочет, чтобы она получше натёрла полы? Явно Наташа чего-то недопонимает. Но раздумывать, уже нет времени, потому что хозяин уже обхватил её железными клешнями, и волочёт к кровати.
Она пытается вырваться из последних сил, кричит и кусается. Но всё   понапрасну, и когда чувствует, что по-доброму не спастись, резким движением вспарывает ему шею, обнажившим бритву Брелком…
Жуткая вопль насильника, и море крови.… Оба в шоке. А дальше Наташа уже не помнит. Пришла в сознание через трое суток в своей кровати на вилле. За ней ухаживают, и никто не напоминает о случившемся. Начинает выходить в сад. Её качает от слабости и недоедания. Совершенно не хочется есть. Только пьёт сок и спит. Спит, как не спала уже много лет. Спит по-детски, беззаботно расслабившись, не думая ни о завтрашнем дне, ни о прочих проблемах, которые теперь, после стресса, кажутся такими незначительными мелочами.
Через неделю, дождавшись хозяина, Наташа, не спрашивая, зашла к нему в кабинет, и, не вдаваясь в подробности, и не жалуясь на происшедшее, жёстко выдавила:
- Я ухожу! Мои документы! Мою зарплату за весь срок и немедленно…
Он понял - решение окончательное, и с сумасшедшей бабой лучше не шутить. Или клиента зарежет, или предпочтёт, чтобы зарезали её, но рабыней не была, и не станет. Одно слово- дикарка…
Расставались без слёз и поцелуев. Другие девушки уже свыклись. Каждая может прожить только одну жизнь, и только свою. Страшно уйти с баулом в ночь в чужой стране, где даже пишут каракулями задом наперёд…
С тех пор у Наташи нет хозяина. Она прилично знает иврит и самостоятельно договаривается о работе без каких-либо посредников. Заработанные деньги немедленно отправляет в Москву переводом, поэтому её невозможно ограбить, как это случилось с некоторыми из её знакомых  перед самым отъездом из Израиля. Она совсем не спешит вернуться в Россию. Там ей совершенно нечего делать и невозможно достойно прожить. Но у нее и здесь нет рядом ни единой родимой души, ни единой кровинки, и даже простой женской радости, чтобы в минуту слабости свернуться калачиком, и уснуть в объятиях пусть такого же неустроенного, но доброго мужика,   вдоволь наплакавшись от тоски по пожилым родителям и дому своего детства…
Мне от души жаль её до потери сознания. Мысленно я, наверное, мог бы помочь ей вновь обрести себя и избавиться от излишних комплексов…
Да только взгляд мой снова и снова инстинктивно останавливается на брелочке, днём и ночью, неизменно висящем на её длинной шее, с небольшой   бритвой внутри, которой она может отточенным движением вспороть шею любому, кто посягнёт на её честь, - гордой дочери гор…