Ночь мотылька

Олег Павловский 1

НОЧЬ МОТЫЛЬКА
Владимир Матиевский




Быстро только сказка сказывается. Прихожу «к Давыдову», года три не заходил…
Читаю: 

Одинок и отважен
прощальный полет мотылька –
разве это не важно
огонь оглядеть свысока?

или это не горько
не изнутри и не во вне,
как лимонная долька
на медленном гибнуть окне…

Сергей прервал:  – Олег, на медленном окне, я не ошибся?
– Да нет, Сергей Давыдович…
– С ума сойти…

И далее…

ты мне снилась, и не было снов беспокойнее, и
засыпал и не видел твоих очертаний и просто
засыпал на волне, просыпался и снова… огни
фонарей принимая за свечи высокого роста…

Давыдыч,  кажется, уже перестал считать свои вздохи. Только сильные и смелые люди покоряли эту чудесную и жестокую страну – Поэзию… До встречи, Сергей, до скорой встречи.

Я не могу писать о Бродском и ничего не сказать о Ленинграде и его обитателях –  поэтах, художниках…  Художников и поэтов я знал очень многих, сотни наверно.
Бардов и «музыкантов вообще» меньше, но и выдающихся было не мало. Скорее это меня знали барды из КСП и Меридиана, Востока… точнее – некоторые мои песни, да я не много их и написал. Меня нельзя было назвать «очень контактным», а иные и по морде получали… а вот не лезь, коли броду не знаешь!

Иной раз и дружба начиналась с драки, как с художником Юрой Киселевым, слегка «на взводе», это понятно, но и не так, чтобы… Дрались мы на ринге в спортивном комплексе «Динамо» ночью и без перчаток – совершенно пьяный сторож и поэт Валька Бобрецов просто забыл где они лежат. Юрка на другой день извинялся (он все-таки в полутяжелой категории) за свою пьяную неделикатность, ну да ладно, – зато мы сразу стали друзьями до самой его смерти и навсегда.  Вместе ходили на Соловки на старом МРБ, и движок отказал, но и мы не погибли. Нет надежней защиты, чем дружба двух мужиков, и не было ничего прекраснее штормующего Белого моря, а может и было, только я забыл…

Володя Матиевский тоже мой друг. Снобы (были и такие) не хотели принимать его в Клуб`81, но Виктор настоял, попробуй поспорь. Посмертный вечер памяти Володи проводил тоже я (я тогда замещал С.Стратановского как зав.отделом поэзии), в полуживом состоянии после драки с соседом ( 90 кг. мерзавца), в темных очках (эта баба пыталась выцарапать мне глаза после того, как я положил на паркет два его зуба), но как-то… обошлось. Володя с Юрой путешествовали в Таджикистан, где автостопом, где на своих двоих…


Тюльпаны – красные тюрбаны!
И в теле пахари и кони, –
я словно милю проволок…
Но маленьким плужком,
на пони
возделал этот уголок.

С какой разумною любовью
здесь потрудился не один
отрёкшийся от слов – не помню,
не жду, не верю – нелюдим.

Тюльпаны в окнах, по террасам,
в снегу, за серою листвой…

Мне снилось сердце,
вкус и разум.
Мне снилось
мастерство.


Нет подражания, но есть продолжение жизни поэта в сердце поэта, который еще не умер.

Казалось мир как шарик на ладони
и дед Мазай спасет своих зайчат,
и в зоопарке маленькие пони
послушными копытами стучат…


Мы слегка «врезали» и собрались ехать на мой вечер в дом Достоевского, но нас повязали менты – это Володя неосторожно ступил на проезжую часть, а в этот момент по Кировскому должен был проехать «сам» Г.Романов, и менты стояли у каждого столба. В участке, что в метро, у нас отобрали бутылку водки и заставили выпить по стакану, и… сразу отправили в вытрезвитель. Но это ведь не на вечное поселение? Отнюдь. Утром пришли ко мне на Кировский, Володька как-то заскучал, а я достаю из холодильника литровую бутылку водки и говорю: – Ладно, старикашка, мы сейчас слегка выпьем, а потом я вызову тебе такси, не хрен шляться по Кировскому, не то время… Лидка, поди, заждалась, ты хоть позвони ей, что ли?

С тех пор мы не виделись. Еще в Таджикистане, может в юрте какой, Володя подхватил инфекционный гепатит, но убежал из барака, так и жил потом недолеченый, так и умер сразу после смерти жены… Помню, он писал мне в Беломорск (мы там с Юрой в это самое время кровь мешками проливали), писал: – Я очень люблю твои стихи, сам я – бездарь… Да уж, побольше бы таких бездарей, ну, хотя бы одного, а то заскучал я что-то… и без Бродского, и без Кривулина – как-то так.











.