Из Афганского дневника - Поле Радости
"Необходимо помнить ту границу, где кончается
полная достоинства вежливость и где начинается
низкопоклонство"
(Кодекс чести царского офицера)
Воспоминания стереть не возможно,
они - это неотъёмлемая часть нашей жизни.
Вчера вернулись с проводки колонн по маршруту Кундуз - Файзобад, а сегодня уже нас отправили по заставам с проверкой. Вчера успели попариться в бане, а сегодня будем париться под лучами солнца.
...Солнце сегодня какое-то агрессивное, над землёй, словно раскалённое стекло, двигается не ощущаемый поток воздуха, искажая контуры предметов до неузнаваемости. Я, вместе с Виктором Семёновичем, убыли на мою заставу. Семёныч сразу определился с задачами каждому из нас.
- Лёша, ты занимаешься делом, а я поплаваю в бассейне, я думаю возражений "нэт"? - спокойно произнёс он.
Прибыв на заставу, мы убедились, что личный состав отрабатывает нормативы по стрельбе с личного оружия. Стрельбище было оборудовано рядом с заставой, в длинном распадке между холмами.
На рубеже огня находился один из разведчиков, в собственноручно вырытом окопе для стрельбы "из положения лёжа" и смотрел на плывущее марево в оптический прицел своей эСВэДэшки.
"Поле Радости", так назывался рубеж, где каждому солдату необходимо было вырыть окоп для стрельбы лёжа, при этом окоп рыли только те, кто в чём-то провинился. Я первое время думал, что такая методика досталась от моих предшественников, но потом мне объяснили, что это выдумка не офицеров, а сержантов. А офицеры делали вид, что не замечают этого клочка каменистого грунта. Это было место, где отбывали наказание все "достойные" этого. Наказание было простым и потому очень неприятным. Наказанному, полагалось выкопать свой индивидуальный окоп для стрельбы из "положения лёжа" в соответствии со всеми требованиями военного искусства. Находиться на рубеже ведения огня приписывалось каждому по-разному. Но наказанием считался не сам факт подобного боевого дежурства, а возможность побороть свои дурные привычки со многими "искушениями".
Считалось позором, если проверят качество твоего творения и твою бдительность, а ты допустил оплошность или, что ещё хуже, работаешь без чувства радости и задоринки в твоих глазах. Ценилось доверие и самостоятельность. Прийти проверить могли в любой момент, а филонить значило только одно - потерять доверие и попасть в число "червей", проявляющих "червячью" гибкость в жизни. Да, ко всему прочему, на поле "поощрённый" находился до самого заката солнца, при этом с водой, но без еды. Как говорил Чума: "На войне сытый солдат выглядит подозрительно!" За восемь лет, в течение которых в батарею, из призыва в призыв, прибывали избалованные "мальчиши" великой страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими условностями. Соответственно более высоким становился статус "удостоенных" полного набора всех тонкостей и особенностей ритуала. Как живая память о всех, побывавших в объятиях "Поля Радости", кусок убитой и сожжённой солнцем земли, который был покрыт множеством оспин-окопов, как свежих, так и уже успевших покрыться засохшей травой. Каждый, кто попадал на этот клочок каменистого грунта, должен был получать радость и удовольствие от общения с совершенно чужой и совсем не приветливой землёй. Одним словом, во всём есть красота, только не каждый способен её увидеть. А самое интересное, что такие поля, но под разными названиями, я встречал на многих заставах. Видно где-то, кто-то придумал, а потом пошла цепная реакция по всей Афганской земле. Я прекрасно понимал, что это издевательство над солдатом, но не я это придумал, и не я буду отменять, а "чара" всегда и везде хватало с избытком. Да и к тому же, все, кто прошёл через это поле, становились совершенно другими солдатами. Я бы сказал: - более обстрелянными и уверенными в себе, и в своей живучести. Побывавшие здесь уверенно утверждали, что живут они на войне скверно, но побывав на "Поле Радости",- можно утверждать, - живём нормально. Да, ещё следует отметить, что на рубеж ведения огня боец выходил в полной боевой экипировке, при этом ему давалось две фляги воды, но он должен использовать только одну, а вторая "НЗ" и её полноту проверяли вечером, после завершения отработки всех этапов исправления. Старшина, каждому, давал по две пачки сигарет "Северные" и спички, но, увы, курить категорически запрещено, можно лишь лицезреть полноту сигарет в пачке (не вскрывая), закурил - штрафной круг, но уже на следующий день. Нельзя сказать, что солдат не обеспечивался продуктами на целые сутки. Давался один "сухпай", но и тут было своё "но", на паёк можно только смотреть, а вскрывать будут сержанты, как трофей, после прохождения испытания.
На первый взгляд, ну и что тут сложного? Обычная работа каждого солдата при выходе на стрельбище. Так-то оно так, но на улице температура за пятьдесят плюсов, солдат в "бронике" и на самом солнцепёке, периодически он выполняет стрельбу в противогазе и каждый час бежит на рубеж целей, что бы установить новые мишени, а где-то рядом, под зонтиком, сидит сержант и пьёт прохладную водичку, да ещё курит, затягиваясь на полноту своих лёгких, при этом расхваливает качество советского табачка.
Все люди на этой войне, после трёх месяцев пребывания, делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и те, кого в основном привлекает игра в войну. Большинство попавших сюда, в конце концов, составляли промежуточную группу.
Старшина заставы, рыжий прапор с Украины, по кличке Чума, был ярким представителем той самой промежуточной группы. Он был профессионалом в вопросах торговли с местным населением, и ещё большим профессионалом в вопросах ведения засадных действий против того же самого местного населения. Не утруждая себя компромиссами, Чума нашёл простой выход, избавляя себя от угрызений совести - он и то и другое делал с чувством большой ответственности. Это выдавало в нём профессионала, стремящегося делать свою работу настолько аккуратно, насколько позволяют обстоятельства. Считалось, что Чума не приступает к делу до тех пор, пока не примет необходимых мер, чтобы обезопасить себя "на случай, если придётся иметь дело с Аллахом". Даже, когда ехал на дивизионные склады за различными видами довольствия, и то разрабатывал целый план получения излишков продовольствия и обмундирования, так что батарея была всегда образцом в питании и ношении формы одежды, что немало важно при постоянных выходах личного состава на боевые операции.
Не скрывая своего опыта в ведении батарейного хозяйства, он, элегантно, дополнял Шекспира, объясняя свой взгляд на окружающую его действительность: "Дыра в кармане приводит к пустоте в голове. Пустота в голове приводит к дырке в той же голове. И другого выбора нет вокруг на сотни километров, сынки. Вся наша жизнь здесь сводится к необходимости, и мы медленно становимся животными на этой чёртовой войне!"
В своём воспоминании я постараюсь, как можно более точно воспроизвести его изречения, но сразу извиняюсь, запомнить его пламенные речи, практически не возможно, потому что слушая его, создаётся впечатление, что к каждому выступлению он готовился заранее или этот экспромт создаётся им на ровном месте, и самое главное, как говорят - "в струю".
Особенно интересно проходят его первые знакомства с бойцами "только что с самолёта". У него даже было имя. Мама звала его, как он говорил:"Не помню как!" и что мама, к сожалению, ничего не говорила ему про войну и Советскую Армию. И что всё это ему пришлось постигать самостоятельно, особенно скрупулёзно и глубоко на этой земле, и при этом ещё многозначительно добавлял, что его разум способен всё так запутать, что потом появляется сомнение во всём, даже в том, а зачем я всё это вам говорю? Ан, нет, смотрю на вас "баранов" и думаю, а говорить-то надо, потому что вы думаете, что таланты прут из вас по полной, а я утверждаю, что у кого много талантов, у того нет ни единого настоящего, и я вам дам возможность выкопать или зарыть свой талант в этом каменистом грунте.
Однажды, когда я поймал своих разведчиков с "дурью", я вызвал старшину и дал ему команду доставить на "Поле Радости" по полному деревянному ящику патронов к АК, и по двадцать гранат Ф-1 на каждого обкуренного. Он выполнил, не задумываясь, через тридцать минут. Как он уговорил вооруженцев, я даже не интересовался, но с задачей он справился на сто процентов. А всех "заболевших дурью, я начал лечить под палящим солнцем, путём выполнения упражнений по стрельба из АК, СВД и бросании оборонительных гранат, до полного изнеможения. Кто никогда не стрелял по десять часов, может себе представить, что остаётся на правом плече - после стрельбы таким количеством патронов; и на что похожи пальчики - после набивки магазинов пятью тысячами патронов.
Чума всегда говорил солдатам, при этом был очень суров и настойчив:
-...Ты должен понять, что это чужой тебе человек. Иначе ты не сможешь сделать это. Ты должен понять, что это просто мишень, цель. Это чужая жизнь, чуждая тебе. Если ты это не сделаешь, то он такого шанса не упустит. Если ты подаришь ему этот шанс, он подарит тебе увольнительную домой. Только поедешь ты к маме в консервах. И будет она писать в батарею письма о том, почему ей лейтенант или капитан не вернул сына. Тебе это надо?
Однажды он припёр десяток испорченных арбузов, и сделал их мишенями, предварительно закачав масляную отработку внутрь и натянув презервативы, на которые наклеил разного пуха, травы и другой волосатой дряни. Фломастером нарисовал глаза, рот, нос и сверху надел всё своё творение в "пидарки".
Поставив свои изделия на расстоянии порядка пятисот метров, он толкнул такую речь, что я и сегодня не могу без улыбки произнести её, чтобы не пустить слезу.
Вызвав на рубеж огня очередного молодого воина, он приступил к теории.
- Вот, сынок, перед тобой цель. Представь, что от твоего попадания зависит моё настроение и твоё будущее. Выстрел, результат - идём отдыхать. Нет результата - я иду отдыхать, ты идёшь работать. После попадания в цель, ты можешь сходить и убедиться в том, как будет выглядеть твоя голова, когда в ней сделают дырку. Этот арбуз с презервативом - точная копия твоей головы. Если ты этого не поймёшь, тебя легче будет убить сейчас, чем брать с собой, а потом вытаскивать тебя на себе под огнём! правила простые, поэтому запоминай, повторять не буду.
- Первое: - помните всегда, там стрелок обучен, а возможно и обкурен, следовательно в меру раздражён и попасть с первого раза в вашу башку, возможно и не получится. Значит у тебя есть секунд десять. Потому что это время ему понадобится для перезарядки его ружья. Усёк? Время подготовки второго выстрела даёт движущейся цели шанс в тридцать метров, если конечно штаны спущены. У тебя такой паузы не должно быть. Твоя невеста - это твой автомат и он экономит тебе секунд пять, а это метров пятнадцать, которые ты не даёшь жертве пробежать. Первый выстрел в цель - это мечта! Мечтать не вредно, вредно не мечтать. Но после выстрела мимо, цель присядет, это в лучшем случае. В зависимости от жизненного опыта и психики, мгновенное оцепенение, в которое ты его вводишь своим первым неудачным выстрелом, длится около пяти-шести секунд. Это твой звёздный час! Тебе этот миг дарит твой автомат, оцени это.
- Второе: - Нормальный дух сразу не падает, он несётся по инерции ещё метров десять, успей оценить своё гусарство в меткости, а если нет - жми на курок ещё раз. Понял? Так что, твоя задача - попасть, а остальное не твоё дело. Но фокус в другом, при попадании в тело, пуля заставляет его качаться, а представь ты попал двумя-тремя пулями. Они так раскачают его дерьмо, что оно само разорвёт тело изнутри! Поэтому, запомни;
- Прицельная метка твоей оптики обычно мечется на цели - это нормально, но колебания должны снижаться на окончательной стадии прицеливания - за несколько мгновений до выстрела.
- При стрельба с автомата устойчивого положения, как правило, нет, поэтому старайся вести стрельбу из положения лёжа или сидя, по сравнению с позой, когда ты читаешь, лёжа на пляже или сидишь на унитазе, с опорой на локти рук.
- Вот причины, которые заставляют обратить внимание на все эти прибамбахи в куче: у тебя преимущество в скорострельности; у тебя неплохая оптика для попадания на рубеже 400 метров тремя выстрелами, что даст тебе гарантию в сто процентов даже при поносе, который будет тебя мучить в это время! И помни - понос при бое - это хорошо, плохо, когда понос перед боем!
У тебя есть все шансы уехать домой героем, сынок! А сейчас у тебя есть возможность меня удивить. Сначала делаешь один выстрел по цели, затем как можно быстрее и точнее два-три выстрела подряд и идём смотреть его мозги в арбузе. Приготовься и начинай без команды! Чума отошёл в сторону, чтобы не мешать. На огневом рубеже был Саня Г.... Выстрел!
Пуля попала в арбуз, пробила его насквозь и оставила пыльный след на земле, далеко за ним. Две другие, последовавшие следом с интервалом почти в две секунды, попали в центр арбуза, разнеся его на крупные куски и порвав презерватив в местах входа и выхода. Сквозь дырки презерватива, стягивающего мелкие куски арбуза, вытекали в песок отработки масла.
Чума подошёл к остаткам своего творения и нежно тронув ногой остатки грязного презерватива произнёс - Да, маловато наглядности, но результат удовлетворительный. Саня стоял рядом и старался смотреть в сторону. Привыкай сынок! Пойми, если ты не всадишь в него в течение первых пяти секунд, ты можешь в него влюбиться. А это значит, что ты просто не станешь стрелять. И я могу подумать, что ты голубой, раз у тебя появилась любовь к не мытому, и к не бритому. А я хочу тебе верить. Нас обоих ждут дома.
Чума ободряюще похлопал Александра по плечу.
Со стороны можно было подумать, что товарищ вернулся буквально вчера из палаты №6 по А.П.Чехову. Но всё получалось совсем наоборот, все, кто прошёл через эту процедуру, становились намного собраннее и внимательнее, то-ли не желая убыть в консервной банке, то-ли не стать голубоватым.
- Любишь воевать, сынок? - Чума смотрит в упор на молодого солдата, который ещё не может понять, к чему это прапор клонит.
- На войне бывают моменты, сынок, когда необходимо действовать беспощадно и жестоко, это вспышки озарения твоего сознания, когда ты знаешь, что ты должен делать быстро и точно, прямо и непосредственно. В такой момент ты принадлежишь своему телу, наполненному инстинктами. И чем быстрее ты это поймёшь, тем лучше для тебя. Если дальше будешь пулей соображать, папа тобой может гордиться.
- А сейчас, - Чума в упор смотрит в глаза молодого, проверяя, как далеко тот может зайти в своей дерзости, - панты убери, промежность на панаме поправь, проволоку замени шнурками и старайся больше не чмонеть. Бросай свои парагвайские замашки - все проблемы твоего быта относятся к трудностям войны. Завтра, с такой же дерзостью и винтовкой - ты на "Поле Радости". Будем из тебя индейца делать.
Хороший был прапор, а погиб по-дурацки от нашей дымовой мины из Василька. Группа попала в засаду в зелёнке. Духи принялись нас плотно окучивать. Чума через арык умудрился протащить группу, к находившимся в окружении. Плотность огня, с обеих сторон, была очень высокой. Вытаскивать раненых приходилось в паузах между залпами минбатареи, пристрелявшей русло арыка и отсекавшей своими минами духов, которые лезли в эту щель, словно мухи на дерьмо.
Чума провёл уже три группы туда и обратно, когда молодой из минбатареи, случайно задев спуск, дал залп из Василька по пристрелянному арыку, по руслу которого Чума выводил группу.
Их накрыло этим залпом. Троих сильно посекло осколками. Двое. следовавших за старшиной, получили ожоги от дымовой мины, попавшей точно в основание черепа Чумы, сильно спалив его тело и оторвав ему голову. Прапорщика вынесли на руках вместе с его головой. Молодого, из минбатареи, чудом удалось спасти от самосуда. В тот день, у многих из батареи, жизнь разделилась на две половины: до того и после того.
Я часто вспоминал Рыжую Чуму, много думал о том, что я видел на той дурацкой войне, и о том, что видел и пережил после, отлёживая бока на госпитальной койке, выпивая литры водки с контуженными и раненными братьями-шурави, выслушивая сожаления от тех, кто там не был.
Прапорщик выполнил свою задачу даже тем, что многих сделал специалистами, а остальных даже асами на этой войне. Он научил многому, до остального многие доходили сами. Он лишил солдат веры в бессмертие и избавил от иллюзии безнаказанности зла. Многие стали понимать, что оружием может быть простой карандаш, удар которым может подарить вам вульгарный перитонит. И лишь расторопность местных санитаров будет залогом благополучного исхода.
Уже там. каждый из нас понял, что оружие даёт тебе право фактической мощи над местными кишлаками, которые ты можешь снести одним залпом. В частном случае, ты легко можешь столкнуться с ситуацией, когда ты будешь полностью владеть правом казнить или миловать, пойманного тобой духа. И никого нисколько не удивит, если ты выйдешь за рамки раз или два, просто, чтобы убедиться, удастся тебе это или нет? И если ты это сделаешь, ты обязательно подсознательно будешь потом стремиться расширить пределы своего могущества, пока не натолкнёшься на крепкую стену, границу, установленную твоей судьбой, которая одна лишь способна заставить тебя остановиться.
Судьба - это как пуля снайпера. Ты живёшь, пока она летит. Как только ты попадаешь на прицел, ты уже не принадлежишь себе до конца. В знак предупреждения ты начинаешь получать мелкие неприятности. Затем, не вняв предупреждениям, ты натыкаешься на прочную стену, которая даёт только один выбор - либо жить в установленных стеной границах, спрятавшись от предназначенной тебе судьбой пули, либо преодолеть стену и умереть свободным. Главное - вовремя понять. что ты уже достиг своей стены, познал предел дозволенного, предел своего могущества.
Восемьдесят из ста, прибывших на эту войну, достигают этой черты и не преодолевают её, раз или два перешагнув её и вернувшись, не справляясь со страхом за собственную проявленную смелость. А вот остальные двадцать переступают эту грань по несколько раз в день, хмелея от чувства свободы, вседозволенности и постоянной угрозы наказания за проявленную дерзость. Сам факт их существования, их способность сохраниться и остаться людьми и есть та мера человеческой удачи, которой определяется мастерство снайпера, да и не только снайпера, отмеряющего дозволенное нам и наказывающего нас за дерзость попытки откусить от жизни больше, за большую цену.
Полковник Будик говорил нам: - Жизнь прекрасна, но не дорога. И главное мы сами должны назначать цену за неё! Важно не продешевить в своей дерзости... Раз побывав там, за стеной, те двадцать из ста, остаются жить в этом мире, где все за всё готовы платить любую цену, ибо там всё прямо, просто и понятно! А поэтому срывы крыш - это неизбежный факт. Остаётся только понять, когда её может сорвать?
А старшину за тот бой наградили посмертно - "Красной Звездой". (Фамилию не привожу принципиально, кто служил с Чумой, тот помнит её, а что бы не судили, пусть будет, таким, как его величали солдаты и в минуты гнева, и в минуты радости).
(Последний день июля 1987 года. г.Кундуз)