- Эдик говорит, что я слишком нормальная – как кривая Гаусса, - говорит мне Анфиса.
- Это хорошо или плохо? – спрашиваю я. Я далека от точных наук. Эдик и Анфиса – математики. Они и ссорятся как-то так – математически.
- Наверное, плохо, - говорит Анфиса. – Кажется, ему нужна совсем другая девчонка.
Анфиса сидит в траве и плетет венок из одуванчиков. Я стою у самодельного мольберта и рисую акварелью то, что вижу – поле, небо и кромку леса. Самое начало лета сорок первого года. Солнце клонится к закату, отчаянно стрекочут кузнечики.
Когда объявляют мобилизацию, Анфиса среди первых идет записываться на фронт. Я не иду – у меня мама-инвалид и маленький брат, а отца у нас нет. Эдик тоже не идет – он научное светило. Он едет в Москву читать лекции и заниматься исследованиями. Перед отъездом он забегает ко мне – Анфиса к тому времени уже на фронте.
- Она что, ненормальная? – кричит Эдик. Я его понимаю: ему жалко Анфису. На войне ее могут убить. Она тоже – светило. Но она решила иначе.
- Нет, Эдик, - говорю я. – Она нормальная.
Осенью сорок третьего возвращается домой Анфиса. Насовсем. Живая. Но одна нога у нее ампутирована ниже колена. Анфиса сидит в моем саду и думает, как ей жить дальше. Ей только двадцать шесть лет. Я стою в кухне, у окна, и вижу, как у калитки мнется Эдик. Он приехал ненадолго и зашел повидать нас. Потом он решается войти и долго, навзрыд, плачет на плече у Анфисы. Она смотрит вдаль совершенно сухими глазами. Потом Эдик уезжает.
Сорок лет спустя я так же смотрю на Анфису из окна ее дома. Я вижу, что она устала, но праздник ее честь в самом разгаре, и она теперь – заслуженный учитель. Она улыбается, окруженная родными и учениками, и даже пытается вальсировать по саду на своем новом, отлично сделанном протезе. Старший сын подает ей руку, и она садится в плетеное кресло отдохнуть.
- Как ты? Устала? - спрашиваю я через окно.
- Нет, я нормально, - отвечает Анфиса. – Нормально.
2015