Фальшивка

                ФАЛЬШИВКА

                Часть первая
                LoVe

                1
      - Вот так, - говорила Вероника, колдуя над  головой своей подруги Лоры. Лора сидела, закрыв глаза, перед  круглым зеркалом в дортуаре* католического монастырского пансиона Святой Франциски, - зеркалом, которое, по словам сестры Фиделии, должно было служить «единственно для поддержания в  юных воспитанницах  аккуратности и чистоты, но никак не  для потакания греховным соблазнам кокетства, за коими следуют распущенность и погибель духовная и телесная».
    Но сейчас зеркало отражало как  раз один из соблазнов, о которых твердила сестра Фиделия, ибо ловкие и проворные руки  сооружали из тяжелых пепельно-белокурых прекрасных волос подруги замысловатую прическу, виденную Вероникой у одной дамы, «ты не представляешь себе, Ло, какой роскошно и богато одетой, и она шла под руку с таким красавцем-мужчиной, что вся улица оборачивалась им вслед!»
   И  Лора не смогла устоять перед искушением:  и вот, вместо того, чтобы  присутствовать, как и все другие девушки - их ровесницы – на уроке кулинарии  у доброй сестры Беатрисы,  две закадычные подруги попросту улизнули с занятия и уединились в дортуаре.
   Вероника воспользовалась заколками, одолженными под большим секретом у сестер Марты и Леонтии,  двух молодых монашек, которые преподавали пение и игру на фортепиано, взбила гребешком волосы Лоры вверх и, засучив рукава своего форменного серого драдедамового* платья, принялась за дело.
    Ло сидела неподвижно, закрыв глаза, ибо Вероника  строго-настрого запретила ей подглядывать за процессом создания великолепной прически, и на ее всегда бледных щеках загорались постепенно два алых пятна нетерпеливого ожидания чуда, а необыкновенно длинные, как у куклы, ресницы подрагивали, словно она видела удивительно приятный сон.
- Не смотри, - говорила Вероника, цедя слова сквозь стиснутые зубы, в которых она зажимала драгоценные заколки, - драгоценные, потому что воспитанницам Святой Франциски запрещалось пользоваться подобными «женскими штучками», довольствуясь единообразной прической, принятой в пансионе – двумя косами с вплетенными в них драдедамовыми же серыми лентами. Косы эти при уроках кулинарии, танцах и некоторых дозволенных подвижных играх пансионеркам разрешалось подвязывать сзади или закручивать вокруг головы, чтобы  не испачкать волосы или не зацепиться ими за что-либо, но это были и все дозволенные отступления от правил.
    Именно  скучное монотонное единообразие шесть лет назад, когда Вероника переступила порог пансиона, заставило ее взять ножницы для вышивания и посреди ночи обрезать свои роскошные черные косы, доходившие  до бедер, - косы, которым завидовали многие девочки, у которых волосы  были не слишком густыми и длинными.
    Косы, с которыми  небольшие ножницы справились с большим трудом, наутро обнаружила в саду под окном дортуара младших воспитанниц  ни кто иная, как сестра Фиделия, причем в предутреннем сумраке ей показалось, что это две  ползущие по траве черные змеи. Визг  перепуганной сестры разбудил весь пансион не хуже звуков колокола, возвещавшего ежедневно о восходе солнца и побуждающего всех живущих  под этими стенами проснуться.
     Естественно,  бывшая владелица  «змей» была сразу же выявлена  и предстала пред очи настоятельницы Святой Франциски – матери Агнессы. На вопрос, зачем она обрезала свои волосы, Вероника спокойно ответила, зевая, потому что ее вытащили сонную прямо из постели, что ей всегда хотелось иметь  короткую стрижку. Зачем она выкинула косы в окно? Хотела посмотреть, как они полетят по воздуху.
     Сестра Фиделия, размахивая обрезанными косами  новой воспитанницы, услышав эти ответы, закатила очи горе – слов у нее просто не было. Мать же Агнесса велела Веронике быть дежурной по дортуару целых три  месяца –  весьма суровое наказание, потому что в обязанности дежурной входило не только мытье полов, но и еженедельная мойка окон и стен, и поддержание постоянных чистоты и порядка.
- За это время и волосы отрастут, - сказала настоятельница, пряча улыбку.
     Но  волосы у новой воспитанницы так и не отросли, потому что, как ни прятали от нее ножницы, она все равно умудрялась где-то находить их и обрезать отросшие концы.
- Может, я лысею? – спросила она однажды у  сестры Фиделии с самым невинным видом, когда та чуть ли не с остервенением обыскивала дортуар в поисках ножниц.
     Сестра  заскрежетала зубами. Она уже не один раз говорила матушке Агнессе, что Вероника Стоун сущее наказание, что эта девочка наверняка окажет самое губительное влияние на других пансионерок,  что следовало бы отправить ее обратно к матери, взрастившей столь  упрямое и трудновоспитуемое дитя. «Ибо порочные наклонности десятилетнего ребенка, не будучи уничтожены в самом зародыше  еще в младенчестве, пустили глубокие корни, кои должны раньше или позже привести  к самым плачевным последствиям».
    Вероника  отнюдь не была так уж своевольна, упряма или  тем более испорчена. Но у  нее был своеобразный ум, приводивший многих сестер и воспитанниц в замешательство, испуг или  гнев. Так, все новенькие девочки  первым делом обязаны были  выучить, как «Отче наш»,  житие Святой Франциски, считавшейся покровительницей  пансиона.
    Вероника была единственной, кто так и не удосужился  вызубрить тонкую книжицу, посвященную жизни и деяниям Святой. Телесные наказания воспитанниц были запрещены, но у сестры Фиделии, конечно, чесались руки, когда она, как преподавательница литературы, спрашивала с мисс Стоун этот заданный урок. Все, что запомнила Вероника, было немногое. Она назвала имя мужа Святой Франциски – Лоренцо, и имя ее дочери  - Агнесса.
   «Это легко, ее зовут так же, как нашу матушку, - простодушно объяснила   девочка. –  Потом Агнесса умерла. И еще умер мальчик,  сынок Святой. Она могла видеть мир ангелов – ох, как это, наверное, интересно!  Вот бы хоть одним глазком взглянуть... А еще  Франциска постоянно зрела ангела-хранителя  около себя. Это здорово, я бы тоже хотела, чтобы мой ангел-хранитель был видимым. Мы бы с ним  болтали, играли...»
    Воспитанницы, присутствовавшие на уроке сестры Фиделии, обычно сидевшие в гробовом молчании, ибо учительница могла заморозить любую из них одним взглядом своих блекло-голубых глаз из-за стекол очков, начали шевелиться. Некоторые фыркали в рукав, другие низко наклоняли головы, чтобы скрыть улыбку.
     Сестра  Фиделия вовсе не находила ничего смешного в ответе мисс Стоун. Наконец, она не выдержала, схватила Веронику за руку и повлекла в кабинет настоятельницы. Там девочка повторила все то, что рассказывала на уроке, присовокупив с задумчиво–печальным выражением лица: «Я, кажется,  поняла, почему она стала святой. Потому что  замуж вышла в двенадцать лет. Я как себе это представила:  такая маленькая, а родители взяли  и ее насильно за этого  Лоренцо выдали...»
     Матушка Агнесса,  женщина полная и  добродушная, с румяными, как налившиеся яблочки, щеками, кусала губы, чтобы не рассмеяться. Сестра Фиделия стояла как статуя с каменным лицом, скрестив на тощей груди костлявые руки.
- У мисс Стоун, полагаю, не очень хорошая память, сестра, - сказала настоятельница,  разрешив Веронике  уйти. – Будьте к ней снисходительнее. Она проведет здесь еще восемь лет, и за это время, уверена, выучит житие Святой наизусть.
     Сестра Фиделия  злобно фыркнула
- Восемь лет! Как представлю, что мы вынуждены будем терпеть это  дитя греха еще  столько времени…
       Лицо матушки Агнессы стало неожиданно жестким,  глаза сверкнули.
- Сестра, я запрещаю вам так называть мисс Стоун. В нашем пансионе все воспитанницы равны. Так должно быть и везде, но, увы,  я  не в силах изменить мир. Но в этих стенах  будет  все по моему велению, и не дай вам Господь упомянуть о Веронике такое  еще раз.
     Сестра Фиделия  покорно склонила  покрытую  черным вейлом*, накинутым на белоснежный вимпл*, голову.  Настоятельница гневалась редко, но, когда это случалось, трепетали все.
      Тем не менее, то, что новая воспитанница – дитя греха, стало все-таки известно, и довольно скоро. Но виною тому была не преподавательница литературы, а сама Вероника.
    В пансионе Святой Франциски, расположенном в красивой долине  в предгорьях Альп, учились девочки, принадлежащие к дворянским  аристократическим семьям. В основном, здесь учились англичанки, но были и француженки, и итальянки, и испанки.
    Выпускницы пансиона, после восьми лет обучения, выходили отсюда полностью подготовленные как к  своему первому выходу в свет, так и к  замужеству. Их учили языкам, пению, танцам, хорошим манерам, игре на музыкальных инструментах, кройке, шитью, вышиванию, рисованию, лепке. Девочки изучали точные науки, литературу, историю, ботанику, географию, архитектуру. Очень много времени посвящалось тонкостям  кулинарии.
   Ученицы вставали на восходе солнца, а в девять вечера обязаны были находиться в кроватях и гасить свет в дортуарах, они много времени проводили также на свежем воздухе, играя в серсо, мяч, теннис, крокет, крикет, совершая  долгие прогулки в горы. В конюшне пансиона было десять маленьких мохнатых пони и пять лошадей, и пансионерок учили ездить верхом.
     Хотя хвастовство и сплетничанье официально считались  в Святой Франциске порочными наклонностями, которые надо было искоренять в себе и в других всеми возможными способами, девочки все равно обсуждали новеньких, любопытствовали, откуда приехала та или иная  пансионерка  и кто ее родители.
    Когда об этом спросили только что прибывшую в пансион  Веронику Стоун – ее фамилия вызвала некоторое недоумение, но вначале никто из учениц не придал этому большого значения, - та  откровенно и не без гордости ответила, что она из Хэмпшира, и что ее папа -  граф  Элмори.
- А почему твоя фамилия Стоун? - спросила  Кэролайн  Файнбрук, дочь лорда Файнбрука, красивая яркая  рослая для своих одиннадцати лет девочка с золотистыми волосами.
- Не знаю,- пожала плечами новенькая. – Это фамилия моей мамы.
     Через несколько дней Кэролайн забрали из пансиона, на свадьбу  ее старшего брата. Вернувшись, мисс Файнбрук с горящими глазами сказала подругам:
- У меня есть новость. Вы упадете! Наша мисс Стоун, якобы дочь графа Элмори…
- Что? Что? – нетерпеливо спрашивали ее подружки.
    Кэролайн сделала эффектную паузу и, наконец, произнесла  заговорщицким шепотом:
- Она нам наврала! Я расспросила  маму. Оказывается, граф давно вдовец. И никакой жены у него нет! И дочери тоже. Один сын.
- Наврала! – ахнули  девочки. - Ну, мы это ей так не спустим!
    Вечером  в дортуаре  ученицы во главе с Кэролайн обступили ничего не понимающую Веронику.
- Лгунья! – сказала Кэролайн со зловещей усмешкой. – Твой отец никакой не граф Элмори.
- Я сказала правду, - довольно спокойно ответила Вероника.
- У графа нет дочерей, милая моя. – Усмешка на лице Кэролайн стала походить на волчий оскал, и девочки надвинулись на новенькую, как стая, следующая за своим вожаком  и окружающая  намеченную жертву. - К тому же, он давно потерял свою жену. И ты еще будешь утверждать, что твоя мать – графиня Элмори?
- Я этого не говорила, - возмутилась Вероника. – Моя мама не графиня. Она служит у папы экономкой.
    Эти слова заставили всех девочек вначале пораскрывать рты, а затем разразиться оглушительным хохотом. Это разрядило обстановку. Кэролайн упала на свою кровать, застеленную шерстяным коричневым одеялом, и задрыгала ногами, обутыми в тяжелые башмаки на  толстой подошве, смеясь. Подружки  последовали ее примеру. Вероника, нахмурясь, смотрела на них. Она была мала и не понимала, что заставляет их хохотать над ее словами, но то, что за смехом этим скрывается нечто  чрезвычайно обидное для нее, было очевидно.
    Наконец, не выдержав, она подбежала к Кэролайн, сорвала с ее ноги башмак и швырнула его в лицо обидчицы. Смех оборвался, Кэролайн взвизгнула и вскочила  с кровати.
- Ах, ты... Ты мне за это ответишь! – прошипела девочка. - Ты... внебрачная дочь! Плод греха!
    Вероника не очень поняла и эти слова, но их явно оскорбительный смысл заставил ее рассвирепеть. Она кинулась на мисс Файнбрук и вцепилась в ее золотистые косы. Кэролайн была сильнее, но лицо Вероники настолько исказилось от ярости, что ее обидчица испугалась не на шутку и не оказала никакого сопротивления. Новенькая повалила Кэролайн  на пол. Девочки  бросились разнимать дерущихся...
    Эта потасовка стоила Веронике  еще месяца уборки целых двух классов. Зачинщицей была признана она. Она  промолчала, не стала рассказывать, что произошло между нею и мисс Файнбрук на самом деле. Но стоила драка и того, что, хотя отныне весь пансион знал о ее незаконнорожденности, никто из девочек в глаза больше не обзывал мисс Стоун. Пансионерки поговаривали между собой, что она бешеная, и решили попросту игнорировать ее.
     Вероника держалась гордо и с достоинством. На хихиканья по углам и шепоток за спиной она просто решила не обращать внимания. Конечно, ей было очень больно и очень обидно. Ее детский ум не мог постигнуть, за что и почему девочки смеются над нею и не хотят дружить с ней.
   Она была очень одинока в этот первый год в пансионе. В конце концов, она уяснила, в чем ее отличие от других учениц Святой Франциски. Оно заключалось в ее темном происхождении.  Она была белой вороной среди ярких экзотических колибри-аристократок. Девочки, когда рядом не было сестер, вовсю  похвалялись своими знатными фамилиями, гербами, титулами, перечисляли принадлежащие их семьям поместья, замки и особняки. Некоторые из воспитанниц были даже помолвлены, и остальные с нескрываемой завистью слушали рассказы этих счастливиц о своих женихах. И опять в ход шли титулы, высокие звания и имена со сложными фамилиями, которые нагоняли на вынужденную внимать этим хвастливым речам Веронику лишь смертную тоску.
- «Эбинейзер Грегори  Далтон Финч, шестой маркиз  Винчелси и  третий граф Ноттингем....» - повторяла она, кривя губы и тщетно пытаясь переключиться на раскрытый на коленях учебник французского. Да она бы никогда не согласилась принять предложение человека с таким именем! И она искренне сочувствовала девочке, которой предстояло выйти за этого напыщенного индюка (именно таким представлялся Веронике его сиятельство маркиз), как бы ни расписывала та своего жениха.
     Тоскливое одиночество, презрительные взгляды и перешептывания, - все это сказывалось на Веронике. Она замкнулась в себе, подобно моллюску  в  раковине. Училась она плохо, была рассеянной и невнимательной, и плохие оценки сыпались на нее как из рога изобилия. Она принимала это как должное, уверенная, что не только соученицы, но и сестры незаметно для нее смеются над нею и нарочно унижают ее.
    В конце концов, матушка настоятельница лично побеседовала с мисс Стоун, мягко пожурив девочку за плохие отметки и попробовав  убедить ее, что  добрых людей в мире гораздо больше, чем злых, и что стоит не обращать внимания на  Кэролайн и ее приятельниц и попробовать подружиться  с кем-нибудь из других пансионерок. Но и этот разговор  не дал никаких результатов. Веронике казалось, что весь пансион является её врагом, и она не доверяла отныне никому. Своей замкнутостью и угрюмостью она оттолкнула всех остальных девочек, не примыкающих к кружку Кэролайн, и вскоре никто уже не хотел с ней знаться.
 
     Так было до появления Ло. Однажды Вероника забежала в перерыве между занятиями за чем-то в дортуар и увидела там тонюсенькую маленькую девочку. Она сидела на кровати, бессильно свесив между колен похожие на веточки ручки. Грубые башмаки на толстой подошве, которые носили воспитанницы постоянно, за исключением уроков  гимнастики и танцев, казались на ножках девочки какими-то испанскими сапожищами, орудиями пытки. Веронике представилось, что, когда новенькая встанет, то не сможет оторвать эти башмаки от пола.
    Девочка взглянула на  вошедшую. Это было отражение взгляда самой Вероники, затравленное и недоверчивое... И еще испуганное. Сердце Вероники сжало какое-то новое чувство.
- Привет, - сказала она, подходя к девочке. – Ты новенькая? Как тебя зовут?
- Л-лора, - едва слышно ответила та.
- А я - Вероника. Приятно познакомиться. – Она села на кровать рядом с Лорой. Вообще-то правилами это запрещалось, так же как и спать вместе, даже в самые холодные зимние ночи, но Веронике показалось, что так  она быстрее найдет путь к этой грустной новенькой. Она достала из кармана фартука (она пришла в дортуар с  урока кондитерского мастерства) испеченный ею самой пирожок с ежевикой и протянула его Лоре.
- Ешь. Он еще теплый.
     Лора исподлобья взглянула на Веронику. Она колебалась.
- Он с ежевикой, а не с ядом,- улыбнулась Вероника. - Я испекла его сама.
     Лора тоже улыбнулась, слабой и дрожащей улыбкой. Она взяла пирожок и впилась в него белоснежными, мелкими и ровными, как у грызуна, зубками.
- Вкусно? – поинтересовалась юная кондитерша.
- Очень. – Лора  смотрела теперь смелей,  бледное личико слегка раскраснелось. «А она хорошенькая», - подумала Вероника. У новенькой были очень густые пепельно-белокурые волосы. Но прежде всего обращали на себя внимание  зеленоватые глаза с вкраплением мелких рыжих точечек,  под длинными, загнутыми слегка вверх и более темными, нежели волосы,  ресницами. Необычный цвет, немного завистливо подумала Вероника. Она мечтала о светлых глазах. Ее собственные, карие, казались  ей абсолютно неинтересными и банальными. Хотя, конечно, дочери экономки графа Элмори и не стоит особенно задумываться о красоте своих глаз.
- Я здесь уже год, - сказала Вероника. – И у меня нет друзей. Хочешь, будем дружить?
- Хочу. Но... - Лора испуганно замолчала, закусив нижнюю губу. Вероника поняла. Кто-то уже успел сказать   этой девочке про нее. Про ее происхождение. О, это ненавистное слово! Она  резко вскочила с кровати.
- Я понимаю. – Она сделала перед Лорой насмешливый реверанс. Гнев душил ее. – Вашей светлости уже доложили, кто я такая. Прошу прощения за беспокойство.  Обещаю впредь не навязывать высокородной  леди свое общество. – Она повернулась к двери. И тут Лора окликнула ее:
- Ты тоже... такая же как я?
    Вероника недоуменно оглянулась:
- Какая?
    Лицо Лоры залилось краской.
- Н-незаконнорожденная....
     Гнев  отпустил Веронику. На смену ему пришли сострадание и  восхитительное чувство надежды. Они смотрели друг на друга, ощущая, как боль  и стыд сменяются радостью и пониманием. Вероника порывисто шагнула к Лоре и взяла в свои руки тонкие, чуть подрагивающие пальчики.
- Ты тоже... дитя греха?
     Лора молча кивнула. В зеленоватых глазах с таинственными рыжими  вкраплениями мерцала недетская печаль.
- Мы обе такие, - торжественно провозгласила  Вероника, - но двое - это уже сила. И всем  остальным, хотят они или нет, придется считаться с нами!

     Так родился союз двух девочек-пансионерок, сокращенно LoVe. Правда, Лора настаивала, чтобы  имя Вероники стояло  на первом месте, но та была великодушна и охотно уступила Лоре, - тем более, что  при ином раскладе союз не назывался бы так красиво и романтично.
- В этом что-то есть, - говорила не раз Вероника. – Вот увидишь, Ло, - они так и обращались друг к другу: «Ло» и «Ве», - вот увидишь, то, что из первых двух букв наших имен складывается слово «любовь», должно непременно принести нам счастье!
    Лора качала белокурой головкой и грустно улыбалась. Хотя она была младше Ве почти на год, она повидала и знала гораздо больше. Ее мама, баронесса Трелони, сбежала из дома мужа в Лондоне с заезжим актером. Лора родилась практически на подмостках, потому что мама вынуждена была также играть в спектаклях. Опозоренная в глазах всей своей родни, она не могла вернуться ни к мужу, ни к родителям. Актер вскоре пресытился этой связью и удрал из труппы, и тогда мать Лоры начала играть на сцене. Она была сносной актрисой, и в течение десяти лет  с момента рождения дочери зарабатывала этим на жизнь себе и своей малютке.
    Детство Лоры прошло за кулисами и в грим-уборных. Также девочка выступала с чуть ли не младенческих лет в ролях ангелов, амурчиков и детей главных героев различных пьес. Ее любила и баловала вся труппа. И так продолжалась ее  интересная и насыщенная  жизнь, пока мама не  умерла от чахотки, перед смертью послав бывшему мужу (к тому времени барон  Трелони официально развелся с женой и женился на другой женщине) письмо, где извещала его о том, что умирает, и просила позаботиться о Лоре, - которая, она клялась в этом всеми святыми, является его дочерью.
    За Лорой приехали и забрали ее, перепуганную и упирающуюся,  в особняк барона, где она предстала перед своим так называемым отцом и его супругой. Барон не нашел в чертах девочки никакого фамильного сходства с собою и своими предками. Но жена его была женщиной набожной и достаточно мягкосердечной. «Поместите это дитя в какой-нибудь пансион. Театр – не лучшее место для ребенка, это вместилище разврата и греховности. Спасение хотя бы одной души зачтется нам на небесах. Девочка же получит воспитание и образование, и пойдет стезей добродетели, став монахиней или же  гувернанткой в каком-нибудь достопочтенном доме».  И барон Трелони отправил  девочку в пансион Святой Франциски, потому что  мать Лоры и она сама  были католичками.
    В отличие от Вероники, Лора знала в свои десять с половиной лет, что виновна в  страшном преступлении – своей незаконнорожденности. Всю дорогу ее сопровождала женщина, которая без конца повторяла: «Ты должна молиться за своего благодетеля, ибо тебя, ничтожную и сирую, он обогрел и  дал тебе, дитя разврата,  шанс искупить грех матери своею кротостью, смирением и благочестием».
    Лора заранее трепетала, представляя, как примут ее воспитанницы пансиона, которых та же женщина называла «невинными ангелами, с которыми дети, подобные тебе,  недостойны даже разговаривать».
    Знакомство и дружба с Ве стали для  Лоры целебным бальзамом. В отличие от Вероники, она быстро начала делать успехи по всем предметам, и вскоре сестры стали ставить новенькую в пример другим девочкам. Конечно, слух о том, что Лора и Вероника два сапога пара, и что обе являются побочными детьми, был пущен по пансиону. Но Вероника оказалась права: вдвоем подругам куда легче было противостоять  всеобщему осуждению, сплетням и презрению.
      Под влиянием дружбы  Вероника стала лучше учиться, хотя, конечно, до успехов Ло ей было далеко. Единственное, в чем она превзошла Лору,  – это верховая езда и подвижные игры. Тут Веронике не было равных ни среди сверстниц, ни среди более старших воспитанниц. Лора же, имевшая очень хрупкое сложение,  постоянно простужалась, и ее часто освобождали от всяких упражнений, связанных с физическими нагрузками.
    У Вероники были  более-менее сносные оценки по кулинарии, домоводству, рисованию, пению и игре на фортепиано. Она неплохо знала географию и ботанику, прекрасно танцевала. Но  ненавидела математику, языки и литературу. Она считала, что первые два предмета недоступны ее уму, и даже не пыталась вникнуть в них. Литературу же она невзлюбила оттого, что этот предмет преподавала сестра Фиделия. Впрочем, сухие и скучные уроки сестры, да и сам выбор книг для них – по большей части произведения, восхваляющие мораль и нравственность, - многих пансионерок вгоняли в тоску и уныние.
     Когда в двенадцать лет Вероника совершила очередной проступок – на уроке верховой езды, преподавал которую старый добродушный дядюшка Леон, она пустила коня вскачь  через луг и далее в лес, и целых четыре часа отсутствовала, а, вернувшись, оправдывалась тем, что лошадь под ней внезапно понесла, - ее отправили в наказание на целый месяц в библиотеку, помогать сестре Бертине  в составлении библиотечного каталога.
    Для живой и подвижной девочки месяц затворничества среди  пыльных толстых томов был подобен каторге. Она бы лучше снова три месяца дежурила по дортуару. Но делать было нечего, пришлось покориться. Вот тогда-то, чисто случайно, Вероника и открыла для себя настоящую литературу. В один прекрасный день сестра Бертина обнаружила свою юную помощницу стоящей на высокой стремянке перед высокими, до потолка, книжными полками. На полу, под стремянкой и на нижних ступенях ее, были навалены горы книг, которые Вероника, бегло просматривая, кидала вниз.
    На вопрос изумленной сестры, что мисс Стоун делает, девочка показала ей книгу, зажатую подмышкой, и объяснила:
- Я ищу продолжение.
    Книга оказалась «Гордостью и предубеждением» Джейн Остин.
- У этой книги нет продолжения, дитя мое, - сказала сестра Бертина.
- Как это нет?- нахмурилась Вероника. – Ведь сейчас там должно начаться самое интересное!
- Роман вполне закончен, - начала монахиня. – Зло понесло заслуженное наказание. А герои  поняли свои заблуждения и ошибки и соединили свои судьбы перед алтарем...
- Вот именно – соединили! И что же, я не узнаю, как Элизабет и Дарси жили дальше? Сестра Бертина, ведь свадьба – это только самое начало! – Вероника была страшно разочарована. С тяжким вздохом она начала собирать разбросанные по полу  тома и ставить их на место.
    Но с тех пор Вероника полюбила читать и часто наведывалась в библиотеку. Она садилась к окну, брала какую-нибудь книгу и, благоговейно прикоснувшись к ее  обложке, открывала и начинала глотать страницу за страницей, с необыкновенной быстротой. Она читала Элиот, Филдинга, Остин, Вальтера Скотта, Шекспира,  Байрона. Значительно улучшила свои знания французского, пытаясь читать в подлиннике Расина, Ростана и Корнеля. Пришла в полный восторг от Шиллера, и, когда в пансионе появилась новая сестра – Клара, предложившая настоятельнице создать  театральный кружок из воспитанниц старших классов, Вероника и Лора были  первыми, кто вступил туда.
    К тому времени Веронике минуло четырнадцать, Лора была полугодом младше. Тем не менее, когда, после долгих дискуссий и споров между сестрами и матушкой Агнессой  было выбрано произведение для постановки – «Дон Карлос, инфант испанский» Шиллера, обе девочки получили главные роли. Лора была бесподобна в роли Елизаветы. Вероника же, когда ее переодели в мужской костюм (костюмы шились здесь же, руками самих  пансионерок) и прошлась по кабинету матушки Агнессы, подбоченившись и гордо вскинув голову, потряхивая своими короткими черными кудрями, никто уже не мог оспаривать ее право стать  доном Карлосом.
     Спектакль получился зрелищный и красочный,  и все, кроме разве одной сестры Фиделии, были от него в восторге... Но вскоре на имя настоятельницы Святой Франциски пришло некое письмо от одного из духовных  патронов  пансиона, в котором запрещалось впредь  устраивать в богоугодном заведении подобные представления. Матушка Агнесса вынуждена была покориться. И «Гамлет», которого начали разучивать члены театрального кружка, так и не увидел света, а сестра Клара вскоре покинула пансион. Позже поговаривали, что патрону доложила о «Доне Карлосе» сестра Фиделия, но правду так никто и не узнал.
   
     Лора однажды призналась Веронике, что ей страшно недостает театра.
- Ты не представляешь, как мне нравилось выходить на сцену, играть. Я нисколько не стеснялась и не боялась публики. Маме все говорили, что я прирожденная актриса!
- Ты была великолепной Елизаветой, - грустно сказала Ве. – Может, тебе стоит после окончания пансиона пойти в актрисы?
- Хотелось бы, - задумчиво устремив вдаль зеленоватые глаза, промолвила Ло. – Но, боюсь, мне не удастся это сделать. У барона Трелони... ну, моего отца, могут быть другие планы относительно меня. В восемнадцать лет, когда мы выйдем  из Святой Франциски, я еще буду несовершеннолетняя. И не смогу распоряжаться своей жизнью. Барон же официально является моим опекуном.
- Сбежишь и поступишь в какую-нибудь  труппу, - резонно заметила подруга. – Кто тебе этот Трелони?  Он не признал тебя дочерью. Если ты считаешь себя ему обязанной – за то, что он послал тебя сюда, оплатил твою учебу, - то ты вернешь ему все деньги, когда станешь великой актрисой.
- А ты? – Лора явно хотела сменить тему. - Кем хотела бы стать ты?
     Вероника задумалась. Ей это раньше не приходило в голову.
- Я бы хотела встретить такого человека, как мистер Дарси, - наконец, ответила она. – Или Эдгар Равенсвуд. Гордого и смелого, но и доброго и благородного. И выйти замуж, и жить с ним долго и счастливо.
      Лора захлопала в ладоши:
- Неплохо!  Мне это нравится!
- Но это все просто мечты, - тряхнула кудрявой головой  Вероника. - На самом деле, полагаю, быть мне гувернанткой у детей какой-нибудь богатой леди. Может, даже у нашей прелестной Кэролайн Файнбрук....которая, думаю, не засидится в девицах, с ее смазливым личиком. То-то она на мне отыграется! – Она рассмеялась, но не очень весело.
    Действительно, в положении Лоры и Вероники выбор дальнейшей судьбы  был чрезвычайно  небогат. Выдаваемый  выпускницам Святой Франциски  диплом позволял истинным аристократкам просто кичиться им перед знакомыми  и подругами; таким же, как Ло и Ве, незаконнорожденным девушкам, этот диплом мог помочь устроиться на работу гувернанткой или учительницей в школу или какой-либо пансион.
  - Ло, - сказала вдруг Вероника, и глаза ее загорелись, - неужели мы сдадимся?  Позволим другим распоряжаться нами, решать за нас нашу судьбу? Неужели то, что мы дети греха, навсегда поставит на нас свое несмываемое клеймо? Не знаю, как ты, а я не сдамся. Я буду сопротивляться, пока дышу! Буду надеяться. Мечтать. Верить! Я буду богатой. Буду знатной. Буду знатнее  всех Кэролайн Файнбрук, вместе взятых!
     Ее  слова заразили Лору своей энергией и уверенностью. Девочка вскочила:
- Я тоже не сдамся, Ве! Тоже стану богатой! Когда-нибудь все девочки из Святой Франциски обзавидуются моему положению в обществе и моему богатству!
- Знаешь что, -  вдруг предложила Вероника. Глаза ее загорелись. – А давай придумаем клятву. Напишем ее и скрепим нашей кровью.
- Кровью? – слегка вздрогнула Ло. Она не любила вид крови.
- Ну да. Чтобы клятва имела большую силу, ее  всегда скрепляют кровью.

      Текст клятвы придумала Лора. Звучал он так:
   «Мы, Вероника Стоун и Лора  Карлтон, торжественно клянемся  и скрепляем собственной кровью эту нашу клятву в том, что мы приложим все силы, все знания и  возможности, чтобы стать богатыми и знатными, чтобы достигнуть высокого положения в свете, которого мы лишились из-за несправедливости судьбы, сделавшей нас незаконными дочерьми аристократов. Клянемся также, что, ради достижения этой поставленной нами цели, мы пойдем на все,  и ничто не остановит нас. Ло и  Ве».
- Пойдем на все? – спросила Вероника, прочитав текст. – Звучит как-то... мрачно. И на убийство тоже?
- Ну, надеюсь, до этого не дойдет, – усмехнулась Лора. – Но, как известно, «Finis sanctificat media».
- Переведи.
- Цель оправдывает средства.
- Хорошо, - сказала Вероника, - и какой же путь мы изберем?
- Самый простой... и, пожалуй, единственный для женщины. Удачное замужество, Ве.
- Выйти замуж за аристократа...  - задумчиво протянула Вероника. – Ты права, иного пути я не вижу. Но не так-то это легко. Для этого надо попасть в высшее общество. А оно для таких, как мы, закрыто.
- Но не для актрис, - лукаво улыбнулась Лора. – Их охотно приглашают на разные светские увеселения. А театр посещают даже королевские особы.
- Приглашают знаменитых актрис, - уточнила Вероника.
- Я стану знаменитой, - пообещала Ло.
- А я не хочу быть актрисой, – вздохнула Ве.
- Тогда тебе придется поступить гувернанткой в  какую-нибудь аристократическую семью. И соблазнить своей красотой одного из членов этого семейства, - предложила Лора. – Он влюбится в тебя до безумия, и вы тайно обвенчаетесь. Романтично, правда?
 
    Лора написала клятву в двух экземплярах, своим красивым каллиграфическим почерком. Затем Вероника кончиком пера проколола  себе подушечку пальца и расписалась кровью на обоих листах. Лора, сжав зубы,  стоически вытерпела прокол и последовала примеру подруги.
     Получилось весьма внушительно.
- Только печати не хватает,- сказала Ве, дуя на листы, чтобы они быстрее высохли. – Ну, а теперь каждый из нас возьмет один экземпляр и будет хранить его как зеницу ока. До тех самых пор, пока мы не исполним свою клятву.
      Но сохранить  клятву втайне ото всех не удалось. Одна из приятельниц  мисс Файнбрук, известная всему пансиону своими пронырливостью и любопытством, дежуря по дортуару в отсутствие других девочек, обнаружила Лорин экземпляр.
     Когда Ло и Ве появились  в дортуаре, там уже собралась компания  учениц, предводительствуемая  Кэролайн. Последняя сидела на подоконнике и вслух, с издевательской ухмылкой на красивом лице, зачитывала текст клятвы гогочущим  как стадо гусынь подружкам.
    Лора вспыхнула и, подбежав к Кэролайн, вырвала у нее свою бумагу.
- Какая прелесть, - насмешливо протянула мисс Файнбрук, разглядывая Веронику и Лору. – Две наши незаконнорожденные подружки решили стать богатыми и знатными! Никогда не читала ничего смешнее!
- Перечитай свое последнее сочинение на тему «Нравственность как основа бытия», - съязвила Вероника, сузив карие, сверкающие гневом, глаза. – Пока сестра Фиделия зачитывала его, расхваливая как лучшее из всего класса, я просто под столом лежала от хохота.
     Кэролайн  накручивала на палец толстую золотистую косу, продолжая гнусно улыбаться.
- Хотелось бы мне увидеть тебя лет эдак через шесть, прозябающую в какой-нибудь школе для бедных сироток на задворках  Англии. Думаю, к тому времени ты поймешь несбыточность своих мечтаний и смиришься... Мне жаль тебя заранее. Уличные кошки никогда не станут породистыми, дорогая Вероника.
- Кэролайн, ты же ведь ходила в горы. И должна знать, что карабкаться вверх по круче  очень нелегко; но куда тяжелее спускаться с нее вниз.
     Мисс Файнбрук фыркнула и выплыла из дортуара. Остальные девочки последовали за ней, бросая на Ло и Ве  высокомерно- язвительные взгляды.
    Когда они вышли, Вероника пожала руку подруги.
- Когда-нибудь Кэролайн и остальные еще вспомнят этот разговор. Только им будет уже не до смеха, Ло!

     - Ну, вот, - сказала Вероника, - теперь можешь открыть глаза.
     Лора подняла ресницы и взглянула на себя в зеркало.
- Боже! Неужели это я?
     Прическа преобразила девушку. Лора выглядела старше... и искушеннее. Это было волнующее ощущение: что ты уже не девочка, а почти женщина, и женщина очень и очень привлекательная.
     Вероника заметила, что даже взгляд Ло, обращенный на свое отражение, изменился. В нем появилась томность, которой раньше не было.
- А ты что скажешь? - выдохнула Ло.
- По-моему, - задумчиво глядя на подругу, произнесла Вероника, - ты просто обольстительна.
     Лоре понравилось это словечко. Она повторила его про себя, а потом вслух:
- Обольстительна... И в чем это проявляется?
- Ты выглядишь так... Такое чувство, что у тебя большой опыт по соблазнению мужчин.
- Хотела бы я его иметь! - рассмеялась Ло.
- Если мы решили забраться наверх и стать настоящими леди, нам этот опыт не нужен, - задумчиво сказала Вероника. -  Мы должны достаться нашим аристократам невинными девушками.
- Ты права, - согласилась ее подруга. – Будем блюсти свою честь для наших избранников. Каким ты представляешь своего, Ве?
- Ну... Молодым. Высоким. Светловолосым. Голубоглазым. И герцогом, никак не меньше, конечно!
- У тебя скромные запросы, - хихикнула Лора.
- Более чем, - улыбаясь, согласилась Вероника.
- А что, брюнеты тебе не нравятся?
- Нет, – поморщилась Ве. – Не люблю темноволосых мужчин. Наверное, потому, что мой сводный брат Фил брюнет. И, хоть он и будет графом, вот уж за кого бы я ни за что не пошла замуж, так это за него!
- Сводный брат... Хотела бы я иметь брата! Расскажи мне о нем. Вы знакомы?
- Если это можно так назвать, - хмыкнула Вероника. – Отвратительный мальчишка! Он меня на два года старше. В последний раз я видела его, когда мне было девять. Ты не представляешь, как он задирает нос и важничает! На слуг он смотрит так, будто это грязь под его сиятельными ногами. Мою маму он ненавидит. Меня терпеть не может.
- Он знает, что ты – его сводная сестра?
- Да. Я ведь копия  его – и моей – бабушки, матери графа Элмори. Если ты приедешь в наш замок... ну, то есть в замок графа, я покажу тебе ее портреты в картинной галерее. Бабушка была очень аристократичной особой,  настоящая леди. Она меня любила, как ни странно. Она умерла, когда мне было семь. Наверное, Фил меня ревновал к ней. С ним она всегда была строга, а меня баловала, дарила подарки...
- Филипп Элмори, граф, - протянула Лора. – Звучит весьма неплохо.
- Только не он, Ло, - застонала Вероника.
- Думаю, он мне подойдет, - продолжала поддразнивать подругу Лора. – Он молод, красив... Темноволос, - а мне, знаешь,  больше по душе брюнеты.
- Я тебе запрещаю даже думать о нем! – Ве вскочила и запустила в Ло подушкой с ближайшей кровати. Она попала в голову, и прическа, на создание которой ушло  столько усилий, смялась и сбилась на сторону. Лора  взвизгнула, тоже вскочила и схватила другую подушку... Через пять минут заглянувшая в дортуар сестра Беатриса обнаружила отчаянно молотящих друг друга подушками, облепленных перьями, красных и возбужденных девушек.
- Филипп будет мой!
- Нет, не будет!
- Будет!
- Ни за что! –  так выкрикивали Ло и Ве, не замечая ничего вокруг...

*дортуар - общая спальня воспитанников или воспитанниц закрытого учебного заведения или же пансиона.
*драдедам - (франц . drap des dames - дамское сукно), очень легкое сукно полотняного переплетения.
*вейл, вимпл – верхняя и нижняя накидки на голову, элементы  одежды монахинь.

                2
    ...Почти сразу за премьерой «Дона Карлоса»  начались каникулы. Лору ни на рождественские, ни на летние каникулы  не забирали.  Она была единственной девочкой, остававшейся в  пансионе  на  июль и август. А за Вероникой приезжала мать, и они уезжали в Хэмпшир. Ве каждый раз просила маму взять Лору с собой, тем более матушка Агнесса не была против этого, но мама наотрез отказывалась.
    Перед летними каникулами в тот год  Вероника заранее написала домой письмо, в котором просила  мать не приезжать за ней в пансион, если та  не согласится взять в Хэмпшир Ло.
- Я останусь с тобой, если мама снова будет против, - решительно заявила Вероника. – Ни за что не соглашусь поехать  без тебя! Мы прекрасно проведем лето в пансионе, будем гулять и играть вдвоем.
    Лора со слезами на глазах обняла ее. Она старалась не подавать виду и бодриться, но долгое  летнее одиночество всегда давалось ей тяжело. Рождественские каникулы длились всего полмесяца. Но и это время – время сказки, волшебства и подарков для всех девочек,  – было для Ло сумрачным и унылым. Она любила вспоминать, как отмечали Рождество в театре, как собиралась вся труппа, с шампанским и свечами, как все актеры дарили ей, Лоре, всеобщей маленькой любимице, подарки...
    Вероника всегда просила маму купить для Лоры какой-нибудь подарок и привозила его подруге. Ло всегда горячо благодарила Ве, но за ее  улыбкой  Вероника отчетливо чувствовала тоску и горечь.
    Когда миссис Стоун, мама Вероники, приехала и сообщила, правда, довольно холодно, что   эти летние каникулы девочкам позволено провести вместе в Рейвен-Холле, счастью подруг не было предела.
- Его сиятельство сообщил, что этим летом не планирует приехать в Рейвен-Холл, только поэтому я согласилась взять тебя с нами, Лора.
    Миссис Стоун была высокая сухопарая женщина, выглядевшая куда старше своих тридцати трех лет. Рот ее всегда был крепко сжат в узкую  полосу, словно  мать Вероники дала клятву хранить какой-то страшный секрет и боялась проговориться.  Завязанные в тугой узел сзади  рыжеватые волосы уже слегка тронула седина, светло-карие глаза были большими, но невыразительными и пустыми,  как будто жизнь давно покинула их. Хотя она и не была никогда замужем, но, получив должность экономки  в замке графа Элмори,  стала называться «миссис». Этого требовали и ее новое положение, и новый статус.
    Однажды Лора призналась, что не понимает, что нашел граф Элмори в матери Вероники. Ве и сама не понимала этого, поэтому только пожала плечами. Должно быть, в восемнадцать, когда мать работала  на кухне, и  ее соблазнил владелец Рейвен-Холла, она была иной, более живой и веселой. Вероника же не помнила, чтобы мама когда-нибудь рассмеялась от души, или что-то сильно поразило ее, или полностью вывело из себя. Мать была спокойной, рассудительной и жесткой. Ве иногда думала, что мама оделась в эту броню, чтобы ничто и никто не могли ранить ее гордость. Возможно, это было наилучшим выходом – ведь, прижив от графа Элмори незаконного ребенка, а затем став – то ли благодаря этому, то ли вопреки,  – экономкой замка Рейвен-Холл, получив в подчинение целый штат прислуги, она должна была заслужить уважение людей, которым прежде приходилась ровней. Нелегко было маме, наверное, вначале, когда все шептались и пересмеивались за ее спиной, но она выстояла, сумела сохранить  свое достоинство.
     Эта стойкость  восхищала Веронику. Но, с другой стороны, мама могла бы с нею, своей дочерью, быть поласковее, понежнее. Веронике не хватало материнской доброты, тепла, разговоров по душам. Пожалуй, после смерти бабушки, старой графини Элмори (мать Ве была круглой сиротой) Вероника была лишена родственной любви.
     Но сейчас Ве была отчаянно, до слез  счастлива: Ло ехала с ней! Они проведут вместе целых два месяца, в прекрасном Хэмпшире, вдали от уроков, занятий, злобы  Кэролайн и ее приятельниц!

      Рейвен-Холл, названный так потому, что когда-то в его окрестностях, по преданиям,  обитали огромные черные вороны, был  очень старым сооружением.  Когда-то здесь находился  монастырь, а позднее, во времена Генриха Восьмого, монахов изгнали,  он был передан графам Элмори  и с тех пор много раз подвергался переделкам. Каждый следующий член фамилии  стремился хоть как-то внести свои усовершенствования  в архитектуру  родового гнезда.
    Результатом  этих перепланировок и  архитектурных задумок стал  уже не монастырь и даже не замок, а трехэтажный особняк с пятигранным внутренним двором, украшенный по углам четырьмя башенками, с широкой подъездной дорогой и двумя  парадными лестницами, образующими  ромб, ведущими к главному, южному,  входу. С  северной задней части Рейвн-Холла был разбит превосходный парк с безупречно ровными газонами, подстриженными в форме пирамид  кустами,  высаженными в  искусно  продуманном беспорядке цветами и бьющим посреди этого великолепия фонтаном. Далее находились большой пруд и розарий.
     От прежнего древнего укрепления сохранилась лишь одна  башня, с полуразрушенной винтовой лестницей, ведущей как наверх, так  и вниз, в подземелье.
    Лора и Вероника обошли весь Рейвен-Холл, - заглянули и на хозяйскую половину, куда нельзя было ходить, но Вероника относилась к этим запретам со свойственной ей беспечностью.
      Ве  была известна тут каждая пядь, и у Ло постоянно были широко распахнуты глаза, таким величественным, роскошным  и огромным казался ей этот дом.
     В картинной галерее на втором этаже, тянувшейся вдоль всего восточного крыла, Вероника показала подруге портреты предков нынешнего графа. Ве знала все  имена  и даже легенды и истории, связанные с этими давно канувшими в Лету людьми, глядевшими на удивление живыми глазами с  выдержанных, в большинстве,  в мрачных тонах полотен.
- Это всё бабушка, – пояснила Вероника. – Она часто рассказывала мне о наших предках. Взгляни сюда. Это, - она показала на красивую женщину в бледно-голубом парчовом платье с широкими фижмами, - главная достопримечательность Рейвен-Холла. Ее звали леди Корнелия, она жила во времена Карла Второго, и она - родовое привидение замка!
- Привидение? – зеленоватые глаза Лоры расширились, она вглядывалась в лицо красавицы на портрете, словно ища признаки какой-нибудь страшной болезни. - Как это?
- Рядом портрет ее мужа, которого звали  сэр Эндрю. Не правда ли, вид у него суровый и какой-то зловещий? Легенда гласит, что этот самый Эндрю  какое-то время отсутствовал  в замке, а, когда вернулся, застал леди Корнелию в объятиях молодого конюха. Юношу тотчас вздернули, а жену лорд  запер в башне – той самой, где мы еще не были. Там подземелье, и там несчастная Корнелия провела несколько месяцев, а затем родила ребенка, девочку. Леди клялась и божилась, что это дитя сэра Эндрю, но он не поверил ей и не выпустил из башни. Была зима, в подземелье стоял жуткий холод, и однажды тюремщик, спустившись покормить несчастную узницу, увидел, что она замерзла, и сидит, покрытая льдом, держа у груди окоченевший трупик дочери.
- Боже, какой ужас! – воскликнула, содрогаясь, впечатлительная Лора.
- Да, Ло. А сэр Эндрю, велев быстро и тихо похоронить и жену, и младенца, тут же женился вновь. У него родилось шестеро сыновей, и он был счастлив. И вот мальчики начали умирать один за другим, непонятно от чего. Неожиданно тайна раскрылась. Одна из служанок поведала, что видела призрак леди Корнелии, с ребенком на руках, в белых одеждах. Призрак этот  якобы приблизился к колыбели  одного из графских сыновей и положил рядом с  мальчиком трупик  своей дочери. И мальчик вскоре захворал и умер. Тогда сэр Эндрю в великом страхе покинул Рейвен-Холл вместе с женой и единственным оставшимся у него сыном.  Только таким образом он спасся сам и спас род Элмори. Но с тех пор леди Корнелия часто бродит по Рейвен-Холлу в поисках мужа - своего убийцы... Если кто-то прикоснется к тельцу ее ребенка, то непременно умрет.
- О, господи, - Лора так сильно побледнела, что Ве пожалела, что затеяла рассказывать эту историю. Но для  нее призрак леди Корнелии был такой же достопримечательностью замка, как древняя башня или старый дуб около пруда.
- Говорят, она преследует исключительно мужчин, Ло, женщинам она не является, - попыталась успокоить она подругу. – Так что тебе не следует ее опасаться.
- Я не буду сегодня спать, - слабым голосом проговорила Лора. – Зачем ты мне это рассказала?..
- В каждом  настоящем замке должно быть привидение, Ло...  Ну, не дрожи же так! - прибавила она, видя что Лору знобит, - сегодня я лягу с тобой. Слава богу, мы не в пансионе, и нас за это не накажут.
      На следующий день осмотр галереи продолжался. К счастью для Лоры, больше ничего ужасного Ве не рассказывала. Под самый конец Вероника приберегла для подруги сюрприз – хоть и ожидаемый, но все равно приятный.
- Закрой глаза, - велела она. Затем взяла Лору за руку и подвела к одному из портретов, - а теперь открой.
    Лора выполнила приказание. И ахнула. С картины на нее смотрела сама Вероника, черноволосая и кареглазая, - только одетая по-старинному, в шляпке с перьями и в красивом  белоснежном шелковом платье.
- Моя бабушка, - торжественно произнесла Вероника. – Графиня  София Элизабет  Элмори, в девичестве  Фарингтон.
- Ох, Ве!  Ну, вылитая ты! Как ты и говорила! – всплеснула руками подруга.
- На этом полотне бабушке шестнадцать. А вот рядом – она же с родителями, лордом и леди Фарингтон, здесь ей три. Я и в три года была страшно на нее похожа. Здесь, дальше, бабушке тридцать два, тут  она с моим отцом.  - Вероника указала на портрет, на котором красивая молодая женщина сидела, а рядом стоял темноволосый мальчик в охотничьем костюмчике, держа на поводке сеттера. – Муж бабушки рано умер, - объяснила Ве, - и она одна воспитывала отца. Он ее очень любил. До самой ее смерти... А вот на этом портрете бабушке шестьдесят. Картина была завершена почти перед ее кончиной.
     Ло с изумлением переводила взгляд с полотна на полотно. Надо же, далеко не всякому в юности суждено узнать, как он будет выглядеть в  середине жизни и в старости! А Вероника наверняка будет копией старой графини и в тридцать, и в шестьдесят...
     Далее Вероника показала Лоре портрет отца, сделанный два года назад. Седовласый джентльмен, опираясь на трость, стоял на фоне того самого старого дуба. Надменный взгляд широко посаженных  светло-голубых глаз, гордая осанка, тонкие, аристократические  черты лица.
- И, наконец, Фил, мой сводный брат, - со вздохом Ве ткнула пальцем  в  картину рядом. –Написана три года назад.
    Мальчик лет тринадцати был изображен верхом на вздыбившемся гнедом  красавце-скакуне; он так небрежно держал поводья одной рукой, затянутой в черную перчатку,  словно конь под ним спокойно стоял;  в другой руке был хлыст.
    Ло так и прилипла к этому портрету. Филипп походил на сказочного принца. Если художник не польстил наследнику титула и не приукрасил его, то сводный брат Вероники  был просто ослепителен. Темно-каштановые  кудри, такие же, как у отца, светло-голубые глаза, прямой  тонкий нос  и высокомерно сжатый рот. Достойный потомок длинного ряда предков  и, на взгляд Ло, самый красивый из них...
     Она еще долго, уже уйдя с Ве из галереи, вспоминала лицо Филиппа, и глаза, глядящие прямо на нее, казалось, откуда бы она на него ни смотрела.

    - Твой сводный брат... ну, Филипп... он очень хорошо ездит верхом, да?
     Рука Вероники, подносившая намазанный джемом тост ко рту, замерла на полпути.
- Я его  уже пять лет не видела. Когда в последний раз он приезжал в Рейвен-Холл, он ездил верхом, скажем так,  довольно сносно.
- На той картине он так хорошо держится в седле...
- Ну, коня художник мог просто пририсовать, - заметила Вероника, отправляя тост в рот. – Если у твоего отца есть деньги, а тебе хочется выглядеть сказочным героем, то тебя и верхом на драконе нарисуют.
    Лора мечтательно катала по столу мякиш из куска кекса.
- А я уверена: твой брат позировал именно на лошади. Он великолепен, Ве. Это небрежное изящество, раскованность и в то же время твердая уверенность позы...
    Вероника подавилась и закашлялась.
- Ло, - наконец  обретя способность говорить, произнесла она, - ты что, влюбилась в Фила?!
- Он очень красивый. Мне кажется, он может привлечь любую девушку. Кроме тебя, разумеется, ведь ты его сестра.
- Ло, дело не в том, что я его родственница. Он злой и избалованный! Подожди, я тебе кое-что покажу...
    Она потащила подругу в свою комнату, порылась в шкафу и  достала с верхней полки куклу. Кукла была большая, красивая, золотоволосая, но один глаз, голубой, как лазурь, был проткнут чем-то острым, а большой клок волос с правой стороны вырван.
- Это сделал Фил, - сказала Вероника со вздохом, нежно погладив  изуродованное лицо куклы. – Бабушка подарила мне эту куклу, Николь,  на мой день рождения, на шесть лет. Однажды я пошла гулять без нее, посадив ее на окно, а, когда вернулась... Николь была уже в таком виде.
- Ты думаешь, это сделал твой брат? – Лора недоверчиво покачала головой. Месть была, на ее взгляд, слишком мелкой.
- Уверена. Больше некому. Бабушка сделала мне этот подарок не при нем, но он, конечно, догадался, что это была она... Но это еще не все.
     Она рассказала Ло о жеребенке, подаренном бабушкой на Рождество, когда Веронике  было семь.
- Вскоре жеребенок начал хворать. И чуть не умер. Конюх потом сказал мне, что видел, как Филипп сыплет что-то в его кормушку. После этого конюшню начали запирать и следить за Филом, когда он приходил туда, и жеребенок пошел на поправку. А потом бабушка умерла, и семья уехала в Лондон хоронить ее... Я очень переживала, рвалась в Лондон. Знаешь, у меня было такое чувство, что я скорблю по ней больше всех ее родственников, вместе взятых. Уж больше Фила точно.
- Этот жеребенок... Он где?
- Это мой конь, ты его увидишь. Его зовут  Винд*, и он, правда, несется как ветер! Жаль, что ты не ездишь верхом, мы бы с тобой могли кататься по всем окрестностям!
 
     Лора все равно не очень верила словам подруги о Филиппе. Но больше о нем не спрашивала. Винда Вероника показала Лоре в тот же день. Это был  жеребец-семилеток  мышастой масти, такой крупный, что Ло побоялась подойти к нему близко и погладить его. Вероника же, смеясь, скармливала своему коню морковку, трепала его по лохматой гриве, целовала в бархатистые губы.
- Он по тебе соскучился, - улыбаясь, говорил конюх по имени  Фред. – Я его выгуливаю, но все равно он застоялся.
- Я  обязательно покатаюсь на нем, Фред. Но сейчас у меня гостья...
- О, нет! – воскликнула Лора. – Я знаю, тебе хочется поездить верхом. Я прекрасно проведу время в библиотеке или в саду.
     Вероника благодарно пожала подруге руку и убежала переодеваться для прогулки.  Когда она появилась около конюшни, где уже стоял, всхрапывая и нетерпеливо роя копытом землю, серый конь, Ло не сразу узнала Веронику. Та была в бриджах, обтягивающих длинные стройные ноги,  и мужском черном рединготе,  на голове на коротко остриженных вьющихся  кудрях – шапочка, на ногах – ботинки и краги из мягкой кожи, руки в перчатках, в левой руке  стек.  Вылитый мальчик!
     Она лихо вскочила в седло, развернула Винда, крикнула:
- Я скоро вернусь! – и умчалась в облаках пыли.

      Через несколько дней   девочки осмотрели практически  весь Рейвен–Холл. Правда, в башню, где умерла леди Корнелия,  Лора ни за что не захотела идти. Но было еще одно место, тайное, которое показала Ве своей подруге. Оно находилось на чердаке.  Это была просторная комната, с единственным окном, дававшим немного света; но Вероника предусмотрительно захватила с собой подсвечник.  В ней стояли огромные сундуки, почти все закрытые на замки, кроме одного. А всю стену занимал огромный старинный гардероб  темного дерева.
- Смотри, - Ве торжественно открыла створки гардероба, изнутри которых находились два зеркала. Лора ахнула. Здесь висели десятки платьев, старинных, давно вышедших из моды, но великолепных, многие вкупе с нижними юбками и  корсетами с каркасами-панье из проволоки и китового уса разнообразной формы. Одни платья были с меховой отделкой – соболями, норкой, горностаем; другие украшены  богатой вышивкой золотом и серебром, были и расшитые каменьями и жемчугом.
- Не думай, что драгоценности настоящие, - сказала Ве. – Конечно, нет. Это платья для  балов-маскарадов.
- Как театральные, - улыбнулась Лора. – Я понимаю.
- Мех – просто песец, как говорит мама, остриженный и подкрашенный. Она регулярно здесь бывает, следит, чтобы моль не завелась. Но, правда, красота? 
- Неописуемая, - вздохнула Лора. – Можно примерить... хоть одно?
- Да хоть все, - весело отозвалась Вероника. – Я часто их надевала. Тонула в них... Но чувствовала себя настоящей королевой.
- А что в сундуках?
- В большинстве просто старая рухлядь, - небрежно взмахнула рукой Вероника. – В свое время я осмотрела их все. Но вот этот... - Она  не без труда подняла тяжелую крышку. Лора издала восхищенный  вздох. В сундуке было несколько отделений. В одном лежали веера,  в другом – самые разнообразные маски, в третьем – парики  всех мыслимых цветов и форм, в четвертом же стояла большая деревянная шкатулка, из которой на свет божий Вероника вытащила в горстях обеих рук  ожерелья, серьги, диадемы и браслеты. Все  это сверкало и переливалось как настоящее.
- Это тоже поддельные драгоценности, для маскарадов. Мои предки по отцовской линии  любили такие увеселения и часто проводили их в Рейвен-Холле.
- Ах, как бы я хотела побывать хоть на одном! – Лора уже облачилась, не без труда,  с помощью Ве в тяжелое платье  из золотистого атласа, с рукавами-пуфами, украшенное по  низкому квадратному вырезу корсажа крупным розовым жемчугом, и сейчас вертелась перед зеркалом,  разглядывая себя.
- Мой отец давал один такой маскарад, когда мне было восемь. Это было незабываемо! –Вероника описывала восхищенно слушавшей Лоре все подробности празднества, включающего бал и великолепный фейерверк над прудом.
- Мама уложила меня спать, но я оделась и выскользнула из комнаты. Я подкралась к  окну бальной залы и все видела. Каких только там не было костюмов! Как я завидовала всем этим  джентльменам и дамам! Нарядные, смеющиеся, флиртующие друг с другом... Танцы продолжались до глубокой ночи. А потом все вышли  к пруду, и я побежала туда тоже, и там был устроен грандиозный фейерверк.
- Боже, боже, я бы, кажется, все отдала, чтобы побывать на таком празднике!..
- Я бы тоже, Ло. Но не стоять, прячась,  за окном... а участвовать в этом.  – В голосе Вероники невольно прозвучал  легкий оттенок грусти.
- Настанет день, - мечтательно промолвила Ло, - и так и будет. Вспомни нашу клятву. Мы будем богатыми и знатными! И сами будем давать такие карнавалы, что все ахнут!
- Обязательно! – засмеялась Ве и с поклоном подала подруге красивый белый завитой парик. – Примерьте, ваша светлость.
    Лора  надела парик и взяла в руки  веер из павлиньих перьев. Вероника обвила  шею Ло ожерельем из розового жемчуга, в уши подруге вставила серьги с каплевидными жемчужинами и  всплеснула руками:
- Ты просто красавица! Как с картины!
    Лора смеялась, обмахивалась веером  и крутилась волчком. Это был веселый день, и девочки  провели его весь на чердаке, переодеваясь, смеясь, ахая  и взвизгивая - и, конечно,  без конца восторгаясь друг другом.

    Прошло несколько недель с тех пор, как Лора и Вероника приехали в Рейвен-Холл. Погода стояла прекрасная, солнечная  и теплая, девочки обошли и объездили в фаэтоне все окрестности, любуясь великолепными живописными  видами  графства. И вот однажды, ближе к вечеру, когда девочки сидели в небольшой примыкающей к кухне буфетной  после проведенного на природе дня, и уплетали за обе щеки вкуснейший пирог, испеченный старшим поваром  Уильямом, дверь открылась, и на пороге появилась мать Вероники.
     Все это время подружки ее почти не видели, - миссис Стоун была весьма занятой особой, ведь весь Рейвен-Холл  находился под ее началом. Лору, да и Веронику, это вполне устраивало, девочки были предоставлены полностью сами себе. Тем не менее, мать Ве, к удивлению Ло, почти всегда знала, где находятся дочь и ее гостья, и иногда Лоре казалось, что за нею и Вероникой следит множеством глаз-окон весь старый замок.
    Миссис Стоун прошла в буфетную и встала, прямая, как палка, перед девочками, сложив на впалой груди сухощавые похожие на клешни краба руки.
- В замок приехал его сиятельство с гостями, - невыразительным голосом произнесла она. – Вероника, ты меня понимаешь?
- Да, мама, - Ве вытерла губы салфеткой и, поднявшись из-за стола, почти нараспев, как затверженную молитву, проговорила:
- Мы должны быть тихими и незаметными, как мышки, и не дай бог, если его сиятельство  и его гости заметят наше присутствие.
     Миссис Стоун одобрительно кивнула головой:
- Объясни это как следует Лоре, дорогая. Надеюсь, у меня не будет с вами  никаких проблем.
- Я все поняла, миссис Стоун, - пискнула Ло, - конечно, мы будем тихими и незаметными. А... его сиятельство приехал со своим сыном... или нет?
    Светло-карие глаза миссис Стоун всего на одно  мгновение скользнули по ее лицу, но Лора вспыхнула как мак.
- Когда я сказала: приехал его сиятельство, я имела в виду молодого хозяина, - сказала мать Вероники и, повернувшись на каблуках, вышла из буфетной. Лора покраснела еще гуще и прижала руку к бурно вздымающейся груди. Филипп!.. Он здесь! В Рейвен-Холле!
    Зато Вероника не выразила никакой радости от приезда сводного брата. Наоборот, с кислым видом говорила она Лоре, прощай, их свобода. Теперь им придется таиться и прятаться, потому что Филу, конечно, не понравится, если он узнает, что его побочная сестра в Рейвен-Холле, да еще и с подругой.
- Надо будет так распределять день, чтобы не попасться ему на глаза. Интересно, сколько с ним гостей? Боюсь, если  много, мы вынуждены будем  целыми днями сидеть в своих комнатах...

     Гостей, к счастью, оказалось всего двое, они были ровесники  наследника графа Элмори, - вероятно, учились вместе с ним в одном колледже. И не прошло и часа, как девочки имели честь наблюдать из окна комнаты Вероники, как  трое юных джентльменов выехали на верховую прогулку.
- Слава Богу, Фред не дал им Винда, - с облегчением сказала Ве, глядя, как ее скачущий впереди на гнедом коне сводный братец нещадно хлещет его арапником, понуждая  нестись бешеным галопом. Два других молодых человека ехали легкой рысцой, но вскоре один из них также послал свою каурую лошадь в галоп.
    Лора молчала. Хотя она и не успела разглядеть лицо промчавшегося мимо окна всадника, ей казалось, что она узнала бы его лишь по этой непринужденной манере держаться в седле из тысяч других мужчин.
      Через час юноши вернулись. Теперь все они ехали неторопливым кентером, но гнедой Фила был весь покрыт пеной, и у Вероники сжалось сердце. Кони под другими двумя  молодыми людьми были в куда лучшем состоянии. Один из приятелей Фила был долговязый рыжий веснушчатый паренек, судя по всему, ему нечасто приходилось ездить верхом; другой  юноша был черноволос и смугл, его посадка была безупречна, он ласково похлопывал рукой по шее свою каурую лошадь.
     Лора же смотрела только на Филиппа. Он снял шапочку с козырьком,  его темные волосы растрепались от ветра, и он то и дело поднимал руку и небрежно-изящным жестом  отбрасывал их назад с высокого лба. Светло-голубые глаза блестели, на загорелом лице то и дело сверкала белозубая улыбка, от которой у восхищенной Лоры просто дыхание перехватывало.
   
   - Конечно, что бы там мама ни говорила, мы не будем сидеть затворницами, - сказала Вероника, встряхивая черными кудрявыми волосами. – Даже если нас и увидят – ничего в этом ужасного нет. В конце концов, мама здесь служит, а я – ее дочь. Что, я не могу пожить в этом замке? Сделаем этим мальчишкам реверанс – и пройдем мимо.
- Какие же они мальчишки? – Лора думала прежде всего о Филиппе. Он выглядел совсем взрослым... И, вспомнив, что ей нет еще и четырнадцати, она невольно тяжело вздохнула.
- Филу всего шестнадцать. И его приятелям, наверное, тоже. Совсем  юнцы, - пренебрежительно дернула плечом Ве. И поднялась со стула с самым решительным видом: - Идем.
    Лора боялась больше гнева мамы Ве, чем встречи с гостями Филиппа... Кроме, конечно, встречи с самим молодым хозяином замка. Стоило ей представить, что она столкнется с ним где-нибудь в коридоре или на лестнице, и сердце у нее начинало так отчаянно колотиться, что она удивлялась этому сама.
    Комнаты девочек были на третьем этаже. Спускаясь вниз, Ве, шедшая впереди, вдруг приложила палец к губам и сделала знак Лоре остановиться. Ло послушно замерла на ступеньке. Через мгновение она услышала совсем близко голоса. Филипп и его гости вышли из дверей, ведущих в восточное крыло, где находилась портретная галерея, и начали спускаться вниз по лестнице, не заметив стоящих выше девочек.
- Ха-ха! – смеялся кто-то приятным смехом. – Ну и насмешил ты меня, Фил, этим своим рассказом о леди Корнелии!
- Напрасно ты смеешься, Найдж, - ответил как бы досадливо другой голос, - ее привидение действительно иногда является  в  моем замке, причем исключительно мужчинам. И, в самом деле, если кто-то  из них прикоснется  к мертвому  младенцу на ее руках, то  несчастного в скором времени постигнет смерть. Так было не единожды за последующие века. Умирали и слуги, и гости Рейвен-Холла. И даже некоторые мои предки.
    Приятный смех превратился в безудержный хохот. Тут вмешался третий голос, весьма серьезно заметивший:
- Найджел, поверь, все эти старинные легенды и сказания обычно не лишены смысла. – Голос этот был гораздо более низкий, чем у других молодых людей,  и оттого, что его обладатель как бы манерно растягивал слова, создавалось впечатление легкого пренебрежения к собеседникам.
- Ой, только не говори мне, что ты в это веришь, Алекс!
- И, кто знает, возможно, леди Корнелия слышит твой хохот сейчас из своего подземелья... и готовится к ночной вылазке. – Последние слова были произнесены самым мрачным тоном.
- Хочешь меня напугать, да? И ты, Фил?  Вам это не удастся, приятели!..
     Голоса удалялись, юноши свернули в бильярдную внизу. Вероника вдруг порывисто схватила Ло за руку.
- Я кое-что придумала, - прошептала она. – Пойдем на чердак!

     - Ты, кажется, не на шутку увлеклась Филом, - говорила Ве, открывая сундук и извлекая из его бездонных глубин  седой парик, - он кажется тебе совершенством, так? Вот и посмотрим, так ли это.
- Что ты хочешь сделать?
- Сегодня ночью ему явится призрак леди Корнелии. С ребенком на руках. Поглядим, как поведет себя твой прекрасный принц! – Вероника хихикнула, достала страшную старушечью маску с торчащими клыками и надела ее, а на голову накинула седые волосы. Лора вздрогнула, и даже отпрянула, такое страшное увидела она лицо.
- А заодно и  его  друзей проверим! - продолжала в порыве вдохновения Вероника. – Как тебе такой розыгрыш?
- Не знаю, Ве. Мне кажется, это немного... чересчур.
- Ты просто боишься, что  отважный рыцарь Филипп хлопнется в обморок, увидев леди Корнелию! Скажи уж честно.
- Я бы на его месте точно хлопнулась. Это жестокая шутка, Ве.  – Лора поежилась.
- Ерунда! Они же взрослые мужчины, по-твоему. Современные. Бесстрашные. Они не должны бояться каких-то там привидений!
     ...Роль ребенка несчастной леди досталась  кукле Вероники Николь. Ве обмотала ее шерстяной шалью, а из старой белой простыни сделала себе саван. В полном облачении призрака она даже в ярком свете свечей выглядела так жутко, что у Ло ползли мурашки по телу.
- Начнем с Фила, - сказала Вероника, вернувшись, -  переодевшись в свое платье, она  ненадолго убегала куда-то, - я выяснила, мальчишки будут спать на втором этаже в западном крыле. Их комнаты все рядом, я узнала у кого какая. Сначала Фила будем пугать,  потом рыжего, его зовут Найджел, потом смуглого, этого Алекса.
- Почему это ты хочешь начать с Филиппа? – возмутилась Лора. Они начали спорить, пока, наконец, не пришли к соглашению, что предоставят решение судьбе. Вероника написала имена юношей на трех листочках, скатала в трубочки и зажала в кулаке. Ло вытащила первым имя Найджела, затем Филиппа, и последним – листочек с именем Алекса.
     Вероника немного расстроилась, что первым будет не ее сводный брат, но потом вновь развеселилась.
- Значит, сегодня ночью  пугаем Найджела! Его и Алекса послезавтра  я беру на себя. А ты завтра явишься своему красавцу, будущему графу Элмори.
     Лора покачала головой:
- Я не хочу принимать в этом участие, Ве.
- Не хочешь узнать, насколько смел твой избранник? - подкалывала ее подруга.
- Хочу, но не таким способом... Поверь, ни к чему хорошему все это не приведет.
     Но Вероника вся была захвачена предстоящим розыгрышем, и ничто не могло убедить ее отказаться от ночной вылазки.
- Ладно, - промолвила она, - всех мальчишек я испытаю сама. Не хочешь – воля твоя. Я расскажу тебе, как они себя вели, увидев  призрак. Обещаю, - она подняла руку как на присяге, - что поведаю тебе только правду, и ничего, кроме правды.
   
     Когда весь замок уснул, и часы пробили самое мрачное время - три часа ночи, Вероника взяла в руки свою Николь и, провожаемая укоризненным молчаливым взглядом Лоры, которая осталась ждать подругу в ее комнате, выскользнула в тускло освещенный коридор. Вероника  прекрасно ориентировалась в Рейвен-Холле даже в темноте;  она шла босиком, придерживая  длинную белую простыню,  колыхавшуюся вокруг ее тела от бродивших по старому замку сквозняков.
    Наконец, Вероника достигла коридора, в который выходили двери комнат Фила и его гостей. Ве остановилась у крайней справа и сначала приложила к ней ухо. За дверью было тихо. Девочка наклонилась и приникла глазом к замочной скважине. Темно. Вероника  чувствовала, как под маской горит ее лицо, и даже, кажется, лоб покрылся испариной. Она глубоко  вздохнула, крепко прижала к себе Николь, словно кукла могла влить в нее решимость, и постучалась в дверь, осторожно, костяшками пальцев.
    Ей пришлось постучаться несколько раз, прежде чем сонный голос из-за двери откликнулся:
- Кто там?
    Вероника  заскребла по двери ногтями, как кошка. Послышались  приближающиеся шлепающие шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял, в домашних туфлях, несмотря на теплую летнюю ночь,  зябко кутаясь в теплый вельветовый халат, рыжий Найджел, заспанный,  с зажженным  серебряным подсвечником в руке.
    Увидев за порогом привидение леди Корнелии с ребенком на руках, юноша остолбенел, и  рыжие волосы его прямо на глазах зашевелились и встали дыбом. Лицо стало белым, а веснушки, щедро разбросанные по нему, казалось, заметались  в поисках укрытия... Или это так сильно задрожал подсвечник  в руке Найджела? Одновременно рот начал приоткрываться, пока не принял отчетливую форму буквы «о», и тогда только из него послышался странный звук, нечто среднее между хрипом и всхлипом. Подсвечник упал и покатился в одну сторону, потухшая свеча – в другую, а сам Найджел медленно сполз  в кромешной тьме по косяку вниз.
      Вероника не стала дожидаться, что будет дальше. Повернувшись, она бесшумно побежала назад, в свою комнату, забыв, что хотела дотронуться до гостя Фила своей куклой, дабы игра была доиграна до конца.
- Первый проверен, - через десять минут, сняв свой маскарадный костюм, отчитывалась она перед Лорой. – Хлюпик, как я и думала. Видела бы ты его лицо! Думаю, он теперь целый год будет бояться спать без света.
    Лора, обхватив себя руками, сидела на кровати.
- Ве, что, если он расскажет обо всем этом Филиппу? А тот – твоей маме? Ох, она сразу догадается, что это наших рук дело! Попадет тогда нам!
- Не расскажет, - беспечно махнула рукой Вероника. – Уверена. Слишком уж он вчера потешался над этой легендой, чтобы теперь выставить себя  трусом перед друзьями.

     Найджел, похоже, действительно ничего не рассказал ни Филу, ни Алексу. На следующее утро девочки видели из окна, как они отправились втроем к пруду; двое лакеев шли позади с рыболовными принадлежностями в руках. Рыжий юноша был заметно бледен, под глазами его залегли темные полукружья, и он несколько раз, как ехидно заметила Вероника, пугливо оглядывался на замок и надвигал шляпу на самый лоб, словно пытаясь как-то защититься от любопытных взглядов приятелей;  но эти последние, кажется, не замечали его взвинченного состояния и шли, весело болтая.
    Лора  вновь любовалась Филиппом, который в высоких сапогах, доходящих до колен, темно-синей куртке с кожаным узорчатым поясом, выгодно подчеркивавшей ширину его плеч и тонкость талии, и лихо заломленной на одно ухо шляпе с фазаньим пером, из-под которой выбивались темные кудри,  выглядел не менее красиво, чем  верхом на лошади.
    Взгляд Вероники же переместился с бедняги Найджела на третью  ее жертву – Алекса. Этот молодой человек был уже в  плечах, чем Фил, и не так высок, как долговязый Найдж, но в его движениях была необыкновенная грация, напоминающая крупную хищную кошку. Он, в отличие от друзей, был без шляпы. Прямые иссиня-черные волосы были гораздо длиннее, чем этого требовала английская мода;  на смуглом худом лице ярко блестели живые черные глаза. Лицо это нельзя было назвать красивым,  скорее наоборот; но что-то неуловимое притягивало в нем  – то ли крупноватый нос с  горбинкой, то ли  улыбка, чуть-чуть почему-то кривая, но оттого еще более привлекательная.
    «Посмотрим, как ты будешь улыбаться завтра ночью», - злорадно подумала Ве.

    Ровно в три часа ночи, облачившись снова в одеяние леди Корнелии, она, предвкушая  полную победу, пустилась в следующее свое приключение.
- Я принесу тебе голову Фила на блюдечке, как Саломее голову  Иоанна Крестителя, - пообещала она Лоре. Ло только вздохнула:
- Добром это не кончится, вот увидишь.
    Вернулась, однако, Вероника не столь торжествующая. Призналась Лоре, с большой неохотой, что нервы у братца Фила оказались, кажется,  покрепче, чем у Найджела.
- Он открыл дверь, увидел призрак – и тут же ее захлопнул у меня перед носом. Я не успела коснуться его куклой. Может, за дверью он и обмочился от страха, но мы уже этого не узнаем.
    Лора укоризненно посмотрела на подругу. Она была рада, что Филипп  выдержал испытание, и в то же время её не оставляло предчувствие, что их розыгрыш не сойдет им с рук.

     На следующий день Филипп и его гости отправились на охоту. По лицу молодого хозяина Рейвен-Холла нельзя было заподозрить, что ночью он встречался с призраком. Но, как показалось Веронике, следившей вместе с Лорой за юношами из окна из-за портьеры, Фил был напряжен и подозрительно посматривал на своих спутников. Вероятно, он обдумал визит привидения и пришел к выводу, что его разыграл кто-то из друзей.
- Может, Алекса-то  ты оставишь в покое? – спросила Ло.
- Ну уж нет. Доведем игру до конца, - твердо ответила Ве.

     Наступила ночь. Вероника крадучись шла по темным коридорам Рейвен-Холла. Почему-то эта третья вылазка вызывала у нее какое-то особенное чувство: страх вперемешку с возбуждением, сдобренным, как острой приправой,  ощущением приближающейся опасности.
     Наконец, она подошла к двери комнаты Алекса. Как всегда, прислушалась, заглянула в замочную скважину... Тишина и покой. Она постучала – негромко, как и в двух предыдущих случаях, уверенная, что молодой человек вряд ли проснется сразу.
    И вдруг дверь распахнулась, так резко и внезапно, что она, испуганная, отступила назад. Свечи в руках Алекса не было, но глаза  девочки достаточно привыкли к полутьме коридора, чтобы она рассмотрела, что он абсолютно нагой, и вид этого обнаженного мужского тела, смуглого, длинного и гибкого, заставил ее издать судорожный вздох.
    В тот же миг Алекс  шагнул вперед и схватил  Веронику за руку. Не помня себя от страха, она  ударила его по голове куклой.  Он отпустил ее руку, и она  бросилась по коридору, подхватив полы своего «савана». Она скорее поняла, чем услышала, что юноша бежит за ней; он двигался бесшумно, но нагонял ее. У лестницы он ухватил ее за край простыни, но она обернулась и изо всей силы запустила в него несчастной Николь. Вероника услышала, как он коротко вскрикнул от боли, рванулась, оставив в его руке кусок материи, и кинулась наутек.
     Она выгадала несколько секунд  и, хотя Алекс и продолжал преследование, в  темноте  девочка все-таки ускользнула от него. Попетляв на всякий случай по переходам и коридорам Рейвен-Холла, она, наконец,  достигла своей комнаты, где ждала ее Лора.

     На следующее утро, заглянув в комнату Лоры, Вероника обнаружила подругу в постели. У Ло началось ежемесячное недомогание, которое обычно девочка переносила тяжело. Ей ничего не хотелось, ни есть, ни пить, настроение у нее было подавленное из-за болезни и  вчерашнего происшествия с Вероникой, которое, как считала Ло, обязательно должно им аукнуться.
    Ве пыталась как могла развеселить Ло, но та,  в конце концов, прямо объявила, что ей хочется побыть одной, спокойно почитать или поспать.
    Вероника вернулась в свою комнату; только она уселась у окна с яблоком в руке, как дверь распахнулась. На пороге стоял Фил, он держал за волосы куклу Николь. Красивое лицо молодого человека было перекошено, светлые глаза метали молнии. Ве в испуге  вскочила, надкушенное яблоко упало и покатилось  куда-то под кровать.
- Я так и знал, что это твоих рук дело, – тихим, но не предвещавшим ничего хорошего голосом начал Фил. – Это ведь твоя кукла, мерзкая девчонка? - Он размахнулся и швырнул  Николь в угол. Что-то хрустнуло в бедняжке; и этот звук вдруг заставил Веронику воспрянуть духом. На смену испугу пришел гнев.
- Прежде чем войти, воспитанные люди стучатся, Филипп, - сказала она довольно твердо. Он  злобно фыркнул, надвигаясь на нее.
- Ты, маленькая паршивка, ты знаешь, к чему могла привести эта твоя шуточка с привидением? Найджел – сын герцога, и у него слабое сердце. То-то я не мог понять, почему он два дня сам не свой. Он мог окочуриться от страха, идиотка! - он подошел к ней вплотную и больно  схватил ее  за руку. – Ты сейчас же пойдешь со мной и извинишься перед  ним и Алексом. А потом соберешь свои вещички – и чтоб духу твоего в моем замке больше не было!
    Вероника вся тряслась внутри от злобы, ненависти и страха. Из желудка вверх к горлу  поднимался тошнотворный комок. Она судорожно искала выход из положения.
- Вряд ли твоему Найджелу понравится, если он узнает, что  его до полусмерти напугала какая-то девчонка, - наконец, выдавила она. – А Алексу – что я видела его совсем голым... Да-да, на нем, к твоему сведению, даже кальсон не было!
   «Да и ты, - хотелось добавить девочке, - повел себя не самым лучшим образом, увидев призрак леди Корнелии». Но она благоразумно промолчала.
     Она не ожидала, что эти аргументы окажутся действенными; но Фил, хотя и стиснул ее запястье еще сильнее, едва не заставив ее вскрикнуть от боли,  закусил губы  и явно о чем-то задумался.
- Ладно, - прошипел он ей в лицо, - на этот раз я тебя прощаю. Но попробуй еще хоть раз, маленькая дрянь, выкинуть подобный фокус... И ты и твоя мамаша вылетите из Рейвен-Холла вверх тормашками!
    Он отпустил руку Вероники и вышел. Она без сил опустилась на кровать, потирая онемевшее запястье. Посмотрела на него. На коже отчетливо остались следы железных пальцев сводного братца. «Показать их Ло, - мелькнуло в голове, - пусть узнает, на что способен ее прекрасный рыцарь...»
     Но не хотелось пугать Лору, и без того сильно переживавшую из-за этого розыгрыша, и в придачу  нездоровую. К тому же, Веронику начали мучить угрызения совести. Если у Найджела слабое сердце, жестокая шутка  действительно могла привести к невольной трагедии. Вздохнув, она пообещала себе впредь хорошенько думать, прежде чем  совершать подобное.
    «А Алекс – ябеда, - подумала она с негодованием, даже не пытаясь поставить себя на его место и сообразить, что сама поступила бы точно так же. – Взял и показал куклу Филу... О, я ему еще отомщу за это!»

    Случай отомстить Алексу подвернулся сам собой, хотя Вероника дала себе твердое слово избегать встреч с Филом и его гостями и больше не бедокурить. Две следующие недели она и Лора весьма удачно провели, не пересекаясь с тремя юношами.  Чаще всего рано утром, когда Филипп, Найджел и Алекс еще спали, девочки отправлялись на долгие прогулки, благо погода стояла прекрасная, солнечная, хотя и не жаркая.
     Однажды, вернувшись вечером с пикника, подруги узнали, что молодой хозяин и его друзья уехали  в Саутгемптон, к каким-то знакомым. Надолго? На несколько дней.
- Ну, значит, можно не прятаться больше, - с облегчением вздохнула Ве.
    Через три дня, утром, оставив Лору в библиотеке, Вероника, одетая как обычно по-мужски,  отправилась на верховую прогулку на своем Винде. На обратном пути всаднице преградил дорогу неглубокий, но широкий  глинистый овраг. По дну его  медленно тек мутно-желтый ручей, через который был проложен узенький, довольно длинный мостик, огороженный тонкими перекладинами. Едва Вероника направила коня на этот мостик, как послышался дробный стук копыт, и на противоположном склоне оврага появился всадник, в котором  девочка  с удивлением узнала Алекса. Значит, Фил и гости вернулись!
- Стой. Дай мне проехать, - небрежно-повелительно произнес юноша. Этот тон и пренебрежительный взгляд, которым он окинул ее, разожгли мгновенно в Веронике дух противоречия.
- Ха! Ишь, принц выискался! – фыркнула она, понуждая Винда двигаться вперед. Губы друга  Фила растянулись в уже знакомой Веронике кривоватой улыбке, и девочка поняла, почему она казалась такой: один зуб  слева у молодого человека был заостренным и рос немного под углом к остальным, ровным и белоснежным. Однако сейчас эта улыбка явно не предвещала  юнцу, осмелившемуся перечить Алексу,  ничего хорошего.
    Кони уже выехали на мостик, и неминуемо должны были встретиться посередине. Но Веронике, прекрасно знавшей все окрестности поместья,  было известно нечто, чего не мог знать Алекс: одна из досок мостика, ближе к тому краю, где ехал юноша, была пригнана неплотно и, если  наступить на неё,  могла или поехать в сторону, или даже подняться вверх.
    Если бы Алекс не задел Веронику своим презрительным взглядом и этим высокомерным приказанием уступить ему дорогу, девочка, скорее всего, предупредила бы его, чтобы он был осторожнее. Но теперь, чуть придержав Винда, она лишь молча смотрела, как всадник двигается ей навстречу легкой рысцой... И тут случилось то, что почти непременно должно было произойти. Доска под копытом лошади Алекса  резко поднялась, ударив животное по лбу; оно, дико заржав от неожиданности, шарахнулось в сторону и, проломив тонкую перекладину ограждения, рухнуло вместе со всадником, чудом удержавшимся в седле, прямо в ручей, подняв тучу брызг.
     Вероника невольно вскрикнула, вдруг подумав, что эта ее очередная шалость также может окончиться плачевно и для коня, и для наездника; но тут же вздохнула с облегчением: они уже выбирались на берег, хотя и не без труда, так как ноги лошади скользили по скользкому глинистому дну.
    Вид же Алекса заставил девочку забыть о недавнем испуге: такой элегантный минуту назад, а теперь весь измазанный коричневой глиной, облепленный тиной, он выглядел жалко и смешно одновременно. Веронике даже показалось, что он отплевывается: вероятно, вода попала ему в рот. Она весело рассмеялась и  осторожно направила Винда вперед по мостику. Оглянувшись, она видела, что лошадь Алекса  выбирается из оврага, а сам он, оглядываясь на нее, угрожающе размахивает стеком.
- Ну что, ваше высочество, много рыбы наловили? – крикнула она.
    Он промолчал, но так оскалил зубы, что на мгновение ей стало даже немного не по себе, когда она представила, что было бы, попадись она ему в руки. Но Вероника тут же встряхнула головой,  расхохоталась и даже залихватски свистнула, чему научилась когда-то у  конюха Фреда. А затем ударила каблуками по бокам своего жеребца, посылая его галопом прочь от оврага.

    Она понимала, что, если Алекс увидит случайно в конюшне  ее лошадь, то догадается, что дерзкий мальчишка, посмеявшийся над  ним, живет в Рейвен-Холле. И тогда, как и в случае с куклой Николь, Алекс обратится к Филу. Тот  сразу поймет, что здесь снова замешана Вероника...  И на этот раз ей и впрямь не поздоровится.
    Девочка не стала ничего рассказывать Лоре, но весь день была как натянутая струна. К счастью, ближе к вечеру  к подругам заглянула мать Вероники.
- Завтра его сиятельство и гости уезжают в Лондон, - сообщила она.
    Ве вздохнула с облегчением...
    Уже поздно вечером она спускалась по лестнице в буфетную за чашкой чая с молоком, когда неожиданно услышала голоса: один принадлежал Филу, второй – Алексу. Наверное, они шли из бильярдной;  почти все вечера  юноши проводили там. Вероника замерла на лестнице.
- ...Она прехорошенькая, - говорил Фил. – Пышненькая. Грудастая. Светленькая. В моем вкусе. – Похоже, он был немного навеселе;  Вероника слышала от  лакея Мартина, что молодой хозяин не прочь побаловаться хорошим коньяком. – А ты... ты как считаешь?
- Не люблю блондинок, - как всегда, чуть растягивая слова, отозвался Алекс.
    Фил пьяно рассмеялся:
- Сканди, ты вообще  равнодушен к женскому полу, я ведь знаю! И не важно, блондинки  это  или брюнетки. Спиртное не пьешь. Девушками не интересуешься... Не понимаю, как могут быть  на уме одни дурацкие камушки да побрякушки?
- Осторожнее в выражениях, Филипп. – Это было сказано спокойно, но  жестко.
- Из-звини, дружище, - икнул Фил. – Кажется, я немного перебрал.
- Принимается. Обопрись на меня. Вот так.
     Молодые люди свернули в боковой коридор. Вероника постояла немного, затем поспешно продолжала путь. Сканди! Что за странное прозвище у Алекса! Интересно, что оно означает?
     И Лора. Значит, она не во вкусе Фила. Ему нравятся блондинки, но не тоненькие, а пышные и с большой грудью. Впрочем, это к лучшему;  ее увлечение скоро пройдет, главное, чтобы сводный братец не обратил на нее внимание... «И не обратит, - напомнила она себе, - завтра они все уезжают. И, наверняка, мы больше не увидим их».

*Винд (wind, англ.) - ветер

                3.
     Они, действительно, не увидели Филиппа и его гостей ни на следующее лето, ни на последующее  (мать Вероники великодушно разрешила Лоре проводить в Рейвен-Холле летние каникулы, хотя на Рождество не позволила ни разу).
   Зато в то Рождество, когда Веронике было уже шестнадцать, в Рейвен-Холл приехал на два дня граф Герберт Элмори, отец Фила. Девушка встретилась с ним  на лестнице. Она присела и хотела пройти, но он неожиданно взял ее за подбородок и повернул лицом к свету.
- Красавица, - сказал он тихо. – Настоящая красавица. -  Пальцы его были сухие и твердые, на безымянном  сверкал крупный бриллиант. От руки пахло сигарами и – едва заметно – кофе. Глаза графа под седыми  кустистыми бровями казались  теплыми, не такими льдышками, как у его сына.
     Девушка не  отводила  взгляда, смотрела прямо ему в лицо. Интересно, что он чувствует по отношению к ней, к юной копии  своей матери, леди Софии? Сделанный этим седовласым  благоухающим джентльменом комплимент не польстил ей, скорее  наоборот, в ней проснулась злость. Заметил бы он ее, не будь она так похожа на свою бабушку? Конечно, нет. Тогда бы она для него была просто предметом мебели, как шкаф, диван или стол.
    Наверное,  граф что-то уловил в ее взгляде. Он опустил руку, и Вероника тут же сделала шаг назад. Он едва заметно улыбнулся.
- Счастливого Рождества... Вероника.
- Счастливого Рождества, ваше сиятельство, - ответила она, делая изящный реверанс, как учили их в Святой Франциске.

     Вечером, когда граф уже уехал,  мать позвала Веронику в свою комнату.
- Вот, - она протянула дочери чек. – Это от его сиятельства. Подарок на Рождество.
     Девушка взглянула на чек, не беря его в руки. Сто фунтов. Большая сумма.
- Мне не нужны эти деньги.
- Вероника...
- Не нужны! Ничего мне от него не нужно.
- Вероника, ты забываешь, что ты и так уже много лет принимаешь от него денежную  помощь. Без неё ты не попала бы в такой элитный пансион.
- Я была бы только рада этому. Таким, как я и Лора, незаконным дочерям, нечего там делать!
- Ты не должна так говорить, - властно перебила ее мать. – Да, граф Элмори  не может узаконить твое положение. Из-за сына. Но, не будь Филиппа... Его сиятельство, быть может, признал бы тебя своей дочерью.
- И ты думаешь, я бы с радостью согласилась на это? Ну, уж нет! Я вполне довольна тем, что имею. И подачки мне не нужны.
- Вероника, дело не в подачках. Ты небезразлична графу.  Он человек замкнутый, и поэтому не выказывает открыто свои чувства. Но он всегда интересовался тобой. С самого твоего рождения. Он хочет, чтобы ты получила достойное образование....
- Для чего? Служить гувернанткой при его внуках, которых подарит ему Фил? – фыркнула девушка. – Да ни за что на свете!
    И она выскочила из комнаты матери и побежала к себе. Она бросилась на кровать и долго лежала, уставившись в потолок. Благостное рождественское настроение покинуло ее. Она кусала губы, чтобы не заплакать. От обиды. От унижения.
     Отец! Она хотела иметь его. И хотела, чтобы им был именно граф Элмори. В отличие от Фила, он всегда казался ей благородным и добрым. Но, если он так добр и благороден, то неужели он не понимает, что унижает ее своими благодеяниями, своими подарками? Ей нужна его любовь, а не подачки.
   «Бабушка тоже дарила мне подарки, - вспомнила Вероника. – Но то была бабушка... И она любила меня. Искренне. По-настоящему!»

     Когда Вероника вернулась в пансион после рождественских каникул, первою новостью, услышанной ею в тот же день, было нечто сногсшибательное:  Кэролайн Файнбрук лишилась девственности! Она подарила ее на Рождество своему жениху, некоему маркизу, будущему герцогу, с десятью именами, которые Вероника не могла – да и не собиралась, естественно, - запоминать.
    Кэролайн, раздуваясь от гордости, сидела на кровати и рассказывала, как это произошло. Как ни презирали  эту девушку Вероника и Лора, но любопытство пересиливало, и они невольно прислушивались к каждому слову мисс Файнбрук, делая вид, что повторяют алгебру.
- Реджинальд был счастлив, - говорила Кэролайн. –  Он так мечтал об этом! Целый год я позволяла ему себя только целовать. Я знаю все виды поцелуев, девочки. Если что – обращайтесь ко мне. Реджи утверждает, что ни одни губы в мире не сравнятся с моими. Одних поцелуев в рот  существует немало. Детский поцелуй, втягивающий, баттерфляй, шепчущий, змеиный укус, долгий, французский... Мы испробовали их все. Самый лучший – конечно, французский....- Рассказчица подробно изложила технику последнего.   
    Ло и Ве быстро переглянулись и тут же снова молча уставились в свои учебники.
- Ну, а в это Рождество Реджи уговорил меня отдаться ему, - гордо продолжала Кэролайн. - Мы переночевали в гостинице. Я бы не пошла на это, но, в конце концов, мы же с ним скоро поженимся. К тому же, он использовал такую вещь, которую назвал французской штучкой, чтобы я случайно не забеременела. – Последовало подробное описание этой штучки. - И он джентльмен, так что  ничего страшного не произошло, джентльмены всегда женятся на девушках, которые дарят им свою невинность.
- И как это было? – спрашивали ее подруги, с горящими от возбуждения глазами.
     Кэролайн  слегка поморщилась и пожала полными плечами:
- Главное, что Реджи понравилось. Он так смешно стонал! Я же не нашла в этом ничего  приятного. Скорее, наоборот. Если бы можно было ограничиться одними поцелуями!  Увы, когда я выйду замуж, мне придется заниматься этим постоянно. Только так могут появиться дети. Я их пока не хочу, но мать и отец Реджи мечтают о внуке...
     О, она много чего узнала в эти каникулы, и долго рассказывала и о поцелуях,  и  о том  твердом красном отростке, который рос между ног ее жениха, и который Реджи вставлял  в ее тело. Затем Кэролайн сказала нечто такое, что привлекло особое внимание Вероники:
- Представляете, есть мужчины, которым не нужны женщины. Они проделывают это друг с другом. Втыкают этот самый  отросток... - Она показала, куда, и Веронику чуть не стошнило. Боже, какой  кошмар!.. – Реджи говорит, таких мужчин довольно много. Они извращенцы. Нам, женщинам, их опасаться нечего, но вообще, Реджи считает, что у них не все в порядке с головой.
- И как же их отличить от  порядочных джентльменов? – спросил кто-то из приятельниц мисс Файнбрук.
- О, это довольно сложно. Но мой жених показал мне одного такого: он был одет очень вычурно, весь увешан драгоценностями, и он был такой манерный... женоподобный...
   «Алекс! – мелькнуло у Вероники. – Фил сказал тогда, что Алекс  равнодушен к женскому полу. Что у него на уме одни камушки и побрякушки. Манерный, женоподобный? – Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить в Алексе что-нибудь, противоестественное мужской сущности. – Пожалуй, это в нем незаметно...  Но зато у него волосы длинные! – тут же спохватилась она, довольная своей догадливостью. -  И эта пренебрежительная кличка - Сканди, которой его назвал Фил... Так вот оно что!»
    Ей  стало почему-то совсем нехорошо, когда она представила себе Алекса, такого, каким он явился тогда перед нею в полутьме коридора, обнаженного, с каким-то другим, тоже голым, юношей, в отвратительных, непристойных позах... В этот момент Вероника даже к Филу почувствовала  нечто вроде уважения, потому что ему-то точно нравились женщины.
    А французский поцелуй Ло и Ве попробовали друг с другом как-то раз, оставшись одни в дортуаре. Вероника, стараясь изо всех сил, засунула язык в рот Лоре так глубоко, как могла. Та задохнулась, закашлялась, замолотила кулачками по груди  подруги  и, когда испуганная ее реакцией  Ве вытащила язык,  наотрез отказалась повторить эксперимент.
- Неужели языки у мужчин короче, чем у нас? – спросила потом в задумчивости Вероника. - Или мы делаем что-то не так?
    Лора только пожала плечами. Но Вероника была уверена: окажись рядом Фил, и подруга с удовольствием разрешила бы ему и французский поцелуй, и все остальное. Ло была все еще влюблена  в сводного брата Вероники и, хоть она и молчала, Ве прекрасно знала, что не одна тетрадь Лоры исписана его именем, и даже во сне она иногда шептала: «Филипп!..»
 
      Три года спустя после памятного лета в Рейвен-Холле, Ве и Ло вновь приехали в замок графа Элмори. Им осталось учиться в пансионе Святой Франциски всего шесть месяцев, в марте они должны были стать выпускницами. Они пока так и не определились со своей дальнейшей жизнью.
     Лоре отец прислал за месяц до  летних каникул письмо; в нём  он сообщал о семействе с тремя детьми, которому нужна была гувернантка. Девушка пришла в такое бешенство, читая это послание, что Вероника даже поразилась.
- Ни за что! Ни за что! – повторяла Лора, разрывая  бумагу в мелкие клочки и топча их ногами. Потом посмотрела на сидящую на кровати Веронику:
-Ты не забыла нашу клятву?
- Конечно, нет.
- Ве, надо что-то делать. Отец наверняка попробует заставить меня покориться его воле. Стать гувернанткой!.. Да лучше смерть! - Она вздрогнула от отвращения.
- Ты же хотела сбежать и поступить в театр?
- Уже не хочу.
- Что же ты собираешься делать?
      По красивому бледному лицу Ло скользнула задумчивая мечтательная улыбка:
- Выйти замуж.
- Ло, это не смешно!
- Я серьезна, как никогда. Помнишь, что сказала Кэролайн Файнбрук о девственности? Если подарить ее джентльмену, он обязан жениться.
- Кажется, я догадываюсь, о каком джентльмене идет речь... – протянула, скривившись, Вероника.
- Да. Ты мне как сестра. И я не скрою от тебя, что это твой сводный брат Филипп.
- Ло! - вскочила Вероника. – Не вздумай! Он никогда на тебе не женится! Сколько бы невинностей ты ему не преподнесла!
- Он аристократ. И джентльмен. Он обязан жениться.
- Он не такой, каким ты его воображаешь. Он злой, бесчувственный, бессердечный! Ло, ты мне  как сестра. Не совершай  такой ужасной ошибки! Думать об этом не смей!
     Вероника не была уверена, что ее горячая речь повлияла на подругу. Но та больше об этом не заговаривала. Ве понемногу успокоилась. Если даже Лора говорила серьезно – что с того? С Филиппом они не виделись почти три года и, конечно, этим летом  он тоже не приедет в Рейвен-Холл. Он ведь, как Вероника узнала от матери еще на Рождество, уже закончил  Итонский колледж и собирался поступать в Оксфорд.

     Наступило лето. Девушки провели в Рейвен-Холле две чудесные недели, наслаждаясь хорошей погодой и обществом  друг друга. В один прекрасный вечер мать Вероники сообщила им, что через три дня молодой хозяин собирается приехать в замок отпраздновать свое поступление в Оксфорд.
- Приглашены гости. Надеюсь, девочки, вы, как и три года назад, будете вести себя  тише воды ниже травы.
   Лора зарделась как маков цвет;  но ей показалось, что взгляд миссис Стоун направлен на Веронику, и в нем читается некий намек, который и на щеках подруги вызвал яркий румянец.
- Мы будем как мышки, мама, - поспешно сказала она, смущенно потупившись.
      Филипп и его гости приехали, действительно, через три дня. Лора и Вероника активно помогали слугам в уборке и приготовлениях и, хотя девушкам и сообщили, что общество в этот раз будет гораздо более многочисленное,  они никак не ожидали, что оно будет столь большим и изысканным. Двенадцать молодых джентльменов и столько же юных  дам  со своими компаньонками  и горничными прибыли в гостеприимный замок Рейвен-Холл, наполнив его стены взрывами смеха, громкими голосами, звоном бокалов и стуком бильярдных шаров.
    Чтобы исполнить волю миссис Стоун и не попадаться на глаза всем этим молодым людям, Ло и Ве ничего не оставалось делать, как почти все время проводить в своих комнатах на третьем этаже. Оттуда девушки могли лишь  следить с нескрываемой завистью за разряженными  юными леди и их элегантными сопровождающими, разгуливающими по парку Рейвен-Холла. В первый же вечер  подруги заняли свой наблюдательный пост в комнате Ве.
- Смотри, вон Найджел, - сказала Лора. – Все такой же. Высокий, тощий  и несуразный.
- Судя по тому, что сразу две хорошенькие девушки виснут у него на   руках, им прекрасно известно, что он сын герцога.  Вероятно, его несуразность  для них превратилась в его неоспоримое достоинство, - фыркнула Вероника.
    Лора промолчала. Она искала жадным взглядом Филиппа, но молодого хозяина замка среди гуляющих не было.
   Зато Вероника вдруг почему-то напряглась. Она увидела Алекса, который вел под руку красивую яркую брюнетку в оранжевом. Он был почти  такой же, каким она его запомнила:  черные блестящие волосы всё так же длиннее, чем у других молодых джентльменов, та же легкая, полная грации походка. Он улыбался своей спутнице, той самой столь памятной Веронике улыбкой, и это отчего-то заставило девушку почувствовать досаду.
    Она вспомнила их последнюю встречу, и Алекса, измазанного глиной с ног до головы; и ей захотелось снова как-то унизить его, доказать ему свое превосходство. Странное, дикое желание!..
     Она искала в его облике то, о чем говорила Кэролайн. Но Алекс был одет так же, как и остальные молодые джентльмены: в темные сюртук и бриджи. Никакой вычурности в костюме; и никаких побрякушек, на которые намекал  Фил, на нем не было. Даже на руках – он был без перчаток – не было ни одного кольца.
   «Маскируется, - решила, наконец, Вероника. – И эта девица с ним под ручку тоже всего лишь прикрытие для его грязной сущности».
    Интересно, как терпит такого извращенного субъекта в своем доме Фил? Наверное, этот Алекс-Сканди  сынок богатых родителей, - быть может, как и Найдж, герцогский наследник.
- О, боже! Филипп! – вдруг выдохнула Лора. Ве проследила за взглядом подруги. Да, Фил. Стал еще шире в плечах, возмужал. Отрастил усики, такие изящные и тонкие, подчеркивающие линию губ. Что и говорить, неотразим. Три девицы вокруг него так и вьются. Все блондинки. И пышненькие. Надо бы сказать Лоре, что  именно такие нравятся Филу...
    Лора просто вросла в стекло. Она провожала Филиппа таким взором, словно это был ангел, спустившийся с небес. «О, господи, хорошо, что он окружен этими девицами. Пусть Ло увидит, что ее шансы заполучить его ничтожны. Пусть у нее откроются, наконец, глаза!»

    Через два дня вся компания, приехавшая в Рейвен-Холл, отправилась на пикник. Леди ехали в колясках, с зонтиками в руках; молодые джентльмены сопровождали их верхом. Сзади в двух ландо  следовали компаньонки  юных красавиц. Нарядная кавалькада, смеющаяся и беззаботная, не могла не привлечь внимания Лоры и Вероники. Девушки с  завистью следили за нею из окна.
     Фил скакал впереди, великолепный в темно-вишневом  рединготе и черных бриджах, на гнедом лоснящемся жеребце. Лора не скрывала вздохов восхищения. С молодым  наследником  Рейвен-Холла не шел в сравнение ни один джентльмен из всей  компании! Взгляд же ее подруги – о, чисто случайно! -  остановился на Алексе, ехавшем рядом с коляской, в которой сидела та самая яркая брюнетка, с которой  Ве видела его в день приезда гостей в замок.
    Вероника заметила, как ловко он наклонился с седла, сорвал  затянутой в перчатку рукой пунцовую розу с клумбы и преподнес её девице. Та приняла подношение с улыбкой, показавшейся почему-то задыхающейся от злобы Веронике нестерпимо самодовольной, и приколола брошью к отвороту своего жакета.
   
    Вероника, узнавшая о намеченном пикнике накануне, упросила конюха Фреда спрятать ее Винда, чтобы никто из гостей Фила не позарился на  красавца-жеребца.
    День выдался на редкость удачным для пикника: теплым и солнечным. И Веронике тоже захотелось прокатиться верхом. Филипп со своими гостями поехали  в южном направлении; соответственно, Вероника поскакала на север.
      В двух милях от поместья находилось живописное озеро, по берегам которого росли  серебристая ива и ольха. Вероника, одетая как обычно для верховой прогулки, соскочила с коня  и пустила его пастись на лугу, а сама спустилась к берегу озера и уселась на теплый нагретый  камень, подставив лицо ласковым солнечным лучам.
    Девушка так расслабилась, что не услышала  за своей спиной стука копыт; и лишь конское ржание – отнюдь не Винда – вывело ее из блаженного забытья. Она оглянулась. Не далее как в десяти шагах позади нее возвышалась неподвижная фигура всадника. Сердце Вероники замерло, а затем забилось быстро-быстро. Этим всадником был Алекс.
    Он смотрел на нее  и улыбался своей кривоватой улыбкой, в которой отчетливо  светилось торжество: он,  несомненно, узнал в Веронике того мальчишку, который так дерзко посмеялся над ним три года назад.
     Девушка вскочила. Ей некуда было бежать: сзади неподвижным зеркалом сверкало озеро; Винд  мирно пасся на лугу шагах в пятидесяти от своей хозяйки, но путь к лошади был отрезан злорадно ухмыляющимся  Алексом.
    Прежде чем Вероника успела оценить всю обстановку и принять какое-либо решение, Алекс легко спрыгнул с коня и, похлопывая арапником по блестящему голенищу сапога, двинулся к  ней. Молодой человек больше не улыбался, смуглое лицо его стало напряженно-зловещим, как у охотника, завидевшего долго выслеживаемую дичь и прекрасно понимающего, что она ищет лазейку, чтобы ускользнуть от него.
     То, что он шел молча, и Вероника слышала только щелчки арапника, еще более напрягало атмосферу, сгустившуюся между нею и Алексом.  Казалось, вокруг вдруг встала глубокая тишина;  птицы перестали петь, кузнечики – трещать в сочной траве. Черные, без зрачков, глаза Алекса, не мигая, смотрели в расширенные карие глаза Вероники. Девушка замерла, как кролик под гипнотическим взглядом удава. Ей стало страшно, как никогда в жизни.
    Наконец, она сорвалась с камня  и  побежала. Он бросился за нею – безмолвно, как и в ту памятную ночь, когда преследовал ее, переодетую леди Корнелией, по коридорам Рейвен-Холла.
      Она бегала  хорошо, но, кажется, не пробежала и десяти футов, когда Алекс нагнал ее, в мощном высоком прыжке схватил за плечи и повалил  на землю лицом вниз, так, что девушка ткнулась лицом в мягкую траву, набившуюся в ее открытый рот.
    Юноша заломил Веронике руки за спину и в одно мгновение скрутил их чем-то, скорее всего, своим ремнем. Необыкновенная сила Алекса и всё то же зловещее молчание, нарушаемое лишь быстрым дыханием  преследователя, пугало Веронику куда больше, чем если бы  молодой человек угрожал ей самыми страшными карами.
    Но тут она почувствовала, как он сел ей на ноги; затем безжалостная твердая рука расстегнула на ней бриджи и спустила их вниз; по обнажившимся ягодицам пробежал прохладный ветерок. И вот тогда Вероника завизжала  так громко и отчаянно, что спугнула целую стаю диких уток, с неистовым кряканьем и бешеным хлопаньем крыльев поднявшуюся из камышей. Если бы девушка не лежала в этот момент лицом вниз, то она увидела бы, что Алекс, кровожадно сверкая глазами, уже занес свой хлыст над ее филейной частью; но, при этом диком взвизге, рука его, сжимавшая ручку арапника, вздрогнула, и плеть выпала из разжавшихся пальцев.
     Вероника же была вне себя от ужаса, отчаяния и отвращения; всё, что рассказывала Кэролайн, было правдой! И вот этот ненормальный Алекс, принимая  Веронику за мальчишку, собрался изнасиловать ее сзади! Она выплюнула изо рта траву и закричала, извиваясь под тяжестью его тела:
- Скотина! Гнусный извращенец!
     Она уже собиралась крикнуть, что она девушка, а не мальчик; но тут вдруг сзади нее раздался звук, похожий на вздох, затем она почувствовала, что ноги ее свободны, а с рук срывают ремень.
     Вероника, пылая от ярости и унижения, натянула на себя бриджи и перекатилась на бок, оглянувшись на своего обидчика. Алекс стоял над нею с видом смущенным и растерянным. Она не могла понять, почему он отказался от своего намерения; но выражение его лица явственно показывало, что он не сделает больше попытки напасть на нее.
- Мерзавец! Ублюдок! – шипела она. Последнее слово заставило Алекса вздрогнуть, словно она его ударила. Он вдруг схватил ее за шиворот, приподнял над землёй  и с необычайной силой швырнул в озеро, с такой быстротой, что Вероника не успела даже вскрикнуть.
    У берега было довольно мелко, девушка забарахталась в воде, как собачонка. Алекс вскочил на своего коня и свистнул почти так же, как три года назад свистела Вероника.
- Надеюсь, твой улов будет получше моего! – крикнул он, рассмеялся, повернул лошадь и послал ее в галоп.
     Она вылезла из воды, вся красная, трясясь  от бешенства и унижения. Скоро, однако, она начала дрожать уже по другой причине: мокрая одежда была тяжелой и холодной, и даже теплое летнее солнце не могло согреть девушку. Клацая зубами, Вероника взобралась на Винда и рысью поскакала в замок, думая лишь об отмщении Алексу, которого отныне поклялась ненавидеть до конца своих дней.

    Маскарад! Это слово в последнюю неделю было на устах всего Рейвен-Холла. Его обсуждали и о нем судачили на кухне и в кастелянской, в прачечной и буфетной; повара, горничные, лакеи, грумы, - казалось, все, начиная от мальчиков-рассыльных до степенного седовласого дворецкого,  были заражены одним возбуждением, охватившим старый замок. Пожалуй, только экономка миссис Стоун посреди этого общего брожения сохранила ясность мысли и холодную голову, напоминая опытного полководца, готовящегося к трудному сражению, сдерживающего  армию и в то же время умелой рукою распоряжающегося движением и дислокацией  своих войск.
    Маскарад! Две затворницы, Вероника и Лора, боящиеся лишний раз выйти из своих комнат, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из гостей Рейвен-Холла, услышав о празднике, ощутив общее тревожное и вместе с тем радостное волнение, тоже заразились этим чувством, к которому, однако, отчетливо примешивались зависть и глухая тоска.
    Этот маскарад был не для них;  двум близким подругам, таким юным и прелестным,  не суждено было танцевать на готовящемся балу и отведать яства, которыми собирались потчевать Фила и его гостей целых три приглашенных повара, из которых двое были французами; наконец, не Веронике и Лоре предстояло лицезреть роскошный ночной фейерверк, которым должно было завершиться  великолепное празднество.
     И Ве, и Ло вздыхали, с каждым днем бледнели и, можно сказать, чахли все больше по мере того как близился день маскарада; они плохо спали и еще хуже ели. Наконец, за два дня до означенного события, девушки не выдержали и признались друг другу, как хочется им обеим побывать на готовящемся празднике.
-Быть может, Ве... О, я знаю, ты снова станешь меня отговаривать, - то краснела, то бледнела Лора, - быть может, я смогу познакомиться с Филиппом. Пойми, этот маскарад -  мой единственный шанс привлечь его внимание, попробовать завоевать его сердце!
     Вероника  лишь  вздохнула. Безнадежно!.. Лора была все так же влюблена... Но, кто знает, возможно, если Фил скажет прямо в лицо Ло, что она ему абсолютно неинтересна, это будет куда действеннее, чем все уговоры Вероники?
    Надежды ее самой были совершенно иного свойства, можно сказать, прямо противоположного, но о них она не смела сказать даже своей лучшей подруге, которая до сих пор была в неведении относительно двух встреч Ве с Алексом.  Вероника сказала Лоре, что с детства мечтает побывать на маскараде, что это ее самое большое желание, - впрочем, в этом она почти не покривила душой. Это в самом деле была ее заветная мечта....Но теперь – не только.
    Теперь Вероника мечтала о мести  негодяю, так унизившему её. Бал-маскарад был идеален с точки зрения  анонимности и сохранения тайны; и в то же время под маской легче было приблизиться к своему врагу и нанести ему решающий и сокрушительный удар....Какой – этого девушка и сама еще не знала, но она жаждала реванша!
     Наконец, когда признание было сделано, и Лора, и Вероника почувствовали себя куда лучше. Они обнялись, и тут же решили, что непременно побывают на празднестве.
- Какая разница, двенадцать будет леди или четырнадцать? – резонно спрашивала Вероника. – Две дамы останутся без кавалеров... Но что-то подсказывает мне, Ло, что это будем точно не мы!

    Они прокрались на чердак, в свою заветную тайную комнату. Теперь, когда решение было принято бесповоротно, предстояло выбрать платья и маски для  их смелой вылазки. Девушки долго примеряли платья и костюмы.
   Наконец, Лора остановилась на  платье дамы начала века из нежно-голубого полупрозрачного муслина, без корсета и рукавов, схваченного под грудью широкой синей шелковой лентой, с полукруглым довольно глубоким вырезом  и длинной ниспадающей строгими складками юбкой. Сзади к плечам крепился недлинный шлейф из темно-синего бархата. На безупречной стройной фигуре Лоры  платье это смотрелось идеально. К нему прилагались длинные белые лайковые митенки. Нашлись и туфельки без каблучков из  белого атласа, с узким носом и лентами, которыми изящные лодыжки Лоры можно было перевязать крест- накрест.
    Лора выбрала из шкатулки с драгоценностями и  обвила шею в несколько рядов длинной нитью белого жемчуга, в уши вставила серьги тоже с жемчужинами, висящими на длинных золотых нитях.   
    Маску для этого костюма подруги подбирали куда дольше, чем сам костюм, остановившись, в результате, на белой маске античной статуи, закрывавшей всю верхнюю часть лица, оставляя  видными лишь губы и подбородок.
- Не слишком строго... и не пышно? – спросила Лора, поворачиваясь перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон.
- Наоборот, - ответила Вероника. – Уверена, все эти гостьи Фила разрядятся в пух и прах. А твой наряд, хоть и будет выглядеть довольно скромно на фоне других платьев, зато необычайно идет тебе, и вовсе не создает впечатление бедности, скорее – он дает понять, что у тебя безупречный вкус. К тому же, в тебе в этом платье есть что-то загадочное, таинственное... А мужчинам нравится разгадывать тайны.
    Щеки Ло покрылись легким румянцем от этой чистосердечной похвалы. Вероника обещала сделать ей красивую прическу в духе классицизма.
- Ты будешь неотразима, Ло, - сказала она.
     Сама Вероника нашла для себя вычурное, но необычайно ей идущее платье в стиле рококо, с нижней серебристой шелковой юбкой, украшенной кружевами, и  более короткой блестящей алой верхней юбкой из переливчатого атласа, сплошь расшитой золотистыми шелковыми лентами. Кринолин был не слишком широк и не мешал ни ходить, ни сидеть, ни танцевать. Глубокий треугольный вырез декольте прикрывали матовые кружева. Юбки не закрывали туфельки, которые Вероника подобрала в тон юбке – алые, тоже украшенные золотыми ленточками, на высоком каблучке. Когда девушка начинала кружиться, юбки приподнимались еще выше, демонстрируя взгляду белоснежные шелковые чулочки.
      К своему костюму Вероника, чьи кудрявые волосы по-прежнему были по-мальчишески коротки, нашла черный парик с красиво  уложенными блестящими локонами,  и шляпку, которая восхитила девушку и – главное – необыкновенно ей шла: большую, но не громоздкую, из блестящего темно-зеленого атласа, всю разукрашенную крупными  цветами, среди которых искусная рука мастера посадила маленьких разноцветных птичек, сделанных из сверкающей парчи и мягкого бархата. Глазками этим птичкам  служили  поддельные драгоценные камни.
    Маску Вероника взяла черную и узкую,  закрывающую лишь глаза, но пышно украшенную  сверху перьями, а снизу -  кружевами.
    После долгих поисков в шкатулке с фальшивыми драгоценностями Вероника извлекла на свет божий  красивое ожерелье из «рубинов», переплетенных с золотыми листьями,  в центре которых сверкал огромный «бриллиант», и серьги, тоже с рубинами.
  В маленькой шкатулочке нашлись шелковые черные пластыри разных форм: в виде кружочков, ромбиков, стрелок и сердечек. Это были мушки, и Вероника приклеила на пробу одну, в виде стрелы, себе на левую грудь, другую – в уголок рта.
- Насколько мне известно, мушки наклеивались не просто так, - задумчиво  промолвила Лора, следя за манипуляциями подруги. – Нанесение их в определенных местах лица  и тела что-то означало.
     Вероника  рассмеялась и сказала:
- Жаль, что это искусство забыто. Я бы наклеила мушку, которая бы означала: «Берегись!»
    Лора недоумевающе  взглянула на нее. Вероника же подумала об Алексе. Она была бы не против, если б он, увидев расположение  мушки, сразу понял воинственность намерений замаскированной дамы.
    Затем были выбраны  складные веера – белоснежный  из страусовых перьев для Лоры и яркий, расшитый золотом, из китайского шелка, для Вероники.
    Последним штрихом явилась покупка кольд-крема и духов, - Вероника, узнав, что в Винчестер едет один из лакеев, заказала ему купить у аптекаря самые дорогие крем и  духи, попросив у матери те сто фунтов, что подарил  дочери  на Рождество граф Элмори. К счастью, миссис Стоун была так занята подготовкой к торжеству, на которое, помимо молодых людей, гостящих в замке, было приглашено около пятнадцати близких соседей семейства Элмори, знатных и богатых, что дала деньги Веронике, не поинтересовавшись, на что они будут потрачены.
    И теперь Ло и Ве были во всеоружии. Оставалось дождаться начала праздника. Девушки решили, что появятся на нём, когда начнутся танцы. Среди кружащихся пар, в вихре музыки,  самозванкам легче будет влиться в  избранное общество.
     Ночь накануне бала-маскарада прошла для Ло и Ве крайне неспокойно, и девушки, встретившись утром, обнаружили, что обе они бледны, а под глазами залегли синие тени.
- Это ужасно! – чуть не ломая руки, восклицала Лора, разглядывая себя в зеркало. – Призрак леди Корнелии выглядит, наверняка, лучше меня!
     Немедленно в ход были  пущены тампоны,  пропитанные крепким чаем, и  компрессы из  петрушки.
    Затем подруги нанесли на лица нежный кольд-крем, обладающий смягчающими и отбеливающими свойствами. Через два часа, взглянув на свои отражения, они вздохнули с облегчением. Темные круги под глазами исчезли, кожа засветилась, словно жемчужная.
     Девушки весь день сидели  наверху, в комнате Вероники. Миссис Стоун, заглянувшая к ним после пятичасового чая, была весьма довольна ими: они мирно читали, казалось, не обращая внимания на творившийся по всему замку кавардак. Хлопали двери, суетливо бегали служанки и лакеи, молодые леди, чьи покои находились прямо под комнатой Ве, то и дело визгливо-нервными голосами звали своих  горничных, требуя поправить прическу, или разгладить складку на платье, или принести прохладительное.
- Бал начнется через два часа, ровно в семь. А фейерверк в полночь. Если хотите, можете посмотреть фейерверк из окна южного крыла, - милостиво разрешила дочери и ее подруге экономка Рейвен-Холла.
- Наверное, мы с Ло к тому времени уже будем спать, мама, - ответила Вероника с самым равнодушным видом.
- О да, миссис Стоун, - Лора недаром в детстве подвизалась на театральных подмостках, лицо ее было безмятежным и невинным, как у младенца. – Мы хотим сегодня пораньше лечь, пока не началась музыка. Иначе потом нам будет трудно под нее заснуть.
- Разумно, - одобрительно кивнула мать Вероники. – Полагаю, у меня не будет сегодня больше времени навестить вас. Отдыхайте, девочки.
    Едва дверь за экономкой графа Элмори закрылась, Ве и Ло вскочили и отбросили книжки.
- Пора, - сказала Вероника, и голос ее невольно дрогнул.
- Пора, - как эхо, отозвалась Лора.
    Они вышли из комнаты и поднялись на чердак. Платья и аксессуары  к ним были готовы, и подруги довольно быстро облачились в свои наряды. Еще около часа ушло на прическу Ло: ей теперь не нравилось то, что предлагала ей накануне Вероника. В конце концов, Ве удалось создать на головке подруги изысканную прическу, подняв часть волос вверх, часть уложив кольцами, перевитыми поддельным жемчугом, на затылке и спустив вдоль щек и стройной шеи две блестящие пепельные пряди. Прическа  добавила роста невысокой Лоре и, к тому же, придала ее фигуре воистину классическую величавость.
    К концу этих парикмахерских манипуляций Вероника едва не взмокла в своем  тяжелом, в отличие от костюма Лоры, платье.
- О Боже, - обессилено опускаясь в продавленное кресло, стоящее в углу, сказала она, обмахиваясь своим веером, - хорошо, что мне не нужно ничего делать с волосами, потому что еще  через десять минут на этом чердаке  я бы  превратилась в расплавленное желе!
- Тише! – вдруг прижала палец к губам Лора. – Музыка! Слышишь? Вечер  начинается!
- Полонез, - вздохнула Вероника, мгновенно забыв о своей усталости. Ножки ее в алых туфельках невольно начали отбивать такт торжественно-плавной музыки, которой, по традиции, открылся  бал. – Один из моих любимых танцев! Боже, как я хочу уже быть там!
    В охватившем ее возбуждении она позабыла уже об Алексе. Ей хотелось танцевать, и только танцевать!
- Идем, - сказала она, вскакивая, - главное – чтобы нас не заметил, когда мы будем спускаться, никто из слуг. Но, если это и произойдет, - сделаем вид, что мы просто заблудившиеся в замке гостьи.
- Идем, - осторожно, чтобы не испортить прическу, кивнула головой Лора. Они  надели маски, покусали губы для придания этим последним  яркости  – и поспешили с чердака вниз по лестнице, туда, где все громче и отчетливей звучала музыка.

                4.   
      Специально приглашенный из столицы декоратор постарался на славу, придавая  огромной бальной зале Рейвен-Холла  вид венецианского палаццо. С помощью ярких узорчатых драпировок, зеркал, ковров, искусно расставленных  светильников - точных копий  знаменитых розовых  узорчатых фонарей с площади Сан-Марко, - псевдо-колонн, обвитых гирляндами живых цветов, картин с видами Венеции и морскими пейзажами  и множества масок  комедии дель арте, висящих на стенах, создавалось впечатление, что  присутствующие   в самом деле находятся не в добром английском Хэмпшире, а  в далекой Италии. Вместо люстры с потолка свисала огромная  хрустальная гондола, внутри которой горели десятки, если не сотни, свечей.
     Сидящие на верхней галерее музыканты были наряжены в костюмы пьеро и арлекинов; лакеи, разносящие напитки, были все  в жутковатых белых масках  Доктора Чумы, с длинными носами-клювами.
    Гости же, одетые в самые разнообразные костюмы, начиная от скромных домино и заканчивая  пышными  платьями в духе моды восемнадцатого века с необъятных размеров фижмами, представляли собою необыкновенно яркую красочную картину.  Напудренные парики соседствовали со  шляпами, над которыми развевались высокие султаны из перьев; роскошные меха – с атласом, парчой, шелками и бархатом; разбойничьи пистолеты, угрожающе торчащие из-за кожаных  поясов - с длинными шпагами в золотых и серебряных ножнах; королевские мантии, отороченные горностаем - с серебряными бубенчиками, нашитыми на разноцветные шутовские колпаки. И вся эта толпа сверкала и переливалась множеством украшений, которые, казалось, были повсюду и на всех: в ушах, на веерах, диадемах, браслетах, поясках, шеях, туфельках, шляпках, масках и платьях дам;  у кавалеров же огромными брошами были украшены галстуки, сияли разноцветными огнями застежки на шляпах, пуговицы камзолов. Оружие, прицепленное к перевязям у многих замаскированных джентльменов – мечи, шпаги и кинжалы – было также усыпано драгоценными каменьями.
    У двух вошедших в бальную залу самозванок головы  пошли кругом от всего этого великолепия; оркестранты, притихшие было, вдруг грянули  польку, и у Вероники сердце пустилось вскачь за веселой музыкой. Все тело девушки затрепетало, охваченное доселе неведомым возбуждением, вызванным и задорным ритмом танца, и видом разряженных дам и кавалеров, отплясывающих на натертом до блеска узорчатом паркете в центре залы, или расхаживающих, обмениваясь шутками и флиртуя, вдоль танцующих пар, с высокими бокалами в руках.
    А, главное, возбуждение это было вызвано тем, что Ве и Ло были здесь не по праву, и разоблачение могло дорого им обойтись; но это-то и придавало приключению, в которое две юные авантюристки готовы были сейчас броситься очертя голову, такую остроту, что захватывало дух и щекотало под ложечкой.
     Подруги остановились недалеко от лестницы, рядом с огромным полукруглым зеркалом  и, конечно, не смогли не подойти к нему и не взглянуть на себя еще раз. Лора выглядела замечательно, решила Вероника:  она держалась естественно и непринужденно, платье необычайно шло ей, так же как высокая прическа. Голубая лента под грудью  немного приподнимала эту не слишком выдающуюся часть Лориного тела; к тому же Лора, чтобы прикрыть слишком глубокий, по её мнению, вырез, приколола к  нему белую розу. От Ло веяло одновременно невинностью и недоступностью – странное и притягательное сочетание, против которого, как подумала Ве, вряд ли устоит кто-нибудь из мужчин. «Из настоящих мужчин», - тут же поправилась она, вспомнив об Алексе и Филе. Этих двоих она мужчинами считать была неспособна.
   Сама же себе Вероника не очень нравилась. В треугольном чересчур низком декольте яркого платья собственная грудь, лишь чуть более пышная, чем у Ло, казалась ей непомерно огромной, и Ве была готова позавидовать плоскогрудой подруге. Вероника поправила шляпку и еще раз покусала бледные губы.
- Давай постараемся, - сказала она, - не терять друг друга из виду. Мало ли что.
- Конечно, Ве, - согласилась Лора. – Как я тебе?
-Превосходно. А я?
- Ты просто неотразима.
     Они улыбнулись отражению друг друга.
- Филипп! – вдруг, обернувшись на залу,  тихо вздохнула Лора, нервно комкая в затянутой в перчатку руке свой веер.
- Не сломай его, дорогая, и держи себя в руках, - негромко процедила Вероника, тоже оглядываясь. Она сразу увидела своего сводного брата. Он был одним из самых высоких мужчин в  зале и, надо было отдать ему должное, выгодно  выделялся  в карнавальной толпе. Ему необычайно шел его костюм – зловещего пирата. Мускулистую подтянутую фигуру молодого хозяина Рейвен-Холла облегал темно-синий камзол, из-под широких рукавов которого ниспадали белоснежные кружева манжет рубашки; кружевами же было украшено жабо на груди, в котором сверкал крупный  сапфир. Стройные ноги  Фила обтягивали высокие ботфорты, на голове была широкополая шляпа с плюмажем из черных перьев. Наряд дополняли зловещая черная повязка через один глаз, большая золотая серьга-кольцо в  ухе и два парных  изогнутых кинжала в инкрустированных перламутром ножнах, висевшие на алом поясе у каждого бедра. Темные волосы «пирата» были схвачены сзади в хвост алой же лентой; вероятно, волосы эти были накладные, ведь Филипп был коротко острижен.
    Фил не танцевал; он стоял шагах в десяти от Ло и Ве и, смеясь, говорил что-то блондинке, льнущей к нему роскошной грудью, чуть ли не вываливающейся из  низкого выреза корсажа. Девица была  в расшитом золотом  бирюзовом платье и в венецианской дамской полукруглой маске, украшенной изумрудной крошкой. Большие изумруды сверкали и в ушах, и на белой груди спутницы Фила; Вероника вдруг с какой-то горечью подумала, что они-то, без сомнения, самые настоящие.
   Она очень надеялась, что этот маскарад развеет сладкие грезы Ло о Филиппе. Если дорогой братец не обратит внимания на Лору, то она уже к концу этого праздника излечится от своей слепой привязанности к этому напыщенному самоуверенному наглому красавцу.
    Однако, случилось нечто абсолютно неожиданное. Взгляд напыщенного наглого красавца случайно упал на стоящих неподалеку подруг, задержался… и вдруг  вспыхнул огоньком нескрываемого интереса.
    Девушки замерли. «Господь всемогущий, сделай так, чтобы он сейчас отвернулся от нас и больше не поворачивался, - взмолилась Вероника. – Или он узнал меня, или... – это было еще ужасней, - ...или он положил на кого-то из нас глаз!»
    Она вдруг нервно  хихикнула, осознав, что именно одним глазом Фил и посмотрел на них. Хотя его повязка на лице наверняка была полупрозрачна.
 - О, Ве, - слабым голосом сказала Лора, - он взглянул на меня.
     Мимо проходил лакей с серебряным подносом в руках, на котором стояли высокие хрустальные бокалы. Вероника не задумываясь взяла один из них и подала Лоре:
- Выпей.
    Лора послушно поднесла бокал к губам и выпила чуть ли не одним глотком. И вдруг судорожно закашлялась:
- Что это, Ве? Это же не вода... и не лимонад!
    Шампанское, догадалась Вероника. Да и с чего на таком празднике будут разносить лимонады? Ведь здесь собралось изысканное и вполне взрослое общество.
     В этот момент заиграли медленный вальс; джентльмен в белой маске-ларве подошел к спутнице  Фила и  пригласил ее танцевать. Едва пара вышла на середину залы и начала вальсировать, как Филипп двинулся к Лоре  и Веронике.
- Боже, он идет сюда, - прикрываясь раскрытым веером, почти угасающим голосом произнесла Ло. Грудь ее высоко и быстро вздымалась.
   «Надо было прихватить с собой нюхательные соли», - раздраженно подумала Вероника. Она до боли сжала локоть подруги, стараясь ободрить ее и привести в чувства.
   Фил был уже совсем близко. Сомнений больше не оставалось: он направлялся именно к ним, вернее, к Ло. Своим единственным глазом «пират» пожирал Лору. «Собирается взять её на абордаж», - невольно мелькнуло у Вероники.
- Вы позволите пригласить вас на тур вальса, прекрасная незнакомка? – низко поклонившись Лоре, полушутливо – что вполне допускалось, ведь подобный  маскарад подразумевал некоторую свободу от принятых в хорошем обществе  манер, – произнес Фил.
    Лора вспыхнула так, что даже грудь и шея у нее порозовели.
- Да, благодарю вас, - сказала она, задыхаясь от волнения и  кладя руку на сгиб локтя Филиппа. Молодой человек вывел Лору на середину залы; Вероника наблюдала, как Ло положила свою – наверняка дрожащую – руку на плечо Фила, он же обнял девушку за талию и закружил  в танце.
    Итак, маскарад начался совсем не так, как хотелось бы Веронике. Кто бы мог подумать, что ее сводному брату приглянется Ло! И чем всё это может кончиться? Какое-то неприятное предчувствие кольнуло Веронику. Вся их  авантюра показалась девушке  страшной ошибкой, безумием. Но она тут же тряхнула головой, отгоняя дурные мысли.
   Она рассеянно взяла с подноса  предложенный услужливым лакеем бокал и пригубила золотистый очень холодный напиток. Она никогда не пила шампанское. Вкус был  необычный, но очень приятный. Девушка с удовольствием отпила шипучий искрящийся напиток.  Странное ощущение!  Шампанское было ледяным, но оно мгновенно согрело Веронику внутри; сердце застучало быстрее, звуки стали отчетливее, а краски – ярче.
    Она почувствовала, как под маской  кровь прихлынула к  щекам, и начала быстро обмахиваться веером. Как хорошо! К чему думать о плохом? Свет, музыка, движение, смех вокруг... Чего бояться здесь? Надо веселиться! Наслаждаться всеми благами, –запретными, а оттого еще более манящими, – этого вечера.
    Блестящими от радостного возбуждения глазами девушка оглядывала залу. Взгляд остановился на мужчине в костюме кавалера 17 века:  с длинной шпагой на расшитой золотом перевязи, в берете с петушиным пером, вишневом камзоле и  коротком ярко-красном плаще, подбитом куньим мехом. Алая маска с длинным носом, под которым топорщились длинные, скорее всего, бутафорские, усы, закрывала верхнюю часть лица.
   Мужчина стоял недалеко от Вероники, с полупустым бокалом в руке, и глядел  на девушку,  не отрываясь. Поймав ее взгляд, он поднял бокал и пригубил, как бы показывая, что пьет за нее. Вероника улыбнулась  и тоже подняла свой бокал.
    Поднося его к губам, она ощутила какое-то странное чувство, словно по шее, а затем груди провели мягкой кистью. Она повернула голову в ту сторону... И замерла. Он стоял в десяти шагах от нее, одетый не в карнавальный костюм, а в обычный на балах фрак с белым галстуком-бабочкой, и смотрел на неё. Черная узкая полумаска почти не скрывала черт лица; но, если б и скрывала –  столь знакомая улыбка, появившаяся на его губах, когда Вероника взглянула на него, выдавала его с головой. Алекс!..
    Сердце Вероники затрепыхалось, как мотылек, бьющийся во тьме в освещенное окно. Она быстро отвернулась. Во рту внезапно пересохло, и рука сама потянулась за следующим бокалом, благо лакей с подносом вновь оказался рядом. Прихлебывая шампанское, Вероника подумала, что интересом Алекса к ней было бы неплохо воспользоваться. Но как? Она так и не придумала никакого плана. А действовать по наитию было неблагоразумно. Она интуитивно чувствовала, что этот юноша – не из тех,  кем легко играть. Вновь вспомнила все три встречи с ним. Две из них окончились для Вероники не слишком удачно. А могли оказаться и вовсе плачевными;  об этом не стоило забывать.
    Интересно, почему он не в маскарадном костюме?  А фрак очень ему идет. Пожалуй, согласилась невольно она,  Алекс выгодно выделяется среди этой расфуфыренной,  по-попугаичьи яркой толпы.
    Она слегка повернула голову, прикрываясь веером, и поверх него поглядела на своего врага вновь. Он больше не смотрел на нее; взор его, как показалось девушке, задумчивый и чуть ли не печальный,  следил за танцующими, не останавливаясь, однако, ни на ком.
   Он стоял в профиль к Веронике. Она изучала его лицо. Четко очерченный подбородок, немного выдвинутый вперед, выдает в нем, подумалось ей, натуру властную и упрямую. Нос с небольшой горбинкой, правда, немного крупноват, но отчего-то это не портит общего впечатления; пожалуй, придает лицу некоторую надменность и  гордость;  но ведь Алекс наверняка сын знатных богатых родителей, и ему есть чем кичиться.
    Он вдруг улыбнулся кому-то из танцующих. О да, улыбка очень ему идет, вынуждена была признать  Вероника,  -  на смуглом лице она просто ослепительна и, благодаря маленькому дефекту зубов, выглядит хоть и кривоватой, но не злобной, скорее, наоборот, доброй.
   Глаза скрыты сейчас маской; но девушка помнит  живой огонь, мерцающий в их  черной глубине, помнит  недлинные, но густые черные   ресницы, обрамляющие их.
   Алекс не очень высок; пожалуй, Вероника  на каблуках будет лишь чуть ниже его. Очень строен, подтянут, держится с поистине королевским достоинством.
    Вывод: он очень привлекателен. И даже... мужественен. Жаль, что у него столь порочные наклонности. Любая девушка могла бы увлечься им. Понятно, почему он не танцует. Дамы его не интересуют. Наверное, выглядывает себе какого-нибудь смазливого юношу. Мысль об этом моментально испортила Веронике настроение. Она закусила губу и залпом допила второй бокал шампанского.
   Похоже, Алекс тоже ощутил взгляд  Вероники, вновь обернулся на нее. Она прикрылась веером, отвела глаза в сторону. Но было поздно: молодой человек весьма целеустремленно направился прямо к ней.
    «Узнал!..» - вот было первое, что пришло ей на ум. Но это было, конечно, нелепо: в маске, парике и роскошном платье она сама себе казалась незнакомкой. Но тогда....чего он хочет?
    Гадать об этом долго не пришлось. Он уже стоял перед нею и склонялся в грациозном поклоне:
- Не окажете мне честь, мадемуазель, потанцевав со мной?
     Взор его вдруг, будто против  воли, скользнул по ее лицу вниз и остановился на вырезе платья, став  сосредоточенным и в то же время отрешенным. Затем Алекс сглотнул  и быстро поднял глаза. Щеки Вероники запылали под маской. Вот нахал! Извращенец – а туда же! Девушка едва удержалась от того, чтобы  подтянуть  корсаж повыше.
   Но  близость  Алекса отчего-то взволновала Веронику. Она на секунду представила себя, кружащейся с ним по залу;  его длинные смуглые пальцы сжимают ее ладонь, другою рукой он обнимает ее за талию, ее грудь в танце едва заметно касается белоснежного пластрона его сорочки... Она вдруг с ужасом поняла, что ей хочется этого. Боже милосердный, что с ней?..  И, испугавшись собственных чувств, с треском захлопнула веер и с притворным равнодушием, очень холодно  ответила:
- Простите, я не танцую.
    Он отступил, явно задетый ее почти грубым отказом. Улыбка исчезла с его губ, они плотно сжались, в темных глазах  мелькнули недоумение  и обида. Еще раз поклонился и отошел. Вероника ощутила триумф: ей удалось поставить этого мерзкого хлыща на место и хоть как-то отомстить! Она проводила его ретираду* торжествующим взглядом.
   И  чуть не вздрогнула: перед нею выросла фигура кавалера в алой маске.
- Надеюсь, мне вы не откажете в танце? – протянул красноносый, самодовольно улыбаясь, отчего его длинные усы смешно затопорщились. Он, конечно, заметил, как Вероника обошлась с Алексом. По правилам хорошего тона, произнеся «я не танцую» и отказав  пригласившему её, дама не могла сразу же принять другое приглашение; это считалось верхом невежливости  по отношению к отвергнутому  кавалеру. Но Веронике было не до хорошего тона; ей страстно хотелось окончательно поставить Алекса на место, добить его одним ударом; и красноносый  оказался  весьма  кстати, чтобы она могла осуществить свою месть. Поэтому девушка ослепительно улыбнулась кавалеру и подала ему руку, принимая его приглашение.
   Краем глаза она, однако, продолжала следить за своим врагом, и торжествующе заметила, что от его  внимания не ускользнуло всё происходящее; смуглое лицо его потемнело от сдерживаемого гнева, губы крепко сжались.
    «Хорошо воспитанные леди так не поступают», - словно наяву услышала  Вероника голос сестры Леонидии, обучавшей пансионерок Святой Франциски  правилам этикета. Вероятно, узнай добрая сестра, что одна из её учениц не только так поступила, но еще и высунула кончик языка и показала его Алексу, шествуя со своим спутником мимо отвергнутого ею кавалера, то упала бы в обморок.
     А Вероника упивалась унижением  Алекса. Кажется, друг ее братца тоже не поверил своим глазам, потому что изумленно моргнул; затем лицо его сделалось напряженным, будто он решал некую сложную задачу.
  Она же постаралась выкинуть Алекса из головы; веселые звуки контрданса так и звали пуститься в пляс. К тому же, она увидела Лору, всё еще танцующую с Филом; судя  по виду подруги, та была на седьмом небе. Фил то и дело склонялся  и что-то шептал Ло  на ухо; она смеялась в ответ. Глаза ее сияли сквозь прорези маски, зубы жемчужно блестели  между алых губ. «Она неотразима», - подумала Вероника, и тут же услышала мягкий негромкий голос своего партнера:
- Вы сегодня сногсшибательны, леди!
- Благодарю вас, - машинально откликнулась девушка, выполняя первые па контрданса и не обратив внимания на слово «сегодня».
- Ловко вы отбрили этого ублюдочного Алекса, моя красавица, - посмеиваясь, сказал красноносый. Вероника напряглась.  Одно дело – когда она сама называла так про себя Алекса, и совсем другое – когда его так оскорблял другой, да еще с такой издевкой. Ей неожиданно стал неприятен этот тип, а его прикосновения показались липкими и противными. С другой стороны, скрепившись, подумала она, этот молодой человек, конечно, знал Алекса и мог хоть немного пролить свет на то, что представляет из себя ее враг. Поэтому  девушка спросила деланно небрежным тоном, делая следующее движение:
- Вы, я так понимаю, с ним неплохо знакомы?
- Со Сканди? Вообще-то, он друг Элмори, не мой, избави Боже, - хмыкнул красноносый. – Я не вожусь с полукровками, даже если они и корчат из себя невесть кого.
- С полукровками?.. Что это значит?
- То, что он ублюдок, дорогая, вот что.  Но при этом еще задирает нос, будто сам король. Но вы что-то больно уж интересуетесь им.
    Вероника почти не услышала этой последней фразы партнера. Надо же! Алекс – незаконнорожденный! Это открытие, однако, произвело на нее  совсем иное действие, нежели то, на которое, несомненно, рассчитывал красноносый; она искренне посочувствовала Алексу, вспомнив все свои унижения и обиды, перенесенные от соучениц в пансионе.
    Странно только, что Фил, с его безупречной родословной и фамильным высокомерием, водится с юношей такого происхождения. На гордого сынка графа Элмори это не похоже. Фил скорее руку себе отрубит, чем протянет ее незаконнорожденному. Вероятно, решила Вероника, сводным братцем движет какой-то свой интерес.
   Она не додумала мысль, потому что красноносый снова спросил, на этот раз более настойчиво, и даже сжал руку Вероники куда сильнее, чем должно:
- Так почему вы о нем спрашиваете?
- Просто так. – Она выдернула руку из его цепких липких пальцев. Больше, к счастью, они не обмолвились ни словом, пока играла музыка.
    После контрданса Веронике наконец удалось переговорить с Лорой, которая, приглашенная на два танца подряд Филом, была вне себя от счастья.
- Ты не представляешь себе, Ве, какой он добрый, внимательный  и нежный! – прихлебывая шампанское, тараторила Ло. Вероника поморщилась и невольно потерла запястье, где  три года назад остались синяки от  пальцев сводного братца. – Да-да! А какие у него безупречные манеры!.. И он сказал мне: как жаль, что я не могу протанцевать с вами весь вечер!
   Она была очень возбуждена, и Вероника резонно подумала, что последнее, наоборот, к лучшему. Фил наверняка  говорит всю эту чушь  каждой девушке,  с которой танцует;  увидев, как он  будет приглашать  одну красотку за другой, Ло поймет, что его слова – просто легкий, ничего не значащий  флирт.
- Он о тебе не расспрашивал? – стремясь заставить подругу перестать восхвалять Фила, спросила она.
- Конечно, расспрашивал! – рассмеялась Лора. – Умолял снять маску, открыть лицо...
- Ло! – с ужасом воскликнула Вероника.
- Успокойся, дорогая. Я знаю, как себя вести. Я напустила туману. Заинтриговала твоего  сводного брата. Но ясно дала понять,  что хочу остаться неузнанной... Ну, а ты? Я видела, ты тоже не теряешь время даром. Ты танцевала с таким интересным кавалером!  Он какой-нибудь лорд? Виконт? Граф?
- Не знаю.
- Так узнай, Ве!  Мне кажется, ты его зацепила. Он не спускал с тебя глаз. Ах, Ве, что-то подсказывает мне, что  этот вечер – наша с тобой судьба!
- Судьба? – не поняла Вероника.
- Ведь вот же они, аристократы! – пылко воскликнула Лора, театральным взмахом руки обводя залу. – Надо только успеть воспользоваться выпавшим нам шансом. Вспомни нашу клятву, подружка!  Мы поклялись выйти замуж за богатых и знатных мужчин. Здесь их более чем достаточно. Выбирай любого!
- Ло, по-моему, тебе просто не следует больше пить. Вино вскружило тебе голову.
- Это не вино! Это Филипп! – мечтательно ответила Лора.
- Значит, и шампанское, и мой сводный братец тебе противопоказаны, - менторским тоном сказала Вероника. – Ло, умоляю, не совершай глупость, принимая Фила всерьез. Он ловелас и пустозвон.
- Я совершаю ошибку, не увлекшись им, а слушая тебя, - необычно резко ответила подруга. – Что с тобой?  Ты сейчас похожа на сестру  Фиделию! Одни запреты и предостережения: этого нельзя, того не делай... Мы здесь, чтобы развлекаться, - или ты забыла?
   Вероника тяжело вздохнула. Лора была ей как младшая сестра, и она чувствовала себя в ответе за подругу. С другой стороны, Веронику  грызла совесть за то, что до сих пор не рассказала Ло об Алексе и о том,  что произошло между нею и этим молодым человеком. Получалось, что у нее был секрет от лучшей подруги, и Ве мучили угрызения совести.
    Она вновь ощутила на себе пристальный взгляд, и даже не поворачивая головы, поняла, чей он. Ей вдруг стало  жарко. Как здесь душно!..
- Выйдем в сад, - предложила она Лоре.
- Меня пригласил Найджел на следующий танец, - улыбнулась та. В этот момент грянула музыка  и, действительно, к Лоре приблизился долговязый  веснушчатый Найджел. Вероника смотрела, как он подхватил подругу и закружил ее по навощенному, блестевшему подобно зеркалу, паркету.
    Вероника опять вздохнула и, обмахиваясь веером, вышла из залы на террасу, от которой спускалась лестница, ведущая в сад, также освещенный розовыми фонарями. Девушка облокотилась на мраморные перила, с наслаждением вдыхая теплый, но кажущийся  прохладным после духоты бальной залы воздух. Где-то внизу, за деревьями, слышались сдавленный женский и мужской смех, тихие голоса; наверное, там уединилась какая-нибудь парочка. Вероника попробовала представить, чем та занимается, и ее вдруг охватило смутное непонятное томление. Она хотела и ждала чего-то... Чего?
   Она услышала тихие  шаги позади. Кто-то подошел  и взял ее за руку. Она почему-то ожидала этого, догадывалась, кто стоит за спиной; и даже не сразу обернулась. Сердце забилось неровными толчками, в коленях появилась слабость... Это от шампанского, - мелькнуло в голове. Она повернулась – и чуть не отшатнулась от неожиданности. Перед ней стоял красноносый.
- Испугались? – ухмыльнулся он, удерживая ее. Один ус у него почти отклеился, глаза масляно поблескивали сквозь прорези алой маски.
- Немного, - пробормотала Вероника, выдергивая свою руку.
- Может, вы ждали не меня? – допытывался молодой человек. Его назойливость начинала раздражать Веронику. Чего он хочет?
- Я никого не ждала, просто вышла подышать свежим воздухом, - холодно ответила она, надеясь, что этой фразы будет вполне достаточно, чтобы он убрался восвояси. Но он не собирался уходить.
- Не надо играть со мной, дорогая! Я не дурак, и меня не проведешь. Вы не зря  спрашивали меня о  Сканди.
    Вероника возмущенно смотрела на него. Какое ему дело до того, кем она интересуется?.. Такое чувство, что он полагает, будто имеет на нее какие-то права.
- Есть такое правило, крошка: когда танцуешь с одним мужчиной, не стоит говорить о другом, - развязно продолжал красноносый. Девушка задохнулась от такой беспардонности. Вот нахал!
- Я лучше последую другому правилу: никогда больше  не танцевать с подобным наглецом!
    Она повернулась и хотела уйти, но он вдруг схватил ее за плечи:
- Что это с тобой? Положила глаз на этого заморского ублюдка?
- Отпустите меня! – прошипела Вероника, пытаясь вырваться, но он сжал ее плечи как клещами и внезапно затряс, как куклу, с такой силой, что  рубиновое ожерелье расстегнулось и переливающейся змейкой скользнуло по платью на террасу:
- Прослышала про его богатство? А, может, метишь в принцессы его диких гор? Зря, дорогуша! Уверяю тебя: он на тебе не женится! Ты слишком часто раздвигала свои прелестные ножки передо мной и моими друзьями, чтобы даже этот  полукровка Сканди женился на тебе!..
    Хлесткая пощечина оборвала его речь. Алая маска сползла на сторону; ус над верхней губой красноносого оторвался и, подхваченный порывом ветра, полетел куда-то в глубину сада. Молодой человек грубо выругался и занес кулак, который, без сомнения, врезался бы в лицо Вероники, если бы чья-то рука не перехватила этот кулак на излете. В то же мгновение красноносый отлетел на несколько шагов от девушки и приземлился на мягкое место на каменные плиты террасы, сильно ударившись головой о перила.
   Алекс!.. Разве Вероника забыла, что он умеет двигаться бесшумно, как кошка? Он стоял перед девушкой, потирая костяшки пальцев на кисти правой руки. Лицо его было бесстрастным, абсолютно черные глаза, казалось, вобрали в себя всю загадочность ночной тьмы. Вероника, все еще трясясь от возбуждения и перенесенного унижения, вдруг почувствовала необъяснимое желание шагнуть к Алексу и оказаться в его объятиях. Она была почему-то уверена, что эти объятия будут нежными, и в то же время в кольце его рук она будет в полной безопасности... Боже, откуда взялось всё это в ее голове?
   Он встал на колено и поднял ее ожерелье. Она обратила внимание, как его смуглые пальцы ласково провели по камням; на лице его почему-то отразилось  удивление. Затем Алекс гибким движением поднялся и произнес:
- Вы позволите?..
    Она кивнула, судорожно сглотнув. Он улыбнулся, сделал шаг ей навстречу и ловко защелкнул на шее девушки сложную застежку. Всего лишь на долю секунды его пальцы коснулись кожи Вероники; но и этого мгновения хватило, чтобы жар охватил Ве.
   Между тем, обидчик Вероники пришел в себя. Маска окончательно слетела с его лица; он с воплем ярости поднялся, потирая голову. Это был очень красивый белокурый юноша, но сейчас рот его был искривлен злобой, ноздри раздувались, щеки побагровели.
- Ублюдок! – закричал он. – Ты мне за это ответишь!
    Он схватился за эфес  шпаги, готовясь кинуться  на Алекса.
- Что здесь происходит? – Раздался звучный голос. Все трое оглянулись. В дверях залы стоял Фил под руку с дамой, на рыжих локонах которой громоздился синий тюрбан, украшенный перьями такой длины, что она казалась выше своего спутника на две головы. За  спинами пары маячили удивленные и недоумевающие лица других гостей - Вероника заметила среди них Лору, опирающуюся на руку Найджела - и даже лакеев.
- Элмори, меня страшно оскорбили в вашем доме! – Бушевал обидчик Вероники. – Я требую удовлетворения! Немедленно!
    Толпа замаскированных  высыпала вслед за Филом на террасу.
- Что происходит?.. Оскорбление!.. Дуэль? Боже, неужели?.. Как мило!.. О, обожаю дуэли! – слышались чуть ли не  радостные голоса.
- Сен-Мегрэн, в чем дело? – обратился Филипп к Алексу. Тот скрестил руки на груди и спокойно  ответил:
- Была задета честь дамы.
- Честь!.. – фыркнул блондин. Алекс же заявил:
- Если лорд Крэнстон требует удовлетворения, я готов дать его ему.
- Да! Требую! – завопил молодой лорд. Он все-таки обнажил шпагу и теперь размахивал ею; глаза у него налились кровью.
- Джентльмены, - сказал Фил, видимо, стремясь найти какой-то компромисс, - ведь он был здесь хозяином, а, значит, нес ответственность за все, происходящее в его замке, - вам не кажется, что сейчас не время и не место? Мы на празднике. К тому же, вы несколько возбуждены. Успокоившись, вы сами придете к пониманию, что ваша ссора – всего лишь недоразумение.
- Я готов отказаться от поединка, если лорд Крэнстон принесет извинения даме, и она примет их, - произнес Алекс.
- Извиняться перед этой?.. – Блондин метнул на Веронику презрительный взгляд. Девушка изо всех сил сжала веер. Она уже давно догадалась, что молодой человек с кем-то ее перепутал. О, если бы она могла снять маску и показать ему свое лицо!.. Но Фил стоял в пяти шагах от нее, и это было невозможно. Да и кто-нибудь из лакеев мог ее узнать и рассказать об этом экономке замка. И тогда  мама наверняка никогда больше не позволит Ве  приезжать в Рейвен-Холл...
   Она заметила, что Лора  нервно и в то же время возбужденно переводит глаза с нее на Алекса и лорда. Наверное, поражается, что Вероника за какие-то десять минут вдруг оказалась в центре такого скандала, что двое мужчин хотят драться из-за нее.
- Довольно, - процедил Алекс, угрожающе шагнув к блондину и бросив Филиппу: – Элмори, дуэль неизбежна.
    Фил  колебался. Но тут красотка в тюрбане томно промурлыкала:
- Граф, позвольте им сразиться друг с другом. Не лишайте нас такого зрелища!
    Все одобрительным гулом встретили слова спутницы хозяина, назвавшей его пока не принадлежащим ему титулом. Толпа была разгорячена вином и танцами, и, похоже, никто из собравшихся на террасе не понимал, что дело слишком серьезно.
- Ба! Дуэль – а за ней фейерверк! – громогласно объявил чей-то веселый голос. – Чудесное окончание вечера!
   Кто-то смеялся, кто-то аплодировал; леди беззастенчиво протискивались ближе к Алексу и блондину, чтобы не пропустить столь пикантное зрелище. Кто-то предложил пари на каждого из дуэлянтов, и многие с восторгом подхватили это и начали делать ставки.
    Фил уступил – как подумала Вероника, он и сам был не прочь попотчевать гостей таким необычным развлечением; он сказал:
- Ну хорошо. Какой вид оружия вы выбираете?
- Шпаги! – по-волчьи ощерившись, ответил Крэнстон. Его единственный ус придавал ему комичный вид, но Вероника чувствовала, что этот лорд опасный и непредсказуемый соперник для Алекса. Сердце ее болезненно сжалось.
- Сен-Мегрэн? – обратился Фил к другу – согласен ли тот. Алекс молча кивнул.
- Дайте ему шпагу, - сказал Крэнстон дрожащим от нетерпения голосом. Он  отшвырнул в сторону шляпу, расстегнул пряжку и сбросил на землю плащ и скинул вишневый камзол, под которым была белая рубашка с широкими рукавами, схваченными у кистей, где пенились кружевные манжеты, бриллиантовыми запонками. – И начнем!
-Так не годится, - нахмурился Филипп, когда гости начали протягивать Алексу, тоже снявшему маску, а за нею фрак и оставшемуся в сорочке, самое разное оружие, от длинных рапир до коротких кинжалов. – Я принесу одинаковые по длине шпаги из  нашей оружейной. – Он ушел в дом.
    Толпа, окружившая дуэлянтов, гудела в довольном предвкушении. Только Вероника стояла безмолвная и безучастная, как статуя. Она и ощущала себя какой-то окаменевшей, и холод, сковавший ее члены, будто проник в самое ее сердце.
   Поэтому теплая рука Алекса, коснувшаяся ее ладони, показалась Веронике нестерпимо горячей. Она слабо вздрогнула, и тут же услышала его тихий голос:
-Удостоится ли рыцарь, который будет биться за вашу честь, танца с прекрасной дамой по окончании поединка? – Он улыбался. Как он может быть так спокоен, так  невозмутим?.. Впрочем, эта улыбка и пальцы, едва заметно сжавшие ее ладонь, каким-то непонятным образом вселили и в девушку  веру на благополучный исход дуэли и изгнали леденящий холод из груди.
   И почему он так хочет танцевать с ней? Особенно теперь, после ее такого грубого отказа? -  недоумевала она.  Он не мог ее узнать, Вероника была в этом уверена. Что так привлекает в ней этого непонятного молодого человека?
- Неужели вы вновь мне откажете? – с  притворным отчаянием прошептал он. – Я этого не переживу!
    Он шутил; глаза его смеялись. Вероника вдруг поняла, что улыбается в ответ.
- Если рыцарь останется в живых, я подумаю над его просьбой, - тоже шепотом ответила она.
- Я окрылен надеждой и буду биться как Ахилл, - пообещал он и спросил: – Вы видели его запонки?
- Да...
- Один из этих бриллиантов окажется у ваших ног.
- Но… каким образом?..
- Вы скоро увидите.
- Эта дуэль... это очень опасно.
- Неужели вы переживаете за меня? Хоть немного?
       Его пальцы чуть сильнее сжали ее ладонь.
- Вам не стоило сражаться из-за меня, вот и всё.
- Вы совсем себя не цените? – Он проницательно заглянул ей в глаза, и Вероника потупилась, чувствуя, что краснеет. Ей хотелось объяснить ему, что Крэнстон нанес ей оскорбление по ошибке, что она совсем не та, за кого молодой лорд ее принял...  Но поверит ли ей Алекс?  Тем более, что дуэль неизбежна, и ее слова ничего не изменят.
- Я просто не хочу кровопролития.
- Я не погибну. И бриллиантовая запонка с манжеты Крэнстона будет лежать у ваших ног, обещаю.
- Но вдруг?.. – начала она.
- Я никогда не дам  леди клятву, которую не могу выполнить.
    Она взглянула в его спокойное, даже веселое лицо. Его хладнокровие  как будто  невидимым потоком перетекало и в Веронику. Но  тут Алекс  отошел от нее; на террасу вышел Фил, он нес в руках две шпаги.
- Вот, джентльмены, - сказал Фил. – А теперь я, как хозяин замка, предъявляю единственное – но главное - условие поединка: вы сражаетесь только до первой крови. Вы согласны с этим условием?
- Я согласен, - произнес Алекс. – Обещаю не убивать и не калечить лорда Крэнстона. Просто преподам ему небольшой урок.
- Я тоже согласен. Но первая кровь может стать и последней, Элмори, - хмыкнул Крэнстон, беря в руки клинок с витиевато закрученным серебряным эфесом. Вероника поежилась: да, ведь шпага  может попасть, например, прямо в сердце... Или живот... Всего один укол; но он будет смертельным.
- Тяжелая, - заметил Крэнстон, сгибая клинок дугой и пробуя его гибкость.
- Это боевые шпаги, - ответил Фил. И обратился к толпе: - Расступитесь пошире, господа.
     Гости образовали большой полукруг вокруг дуэлянтов. Вероника оказалась в первом ряду рядом с Лорой, которая пробралась к подруге и тихо спросила у нее:
- Ве, что случилось? Почему они дерутся? Из-за тебя?
- Тот  белокурый юноша... Он меня оскорбил, приняв за другую женщину, - так же тихо ответила Вероника.
- А Алекс вступился? Что он тебе говорил?  Я видела, он что-то шептал тебе…
- Успокаивал, Лора, вот и все.
- Ве, он такой красавчик! И я уверена, ты ему нравишься... Он граф? Маркиз? Или, может, даже герцог?
- Ах, Ло, какая разница! – в сердцах  почти вскрикнула Вероника. – Это же настоящая дуэль! Кто-нибудь из них может серьезно пострадать... Быть ранен...
      Подруга явно не разделяла ее чувств.
- Они дерутся из-за тебя! Ты не понимаешь? Боже, мы как будто перенеслись в прошлые века... Это так чудесно и романтично! – вздыхала она. – И, взгляни, оба просто великолепны!
    В этом Вероника была с ней согласна. Оба молодых человека были действительно статны и красивы. Крэнстон был более рослым, чем его противник. Стоя лицом к лицу с гибким невысоким  Алексом, он выглядел более тяжеловесным и неуклюжим, но последнее оказалось  обманчиво и, когда лорд  сделал первые  же выпады клинком, даже неискушенной в фехтовальном искусстве Веронике стало понятно, насколько он опытный и опасный шпажист...
   
Ретирада*- отступление

                5.
      Он с такой быстротой  вертел шпагой, направляя ее  то в грудь, то в лицо, то в живот Алексу, что у Вероники зарябило в глазах. У нее сложилось впечатление (а, может, так и было), что Алекс с трудом отражает все выпады; довольно скоро он начал отступать, медленно, маленькими шажками. Крэнстон  мало-помалу оттеснил его к мраморной балюстраде, ограждавшей веранду  и, практически прижав к ней, атаковал с  новой силой, пытаясь прорваться сквозь, казалось, готовую в любую секунду рухнуть оборону. Однако, Алекс держался. «Господи, - взмолилась Вероника, - пусть он выстоит... И я подарю ему не один, - а дюжину танцев!»
    Если в первые мгновения боя   девушка могла лишь испуганно смотреть на происходящее, молясь, чтобы все окончилось благополучно, то вскоре, увлеченная и  даже завороженная, она забыла о страхе. Движения дуэлянтов были отточены и выверены; некоторые  своей грациозностью напоминали танцевальные па, и то, что каждое из них, такое изящное и красивое, в любую секунду могло закончиться кровопролитием, лишь придавало зрелищу схватки особое, острое, как индийская приправа, и вызывающее чуть ли не физическую  боль, очарование.
    Похоже, все присутствующие были, так же как и Вероника, захвачены дуэлью. Бой велся в полной тишине, нарушаемой только вскриками нескольких, особо впечатлительных, дам, при особенно опасных выпадах. Было так тихо, что свист  и звон рассекающих воздух или скрещиваемых  клинков и тяжелое дыхание обоих противников казались оглушительными. Лора, вцепившаяся в руку подруги выше локтя, сжимала пальцы, не замечая этого, с такой силой, что потом Вероника обнаружила там у себя синяк.
    Дуэль шла всего около двух минут, хотя зрителям  казалось, что она длится бесконечно. Веранда была ярко освещена, и Вероника отчетливо видела бисеринки пота, появившиеся на лбу  и висках Алекса, - он находился лицом к девушке, Крэнстон - спиной. Грудь Алекса бурно вздымалась, и Ве вдруг обратила внимание, что  запястье его руки, сжимавшей шпагу, было почти по-девичьи тонко, - наверное, подумала Вероника, юноше было нелегко держать длинную тяжелую  шпагу.
    Все эти первые пять минут превосходство  Крэнстона было бесспорно;  с большим трудом  противнику удавалось отражать его яростный натиск. В один момент клинок лорда едва не достал Алекса;  каким-то чудом  юноша уклонился, но шпага разрезала сорочку на его боку, заставив  вскрикнуть даже зрителей-мужчин. Несколько дам же, не выдержав, покинули веранду.
    Но время шло, и Крэнстон начал уставать; выпады перестали быть столь стремительными и разнообразными, движения замедлились. И вот тогда положение дуэлянтов изменилось. Неожиданно нападающим стал Алекс; резким переходом  от обороны к атаке он изумил  уверенного в победе противника  и заставил медленно, но верно начать отступление.
   Все охнули, когда ловким обманным движением шпаги Алекс вынудил Крэнстона отскочить назад и повернуться. Теперь Вероника видела обоих дуэлянтов в профиль. Щека молодого лорда была красна, прядь мокрых волос прилипла ко лбу; Крэнстон тяжело, хрипло дышал. Он был обессилен  и держался теперь только на одном мастерстве фехтовальщика.
    Алекс тоже устал, но выглядел более свежим, чем его противник; он ускорил выпады, дезориентируя Крэнстона, заставляя того отступать и, одновременно, отражать стремительные атаки своего клинка. Вероника, с невольным облегчением, следила за дуэлянтами. Вот-вот Алекс поразит лорда... Крэнстон все более растерянно махал шпагой, пот заливал ему глаза, мешая уследить за маневрами  соперника. Ни у кого из зрителей почти не оставалось сомнений в исходе поединка.
    Но нападающий пока медлил, словно выжидая чего-то.  Со стороны  могло показаться, что он хочет окончательно измотать  противника. Но девушка вспомнила про  обещание Алекса. И эти слова:  «Я никогда не дам  леди клятву, которую не смогу выполнить». Да, Вероника верила ему. Каким бы он ни был, какую бы жизнь ни вел, - он был человеком слова.
     Алекс теснил Крэнстона в ее сторону. Теперь он находился лицом к Веронике, и у нее вдруг мелькнуло, что он весь словно превратился в клинок, гибкий, стремительный и смертоносный. Как могла она когда-то искать в нем что-то женственное? Он был мужчиной – в полном смысле этого слова. «Он прекрасен, - подумала она, чувствуя, как сладко заныло отчего-то сердце, как  зародилось в душе, придя на смену  ненависти и жажде мести,  нечто неизведанное, светлое и яркое. – И он сражается из-за меня!»
    Любуясь им, она пропустила ключевой момент дуэли: Крэнстон последним отчаянным усилием попытался спасти свое положение, сделав резкое обманное движение и едва не достав противника; но Алекс увернулся – и тут же чиркнул острием шпаги от предплечья лорда до запястья, разрезав рукав и кружевную манжету  и оставив на руке неглубокую, но длинную царапину. Крэнстон вскрикнул и выронил шпагу. Вместе с нею, звеня, на камни упала бриллиантовая пуговица, срезанная клинком Алекса. Она, подпрыгивая, сверкая, покатилась в сторону Вероники и замерла у самого кончика левой туфли. «Он выполнил свое обещание!»
    Глубокий вздох одновременно вырвался у всех зрителей: в нем было и облегчение, но одновременно – и некоторое разочарование.
- Надеюсь, джентльмены, вы оба удовлетворены, - сказал Фил, делая шаг вперед.
- Вполне. – Победитель отсалютовал противнику шпагой и отдал ее хозяину замка. Крэнстон, промолчал. Весь багровый, он вынужден был склониться к ногам Вероники, чтобы поднять свою запонку. «Не этого ли Алекс добивался? – подумала девушка. – Мой обидчик у моих ног!»
- Вернемся в залу, - предложил Фил. – Леди, господа, прошу вас. Крэнстон, пойдемте, я распоряжусь, чтобы вам  обработали и перевязали руку.
     Молодой лорд пробурчал что-то невнятное, но все же отправился за Филом, за ними потянулись остальные гости. Вероника краем глаза заметила, как Найджел – он уходил последним -  протянул руку Лоре, и парочка вдвоем направилась в бальную залу. Лора несколько раз любопытно оглядывалась, но этого Ве уже не видела. Она смотрела на Алекса. А он – на нее.
    Он улыбнулся – нет, все-таки улыбка у него такая очаровательная! – перекинул через локоть фрак и  подошел к ней.
- Мне нужно привести себя в порядок, мадемуазель. В таком виде я не могу танцевать с вами. - Он развел руки: сорочка была вся мокрая, и под тонкой тканью отчетливо было видно худощавый мускулистый торс. Волосы тоже были влажными от пота и начали слегка завиваться. Один непокорный черный локон прилип ко лбу, и Вероника ощутила желание дотронуться до него, откинуть назад... Господи, что за мысли?
- Вы же подарите мне танец, правда? – спросил Алекс тихо.
- Да, - выдохнула она.
- А поцелуй? - совсем шепотом, приближая свое лицо так близко, что Вероника утонула в бархатной бездонности  черных глаз.
- О... - Она не успела ответить. Его губы дотронулись до ее губ, осторожно, мягко, как будто касаясь чего-то бесконечно хрупкого.
      «Только не французский», - отголоском мелькнуло в голове Вероники, вспомнившей неудачный опыт поцелуя, проведенный с Ло. Она крепко сомкнула губы; но его язык словно  просяще скользнул по ее верхней губе, затем по нижней. Рот Алекса приник ко рту Вероники чуть тверже, требовательнее и, хотя молодой человек  не касался девушки руками, она с изумлением почувствовала, что он  дрожит.
    Это было так странно! Только что он бесстрашно дрался на дуэли, смело смотрел в глаза опасности... А сейчас – дрожит! Ее охватила волна непонятного счастья – счастья своей власти над ним, и в то же время нежности к нему, показавшему свою уязвимость... И она  разомкнула губы, инстинктивно чувствуя, что это облегчит его состояние.
    Он застонал и, отбросив фрак, обхватил ее голову руками, ероша локоны, прижался к ее рту так крепко, что у Вероники заболели губы. Вкус его языка... Это было нечто совсем новое, необычное; и то, что этот язык проделывал в глубинах ее рта, родило трепет теперь уже в теле Вероники. Голова ее закружилась, колени подогнулись...
    Когда Алекс оторвался от ее губ, она открыла глаза - и увидела, что он смотрит на нее, тяжело дыша, очень внимательно и изумленно.
- Что... что с вами? – спросила Вероника, сама удивляясь, каким слабым и дрожащим стал ее голос.
- Не знаю. – Его голос был хриплым и тоже подрагивал. – Меня влечет к вам. Не понимаю, почему. Меня никогда так не влекло к женщине. Только к...
- К... кому? – она резко отстранилась, догадываясь, почему он не закончил фразу. Ее вдруг словно окатило холодной водой. Алекс! Извращенец!.. Как она могла целоваться с ним, да еще так страстно, до умопомрачения?..
    Он произнес что-то по-французски, так быстро, что Вероника ничего не поняла.
- Переведите, - потребовала она. Он вскинул одну бровь:
- Леди не знает французского?
- Я читаю на французском, - призналась она, - но говорю плохо  и почти не понимаю быструю речь.
- Я сказал, - он был немного смущен, - что вы притягиваете меня так, как самый таинственный и прекрасный драгоценный камень.
- Драгоценный камень? – теперь уже она удивленно воззрилась на него. – Я не понимаю...
    Он приложил палец к ее губам, не удержался и провел по ним сверху вниз.
- Я объясню вам. Позже. Сейчас мне надо привести себя в порядок. Вы дождетесь меня?
- Теперь, когда вы меня так заинтриговали? Непременно! – пообещала она, улыбнувшись.

    В  соседнем с бальным зале были накрыты столы, ломившиеся от разнообразных яств. Все это было сервировано с необыкновенной фантазией – на блюдах расцветали причудливые цветы из свежайшей выпечки, холодные закуски были  разложены веерами и зонтиками, из различных видов пирожных  искусными руками кондитеров был возведен  целый замок.  А великолепная картина из нарезанных фруктов (некоторые были неизвестны Веронике, вероятно, привезены из каких-нибудь экзотических стран), - копия «Рождения Венеры» - заняла целый стол.   
    Вероника, у которой при виде этого великолепия слюнки так и потекли, с удовольствием съела с десяток тающих во рту пти-фуров, попробовала несколько видов сыра, и очень осторожно, с явным сожалением, отделила от «Венеры», уже изрядно объеденной гостями, несколько ягод благоухающей клубники  и нарезанных дольками сладких персиков. Выпив очередной бокал шампанского, девушка почувствовала необычайную легкость и в то же время прилив какой-то непонятной радости, захлестывавшей всё её существо.
   Она была счастлива!.. Счастлива, что пришла на этот вечер. Счастлива, что познакомилась с Алексом. Что поцеловалась с ним!
    Извращенец?.. Ну, нет! Извращенец не стал бы целовать ее так страстно. Она вспомнила его поцелуй - и почувствовала вновь слабость в коленях. Вот что это значит – целоваться с мужчиной... Завеса тайны приподнялась, и Веронику неудержимо потянуло заглянуть дальше, в одновременно пугающую и неудержимо манящую темноту. Что ждет ее там? Какие новые  открытия? Если они будут столь же волнующими и чудесными, как прикосновения губ Алекса, - она шагнет туда, непременно шагнет, - и все, наконец, узнает!
     Она подошла к двери в бальную залу, обмахиваясь веером. Музыканты играли очередной контрданс, гости Рейвен-Холла отплясывали его так лихо, что старинный узорчатый паркет жалобно потрескивал от стука множества каблуков. Вероника увидела Лору – подруга снова танцевала с Филом, кружилась с ним, беззаботная и веселая, как бабочка, выпорхнувшая из кокона навстречу первым солнечным лучам. Ве улыбнулась. Почему Лора не может  насладиться этим вечером сполна? Почему надо останавливать ее, предупреждать? Разве, скажи кто-нибудь сейчас ей, Веронике: « Уйди отсюда», - разве она бы послушалась этого человека, будь это сам господь бог? Да ни за что!
     Девушка сняла шляпку и положила на диванчик в углу, решив, что без нее танцевать будет куда удобнее. Поправила чуть-чуть сбившийся парик (и тут же вспомнила, как пальцы Алекса ласкали ее затылок, теребили завитые локоны...)  И сладкое томление вновь охватило тело.
   ...Она почувствовала, что он стоит за спиной, даже не оборачиваясь. И сразу появилось желание шагнуть  к нему, ощутить его близость. Как странно! Он сказал, что его влечет к ней... Но, похоже, это чувство у них обоюдное. Какой-то неподдающийся объяснению магнетизм.
    Она, наконец, обернулась. Свежий, - неужели он успел принять ванну? – в накрахмаленной сорочке, белоснежных перчатках  и  облегавшем его фигуру как влитую фраке, Алекс был неотразим.
    Он протянул  ей руку;  Вероника   положила свою на сгиб его локтя, лишь слегка прикасаясь к рукаву пальцами, как того требовал бальный этикет, и они молча прошли в бальную залу. Что-то изменилось между молодыми людьми, оба избегали смотреть друг на друга.    
     Контрданс уже закончился; но Алекс повел Веронику на середину залы. Девушка чувствовала, что все глядят на них, - после дуэли он, конечно, был героем вечера.
- Еще ведь не начался следующий танец, - сказала она, наконец поднимая на него глаза. 
- Мы будем танцевать, что бы ни заиграли, - ответил он невозмутимо. И тут же залу заполнили протяжно-влекущие звуки скрипок и виолончели, - это был медленный вальс.
    Губы Алекса слегка дернулись,  как будто он был недоволен зазвучавшей музыкой, но, повинуясь ей, он наклонил голову, приглашая партнершу.  Когда она присела в реверансе, он положил правую затянутую в белую перчатку  руку на талию Веронике, пальцы левой слегка сжали пальцы девушки, и пара начала движение.
- Заранее прошу у вас прощения за мои ошибки, - сказал он, - я в первый раз в жизни танцую вальс.
- У вас великолепно получается, - ответила Вероника, едва не добавив, что тоже танцует вальс  с партнером впервые. Она не кривила  душой – он вел ее непринужденно и легко. Она танцевала с наслаждением, блаженствуя  то ли оттого, что наконец танцует, то ли от близости Алекса.
- Я не люблю этот танец, - признался вдруг он.
- Почему?
- Я не понимаю, как мужчины позволяют, чтобы  другие джентльмены танцевали с их  дочерьми, женами, невестами, сестрами, и  при этом держали их за талию и  привлекали так близко к себе.
- Какой вы несовременный, - невольно фыркнула Вероника. – Такого предубеждения относительно вальса придерживались в начале века. Но теперь даже в королевских дворцах принят этот танец.
- Быть может. Но я никогда не позволю своей жене танцевать вальс, - заявил он и добавил, подумав, - ни с кем, кроме меня.
      Он  смеется? Она взглянула ему в лицо, но он выглядел абсолютно серьезным.
- Мне заранее жаль вашу супругу. Если, конечно, вы сможете найти ее, при этих ваших  старомодных  взглядах.
- Вы полагаете, что  моя будущая жена достойна жалости? – улыбнулся он. – Поверьте, я сумею полностью компенсировать  ей  потерю удовольствия  повальсировать.
    Последние слова он произнес таким низким бархатистым голосом, что у Вероники перехватило дыхание. Интересно, что он имеет в виду? Но она справилась с собой и усмехнулась:
- Думаю, немало найдется девушек, которые польстятся на вашу... компенсацию. Но  я  бы посоветовала им хорошенько подумать, прежде чем принимать ваше предложение руки и сердца.
- Но почему? – почти воскликнул Алекс, возмущенный ее словами.
- Потому что сегодня вы запрещаете жене всего лишь танцевать вальс. Завтра – кататься верхом. А послезавтра - ездить в гости к подругам. И неизвестно, когда и   чем кончатся ваши  запреты. Деспотизм начинается с малого.
- Я не деспот. – Он снова заулыбался. – Но на Востоке, как вам, быть может, известно,  ни одна женщина не осмелилась бы танцевать вальс. Да и другие европейские танцы тоже. И, когда я вижу, как  английские леди позволяют чужим мужчинам  обнимать себя  за талию  и прижимать к себе,  восточная  половина моего «я»  сразу же восстает против этого.
- Восточная половина? - удивилась Вероника.
- Мой отец родом с Ближнего Востока, - сказал Алекс.
    «Вот откуда  у него смуглая кожа и такие черные волосы и глаза!» - подумала девушка.
- Но у вас французская фамилия… - начала  она, и тут же прикусила язык, вспомнив, что говорил об Алексе Крэнстон.
-  Сен-Мегрэн? Это фамилия моей матери, - спокойно объяснил  молодой человек. – Она не была замужем за моим отцом. Я  внебрачный  сын.
- О, простите, - пробормотала она смущенно. – Я, кажется… излишне любопытна.
- Знакомство  и любовь моих родителей - довольно романтичная история. Но я расскажу вам ее позднее... Представляете, я чуть не наступил на шлейф вон той дамы в красном. Не знаю, что бы со мной сталось, если б это случилось.
    Последнюю фразу он произнес с комическим  ужасом. Вероника бросила взгляд на даму, о которой шла речь, и хихикнула. Это была очень крупная матрона с толстенными руками, на которых  алые перчатки едва не лопались; к тому же эта женщина была по крайней мере на голову выше Алекса.
- У вас составлено завещание, господин Сен-Мегрэн? Прежде чем пускаться в такую авантюру, как танцы, вам следовало его написать.
    Они вместе рассмеялись. Он вдруг сильнее сжал ее пальцы и чуть ближе привлек девушку к себе.
- Кажется, я был не прав, - пробормотал он, наклоняясь к уху Вероники. – Вальс – великолепный танец. А вы – великолепная женщина, и мне безумно нравится, что я могу обнять вашу талию и прижать вас к своей груди.
    У нее мурашки побежали по шее  и дальше вниз, по позвоночнику, от его теплого дыхания и чарующе-низкого голоса, неторопливо тянущего слова. Его губы почти касались ее уха... и она была бы не против, если б они прижались к вдруг запылавшей мочке. Ей было так хорошо! И хотелось, чтобы этот вальс никогда не закончился.
    ...Но он закончился, и Вероника вновь почувствовала жажду. Вместе с Алексом она прошла в столовую. Официант подошел к ним с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Девушка поспешно сказала:
- Я не хочу больше шампанского. Этот напиток... Он, оказывается,  слишком коварен.
     Алекс усмехнулся. Ве поняла, что  проговорилась: выдала словом «оказывается», что никогда не пила шампанского.
- Принесите, пожалуйста, стакан воды мне и лимонад леди, - распорядился он. Вероника вспомнила, как Фил говорил, что Алекс не пьет. И, подтверждая это, Алекс произнес:
-  Я пообещал моему отцу не делать никогда в жизни нескольких вещей. Не пить спиртные напитки. Не есть свинину. И не предаваться порокам наркоманов. Гашиш, опиум и все такое прочее.
- А как насчет женщин? – Вероника спросила это – и сама поразилась, как могла такая фраза, да еще так непринужденно, вылететь из ее уст. Да, выпитое шампанское продолжало играть свою роковую роль!
     Он повернулся к  девушке и улыбнулся.
- Мне нравится, что вы такая смелая и раскованная. Откровенность за откровенность: отец мечтал, чтобы я расстался с девственностью, с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. И это произошло... хотя и немного позже. Но я не могу похвастаться длинным списком своих побед на любовном фронте. – Он вдруг рассмеялся. – А  история моего, скажем так, совращения  настолько пикантна, что большинство леди, услышав ее, упали бы в обморок.
- Расскажите! – тотчас потребовала Вероника и горячо пообещала: – Я не упаду.
- Хорошо, - согласился Алекс, внимательно посмотрев на нее.   
      Официант вернулся с заказанными напитками, и молодые люди вышли на террасу.
- Вы  многое должны мне рассказать, господин Сен-Мегрэн. – Вероника осторожно прихлебывала ледяной оранжад. – Помните: про драгоценные камни... И  про своих родителей.
- Вы хотите узнать все мои тайны?
- Все до одной, – твердо заявила она.
- А вы? Вы готовы рассказать мне о себе? - вдруг очень серьезно спросил  Алекс.  – Вы видели мое лицо. Вам известна моя фамилия. А я  ничего о вас не знаю. – Он протянул  руку к ее лицу, словно желая снять с нее маску.
- О, нет! - сразу запаниковала  Вероника, отступая. – Не трогайте! Я... я хочу остаться  незнакомкой.
- Испугались? Не бойтесь. Мне нравится, что вас окутывает покров тайны. Что черты вашего лица  скрыты маской. От этого вы еще притягательнее. Еще желаннее.
- Н-не говорите так, - шепнула она, затрепетав.
- Как - так? Честно? Откровенно? Не прикрываясь утонченными и в то же время холодными словами? Порой – признаюсь вам – меня страшно бесят британские светские условности, манерность, правила этикета. Тогда во мне, наверное,  начинает бурлить  восточная кровь. И  я с трудом сдерживаюсь, чтобы не превратиться из  рассудительного и спокойного европейца  в горячего и неистового азиата.
    Не таким ли Вероника видела его, когда три года назад он гнался за нею по коридорам Рейвен-Холла? Или когда он вместе с лошадью упал с мостика, и она смеялась над ним? Или когда он поймал ее у озера?..
   Нет, решила она, в первом и последнем случае он сохранял хладнокровие. Если только тогда, когда  упал в овраг. Она вспомнила его оскаленные зубы и искаженное яростью лицо, и даже вздрогнула, такой живой   была представшая ее внутреннему взору картина.
- Вам холодно?- спросил Алекс, придвигаясь ближе.
- Нет. Просто лимонад холодный. Рассказывайте же.
- С чего начать?
- С вашего совращения, конечно, - с жаром сказала она.
    Он рассмеялся:
- Нет, начну с истории моих родителей... И даже, пожалуй, не с нее, чтобы было понятнее, - а с истории  одного моего предка по материнской линии. А сладкое оставим напоследок...  Может, прогуляемся по саду? Било одиннадцать, значит, фейерверк начнется через час. Думаю, я успею за это время открыть вам все свои секреты.
   Он предложил  Веронике руку, и они спустились в сад Рейвен-Холла, в свете убывающей  луны наполненный таинственными тенями и тихим шепотом деревьев.
- Насколько хорошо вы знаете историю Франции? – спросил Алекс.
- У меня по истории всегда прекрасные оценки, - гордо ответила Вероника, и тут же прикусила язык;  ну, почему она опять забыла, что сейчас она – не семнадцатилетняя пансионерка, а вполне взрослая девушка на выданье!
- Вам знаком период  правления Генриха III – Валуа?
- Ну... Это был последний король Франции из династии Валуа. За ним на французский трон взошел Генрих IV  Бурбон.
- Неплохо, - кивнул головой Алекс. – Вы, возможно, помните и то, что при Генрихе Третьем   страну раздирали религиозные войны, а к власти рвался заклятый враг Валуа –  Генрих Лотарингский, герцог де Гиз,  по прозвищу Меченый.
- Да, я об этом читала.
- Мой предок,  Поль де Коссад, граф  Сен-Мегрэн, явился в Париж из Бордо. Он был  захудалым провинциальным дворянином, весьма мало смыслящим в тонкостях и интригах королевского двора, но прекрасно владеющим шпагой. С ее помощью  он и собирался сделать себе в столице карьеру, - но не длина шпаги, как говорят историки, привела его к славе, пусть и весьма сомнительной, - а длина ног.
- Ног? – недоуменно переспросила Вероника.
- Генриху  Третьему нравились длинноногие,  красивые и статные мужчины. Есть мнение, что король окружал себя любимцами – миньонами – из-за своей склонности к ним. Все это были пустые выдумки, скорее всего, идущие от Гиза, ненавидевшего всех Валуа. Но вернемся к моему предку. Красавец Сен-Мегрэн  сразу привлек к себе внимание короля. Вскоре  бедный аквитанский дворянин  был приближен к монаршей особе и получил звание первого камер-юнкера Генриха Третьего. Блестящая и быстрая карьера, сделанная графом  при дворе, вскружила молодому человеку голову. Что и привело к трагическим последствиям.
   Супруга короля, Луиза Лотарингская, однажды пригласила  Сен-Мегрэна к себе. Королева никак не могла подарить французскому престолу наследника, - многие шептались, что причиной этому склонность его величества к миньонам, другие полагали, что королева бесплодна. Как бы то ни было, между августейшими супругами не было любви, и отсутствие детей  лишь еще более отдаляло их друг от друга. Луиза была несчастлива в браке, она много молилась, ездила по святым местам и делала монастырям большие  подношения.
    Королева хотела всего лишь взглянуть на нового фаворита мужа; но неожиданно для самой себя влюбилась в него без памяти. Она была привлекательной женщиной, блондинкой с огромными серыми глазами и мягкими чертами лица; Сен-Мегрэн, по словам современников, – являлся одним из красивейших мужчин своего времени. Между ними вспыхнул роман, стремительный и короткий.
   Вскоре Луиза поняла, что беременна. Когда она рассказала об этом Полю, тот пришел в ужас.  Надо было что-то делать, и как можно скорее. Тогда королева с любовником придумали план... в который посвятили также любимую горничную Луизы, с которой Сен-Мегрэн быстро и тайно  обвенчался.
     Король ревновал своих миньонов и не разрешал им жениться, потому брак был заключен без его позволения. Но вскоре Поль открылся государю, и объяснил причину просто: девушка ждет от него ребенка. Король волей-неволей простил фаворита и даже подарил молодоженам небольшое, но прекрасное поместье под Бордо.
     Таким образом, горничная королевы изображала беременную и носила под юбками подушки, а сама Луиза все время до родов ходила, перетягивая туго живот. В положенное время на свет появился мальчик. Сколько заплатили за молчание королевским повитухам, - история умалчивает, но Луиза Лотарингская  сохранила свою тайну.
    У Поля родился сын, он был счастлив... Но недолго наслаждался этим счастьем. В него влюбилась жена герцога де Гиза, была им отвергнута и наняла через брата мужа, герцога Майеннского, убийц. В один прекрасный день, прямо у выхода  из Лувра, Сен-Мегрэн столкнулся  с двадцатью вооруженными до зубов замаскированными бандитами. Он  был отважен; он не попытался убежать  обратно во дворец,  не позвал на помощь. Он обнажил клинок и  вступил в, увы, неравную схватку... И был убит. Его, даже мертвого, продолжали колоть шпагами.  На его теле насчитали почти пять десятков ран.
    После его гибели безутешная Луиза Лотарингская  заперлась в своих покоях, а  жена Поля, опасаясь раскрытия  тайны сына Сен-Мегрэна,  уехала – вернее, сбежала – из Парижа  с мальчиком в подаренное королем поместье,  где  осталась вдовствовать до самой своей смерти.
    Королева так и не посмела вызвать ее обратно в столицу или навестить сына в Бордо.  Тайна Луизы Лотарингской и Сен-Мегрэна так и осталась бы тайной, но жена Поля рассказала сыну перед смертью правду, которая передавалась по наследству – под величайшим секретом, конечно, - из поколения в поколение.
    ...Вот так, дорогая  леди, обстоит дело с моими предками по материнской стороне, - закончил Алекс.
- О, - сказала Вероника, - это так захватывает! Просто как настоящий роман. Но вы уверены, что все это – не выдумка ваших предков? Самого Поля Сен-Мегрэна, или его жены?
- Все может быть, - ответил Алекс. – Возможно, это лишь легенда. Но, согласитесь, столь красивая, что  вполне имеет право на существование.
- И в ваших жилах течет кровь Валуа?
- Полагаю, да.
- И вы гордитесь этим?
- Почему бы нет?
   Она пожала плечами:
- Судя по вашему рассказу, Сен-Мегрэн предстает не только красивым, но и очень смелым человеком. Я бы скорее гордилась родством с ним.
- Это верно, - улыбнулся Алекс.

                6.
    - Ну, продолжайте же! – сказала Вероника. – Вы обещали рассказать о знакомстве ваших родителей, и о том, как вас впервые соблазнили. И о драгоценных камнях.
- Я уже жалею, что так легко согласился на это, - ответил Алекс. – Мне нужно было поставить вам условие...
- Какое же?
- Каждая моя история - в обмен на вашу. Я ничего не знаю о вас, даже вашего имени. Это несправедливо, согласитесь.
- Согласна, - лукаво усмехнулась Вероника. – Но теперь уже поздно идти на попятный, господин Сен-Мегрэн. Хотя... так и быть... я кое-что вам открою.
- Что же? – быстро спросил он.
- За каждую вашу историю вы узнаете одну букву моего имени.
- Всего лишь одну? – разочарованно протянул он.
- Думаю, пока этого будет довольно, - она нажала на «пока», и он тотчас повеселел:
- Говорите же!
- Первая буква – «В».
- Неплохо! – воскликнул Алекс. И, подумав всего мгновение, вдруг заявил: – Думаю, я знаю, как вас зовут.
     «Да быть не может!» - тотчас запаниковала она. Но постаралась не выдать своего смятения и натянуто улыбнулась:
- Неужели? И как же меня зовут?
- Вы смелая и раскованная, наверняка у вас было много побед на любовном фронте, - сказал Алекс, и она снова улыбнулась, на этот раз естественно: вот как он о ней думает! Знал бы он правду... – Поэтому, думаю, вас зовут... Виктория.
- А вот и не угадали!
     «Хотя часть моего имени – Ника – и впрямь «победительница».
     Он напряженно потер переносицу:
- Неужели? В таком случае... Валери?
- О, нет!
- А! Догадался! Вирджиния?
- Красивое имя, не так ли?.. – рассмеялась  она. -  Но нет.
- Ванесса? Вайолетт? Вера?
    «Последнее очень близко. Но, если я скажу ему об этом, он сразу догадается!»
- Нет, нет и нет. Увы, увы.
      Алекс вздохнул и, сдаваясь, поднял руки:
- В таком случае, ваши родители, наверное, дали вам какое-то очень экзотическое имя.
- Не совсем экзотическое, но и не часто встречающееся в Англии, - ответила она.
- Я хочу еще одну букву, - жадно  сказал он.
- Нет-нет. Так не пойдет. Только после того, как вы расскажете о ваших родителях.
- Ну, ладно. Сделка неплоха. Давайте сядем на эту скамью, и я начну. Итак, мои родители. Моя мать - графиня Ариель де Сен-Мегрэн. Титул в нашей семье передается как по мужской, так и по женской линии, а она потеряла родителей в очень раннем возрасте и воспитывалась тетушкой, старой девой. Жили они в поместье мамы, в красивом замке на Гаронне. Моя мать с детства  была своенравна и взбалмошна, а обожающая ее тетушка еще больше избаловала ее, позволяя ей любые безумства. К тому же, мама обладала необыкновенной красотой, - даже когда она была совсем девочкой, все говорили, что она станет настоящей красавицей. Так и случилось.  В семнадцать лет мама с тетушкой  приехала в Париж, и почти сразу  встретила свою первую любовь. Случайно, в музее. Он был намного старше ее – ему было уже около сорока, он приехал в столицу Франции всего на несколько дней из далекой восточной страны... но это не помешало мгновенно вспыхнуть чувству между ним и моей матерью. Роман закрутился и увлек обоих любовников в водоворот страсти. Он осыпал ее дорогими подарками, драгоценностями. Но ей все это было не нужно – лишь бы он был рядом с нею.
- Это был ваш отец? – спросила Вероника. Алекс кивнул:
- Да. Однако у него был долг перед своей страной, перед своим народом. К тому же, он был женат и имел  четырех сыновей. Он вынужден был уехать, объяснив все маме в прощальном письме и  оставив ее с разбитым сердцем. А вскоре она поняла, что не только ее сердце пострадало в огне любви. Она забеременела. Тетушка, эта святая невинность, пришла в ужас, когда мама сообщила ей о случившемся, - она ни о чем не подозревала, даже многочисленные подарки любовника не внушили ей опасений, что  происходит нечто необычное. Она и мама должны были срочно что-то придумать. Но что?  Ехать на Восток за моим отцом представлялось немыслимым, да и был ли смысл? Он был женат, у него была другая вера.  Единственным выходом был брак мамы с каким-нибудь из ее поклонников. Она не хотела этого, но тетушка вдруг стала столь непреклонной, что мама смирилась. К тому же, она очень хотела этого ребенка... Очень скоро нашелся подходящий человек, аристократ; ослепленный красотой мамы, он сделал ей предложение, и она приняла его. Свадьба была пышной, жених сиял, но наутро после первой брачной ночи устроил страшный скандал.
- А! Понимаю, - сказала Вероника.
- Он хотел развестись, но был слишком влюблен и, в конце концов, смягчился. Мама убедила его, что то была просто ошибка, причем сделанная давно... И вот прошло восемь месяцев, и я появился на свет. Муж мамы был уверен, что  я – его ребенок, и с нетерпением ждал моего рождения. Но, едва ему показали меня, он тут же понял, что все это время его бессовестно обманывали. Мама была белокожей блондинкой, он, увы, - тоже блондином; я же родился смуглым и черноволосым. В общем, весь в отца. Сами понимаете,  прекрасная незнакомка с именем на букву «В», что, увидев меня, мамин муж тотчас подал на развод. Мама, надо сказать, вздохнула с облегчением: ей надоело притворяться и лгать, да и жить ей с нелюбимым было очень тяжело...
- Бедняжка, - вздохнула Вероника.
- Итак, был развод, и, конечно, правда о незаконном ребенке выплыла наружу. Маме  пришлось уехать из Парижа, - с тетей она сильно поругалась. Она вместе со мной вернулась в замок под Бордо и зажила тихой жизнью затворницы. Прошло шесть лет, и тетя скончалась. Перед смертью она позвала маму в Париж, чтобы помириться с ней, но та не успела  и приехала уже на похороны. Все свое состояние тетя завещала ей. Маме не терпелось уехать из столицы, но пришлось заняться делами наследования. И тут-то и случилась новая судьбоносная встреча...
- Она снова встретила вашего отца? – быстро спросила захваченная рассказом Вероника.
- Нет. Но встретила одного человека, который был его близким другом и приближенным лицом. Тут надо сказать, что мой отец, уехав на родину, не забыл свою прекрасную французскую возлюбленную, и приказал как раз этому другу тайно следить за ее судьбой. Когда через месяц после отъезда отца  друг привез ему известие, что мама вышла замуж, и газетные заметки о пышной свадьбе, отец пришел в страшную ярость и повелел больше никогда не говорить ему об этой женщине.
- Его можно понять.
- Мой отец не из тех, кто меняет свое мнение. Он сказал – он сделал. Он вычеркнул маму из своей жизни, хотя, возможно, не из своего сердца... Но у него были в Париже некоторые дела, и периодически ему самому приходилось приезжать туда, или же он посылал своих доверенных людей. Приезд его друга был связан именно с этими делами, а никак не с мамой. Просто так случилось, что она и он поселились в одной гостинице. Он встретил маму в лифте, она ехала вместе со мной. Он тотчас узнал ее, - а она его не знала. Когда же он увидел меня, то сразу сообразил, чей я сын. Сходство мое и моих старших братьев было очевидно. Он тотчас отправился в библиотеку, велел принести ему газеты шестилетней давности, - и узнал о громком мамином разводе и незаконном ребенке.
- И, конечно, тут же поставил в известность о своем открытии вашего отца?
- Позже я узнал, что вначале это не входило в его планы. Он долго думал, нужно ли, чтобы мой отец узнал обо мне. Если б я был первенцем или единственным сыном, то, безусловно, он не стал бы медлить. Но у отца были сыновья.  К тому же, тут был еще  страх  отцовского гнева, - он бывал страшен в ярости. Ведь отец запретил даже произносить имя предавшей его француженки...
- Но все же друг рассказал о вас вашему отцу? Почему?
     Ей показалось, что Алекс заколебался.  Затем он не очень охотно ответил:
- Из-за моих способностей.
- Каких?
- Связанных с драгоценными камнями.
- Как интересно! И что это за способности?
- Давайте не будем об этом  сейчас.
- Ну, хорошо.  «О, нет, я узнаю все твои секреты, не сомневайся!» Так что же было дальше?
- Дальше – друг сообщил обо мне отцу, тот заинтересовался мною и, когда мама вернулась в свой замок, нанес ей неожиданный визит.
- Они помирились?
- Едва ли можно это назвать примирением. Но их страсть вспыхнула вновь, подогретая долгой разлукой. К тому же, отец полюбил меня с первого взгляда... Конечно, сделать ничего было нельзя: я должен был носить фамилию матери, я был французским подданным, но отец уговорил маму, чтобы она отпустила меня в его страну  на несколько месяцев. Он хотел познакомить меня с братьями, хотел, чтоб я научился его языку и обрел вторую родину.
- Наверное, для вашей матери это была большая жертва?
- Да. Но она была мудрая женщина, к тому же, она была уже нездорова к тому времени, и понимала, как важно мне иметь отца и родных. Ведь с ее стороны у меня больше не было родственников. И она меня отпустила вместе с отцом.
- И как встретили вас ваши братья? Они вас тоже сразу приняли, полюбили?
     Алекс усмехнулся и потрогал угол рта:
- У меня, как я уже говорил, было четыре брата. Двое – от первой жены отца, двое – от второй. Старшим было, когда я, шестилетний малыш,  приехал туда, двадцать и восемнадцать лет. Это были уже взрослые мужчины, и я им сразу понравился. Младшие же двое братьев – Мохаммед и Аслан, которым было восемь и семь, - меня невзлюбили с первого взгляда. Во-первых, отец уделял мне гораздо больше времени, и был со мной куда мягче, чем с ними; во-вторых, они страшно ревновали меня, видя, как отец меня любит; в-третьих, я вызывал у них насмешки своим незнанием языка, своей застенчивостью. К тому же, я был худым и болезненным, а они – крепкими здоровыми мальчиками. Но самая главная причина их ненависти – то, что я был незаконным ребенком, ублюдком.
      «Как мне это знакомо и близко!»
- Неужели они стали вас обижать?
- «Обижать»! – рассмеялся Алекс. – Они меня поколотили в первый же день, в саду, да так, что я потом неделю еле ходил. – Он снова дотронулся до уголка рта: - Видите кривой зуб? Это след от тех побоев.
- Надеюсь, ваш отец их примерно наказал за то, что они сделали с вами.
- Их не наказали, - покачал головой Алекс.
- Но почему?? – воскликнула ошеломленно Вероника.
- Потому что, когда отец спросил меня, как было дело, я ответил, что залез на дерево и упал с него.
- Зачем вы сказали неправду?
- Отец был так взбешен, что я испугался за Мохаммеда и Аслана... Конечно, он догадался, что я соврал, но не стал их наказывать. А мне потом как-то сказал, что на моем месте  поступил бы так же, и что я должен всегда защищать своих братьев.
- Они, несомненно, после этого переменили свое отношение к вам?
- Не сразу. Вначале они решили, что я хочу, таким образом, как говорят в школах, «подлизаться» к ним. Но однажды, тоже в саду, Аслана укусила змея. Мохаммед страшно боялся змей, он убежал сломя голову, а я убил ее палкой и высосал кровь из ранки на ноге брата. Вот после этого мы и подружились по-настоящему.
- И что же дальше?
- Дальше? Я жил на две страны в течение многих лет. Обычно  полгода у мамы, полгода у отца. Потом мама умерла, и отец хотел, чтобы я навсегда переехал в его страну, но я отказался. Я решил получить европейское образование. Отец примирился с моим решением.  «Делай, как считаешь нужным, - сказал он мне, - но знай, что у тебя всегда есть родина и семья, которая тебя любит, Искандар».
- Что-что? – не поняла она.
- Мама назвала меня  Александром, а на Востоке этому имени соответствует имя Искандар. Так меня называют в стране моего отца.
     «Вот откуда это прозвище – Сканди», - догадалась Вероника.
- Теперь давайте о драгоценных камнях. И вашем соблазнении, - потребовала она.
- Сначала вторую букву вашего имени.
- Ах, да. Ну, что ж... Вторая – и последняя – буква моего имени – «а».
- О! Как необычно! – воскликнул он, заставив ее рассмеяться. – Но это уже облегчает задачу... Быть может, Вивиана?
- Нет.
- Валентина? Вайнона?
- Опять нет.
- Верена? Вельда? Вильма?
- Увы.
- Хм. Неужели  это что-то  труднопроизносимое, вроде Вильфрида или Вильгельмина?
- Моя мама не была настолько жестока ко мне, уверяю вас, - рассмеялась Вероника.
     Он поскреб в затылке и, наконец, признался:
- Я не знаю. Мне больше ничего не приходит в голову.
- Сдаетесь?
- Да, - неохотно промолвил он.
- В таком случае, с вас следующий рассказ, - потребовала она.
- Черт возьми! Я чувствую себя какой-то Шахерезадой! Ни с одной женщиной я еще так много не говорил, тем более  о самом себе.
- Вам это не нравится? – осведомилась она. Он покачал головой:
- Я не привык откровенничать. Это женщины обычно  любят поболтать, а уж поговорить о себе – это самое милое для них занятие. Но для меня это в новинку. Вы знаете обо мне уже почти все... а для меня вы остаетесь таинственной незнакомкой.