Не знаю, чем бы могла помочь… Посочувствовать? Одних это сочувствие может оскорбить, кто-то примет его за насмешку, а для других, недавно ещё полных жизненной энергии и сил, чужие эмоции не имеют никакого значения. Помочь таким больным и их измученным родственникам могли бы государство и общественные организации. Как? Созданием специализированных учреждений: дедсадов, уютных пансионатов с надлежащим уходом, куда на какое-то время (например, командировки или вахты) можно было бы поместить ведущих «растительную жизнь» родственников… Моё сердце сжимается от боли при виде несчастных стариков и их не менее несчастных родных и близких. Я не знаю, как помочь… Но, желая привлечь внимание читателей к ставшей актуальной в последние годы проблеме болезни Альцгеймера, написала этот рассказ.
Автор
«В трагедиях… вызванных этим недугом, нет
правых и виноватых. Жертвами являются все…
ибо болезнь Альцгеймера…неизлечима…»
Из газет
На окраине тихого провинциального городка, в трёхкомнатной квартире на третьем этаже жили три поколения семьи Ивановых. Жили, не тужили, над своей счастливой «тройкой» посмеивались. Старшие, Владимир Петрович и Мария Ивановна, вышли на пенсию, но по мере сил занимались домашним хозяйством. Их сын Игорь работал мастером на машиностроительном заводе, невестка Тамара преподавала английский язык в школе, а любимая внучка Маришенька училась в колледже.
Умная, хорошенькая, весёлая девушка с детских лет увлекалась шитьём мягких игрушек и ежегодно участвовала в городских ярмарках ремёсел и народных промыслов. Родные гордились её успехами.
Скромные интеллигентные люди, Ивановы старались не вмешиваться ни в какие конфликты, ладили с соседями. Не сказать, что жили богато, но и не бедствовали. Летом усердно трудились на дачном участке, зимой катались на лыжах, в праздники хлебосольно принимали гостей. Выпивали, случалось – но в меру. Вечерами любили почаёвничать всей семьёй, поговорить душевно…
Но всему хорошему, впрочем, как и плохому, когда-то приходит конец. Плотный и крепкий, как гриб-боровик, Владимир Петрович – его в семьдесят с хвостиком стариком-то никто не считал – однажды вечером вдруг пожаловался на тяжесть в сердце, прилёг отдохнуть и не проснулся.
Убитая горем Мария Ивановна не находила себе места и из опрятной пожилой женщины на глазах превращалась в сгорбленную, мелочно-суетливую старуху. Сын, невестка, внучка тоже переживали, но у них были работа, учёба, друзья. Они продолжали жить, словно ничего и не случилось…
А Марии Ивановне иногда казалось, что кто-то злой и коварный, издеваясь, распилил её душу на две половинки и одну за ненадобностью выбросил… Женщина стала обидчивой и капризной, частенько запиралась в своей комнате и часами «висела» на телефоне, жалуясь подругам на горькую долю. Попытки родных как-то растормошить её страдалица пресекала на корню. Но желающих слушать о бедах-невзгодах с каждым днём становилось всё меньше…
Год показался вечностью. Чёрные платья и платки, горестные вздохи, теплящиеся день и ночь лампады…Соблюдение всех постов, полный отказ от телепередач… Но помянув, как положено, супруга и заказав в церкви сорокоуст, Мария Ивановна вдруг сменила траурные одежды на более яркие, пёстрые не по годам. Она стала чаще выходить из дома, подолгу сидела с другими пенсионерками на лавочке у подъезда. Раньше эти «бабьи посиделки» считала пустой тратой времени.
Родственникам надо бы радоваться, но… Но теперь все удачи и горести семьи Ивановых вдруг оказались в центре внимания дворовой общественности. И Игорь, и Тамара не раз перехватывали любопытные, всезнающие взгляды ближних и дальних соседей. Ощущать себя бактериями под линзой микроскопа было неприятно. И обидно. Игорь пробовал разговаривать с матерью, но Мария Ивановна так искренне возмущалась и бурно рыдала, что её оставили в покое.
Первой жертвой бабушкиной несдержанности стала Маришка, восторженно рассказавшая родным о замечательных лекциях молодого преподавателя экономики. Бабушка кое-что домыслила, добавила от себя пару «изюминок» и поведала приятельницам по лавочке красивую историю любви – местного учёного светила и лапочки-внучки… Разговоров хватило не на один день. Потрясающая новость вскоре дошла до колледжа, «доброжелатели» ведь всегда найдутся. Жена преподавателя оказалась ревнивицей. Сгорающей от стыда Марине пришлось убеждать рассерженную женщину, что ни о каких любовных отношениях не могло быть и речи, студентка восхищалась лишь профессиональным мастерством педагога.
С этого дня то, что не должно было дойти до чужих ушей, мать, отец и дочь обсуждали или в отсутствие бабушки, или при закрытых дверях своей комнаты.
Уязвлённая Мария Ивановна пробовала устраивать скандалы, но родные упорно молчали – или отделывались шутками. А пожилой женщине так хотелось настоящего, полноценного общения! Чтобы были как раньше, при Владимире Петровиче, душевные разговоры за вечерним чаем… Мария Ивановна не понимала, что же могло измениться, почему не следует рассказывать соседям и знакомым о замечательных событиях, происходящих в семье: Игорь стал начальником смены, Маришка закончила колледж, устроилась в благополучную надёжную фирму, поступила в институт на заочное отделение. У неё появился молодой человек, умный и со средствами…Тамару признали лучшим учителем города и наградили дипломом, а кое-кто из коллег позавидовал…Разве это тайны? Пусть все знают и порадуются за Ивановых: молодцы, не лыком шиты. А они…
Обиженная бабушка уединялась в своей комнате и подолгу перелистывала толстые старые фотоальбомы в дермантиновых обложках, целовала пожелтевшие снимки, прижимала к сердцу, бормотала под нос: «Володя, Володя»…
– Знаешь, Игорёк, кажется, у матери «крыша поехала», – посетовала как-то Тамара, и её плечи уныло поникли.
Полынная горечь сказанного ошеломила супруга. Он пришёл с работы злой и голодный, а слова жены не прибавили настроения. Более того – подтвердили худшие опасения. Игорь не раз отмечал странности в поведении матери, но не желал признаваться в этом даже самому себе. Поэтому возразил:
– Глупости! Обычный склероз. Мы с тобою спички, соль, лаврушку покупать забываем, а моложе её – и намного… До таких лет доживём, может, хуже будем…
Марии Ивановны дома не было. Дрожащим от возмущения голосом Тамара поведала супругу о сегодняшнем, вопиющем, по её мнению, происшествии. Накануне где-то на распродаже свекровь приобрела ярко-розовые пушистые тапочки с белыми заячьими ушками, детские тапочки, и долго убеждала внучку и невестку, что покупка очень понравилась Володе.
– Какому Володе? – удивилась Маришка.
– Какому-какому! Деду твоему! Он мне сам велел розовенькое носить. Вчера так и сказал! – прикрикнула бабушка и для убедительности топнула ногой. Мать с дочкой переглянулись, пожали плечами: при жизни Владимир Петрович терпеть не мог розовый цвет. Не беда, очередной бабушкин каприз… Утром Мария Ивановна перевернула квартиру вверх дном, разыскивая замечательную покупку, но так ничего и не нашла. Разобиделась на весь белый свет, расплакалась, заперлась в своей комнате.
По четвергам после обеда у Тамары «окно» в четыре урока. Обычно женщина уходила домой, благо, недалеко, минут десять прогулочным шагом. Ещё на лестничной площадке она почувствовала тошнотворный запах протухшего мяса, а в прихожей стояла невыносимая вонь. Источник «духовитости» обнаружился сразу. На полке для обуви вольготно расположился пакет котлетного фарша, который Мария Ивановна тоже искала. Весна была ранней и тёплой, а топили по-зимнему… Запашок едва ощущался и утром, но Тамара торопилась на работу…
Прибежавшая на обед Маришка вскоре нашла и тапочки – в морозильнике. Добродушно посмеиваясь, принесла их бабушке. Ярость пожилой женщины не имела предела: это не она подложила фарш, а сама Тамара! Или Маришка…
– Да-да, Маришка! Володя сказал, ей понравились тапочки, вот она и спрятала их! Шарфик розовенький у меня стащила. И ещё – вышитую салфеточку, с розочками… Мама, покойница, вышивала…Не думала я, что в нашей семье воровка вырастет!
Бабушка презрительно посмотрела в сторону внучки и брезгливо поджала губы. В глазах девушки выступили слёзы обиды. Ещё никто и никогда не называл её воровкой…
– Что ты, бабушка, у меня нога на три размера больше твоей. Как бы я их носить стала! – охрипшим вдруг голосом возразила Маришка и, доедая на ходу бутерброд, хлопнула дверью.
Но вскоре, вся в слезах, возвратилась домой: содержимое новой модной сумочки было перепачкано испорченным фаршем. Эту картину видели – и «насладились ароматом» – сотрудники и несколько клиентов фирмы, где работала девушка…Бабушка знала, что делала. У Маришки было редкое и неизлечимое заболевание, она не ощущала многие резкие запахи. Совсем.
Тамара утешала дочь, гладила, как в детстве, по головке, пока девушка не уснула, потом отмывала злополучную сумочку. По дороге на работу женщина принюхивалась к своей ладошке, моющие средства лишь притупили «аромат». А Мария Ивановна с победным видом ходила по комнатам и напевала про калитку и тёмно-вишнёвую шаль…
Пришлось Игорю признаться жене, что странности матери для него не новость. Иногда, прибегая на обед, он вынужден был проветривать кухню и комнаты: Мария Ивановна забывала выключить газ. И оплатил ремонт соседям со второго этажа, когда пожилая женщина устроила небольшое наводнение в ванной. Откуда деньги? На новую лодку копил…
На семейном совете супруги решили, что уходя из дома, нужно перекрывать и газ, и воду, а вентили убирать с глаз долой. Бабушка голодной не останется, в середине дня дома кто-то бывает. А чай для неё можно оставить в термосе.
Обиженная «предательством» сына и снохи Мария Ивановна горько жаловалась подружкам по лавочке на неблагодарных детей. Те понимающе и в такт качали головами: эх, молодёжь…
Снова по дому поползли слухи. Одни жители осуждали молодых Ивановых за чёрствость и издевательство над пожилым человеком, другие сочувственно вздыхали. Кто-то из сердобольных соседей посоветовал Игорю показать мать психиатру. Мужчина понимал: так и следовало бы поступить, но… Он был сильно привязан к родителям, от мысли, что мать признают невменяемой, ему становилось плохо.
«Чудачества» пожилой женщины множились с каждым днём, нужно было что-то делать… Срочно. Пойти на приём к специалистам Мария Ивановна упорно отказывалась: это не у неё с мозгами проблемы, а у Тамары с Игорем, и особенно у Маришки! Негодная девчонка постоянно включает свою дурацкую «попсу» и пляшет под неё, а Володя не переносит громких звуков и не желает больше приходить домой. Квартиру, между прочим, зарабатывал он – Володя.
Аргумент был убийственным, родственники растерялись. На утро встревоженная Тамара тайно от супруга побежала в психоневрологический диспансер, расплакалась там в кабинете врача, рассказывая о своей беде. Её внимательно выслушали, пообещали зайти и посмотреть бабушку. На следующий же день под видом друга Игоря доктор пришёл к ним домой. И вечером Тамара подмешала в пищу свекрови рекомендованные лекарства. Через несколько дней поведение Марии Ивановны изменилось, агрессивность постепенно исчезала, зато возникло страстное желание навести порядок в квартире. Среди кучи ненужных вещей в своём шкафу пожилая женщина обнаружила и шарфик, и салфетку, и ещё множество вещей, в пропаже которых она обвиняла близких.
Но появилось новое «чудачество»: старушка всюду искала умершего мужа, звала его, подолгу стояла у зеркала, разговаривая со своим отражением: «Володя, Володя»… На улицу теперь она почти не выходила, но неприкаянно бродила по подъезду – с первого по пятый этаж – стучала кулачком в двери соседей, а когда открывали, вежливо спрашивала:
– Здравствуйте. Володя у вас? Позовите его, пожалуйста, кушать пора. Володя, Володя, где ты? Идём домой! Я такой вкусный ужин приготовила!
Навязчивая посетительница понравилась не всем. Однажды к Ивановым пожаловал участковый. Матюгаясь себе под нос, Игорь поменял замки у входной двери. Ключей у Марии Ивановны больше не было. Целый день она бесцельно ходила взад-вперёд по квартире, не зная, чем себя занять. В туалете её осенило: она же умеет рисовать! А когда-то неплохо лепила из глины фигурки животных… Содержимое унитаза могло эту глину заменить…
Маришка и пришедшие к ней в гости парень и две подружки творения старушки не оценили, подняли такой визг, что пожилая женщина закрыла уши руками и поспешила скрыться в уютной безопасности своей комнаты.
Вечером Игорь впервые накричал на мать. Обозвал нехорошими словами. Тамара сидела в комнате горько рыдающей дочери, вновь и вновь слушала рассказ о происшедшем, удручённо кивала головой. Сердце женщины болезненно сжималось от предчувствия неминуемой беды. Особенно после Маришкиных слов:
– Мама, я начинаю ненавидеть бабушку… Понимаю, она больна, но ничего не могу с собою поделать…
Не так-то просто пристроить пожилого человека на лечение в больницу, Тамаре помогла бывшая ученица, ныне уважаемый врач-невропатолог: положила престарелую больную в своё отделение. Ивановы не пожалели денег, Марию Ивановну «прокололи» по всей программе.
Старушка притихла, стала чаще улыбаться, у неё случались часы – и дни – просветления. Иногда она сетовала:
– Чудной я стала… Сама не знаю, что делаю… Будто бы не живу, а сплю с открытыми глазами. И Володя мне постоянно снится…
Осень и зиму худо-бедно, но пережили. Весной машиностроительный завод, где работал Игорь, получил срочный оборонный заказ. Начался аврал. Люди работали по двенадцать часов в сутки и не жаловались – всем хотелось заработать побольше. Игорь приходил домой поздним вечером, ужинал и без сил валился на диван. Сердобольная Тамара старалась лишний раз не тревожить супруга, семейные проблемы решала одна, в меру своих сил и возможностей.
Неприятности возникли у Маришки. Парень, с которым она встречалась больше года, вдруг собрался жениться на её же подружке. А девушке с издёвкой заявил, что для будущих детей он ищет мать с хорошей генетикой. Маришка птицей-подранком металась по квартире. И любимый, и подруга… За что? За что?!
Тамара, как могла, старалась поддержать дочь, уверяла её, что подлый предатель не раз ещё пожалеет о своих словах, болезни ведь никого не щадят. Настаивала, чтобы дочка ушла из фирмы: и соперница, и бывший возлюбленный работали там же. Но хозяйка не захотела потерять старательную сотрудницу и, немного подумав, с повышением перевела девушку в недавно открывшийся филиал. От дома подальше, зато зарплата больше. На новом месте Маришка быстро освоилась и нашла друзей. Не зря говорят: с глаз долой – из сердца вон.
Тамара радовалась. Но вскоре трудности появились и у неё. Приближались выпускные экзамены, один «образцово-показательный» открытый урок следовал за другим, комиссия за комиссией. Надо было готовиться, придумывать что-то новенькое. Писать отчёты. Подтверждать звание лучшей. На подготовку требовалось время. Женщина увлеклась и ослабила бдительность: как-то, возвратившись из магазина с тяжелыми сумками, газетами и письмом от коллеги из соседнего города, сразу прошла на кухню, а входную дверь запереть забыла.
Мария Ивановна тут же воспользовалась этим, улизнула на улицу в чём была. Май выдался холодным и дождливым. Бабушка в запачканном фекалиями халате и грязных розовых тапочках на босу ногу бездумно брела среди толпы одетых в тёплые куртки людей. На центральной улице её задержала милиция. Но до этого странная бабушка случайно попала в объектив оператора местного телевидения и стала героиней вечерних новостей.
– Зачем, зачем ты нас позоришь?! – покрасневший от гнева сын глыбой навис над хрупкой, высохшей старушкой. Та в ответ лишь заплакала, закрыла лицо руками и со злобой прошипела:
– Вы гадкие, гадкие! Это из-за вас Володя не приходит ко мне! Володя, Володя, не уходи!
Врач выписал новые лекарства. На какое-то время Мария Ивановна притихла. Учебный год закончился, отгремели выпускные балы, теперь Тамара находилась дома постоянно. Общение со свекровью не прошло даром, всё чаще женщину мучили головные боли, а давление зашкаливало за двести. Друзья и знакомые тактично намекали, что превратившуюся в растение Марию Ивановну неплохо бы отправить в специальное учреждение. На время. Месяца на два или три…Или на полгода…Уставшая от грязи и вони Тамара начала задумываться об этом.
Но Игорь был категорически против:
– Она моя мать! Подлость сделать недолго, как я потом буду жить? Избавиться от собственной матери! Какими глазами мне смотреть в лица знакомых?
– Папа, на Западе существует множество различных больниц и пансионатов, где за больными и стариками присматривают врачи. Раза два в неделю родственники приезжают с визитами – и все довольны. Никто никого не осуждает, даже наоборот…
– Это их жизнь, Маришка, а мы – русские люди. В Бога верим… Скажи, ты бы меня смогла в индом отправить?
– Уйду я от вас, сил моих больше нет… Куда? Да куда угодно! Хочу жить по-человечески, папа, музыку слушать, друзей к себе приглашать… Квартиру где-нибудь сниму… Деньги? Подработку возьму, полы в нашем офисе мыть буду… Двор подметать – что угодно, только бы не видеть это… Устала жить в аду!
Марию Ивановну пробовали запирать в её же комнате. Старушка развлекалась: «музыкально» колотила ложкой по батареям. Особенно ночами. Рассерженные соседи снова вызвали участкового. Дверь пришлось открыть.
Зато замок в дверь своей комнаты врезала Маришка: бабушка проявила нездоровый интерес к вещам внучки. То колечко стащит, то помаду… Девушка спешно подыскивала квартиру. Но это оказалось делом долгим и хлопотным. А события развивались стремительно.
У Тамары болела голова, болела невыносимо. Женщина горстями глотала таблетки – не помогло. Пришлось вызывать скорую. После укола, с радостью ощущая, как мучительная боль покидает тело, женщина расслабилась и задремала. Её разбудила соседка. Возвращаясь из магазина, она заметила приоткрытую дверь квартиры Ивановых и заподозрила неладное.
Марии Ивановны дома не оказалось. Тамара хорошо помнила: она запирала двери за медиками. Но забыла спрятать ключи. Встревоженные женщины бросились на поиски беглянки и вскоре нашли её в ближайшем сквере. Полуодетая старушка крепко обнимала высокую, толстоствольную берёзу, гладила, целовала её. И с благостной улыбкой на лице шептала:
– Володя, Володя… Я тебя никуда больше не отпущу…
Пока визжащую бабушку отдирали от дерева, пока вели домой, пока впихивали в неё лекарство, прошло какое-то время. Игорь пошёл на радикальные меры: приковал мать к кровати. Собачьей цепью. Чтобы больше не убегала, не натворила новых бед. Старушка не скучала, целыми днями лежала в постели или сидела, обложившись подушками, и беседовала с умершим супругом.
Воскресным августовским утром, солнечным и тёплым, Игорь и Тамара завтракали на кухне, обсуждая, не стоит ли им продать дачу. За последние два года совсем её забросили, даже на шашлыки выбираться не получается. А земля, она любит ласку и заботу…
Стук и скрежет, донёсшиеся из комнаты Марии Ивановны, насторожили супругов. Они, не сговариваясь, бросились туда. В голове не укладывалось, как маленькая, сухонькая старушка смогла разорвать крепкую железную цепь. Но она сделала это. И теперь, поджав под себя ноги, сидела на подоконнике. Увидела ненавистных мучителей-домочадцев, замахала руками, скривила рот в негодующем крике:
– Прочь! Прочь! Не подходите! Володя, Володя, подожди! Я иду к тебе, Володя! Я иду!
С резвостью необычайной Мария Ивановна вскочила на ноги и, разбив стекло остатком цепи, решительно шагнула вниз. Опешившие супруги бросились к окну. Безжизненное маленькое тело на фоне ярко-зелёного газона казалось выброшенным кем-то испорченным манекеном. А вокруг быстро собиралась толпа любопытно-галдящих зевак. Игорь вдруг глухо вскрикнул, схватился за грудь и, корчась от боли, сполз на пол.
«Скорые» с воем умчались прочь, старушки на лавочке судачили о том, что бабушка-лихачка оказалась живучей, отделалась сотрясением мозга да переломами. А сына увезли с обширным инфарктом, и как скоро он выкарабкается, никто не знает…
– О-хо-хо…Грехи наши… – вздыхали старушки и грустно качали головами.
…Тамара долго стояла у окна, невидяще смотрела в прозрачную, чуть розовеющую голубизну высокого неба и молила Бога, чтобы муж выжил и оправился от тяжелой болезни, чтобы у дочки жизнь сложилась счастливо… Чтобы Мария Ивановна обрела, наконец, душевный покой… Чтобы и ей, Тамаре, Господь послал бы немножко радости…
Лучи заходящего солнца ласково коснулись лица измученной женщины, словно обещая, что всё хорошее ещё впереди.