(Отрывок из повести «В Стране далёкой»).
Наступивший первый июльский день тысяча девятьсот семидесятого года, был обыкновенным, рядовым днём моей жизни. Никаких особенных планов в этот день у меня не было. Младшие братья Дмитрий и Андрей, ушли к друзьям, а потому мне одному пришлось накачать воду в бочки, стоящие на огороде для полива зелени: моркови, огурцов и капусты. Из квартиры, от насоса, стоящего на кухне, мы протягивали шланг на огород, и накачивали в них воду
Я накачал воду в бочки и в ванну, затем, помог матери полить грядки с зеленью. После этого, пошёл в квартиру, чтобы почитать недавно взятые в сельской библиотеке книги. Я мог в спокойной обстановке предаться своему любимому занятию. Когда я пришёл в свою детскую комнату, то перед письменным столом поставил стул, а сам сел на кровать и опёрся спиной о перегородку, разделяющую детскую комнату от комнаты родителей, и стал читать один из томов Оноре де Бальзака.
Иногда, во время чтения, смотрел в окно детской комнаты. Перед её окном, росла яблоня – дичка, которую посадили в садике шесть лет тому назад. Из окна комнаты, виднелась дорога, за ней, находился дом наших соседей Пестеревых. Их дом был высоким, построенным из толстых добротных брёвен. Два небольших окна дома, выкрашенные в зелёный цвет, и резные ставни, окрашенные так же в зелёный цвет, весело смотрели на улицу. Возле ворот дома находилась скамейка, на которой всегда любил сидеть дядя Лёша, дед моего лучшего друга Сашки Пестерева.
На правом столбе калитки забора, окрашенной в зелёный цвет, краснела пятиконечная звезда, вырезанная из фанеры. Точно такие же пятиконечные звёзды украшали калитки заборов перед домами бывших фронтовиков и инвалидов Великой Отечественной войны. Такая же пятиконечная звезда, как на калитке, у дома Пестеревых, украшала калитку забора, у нашего дома. С самых ранних лет, мы, дети, хорошо знали о том: если, на калитке ворот, перед домом, или на самом доме, на видном месте, укреплена пятиконечная звезда - значит, в этом доме живёт человек, который является ветераном, или инвалидом прошедшей Великой Отечественной войны.
Иногда, мой отец, бывший участник прошедшей войны, подходил к окну комнаты, смотрел на дом Пестеревых и говорил: – Не забывают нас, фронтовиков! Звёзды, вон, на воротах прибивают, чтобы люди помнили о том, что в этом доме живёт человек, который воевал за Родину!
Давно привычная для меня картина представала взору и в этот раз. Дядя Лёша Пестерев, дед моего самого лучшего друга, сидел на лавочке, и смотрел перед собою. Иногда, он поворачивал голову в правую сторону, когда по железной дороге проходили поезда. После того, как они проходили, и умолкали стуки колёс вагонов, проходящих поездов, на стыках рельс, он снова погружался в свои раздумья.
" Интересно, о чём же сейчас дядя Лёша думает?", – задал я себе вопрос, когда посмотрел в окно своей детской комнаты и увидел его, сидящим на лавочке, перед своим домом. Выражение его лица в это время было каким-то серьёзным и очень строгим. Наверное, от того, что увиденные картины были для меня привычными, то они подействовали на меня успокаивающим образом и я с удовольствием погрузился в чтение: стал читать роман «Блеск и нищета куртизанок». Погрузившись, в чтение довольно интересного романа классика французской литературы, не заметил как пролетел целый час времени.
Чтение требовало не только напряжённой умственной работы, но так же и некоторого физического напряжения. Неизвестно, почему, мне захотелось полежать в кровати и подумать о том, что волновало меня в настоящее время. После принятого решения, отложил книгу в сторону и прилёг на кровать. Я даже не заметил того, как уснул крепким сном. Неизвестно, как долго спал бы, если бы сквозь свой сон не услышал, что кто-то вошёл в дом. Сон мой был достаточно крепким, но сквозь сон я уже знал о том, что в квартиру вошла мать со своей сестрой. Младшая сестра матери,тётя Пана Житова, со своей семьёй жила на соседней улице «Сосновой». Их семья состояла из шести человек: тёти Паны, её мужа дяди Вани, и четырёх их дочерей.
В настоящее время, тётя Пана с матерью сидели за кухонным столом, пили чай и разговаривали. Я уже знал,что она сидит на стуле, за столом. Напротив неё – большое кухонное окно. Мать сидит рядом, с правой стороны от неё. Матери моей было уже пятьдесят лет, тёте Пане всего лишь сорок лет. В своё время, моей матери пришлось помогать растить, и воспитывать нашей бабушке не только тётю Пану, но и ещё двух младших братьев – дядю Гришу и дядю Толю. Тётя Пана, и моя мать, были внешне очень похожи друг на друга. В нашем посёлке их очень часто путали между собой, когда ошибались, принимая одну за другую.
Сон мой потихоньку «отступал» от меня, потому что тема разговора, которую вели между собой тётя Пана и мать, была для меня очень интересной. Я стал прислушиваться к их разговору и услышал: – Я, сегодня, как всегда, в половине пятого утра встала, – говорила тётя Пана матери, – по быстренькому умыла лицо под умывальником, почистила зубы, причесалась и пошла, готовить завтрак Ивану. Когда всё было уже готово, начала будить его на работу: – Ваня, - говорю ему, – вставай, тебе на работу пора собираться. Он проснулся, сходил во двор, затем пришёл домой, умыл лицо под умывальником, почистил зубы и сел завтракать. Смотрю я на него, а лицо у него снова мрачнее тучи.
– Что-то случилось, – с тревогой в голосе спросила мать свою сестру. – Да ничего особого не случилось! – успокоила её тётя Пана. – Он же в последнее время всё переживает за то, что нам скоро переезжать в посёлок Веселовский. Там для нас строят большой кирпичный дом. Он переживает: - Жалко уезжать отсюда! Квартира здесь у нас всё-таки хорошая! Сколько сил ему пришлось приложить, чтобы построить стайки для скота, навесы для дров, баньку. – Уезжать надо, – говорит он мне, – строили, всё строили здесь, обживались, а теперь всё бросай и уезжай отсюда. Только к людям привыкли, и вот уезжать приходится! Жалко всё бросать! – вздыхает он.
– Да ладно, чего уж тебе, Ваня, – успокаиваю его, – куда же нам деться от этой жизни? Её, жизнь – нужно ведь переживать! Тебе до пенсии вот надо дорабатывать! Девчонок надо на ноги ставить, им же учиться нужно! Он вздыхает: – Знаю, – говорит мне, – знаю! Всё равно ведь жалко всё бросать-то!
– Да! – вздохнула мать, выслушав тётю Пану. – Конечно же, жалко бросать всё! Таким трудом нажито, и бросать! Нам без вас теперь скучно будет жить! Живём-то мы здесь, в деревне, как одна семья! Если нам нужно что-то помочь, то вы к нам бежите, если вам нужна помощь – мы к вам бежим! К кому же теперь в гости будет ходить мой Павел? Помню, получу за него деньги в конторе, пойду в магазин, куплю продуктов и возьму ему бутылочку водки. Вечером, он приезжает с работы из лесу, помоет руки, лицо под умывальником, а я ему говорю: – Отец, щи на столе, чай налила тебе. Садись, ужинай! Он меня спрашивает: – Ты бутылочку водки взяла? Я ему: – конечно взяла! Он одевается и говорит мне: – Давай мне её, я в гости к Ивану и Пане пойду! Ему не выпить хочется, это я знаю! Ему по душам, о жизни, хочется с вами поговорить!
- Да! – согласилась с матерью тётя Пана. – Никто к нам не приходил и не приходит в гости так, как приходит к нам Павел. Он приходит к нам, сразу подходит к столу, достаёт из кармана бутылочку. – Пана, – говорит он мне, – а где Иван? Я ему: – Он в комнате отдыхает. – Тогда буди его, скажи, что я пришёл в гости к вам! Я иду в комнату, будить Ивана, а Иван уже встал и идёт на кухню с улыбкой на лице. Кому же теперь он будет так радоваться, когда мы уедем в Веселовский?
После своих слов, тётя Пана задумалась, и в квартире наступило молчание. Молчала тётя Пана. Молчала и мать. " И кто только придумал эти встречи и расставания?" – думал я, пока они молчали: – Пана, давай я тебе стакан чая ещё налью, – предложила ей мать.
– А может мне хватит, – стала неуверенно отказываться от чая тётя Пана. Но пришла то она к нам в гости не ради того, что бы попить чай с матерью, своею сестрой, а поговорить с ней о жизни, поговорить о том, что наболело у неё на душе. Душа человеческая, по-настоящему раскрывается только тогда, когда тебе рады. Стакан чая или чашка чая на столе у людей, к которым приходишь в гости – не просто чай, но это, прежде всего как приглашение к разговору по душам. – Наливай чай, – согласилась тётя Пана, после некоторого раздумья и продолжала говорить: – Иду я к вам в гости, прошла почту, и возле колодца встретилась с Алексеем Михайловичем. Шагает он в гости к Рае. Шагает слишком тяжело! Лицо у него какое-то нездоровое, да и смотрит он теперь не так, как прежде.
– Да что же ты, Пана, хочешь, – вступила в разговор мать. – Годы-то, они, ведь берут своё! Алексею Михайловичу, почитай уже шестьдесят пять годков «стукнуло». С войны, он вернулся весь израненный. У него обе ноги сломаны. На левой ноге- коленная чашечка вдребезги разбита. Его же на войне контузило, изранило всего. Станина пушки, когда в неё попал снаряд, подпрыгнула, и упала ему прямо на ноги. Вот и посуди, девка, как он с той поры живёт? Сколько в госпиталях пролежал после контузии? Ему, после того, как он вышел из госпиталя, снова, как маленькому ребёнку, пришлось учиться ходить по земле. Мы с тобою, Пана, вырастили своих детей и знаем, как они начинают ходить. Когда ребёнок начинает ходить, то он ещё неуверенно стоит своими ногами на земле. Он неуверенно передвигает свои ноги по земле, когда учится ходить. Мы тогда говорим:- Ребёнок начинает шагать. Так вот, Алексей Михайлович, после того, как выписался из госпиталя, шагает по земле. Все здоровые люди ходят по ней. Он по ней – шагает! Чашечка на левой его ноге раздробленная, а потому ему очень тяжело ходить, он, левой рукой придерживает её при ходьбе. Когда он так идет, то я всегда говорю, что он "шагает". Тяжело ему шагать по земле? Кто бы только знал об этом! Ему же, после войны, надо было вырастить всех своих детей. Поставить их на ноги. Ему нужно было работать, как всем нормальным, здоровым людям, а он - инвалид! Все здоровые люди ходят по земле, а он, шагает по ней! Ему, после войны, нужно было поднимать на ноги своих детей. Для этого нужно было работать. Как же тяжело ему приходится жить после того, как его контузило на войне?
– Не говори, Аня, – согласилась тётя Пана. – Жалко мне его! Вот ты, уже десять лет живёшь рядом с ними, ты знаешь всех его дочерей. Внук его Сашка, дружил с твоим Юркой. Да и Генку – его единственного сына, ты хорошо знала!
– Как же не знала! – подтвердила её слова мать. – Он же, почитай, на моих глазах вырос.
– Как же получилось так, что Генка, из-за какой-то молодой девчонки сунул свою голову в петлю? – рассуждала тётя Пана. Какой он был красивый, и здоровый парень! Успел только отслужить в армии! Ему бы жить да жить, а он что над собой сделал? Он же, в тот момент, когда задумал решить себя жизни, о родителях своих не подумал!
– Ох, горюшко-то какое, – вступила в разговор мать. – Не говори, Пана! И как Алексей Михайлович с тётей Пашей пережили такое горе – я просто ума не приложу! Сам-то Алексей Михайлович сильно изменился с той поры. Ещё бы! Не дай Бог пережить такое горе никому! Целый месяц он не выходил на улицу – всё переживал! Как же он Генку любил! Ведь он в их семье был единственным парнем, а он взял да и сунул свою голову в петлю! Да и тётя Паша, его жена, сильно переживает с той поры! Очень часто она стала болеть. Я её в последнее время давно не вижу. Может быть, она снова болеет? Месяц прошёл после того, как они похоронили Генку. Как-то вечером Алексей Михайлович приходит к нам в гости на «огонёк». Я в тот вечер, как всегда, кручусь на кухне, готовлю ужин. Слышу, во дворе стукнула калитка. Я в кухонное окошко посмотрела, и увидела, как Алексей Михайлович вошёл в наш двор. Через минуту слышу, дверь в сенях стукнула, потом слышу стук во входную дверь: Тук-тук! Я отвечаю: – Да-да – входите! Дверь открылась, и в квартиру вошёл Алексей Михайлович. Поздоровался он со мной, а потом спрашивает меня: – Павел дома? Я ему отвечаю: – Конечно дома! Он сейчас отдыхает.
Алексей Михайлович прошёл к кухонному столу, и поставил на стол бутылку водки. Потом говорит мне: – Я пришёл к вам на «огонёк», давно уж я не был у вас в гостях! Только он проговорил это, как из комнаты выходит Павел. Поздоровался он с Алексеем Михайловичем и говорит ему: – Я, Михайлович, к тебе давно собирался в гости придти, да вот всё не получалось как-то!
Смотрю я на него, а он даже помолодел, когда увидел Алексея Михайловича. Для них же, фронтовиков, придти в гости на «огонёк» друг к другу – тоже самое, как сходить в церковь, помолиться Богу, и покаяться в своих грехах перед ним!
После войны, в сорок шестом году, когда мы с ним сошлись, и стали жить, то я поначалу не знала такого выражения – придти на «огонёк». Вернее сказать, знать-то знала эти слова, но только такого понятия, какое влаживали в эти слова фронтовики, – не знала. До войны такого понятия-то не было. Я узнала об этом только после того, как мы стали жить с ним. Павла демобелизовали из армии сразу же, как закончилась война с Японией.
– Да, Аня, я хорошо помню то время, когда вы стали жить с Пашей в сорок шестом году. Ему пришлось воевать не только с немцами, но и с японцами так же! Досталась же ему, бедному, это война! Он с войны пришёл весь израненый, на нём живого места не было! Помню, он пальцы-то на своих руках тогда вообще не мог сжимать : они, у него были, как деревянные. Они же у него, на обеих руках, все до единого прострелены!
– Не говори, Пана! – согласилась с ней мать.
– Я хорошо помню, Аня, как в сорок шестом году, мы выехали из Чикоя, – вспоминала тётя Пана.– Мама наша, Царствие ей Небесное, никак не хотела уезжать оттуда! В сорок втором году, тятю похоронили там! У неё «на руках» остались: я, Гриша и Толя. Мы тогда совсем маленькие были. Павел говорит ей: – Давай, мать, собирайтесь, да и будем все переезжать в Сосновку. Мы с Аней будем работать в лестранхозе, будем помогать тебе растить ребятишек! Мама печалится: – Куда же я с этой оравой поеду на чужую сторонушку? Что же я там буду делать-то? Паша ей в ответ: – Ты, мать, не беспокойся, мы тебе поможем. Ребятишкам надо учиться, им надо получить образование , а там будет такая возможность. Рядом с посёлком проходит железная дорога. В посёлке есть школа. Если надо, то ребятишки будут ездить учиться в район. От Сосновки до района – километров двадцать. Мама подумала – подумала, да и согласилась с ним! А ведь мы, Аня, смогли не только сами выжить, но и лестранхоз поставили «на ноги». Если честно сказать, то сделали это фронтовики, которые стали работать.
Казалось бы, какой работник из фронтовика, который только что вернулся с войны? Он, бедный, весь израненый, ему нужно лечиться, да лечиться, а он должен работать! Но он работает не только сам, но ещё и помогает это делать другим людям, кто рядом с ним!
Я уже в то время стала постарше, приглядываюсь к людям, и поняла, что фронтовики – это не просто обыкновеные люди, но прежде всего, они солдаты – победители! Они, и в мирной жизни остались такими же солдатами – победителями! Им, для того, чтобы работать, как всем здоровым людям нужно было побеждать свои болячки, свои раны! Раны, которые они получили на войне – болят! И кто скажет, как им «доставалась» эта работа?
– Твоя правда, Пана! – согласилась мать. – Ведь всё так и было на самом деле, как ты говоришь! Помню, Паша из лесу приезжает, а я говорю ему: – Давай отец, умывайся, ужинать будем. Он мне в ответ: – Какой ужин! У меня пальцы на руках не гнутся, после работы! Я сделаю ему отвар из трав и говорю: – Подержи руки в миске с отваром – тебе сразу же полегчает. Слава Богу! Меня добрые люди научили, какие травы надо для такого отвара! Он подержит руки в отваре, ему станет легче, и лишь только потом он начинает ужинать. Вот ведь как дело было-то!
Как-то на сплаву леса работала я с Надей Ивановой, с женой дяди Кеши Иванова. Дядя Кеша – её муж, с войны вернулся без ног! Надя мне говорит: – Тебе, Аня, хорошо! Твой мужик с войны вернулся живой-здоровый! Ничего не стала я ей тогда говорить! Подумала я про себя: " Да кто же из фронтовиков с войны вернулся живой-здоровый?" Мало кого война пощадила! Если бы ты знала о том, что у Павла на теле «живого места» нету, то не говорила бы таких слов! А если бы ты увидела бы, как он умывается, а под умывальником и под тазом остаётся целая лужа воды, то ты подумала бы прежде, чем говорить такие слова. Он, Павел, не может даже согнуть ладони рук, когда умывается. Если его в нашем посёлке считают здоровым, то не знают ничего о том, как ему достаётся это здоровье! И в самом деле, фронтовики и инвалиды войны в мирной жизни – всё те же солдаты-победители! Они до сих пор продолжают сражаться с той войной, с ранами, которые они «получили» от неё! Посмотри на Алексея Михайловича. Как ему приходится шагать по земле? А как Сергей Панов живёт? У него под сердцем до сих пор мелкие осколки, Их врачи так и не смогли удалить! Жить он будет, пока они не подойдут к сердцу, об этом мне сама Мария, его жена говорила! Но ведь все они фронтовики, инвалиды войны не упали духом! Они же ещё и нас, здоровых людей, научили, как правильно жить на белом свете.
– Всё, что ты говоришь, Аня, – чистая правда, – подтвердила слова своей сестры тётя Пана. – Я никогда не забуду того времени, как мы переехали в Сосновку и стали там жить. Первое время мы же жили все вместе: вы с Пашей, мама, Толя и Гриша, и я. Вам, с Пашей, через год только дали квартиру в Сосновке. Тогда в ней было поначалу домов двадцать – не больше. Помню, там тогда была большая лестранхозная контора, небольшой клуб, сельсовет, библиотека и баня. Электрический свет вырабатывал небольшой движок, который находился в небольшом домишке. Работала электростанция с пяти утра и до одиннадцати вечера. У нас у всех тогда были керосиновые лампы «летучая мышь». Когда свет выключали, то мы зажигали сразу же керосиновую лампу. Никогда я не забуду, Аня, тот день, когда к нам, первый раз, пришли в гости Халецкие дядя Петя с тётей Полей. Ты помнишь об этом, Аня? – Конечно помню, Пана, – согласилась мать со своей сестрой, – разве такое забудешь? Тогда, в тот день, в лестранхозе, рабочие первый раз получили получку! Вот они и пришли к нам. Время тогда было кажется часа два или три дня.
– Да, Аня, так оно и было, – согласилась тётя Пана. – Тогда тётя Поля одела своё новое платье, новый платок, новые сапоги! И дядя Петя тоже был празднично одет. У него, помню, сапоги блестели: так он их начистил кремом! Я смотрю на них, когда они зашли к нам в дом и поздоровались, и думаю: "А что сегодня за праздник такой, если они пришли к нам нарядные?" Когда они поздоровались с нами, то дядя Петя сказал: – Вот, пришли мы с Полей к вам на «огонёк»! Павел, в это время отдыхал в комнате. Как услышал он слово «огонёк», так сразу же и вышел из комнаты. Вышел он из неё, и говорит: – Петя, Поля, вы снимайте верхнюю одежду и проходите к столу. Мы с мамой, и, ты, Аня, сразу же давай, после его слов, ставить угощение на стол. Когда всё было выставлено на стол, то все уселись на свои места и стали обедать, и, конечно же стали выпивать. Дядя Петя с тётей Полей пришли с бутылочкой водки, да и у нас тоже была бутылочка. Вобщем тогда мы все пели песни, а потом даже и наплакались, когда вспомнили про войну. Когда они ушли от нас, то я, подошла к Павлу и спросила его, почему дядя Петя сказал "Мы пришли к вам на «огонёк»?" Сейчас же день, а керосинку мы зажигаем вечером! Паша мне рассказал, как они, фронтовики перед атакой ходили в окопах друг к другу на «огонёк». Там же в окопах у них были блиндажи, где солдаты и офицеры отдыхали, перед боем. В блиндажах-то всё-таки темно было – это считай, по-нашему, как бы землянка. Зайдёт солдат в блиндаж, и если видит, что в блиндаже краснеет огонёк – он знает, что кто-то из солдат курит. Если, у него нету курить, то он попросит закурить. А потом он, познакомится с кем-нибудь из солдат. Вот так и ходили они потом друг к другу на «огонёк». Война, она и есть война! И Никто из солдат и офицеров не знал ничего о том, что вернётся он живым из боя или нет! Каждый день они смотрели в глаза смерти! Придут солдаты в гости на «огонёк» друг к другу, как на исповедь, и раскрывают друг перед дружкой свои души; говорят : – Если я живым не вернусь из боя, то ты сообщи моим родным об этом. Когда война закончится, заедь к ним в гости, и расскажи всё обо мне! После такого «огонька» они: солдаты и офицеры, идут в бой с надеждой на то, что останутся живыми. И вот этот обычай у них был всю войну! А потом они его сделали законом всей своей жизни!
Тяжело нам, Аня, достались эти первые послевоенные годы. Но мы стали жить в посёлке все, как одна семья! Мы ходили на «огонёк» к соседям, и они к нам тоже. Придут к нам соседи, для нас это радость! Мы к ним придём, они радуются нам! Жизнь она есть жизнь! Сегодня ты бегаешь, суетишься, что-то делаешь, а завтра-то неизвестно, что с тобой будет, мы же всё-таки люди! Тогда, мы знали точно: что нужны не только своим родным, но и нашим соседям! Соседи точно так же знали о том, что они нужны не только своим родным, но и нам - своим соседям. В нашей деревне, никогда не вешали замки на двери : все доверяли друг другу! Наверное, это стало причиной того, что мы не только смогли пережить тяжёлые времена, но и сумели поставить на ноги лестранхоз. И никто, в нашей деревне, не поднял на себя руки, потому что каждый знал о том, что он нужен не только своим родным людям, но и соседям, которые живут рядом с ним. Когда я узнала о том, что сын Алексея Михайловича – Генка, наложил на себя руки, то я сразу же подумала о том, почему он пошёл на этот шаг?
– Ой, Пана, спохватилась мать. – Ты сейчас вспомнила Алексея Михайловича и Генку, Царство ему Небесное, и я вспомнила, что не рассказала ничего про то, как Алексей Михайлович разговаривал потом с Павлом. Мы с тобой за разговорами и забыли об этом!
– Правда, Аня, забыли об этом. А что тогда рассказывал Алексей Михайлович Павлу?
– Подробностей то я, Пана, сейчас, пожалуй, и не вспомню. Расскажу тебе, что помню! Ну, в общем, выпили они с Павлом рюмки по две водки, закусили, потом Алексей Михайлович сказал ему: – Паша, я пришёл к тебе поговорить по душам! Только ты меня правильно поймёшь. Моя душа перед тобою открыта! Скажи мне, пожалуйста, почему всё произошло так, что Генка добровольно ушёл из жизни? Что ему не хватило в жизни? Мы же с Пашей на него надышаться не могли, делали для него всё, что было в наших силах. Я знал, что он с женой поссорился, и дело у них шло к разводу. Неужели только из-за этого? Что же я не досмотрел в этой жизни? Может, я сделал что-то не так? Или что-то сказал ему не так? Как же мне теперь жить, после того, что случилось с ним! Скажи мне честно об этом, скажи как на духу! Павел смотрит на него и говорит: – Я скажу тебе так, как думаю, Алексей Михайлович! Вот когда мы были с тобой на войне, то не думали о себе. Мы с тобой были солдатами! Для нас тогда приказ командира был законом нашей жизни. Мы выполняли приказы командиров, и не щадили себя, шли каждый день на смерть! Ты согласен со мной? - Согласен с тобой, Павел, - подтвердил Алексей Михайлович его слова. Потом Павел говорил ему: – Почему смогли победить немца? Мы выстояли на той войне, потому что думали о Родине, о своих родных, а о себе думали - в самую последнюю очередь! Никогда наши души не были пустыми! Человек, всегда должен жить для кого-то. У него должен быть смысл жизни! Со смыслом жизни, у твоего Генки получилась «осечка». Он жил с женой, любил только её. Для него, она стала всем! Она стала для него даже смыслом всей его жизни! А разве так должно было быть? Кроме жены, есть и родители, есть родные люди! Человек должен быть нужным не только жене, мужу, но так же и своим соседям, обществу, в котором живёт. Ушла от Генки жена, а на душе-то у него пустота получилась! Смысла жизни у него не стало. Вот поэтому, он наложил на себя руки!
Раньше, нас учили жизни наши родители. И в наши времена была школа, но доверяли, и верили мы тогда всё-таки больше своим родителям! Выходит, что он больше верил учителям, школе, чем своим родителям. Так что, Алексей Михайлович, никакой вины твоей нет в том, что Генка решил уйти добровольно из этой жизни. Я знаю, что ты учил его жить правильно! Не твоя вина, что он поверил кому-то больше, чем своим родителям!
После этих слов, Алексей Михайлович посветлел лицом, я сама видела это.
– Ну, Павел, – говорит он ему, – пошагал я домой, а то меня моя старуха уже потеряла! – Спасибо тебе за то, что ты напомнил мне о смысле жизни – и ушёл домой.
Иногда встречу его, он улыбается, здоровается со мной и говорит: – Я вот к Рае в гости пошагал,- давно уж не был у них в гостях. Надоело дома сидеть! День-то какой хороший сегодня! – говорит мне ,– жить хочется!
– Непростая всё-таки штука – эта жизнь! – проговорила тётя Пана – Попробуй, пойми ты её правильно, да правильно рассуди! Мы, с тобою, Аня, думаем о жизни так, как хотели бы жить! На деле, получается всё по-другому. Помню, как Иван приехал в Сосновку, что бы работать в лестранхозе. Познакомились мы с ним, подружили. Потом решили пожениться. Мама тогда подарила мне небольшую иконку. – Вот тебе, доченька, – говорит она мне, – моё благославление! Не забывай, никогда о том, что в этом мире не всё так просто! Живи по совести, никому не завидуй, не делай зла людям! Если ты, можешь сделать человеку хорошее дело – делай! И за всё благодари Бога! Просишь его в молитве о чём-нибудь, то когда получаешь, что просила у него – благодари его! – Мама, – спросила я её тогда, – а если я не получаю того, что прошу у Бога, то что мне говорить ему в молитве? Она мне в ответ: – Благодари Бога даже за то, что не получаешь от него! Аня, всё получилось так, в моей жизни, как говорила мама. Просили мы с Ваней в молитве: – Господи, дай нам сыночка! Услышь нашу молитву! Господь услышал нашу молитву. Подумал – подумал, да вместо сыночка, дал нам с Ваней – четырёх девок! Вот и рассуди, Аня, эту жизнь! Сейчас, я думаю так: " Какие же мы с Ваней были глупыми тогда!" Может быть, глупыми были, потому что были молодыми? Оказывается, нам с ним нужны были дочери! Я, сейчас, даже не представлю себе, как мы жили без них раньше? У меня - это просто в моей голове не укладывается!
После её слов, я открыл глаза, и посмотрел в окно своей комнаты. На улице продолжался солнечный день. Там, за окном дома, от ветра шелестела своими листьями, яблонька-дичка. От его дуновения, ветки её наклонялись в разные стороны, иногда прижимались к окну комнаты. Она, словно говорила мне: – Вот и попробуй ты рассудить эту жизнь…