Ты же знаешь, что поход к источнику ничего не решит, но все же идешь, через белые валуны, пропеченные слепящим солнцем, просоленные морскими волнами. Идешь, пытаясь не свалиться с покатых камней. Это оказывается неожиданно просто.
Ты идешь по высохшим руслам рек, через броды, которые остались на месте сожженных мостов, через минувшие дни и сумерки неизвестности. Ты идешь, пытаясь удержать в руках стеклянный сосуд. Это тоже - просто.
Потому что стеклянный сосуд - это твоя душа, вживленная в тебя намертво, ее невозможно выдрать, но так легко разбить. Иногда получается склеить обратно, но вот это как раз тяжело.
Ты идешь по вересковым пустошам, и гневное грозовое небо сгущается вокруг тебя, потом превращается в свинцовую хмарь, потом светлеет на глазах и становится чистым синим куполом высоко-высоко над головой. Запах вереска преследует тебя.
И вот ты приходишь к листопаду, к нежной реке из сухих листьев, которая течет из ниоткуда в - сюда, в шуршащую заводь оранжевых, красных, золотых листьев. Песочные берега, красное от заката небо. Ты опускаешься на колени и наполняешь сосуд листьями.
Потом ты сам встаешь под листопад. Невесомые касания похожи на взмахи крыльев бабочек или на то, как кто-то ресницами щекочет тебе ладонь. Сухие бордовые, охряные, бледно-желтые листья легко падают мимо тебя, в шелестящую и дышащую заводь. По ней идут волны листьев.
Отсюда ты видишь, что белые валуны были черепами. Возможно, что и твоих предков.