Ну и жара. Того и гляди, солнце беспощадно сожжет небольшой лесок, что раскинулся слева от нового, совсем еще небольшого городского кладбища. Если вглядеться вдаль, можно заметить, как жаркий воздух сжигает кислород. Не самый подходящий день для отправления в последний путь бывшего коллегу. К нашему огромному сожалению, он ушел из жизни на тридцать четвертом году жизни. Несправедливо все это – был здоровым мужиком, на котором можно было пахать и пахать в течение еще минимум двадцати лет. Кстати, если оглядеться по сторонам, возраст, судя по дате рождения, выгравированной на памятниках, едва ли превышает пятьдесят лет. Кто-то из скорбящих сказал, что первым «жильцом», которого приняла эта земля, стал молодой мужчина, погибший от удара молнией. С тех пор кладбище, согласно по местной легенде, забирает себе молодежь. Верь не верь, однако так оно и есть.
Облокотившись о статный каменный памятник, на котором можно запросто зажарить яичницу, я наблюдал, как в могилу с лопат летят земляные комки, глухо ударяясь о красивый, натянутый синим бархатом гроб, вокруг которого буквально несколько минут назад рыдали родные и близкие усопшего.
А солнце все жарило. Старушки, стоящие справа от меня, казалось, совсем не печалились потере близкого, сетуя о том, что не открыли теплицу с утра, и огурцы, видите ли, сгорят. Нашли время и место, ей Богу. Меня всегда поражало то, как люди, спокойно глядя на похоронную церемонию, могли болтать на отвлеченные темы, совершенно не касающиеся жизни нынешнего покойного человека. Но не мне судить.
Я рассматривал все вокруг, внимательно изучая пришедших людей, ради любопытства. Интересно узнать, кем они все приходились моему коллеге. Народу собралось около ста пятидесяти человек, некоторые из которых держали разные венки: от одноклассников, от коллег, от семьи, любимому сыну и так далее.
Внезапно мой взгляд приковала молодая девушка. На вид ей было лет двадцать семь, не больше. Одетая в черное атласное приталенное платье она перебирала в руках четыре белых гвоздики, которые создавали контраст с ее траурным нарядом. Прическу, наверняка красивую, скрывал так же черный кружевной платок, аккуратно повязанный вокруг тонкой шеи. Ее бледное лицо казалось прозрачным и совсем не живым, лишь красные заплаканные глаза и слегка припухший от слез маленький носик говорили о том, что в этом хрупком теле есть признаки жизни. Я смотрел на нее, а она тихо плакала, собирая голубым платочком каждую слезинку. Сказать честно, скорбь была ей к лицу. В этот момент она показалась мне настолько прекрасной, что я уже не замечал ничего вокруг. Я так долго смотрел на ее бледное, опустошенное горем лицо, что забыл, где я нахожусь и по какому поводу. Тем временем, могилу уже украшали венками, и девушка не спеша подошла к ней, чтобы возложить свои цветы. Она присела на корточки прямо на землю и долго смотрела на фотографию мужчины, уголок которой пересекала черная ленточка. Этот момент засел в моей голове навечно. Видеть это прекрасное, познавшее горе лицо стало моей навязчивой идеей. Я хотел смотреть и смотреть на него, самому вытирать эти прозрачные слезы, соленые на вкус. Однако такая возможность у меня появится только на похоронах. Интересно, когда они будут в следующий раз?