Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2015/04/20/1909
Ванюшка, облокотившись на борт ушкуя, безучастно глядел на бескрайнее море. Волна была небольшая, но которые сутки кряду юноша болел морской болезнью, неведомой ему доселе. Пока он находился на свежем воздухе, еще можно было переносить качку и постоянные приступы тошноты, но стоило ему прилечь, как все внутри переворачивалось.
Ефим, проверив правильность курса, ориентируясь по появившимся в вечернем небе звездам, спустился в каюту. Достав из ведра с водой объемный комок соленого калмыцкого масла, он отрезал кусочек и намазал на лепешку. Затем поднялся на палубу к Ванюшке.
– Снедай! – приказал он.
– Не могу я! – жалобно застонал, отвернувшись, отрок.
– Кушай, говорю, – отвесив хлесткий подзатыльник, взревел кормчий, – а не станешь, за борт выкину на веревке, будешь за кормой на конце болтаться в килевом следе, пока лихоманка не отпустит!
Ваня, зажмурив глаза, откусил маленький кусочек от лепехи.
– Шибче кусай, – заметив хитрость Ванюши, приказал Ефим, – это ты на земле лекарь, а в море я.
Мальчик через силу, давясь, принялся кушать лепешку.
– Соль лизни, – подал Ефим лизунец Ване, – а теперь спать! Уснешь – отпустит тебя морская лихомань навсегда, не уснешь – не ходить тебе более в море. Ленточку-то на лоб нацепил, как пират морской, а качку одолеть не можешь.
Ванюшка упал на ханскую тахту и как будто провалился в бездну.
Вновь он очутился во сне перед резными воротами старинного городища. Девушки и юноши, взявшись за руки, бежали на поляну к столетнему дубу. Повсюду царило праздничное веселье.
Одна из девиц, пробегая, надела Ванюшке свой венок на голову и, схватив за руку, повлекла за собой:
– Очнись, соня! Побежали медведя будить! Комоедицу праздновать! – звонко рассмеялась она серебряным колокольчиком. – Ты что, княжич? Не выспался, что ль?
Ваня затряс головой. Он уже видел этот сон и знал наперед, что будет далее.
– Побегли к речке? – предложил мальчик девушке, чтоб хоть как-то изменить ход событий.
– А что? побежали, – согласилась она.
Вскоре, усевшись на краю обрывистого травянистого бережка, подростки, болтая ногами, завели беседу.
– Что-то не зрела я тебя, княжич, прежде, и говор у тебя чудной.
– Ваней меня величают. Из Сибирского княжества я.
Девушка звонко рассмеялась:
– Не слышала я про такое. Но матушка сказывала, что жительствовали ранее бодричи в Бярмах , далеко на восходе, по соседству с шыбырами. А имя твое, Ваня, означает «нарожденный».
– Что-что? – не понял Ванюшка.
– Ну, рожденный на свет, стало быть, для дел неизведанных. А меня Ростиславой именуют, – подав руку Ивану, представилась девица.
– Я тебя знаю. Ты дочь князя Годслава и княгини Умилы, дочери старейшины Новогорода князя Гостомысла. Отче Гостомысл поведал мне давеча имя твое. Пошли к воде? Я покажу тебе, как блины пускать, – подняв плоский камешек, предложил Ваня.
– Ты знаешь моего деда и говорил с ним, княже? – удивилась Ростислава, спускаясь за Ванюшкой по тропинке к берегу.
– Он мне приходит в грезах и наставляет повсеместно.
– Ты маленький ведун?
– Пока не знаю.
Девушка остановилась, внимательно присмотревшись в синее весеннее небо.
– Ведун, а ты свою судьбину ведаешь? – спросила она подростка.
– Нет.
– А вожделеешь узнать?
– Да, – не задумываясь, ответил Ванюшка.
– На том берегу в пещере жительствует волхв. Ему много веков. Он все и про всех знает. Мы можем на челноке переплыть реку и посетить старца. У меня есть блины, он будет рад гостинцу.
Ростислава и Ваня спустились к береговой черте. Девушка вновь вгляделась в небо и побледнела:
– Неужто во;роны?
– Они, кажись, а что?
– Их немало, надобно почесть их.
– Зачем нам во;ронов считать? – рассмеялся Ваня, но сразу же осекся, встретившись с испуганным взглядом Ростиславы.
– У наших врагов, сведов и вряжей, почитаемая птица ворон. И на каждой ладье у них на морское везение всегда присутствует одна птица. Когда же ладьи подходят к брегу, то воронье срывается и устремляется к суше. Сведы и вряжи в ненастную пору или туман могут пройти мимо берега, не заметив его, но воронов не обманешь, они землю чуют задолго до того, покамест люди ее увидят. Вот и летят, указывая дорогу к поселениям нашему недругу.
Ваня, задрав ввысь голову, принялся считать воронье, едва заметными точками кружащее в небе на горизонте.
– Полста, а то и более, – закончив счет, объявил мальчик.
– Бежим к городищу, упредить нужно! – потянула за руку девушка Ваню, – полста лодий, по четверти витязей в каждом – это же тьма! Немалое воинство идет!
На бегу Ротислава продолжала:
– Наша же птица – сокол. Сокол никогда не нападает исподтишка и не добивает подранка на земле. Он не питается падалью, как ворон. Моего младшего брата Рориком-соколом величают, он такой славный и толковый, все ужо понимает, хотя ему две с половиной поры всего.
Батюшка, батюшка, вороги! – задыхаясь, закричала девица, разглядев в праздничной публике отца, подбежав к хороводу у векового дуба…
– Все за вал! – приказал князь Годслав, с благодарностью поглядев в глаза дочери.
Закипела слаженная работа. Несколько юношей, вскочив на неоседланных коней, поскакали к запруде на озере. И уже через некоторое время по деревянному желобу хлынула вода, заполняя вокруг вала ров с торфяником, превращая в непроходимое болото подступы к городищу.
Ростислава с Ванюшкой, забежав с остальными жителями в ворота, устремились на стену.
К китам уже бежали люди с ведрами, которые принимали наверх с помощью веревок и крюков воины, наполняя медные котлы водой. Несколько купцов привезли длинные полосы мануфактуры. Жители сносили к стене тканые половицы.
– А половицы зачем? – поинтересовался Ваня у девушки.
– Экий ты олух, в осаде не бывал, что ли? Моченую ткань на стены кидаем и пламень ей тушим, коли горящая стрела в кит прилетит, – подавая наверх ведра с водой, пояснила Ростислава.
Подъехал гончар на лошади с волокушей, привез пустые глиняные горшки. Их подняли на площадку, где стояло метательное орудие рядом с растопленной печью, в лотке которой уже разогревалась первая закладка горшков со смолой.
Ввысь взвился голубь, и тут же к нему, как молния, ринулся сокол, выпущенный со сторожевой башни.
– У нас на каждого голубя по два ловчих рорика, – улыбнулся Годслав, глядя в синеву неба, откуда камнем вниз падал поверженный почтарь.
Князю принесли маленький скруток бересты, снятый с лапки поверженного голубя. Князь прошел к печи, где разогревались горшки со смолой, и положил на теплую кладку берестяной скруток швом вниз. Нагревшись, береста развернулась.
– Воев триста, все за китами, – расшифровал князь символы.
– Это фряжский купец, что прибыл давеча с ладьей саамов, – доложил подъехавший витязь.
– Голуби остались у него?
– Один всего в клети остался, Годслав.
– Отправь свиток с ним, пусть думают, что мы не перехватили послание. А сам возьми сотню воев и сожги их ладьи, они в затоне у трех сосен, волна ныне на море большая, более пригодного места им для укрытия не сыскать. Все лодии не жги, оставь с десяток.
– Зачем, княже?
– Когда они побегут, то, не найдя в целости свои ладьи, будут биться на бреге с нами до последнего вряжина, а коли десять лодий останется, сражаться зачнут меж собой, за место в них, – улыбнулся князь. – Как спалите, то вернитесь и укройтесь в ложбине, – он показал рукой место засады, – ринемся мы из ворот, вы со спины и нападете.
Вскоре по мосту проскакала сотня ратников. Караульный дунул в рожок, и пастухи, затаптывая следы отряда стадом, погнали коров и овец к мосту в городище.
Дозор скрылся в лесу, а остальные принялись готовиться к осаде.
Вдали раздался бой боевых барабанов, и над городищем черным облаком закружили во;роны.
– Выпускай рориков, пущай воронье вдоволь добычи отведает, – распорядился Годслав.
Со сторожевых башен и дворов взвились в небо соколы. Вверху разгорелась жаркая баталия. Не выдержав соколиного натиска, воронье, отчаянно махая крыльями, полетело прочь к своим кораблям, раскрывая их местонахождение для сотни витязей, посланных Годславом.
Несколько воев приволокли связанного фряжского купца.
– Как с ним быть, княже?
– Судить нет времени. О столб его, – распорядился старейшина городища.
Вскоре два верховых витязя уже тащили на веревках за ноги купчину-предателя. Проскакав по мосту, они направили коней к врытому в поле столбу. Пустив с разных сторон своих коней, воины не оставили купцу шансов. Раздался звук тупого удара, крик, и тело предателя было разорвано на две половины.
– Это столб позора, об него казнят изменников и татей, карать смертью за иные провинности у нас заповедано, – услышал Ванюшка сзади шепот Ростиславы.
***
КАСПИЙ
Нежданно хлопнула дверца каюты. Вошел Ефим, невольно разбудив Ванюшу.
Мальчик, присев на ложе, стряхнул остатки сна.
– Ну как? Все еще дурно тебе? – поинтересовался кормчий.
– Нет, токмо кушать хотца, – улыбнулся Ваня, ощутив, что морская лихоманка его отпустила.
– На-ка, воблу вяленую погрызи, а когда ушица поспеет, позову, – предложил Ефим, подав рыбку Ванюшке.
Кормчий вышел, а мальчик, поправив повязанную ленту Ростиславы, вновь попытался уснуть, но как он ни старался, сон не пришел.
Тогда Ваня поставил на ложе свою плетеную заплечную корзину, вынув плоский кошель из конской кожи, достал чакру, подаренную индусом. Аккуратно, чтоб не порезаться об острые края, надел ее на два пальца и, раскрутив, пустил снаряд в переборку.
Чакра ударилась в стенку совсем не в том месте, куда целился Иван, и, отскочив, со звоном покатилась по полу.
– Вот те на! А я полагал, что забава сия сноровки не требует. Пущай себе да пущай – чакра и полетит, куды потребуется, – удивился разочарованно подросток, поднимая древнее оружие с пола, – придется руку набивать.
К вечеру он уже освоил технику метания чакры и теперь каждое свободное время оттачивал свое умение.
***
СИБИРЬ
– И повелеваем тебе, Архип Сотников, прибыть с хозяйкой и чадами твоми в Тобольск, для возглавия рукомесла кузнечного во всея Сибири. Наделяем тебя кормлением и прозванием дворянским за заслуги пред державой московской и государем Иоанном Великим. Лог же и места сии от Атлым-реки малой до Атлыма большого наделить тебе в вотчину, – отложив грамоту, закончил чтение дьяк.
– Ну что, матушка, подадимся в Тобольск, аль нет? – взглянув исподлобья на притихшую Ксению, спросил кузнец. – А дворянским сословием-то меня пожаловали за какие щи?
– Еще бывший воевода Иван Сукин в грамоте своей указывал про это – за заслуги твои в покорении Сибири. Не отыскали тебя сразу, а потом и вовсе не до грамот стало.
Дьяк, прищурив глаза, неожиданно задал каверзный вопрос:
– Гришка-то тута часом не появлялся?
– Приказал долго жить Расстрига. В болоте утоп. Токмо сабелька-то и осталась да шапка соболья, – доставая вещи Григория из сундука, ответил дьяку Максим, до этого времени сидевший молча на лавке.
*- Бярмы – предположительно нынешняя Пермь.
*- пора - год.
**- кит (кит, киты) – кол, частокол.
*** - лоток – место в русской печи, куда подают на лотках чугунки для приготовления пищи.
*- тьма - тысяча.
*-Тати – убийцы.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/05/08/2329